За нигилизмом

Из книги иеромонаха Серафима (Роуза) "Человек против Бога", изданной в серии "Духовное наследие русского зарубежья", выпущенной Сретенским монастырем в 2006 г.

И действительно, не вызывает никакого сомнения, что параллельно с описанными нами порождаемыми нигилизмом отчаянием, разочарованием, ачеловечностью развивается направление оптимистично-идеалистическое, произведшее на свет своих собственных «новых людей». Среди них молодые люди, идеалисты и практики одновременно, с готовностью решающие трудные проблемы сегодняшнего дня, стремящиеся распространить американский или советский или какой-либо более универсальный идеал, стоящий над ними, на «отсталые» страны. Это ученые-энтузиасты, сметающие все возможные «преграды» в процессе проводимого сегодня «волнующего» поиска и эксперимента. Это пацифисты и идеалисты ненасилия, борющиеся за мир, братство, мировое единство и преодоление вековой ненависти. Это «сердитые» молодые писатели, ратующие за справедливость и равенство и несущие в этот печальный мир настолько успешно, насколько и доступно новое «благовестие» о радости и творчестве. Сюда относятся и те художники, чье изображение современного человека мы так безжалостно критиковали выше, потому что они стремятся обличить мир, который его произвел, и таким образом указать ему на иной путь. Это и большое число обычных молодых людей, которые счастливы жить в столь «восхитительное» время: они честны, добропорядочны, с уверенностью и оптимизмом смотрят в будущее, где мир по меньшей мере узнает счастье вместо горя. Старшее поколение, слишком изломанное той эрой нигилизма, через которую оно прошло, чтобы разделять энтузиазм этих молодых людей, возлагает на него все свои надежды. Так может ли случиться, что, если тому будет благоприятствовать дух века сего, их мечты станут реальностью?

Прежде чем ответить на этот вопрос, зададим себе другой, более фундаментальный: какова природа веры и надежды, воодушевляющих подобные мечты? Ответ очевиден: эти вера и надежда целиком и полностью принадлежат миру сему. Художественные и научные новинки, благосостояние и комфорт, исследование новых миров, «мир», «братство» и «радость» в том значении, в каком их понимает общественное сознание, — вот блага мира сего, которые приходят и которые, если стремиться к ним с той преданностью, с какой делает это оптимистично настроенный «новый человек», являются духовно вредными. Настоящий и вечный дом человека не в этом мире. Истинные мир, любовь и радость во Христе, которые верующий узнает уже в этой жизни, относятся к абсолютно иному порядку, нежели их мирские пародии, которые «новый человек» наполняет пустыми надеждами.

Существование этого «нового человека», чьи вера и надежда ориентированы исключительно на этот мир, является еще одним доказательством успеха нигилистической программы. Фотография этого «нового человека» в его, так сказать, «позитивной форме» сделана с негатива того самого недочеловека, которого мы описывали выше. На негативе мы видим его побежденным бесчеловечным миром, с измененными природными свойствами. Пессимизм и отчаяние, выраженные в этом образе, являются последним слабым протестом против деятельности нигилизма, и в том состоит его единственное позитивное значение и в то же время свидетельство его успеха. На позитиве «новый человек» приготовился изменить мир, пусть и несовершенный, но единственный известный ему. В этом образе уже больше нет конфликта, потому что человек зашагал по пути переформирования и переориентации, в результате чего он должен полностью «приспособиться» к новому миру. Оба эти образа едины, так как оба они отражают смерть того человека, который жил до сих пор, а именно странника на этой земле, вглядывающегося в небеса, как в свой истинный дом, и в то же время свидетельствуют о рождении «нового человека», принадлежащего единственно этой земле, не знающего ни надежды, ни отчаяния, находящихся вне мира сего.

Расположенные между этими двумя образами, позитивные и негативные отпечатки-образы «нового человека» составляют картину состояния современного человека — человека, в котором обмирщенность победила веру. В то же время они являются знаком перехода, предзнаменованием основного изменения «в духе века сего». На негативе отпадение от христианской истины, являющееся основной характеристикой современности, кажется, достигло своего критического предела: Бог «мертв», человек, сотворенный по Его образу, утратил свою природу и ниспал в недочеловечество. С другой стороны, на позитиве видно начало нового движения: человек открыл свою новую природу, природу земной твари. Век отрицания и нигилизма, содеяв максимально, на что способен, закончился: «новый человек» настолько равнодушен к христианской истине, что даже не отрицает ее, все его внимание обращено к этому миру.

Новый век, который многие называют «постхристианским», есть одновременно и век, следующий «за нигилизмом», — это определение отражает одновременно и реальный факт в настоящем, и надежду на будущее. Реальный факт состоит в том, что нигилизм, негативный по своему содержанию, хотя, возможно, и позитивный по своим устремлениям, всю свою энергию черпающий из страсти к разрушению христианской истины, достигает цели своей программы в тот момент, когда производит механизированную «новую землю» и дегуманизированного «нового человека». Здесь уничтожается влияние христианства на человека и общество, и теперь нигилизм должен отойти в сторону и уступить место другому, более «конструктивному» движению, способному действовать на основе автономных и позитивных мотивов.

Это движение, которое мы будем описывать под именем анархизма, перенимает у нигилизма эстафету революции и должно будет довести до логического завершения то, что начал нигилизм.

Надежда, содержавшаяся в определении «за нигилизмом», наивна, ее духовный и исторический смысл состоит в том, что новому веку предстоит увидеть не только устарение, но и преодоление нигилизма. Бог нигилизма, ничто, — это пустота, вакуум, который жаждет быть заполненным; те, кто жили в этом вакууме и признавали нечто своим богом, не могут не искать другого бога, надеясь, что он выведет их из века и из-под власти нигилизма. Такие люди пытаются увидеть в сложившейся ситуации некий позитивный смысл. Не желая верить, что прошедший век был абсолютно бесплодным, они и сочиняют оправдания, в которых нигилизм, каким бы зловещим он ни был, предстает как необходимое средство к достижению цели, лежащей за его пределами, подобно как разрушение предваряет перестройку, а темнота предшествует рассвету. Если настоящая темнота, неуверенность и страдание и неприятны, то они — продолжается оправдание — все-таки полезны и очистительны: лишенные иллюзий, среди «темной ночи» сомнения и отчаяния, мы должны перетерпеть все эти испытания и остаться «открытыми» и «восприимчивыми» к тому, что может принести всемогущее будущее. Нигилизм, следует вывод, это апокалипсическое знамение приближения нового, лучшего века. Эта апология почти универсальна, ее можно приспособить к бесчисленным современным представлениям. Крайним примером подобного приспособления может служить приведенное выше высказывание Геббельса о «позитивном» значении национал-социализма. Другие, более духовные его варианты повсеместно встречаются со времени кризиса мысли, вызванного французской революцией. Поэты, «пророки», оккультисты и люди более прозаические, на которых они оказали влияние, безумно страдая от беспорядков их времени, находят утешение в мысли, что на самом деле это есть замаскированное богословие. И снова можно процитировать Йейтса, чье отношение весьма типично: «Дорогие хищные птички, готовьтесь к войне... Любите войну за ее ужас; веру можно изменить, цивилизацию обновить... Вера происходит от потрясения... Вера постоянно обновляется перед ужасом смерти».

Подобное же отношение порождает надежды, связанные с Советским Союзом. Большинство людей, «будучи реалистичными», принимают социальные, политические, экономические преобразования, производимые марксизмом, резко осуждая при этом его насильственные методы и экстремистскую идеологию.

Исполненные оптимизма и надеющиеся на изменения к лучшему, они приветствовали «оттепель», явившуюся со смертью Сталина, ожидая вскоре увидеть первые признаки далеко идущего марксистского идеала. От «сосуществования» легко перейти к сотрудничеству, а от него и к гармонии. Подобные идеи — результат глобального непонимания природы современной революции. Нигилизм — лишь одна из ее сторон. Насилие и отрицание, разумеется, только подготовительный этап более обширного плана, чья цель обещает быть не то чтобы лучше, но несравненно хуже, чем век нигилизма. Если в наше время мы видим признаки того, что эра насилия и отрицания проходит, то это совсем не потому, что нигилизм «преодолен» или «исчерпал себя», но потому, что задача его практически завершена и в нем нет более нужды. Возможно, революция переходит из фазы злобной в фазу более «милостивую» — но не потому, чтобы она изменила свое направление и стремления, а потому, что она уже приближается к достижению своей главной цели, от которой никогда не отказывалась, и, упоенная успехом, она приготовилась расслабиться и насладиться этой целью.

Последняя надежда современного человека оказывается лишь еще одной иллюзией; надежда на новый век, следующий за нигилизмом, представляет собой формулировку последнего пункта в программе революции.

И марксизм вовсе не единственный способствует осуществлению этой программы. Сегодня не существует ни одной крупной державы, чье правительство не было бы «революционным», не найдется ни одного облеченного властью или влиянием лица, чья критика марксизма шла бы дальше предложения более удачных средств для достижения не менее «революционной» цели. Отказаться от идеологии революции в современном «интеллектуальном климате» слишком явно означало бы обречь себя на политическое безвластие. Что еще яснее может доказать антихристианский характер нашего века? (Глубинное антихристианство есть, несомненно, то псевдохристианство, которое является целью революции.)

Сам нигилизм, подходя к завершению своей программы, указывает на цель, лежащую за ней, в этом-то и состоит реальное значение нигилистической апологии Йейтса и других. И снова именно у Ницше, этого причудливого «пророка», знавшего о нигилизме все, кроме его главного смысла, эта идея выражена с наибольшей силой:

«При определенных обстоятельствах возникновение экстремальных форм пессимизма и действительного нигилизма может служить признаком того, что идет процесс чрезвычайного роста и человечество переходит в совершенно новые условия существования. Вот что я понял».

«За нигилизмом будет происходить “переоценка ценностей”: в этой формуле находит выражение некоторое контрдвижение, являющееся таковым по своему принципу и миссии; в отдаленном будущем оно сменит совершенный нигилизм, который оно рассматривает, однако, как необходимый шаг на пути к собственному приходу, необходимый как логически, так и психологически, и оно, это движение, может наступить только как его кульминация и выход из него».

Достаточно странно, но та же мысль выражена в абсолютно ином контексте у Ленина, когда после восторгов по поводу нигилистической идеи вселенской «фабрики» он продолжает: «Но эта “фабричная” дисциплина, которую победивший капиталистов и свергнувший эксплуататоров пролетариат распространит на все общество, никоим образом не является ни идеалом нашим, ни нашей конечной целью, а только ступенькой, необходимой для той радикальной очистки общества от гнусностей и мерзостей капиталистической эксплуатации для дальнейшего движения вперед».

Вот это-то «движение вперед», которое Ницше и Ленин описывают как «совершенно новые условия существования», и является главной целью революции. Эта цель, поскольку она находится «за нигилизмом» и представляет собой обширную тему для разговора, требует отдельного рассмотрения. В заключение настоящей главы и нашего разговора о нигилизме определим еще его природу, трехчастный вывод нигилистической мысли.

Эту задачу можно рассматривать как, вопервых, вывод из нигилистического уничтожения старого порядка — это идея «нового века» — «нового» в абсолютном, а не в относительном смысле. Этот начинающийся век не просто последний или даже величайший из всех веков, он есть вступление в совсем иное время, противопоставленное всему, что было прежде. В 1884 году Ницше писал в одном из писем: «Быть может, я первый говорю сейчас об идее, которая разделит историю человечества надвое», следствием ее будет то, что «все, кто родится после нас, будут принадлежать более высокой истории, чем вся предшествующая история». Конечно, Ницше был ослеплен гордостью — он не сделал никакого «открытия», а лишь облек в слова то, что уже какое-то время «витало в воздухе». Та же самая мысль была высказана Достоевским еще двенадцатью годами раньше устами Кириллова, наиболее крайнего представителя «бесов»: «Тогда новая жизнь, тогда новый человек, все новое... Тогда историю будут делить на две части: от гориллы до уничтожения Бога и от уничтожения Бога до... перемены земли и человека физически».

Здесь заложен уже второй вывод нигилистической мысли. Нигилистический бунт и антитеизм, ответственные за «смерть Бога», дали жизнь идее, которая должна открыть этот «новый век», а именно: идее преобразования самого человека в бога.

«Все боги мертвы, — говорит Заратустра Ницше, — теперь мы желаем, чтобы жил суперчеловек». «Убийство» Бога слишком серьезная драма, чтобы человек мог оставаться в прежнем состоянии: «Не следует ли нам опять стать богами, чтобы быть достойными этого?» У Кириллова же суперчеловек есть человекобог, потому что, по его логике, «если Бога нет, то я сам бог».

Именно эта концепция суперчеловека лежит в основе и вдохновляет идею «преобразования человека» как в реализме Маркса, так и в витализме бесчисленных оккультистов и художников. Разнообразные концепции «нового человека» есть не что иное, как наброски суперчеловека, как ничто, бог нигилизма, — это пустота, ожидающая быть заполненной откровением «нового бога»; так же и «новый человек», которого нигилизм лишил формы и характера, умалил, оставил без веры, без ориентации, — этот «новый человек», независимо от того, оценивают ли его положительно или отрицательно, стал более «подвижным» и «гибким», «открытым» и «восприимчивым», он — пассивный материал, ожидающий нового открытия или откровения и приказа, который бы облек его в его окончательную форму.

Наконец, вывод из нигилистического уничтожения власти и порядка представляет собой присутствующую во всех мифах «о новом порядке» идею об абсолютно новых видах порядка — порядка, который его наиболее яростные защитники без колебания называют «анархией». По марксистскому мифу, нигилистическое государство должно «отмереть», оставив мировой истории уникальный мировой порядок, который без преувеличения можно будет назвать «тысячелетним царством».

«Новый век», управляемый анархией и населенный «суперлюдьми», — вот революционная мечта, которая вдохновила невероятные драмы современной истории. Это апокалиптическая мечта, и правы те, кто видят в ней странное извращение христианского ожидания Царства Небесного. Но этим нельзя оправдать того «сочувствия», которое вызывают, у многих по крайней мере, наиболее «честные» и «благородные» из революционеров и нигилистов; вот одна из ловушек, о которых, мы считаем, необходимо предупредить сразу. В мире, балансирующем на краю благонамеренных, но наивных людей, большим искушением служит желание избрать некоторых наиболее ярких представителей, населяющих современный интеллектуальный ландшафт, и, в неведении истинных критериев правды и духовности, сделать из них «духовных гигантов», чье слово было хотя и «неправославно», но «зажигательно». Однако реальность и этого, и будущего мира слишком сурова, чтобы можно было позволить себе подобную неопределенность и либерализм. Благие намерения слишком легко попадают мимо цели, гений и благородство слишком часто извращаются, развращение лучших производит не лучших, так сказать, второго сорта, но худших. Нельзя отказать в талантливости, ревности и ладе, некотором благородстве таким, как Маркс, Прудон, Ницше, но их благородство — это благородство Люцифера, некогда первого из Ангелов, который, желая стать бо/льшим, чем он был, ниспал с такой высоты в бездну. Их видение, которое некоторые принимают за род более глубокого христианства, есть видение правления антихриста, сатанинское извращение и подделка Царства Божия. Все нигилисты — и прежде всего наиболее гениальные и обладающие наибольшей широтой видения — пророки диавола, отказывающиеся отдать свой талант на смиренное служение Богу. «Они воюют против Бога Его же дарами».

Вряд ли можно отрицать (и это подтверждает трезвый взгляд на все преобразования, происшедшие с миром и человеком за последние века), что война врагов Божиих оказалась успешной, ее окончательная победа представляется весьма близкой. Но что за «победа» может быть в такой войне? Какого рода «мир» ждет человечество, столь долго обучавшееся насилию? Мы знаем, что в христианской жизни средства и цели находятся в гармонии. Через молитву и благочестивую жизнь, через Таинства Церкви христианин изменяется благодатью Божией, все более уподобляясь своему Господу и становясь достойным участия в том Царстве, которое Он приготовил всем, следующим Ему в истине. Тех, кто Его, узнают по плодам их: терпению, смирению, кротости, послушанию, миру, радости, любви, доброте, прощению, — эти плоды одновременно и готовят к этому Царству, и делают уже причастными Его во всей полноте. Цель и средства едины; начатое в этой жизни совершенствуется в будущей. Подобным же образом и в деяниях диавола есть, если можно так выразиться, «гармония»: характер «добродетелей» его служителей соответствует целям, которым они служат. Ненависть, гордость, бунтарство, несогласие, насилие, необузданная власть — все эти свойства не смогут вдруг чудесным образом исчезнуть, когда, наконец, революционное царство осуществится на земле.

Они, напротив, скорее углубятся и разовьются. Если революционная цель, стоящая «за нигилизмом», и описывается в абсолютно противоположных терминах, если нигилисты и видят в ней царство «любви», «мира» и «братства», то это потому, что диавол — обезьяна Бога, и даже в своем отрицании он вынужден признать источник этого отрицания; или, что ближе к нашей теме, люди, упражняющиеся в нигилистских «добродетелях» и принявшие нигилистическое преобразование мира, настолько изменились, что уже начинают жить в революционном царстве и видеть все глазами диавола, то есть противоположно тому, как видит это Бог.

То, что стоит «за нигилизмом» и о чем мечтали величайшие его «пророки», является не преодолением нигилизма, но его кульминацией. «Новый век», будучи произведением нигилизма, на деле будет мало чем отличаться от той нигилистической эпохи, которая нам известна. Думать иначе, искать спасения в каком-то новом «развитии», будь оно результатом неизбежного «прогресса» или «эволюции», или некоей романтической диалектики, или даром из сокровищницы будущего, перед которым в суеверном ужасе предстоит человечество, — думать так — значит пасть жертвой чудовищного заблуждения. Нигилизм представляет собой духовный беспорядок, и преодолеть его можно только духовными средствами, в современном же мире не было сделано ни одной попытки применить эти средства. Очевидно, что нигилистической болезни предоставлено развиваться до самого своего конца. Цель революции, бывшая первоначально галлюцинацией нескольких лихорадочных умов, ныне стала целью всего человечества. Люди устали, Царство Божие слишком далеко, православный христианский путь слишком узок и труден. Революция проникла в «дух века сего», и противиться этому мощному напору современный человек не в состоянии, потому что для этого ему нужны две вещи, целиком и полностью уничтоженные нигилизмом: истина и вера.

Закончить наш разговор о нигилизме на этой ноте — значило бы подвергнуться обвинениям в том, что у нас есть свой собственный нигилизм: наш анализ, может быть сказано, чрезмерно «пессимистичен». Категорично отрицая почти все, что современники считают ценным и истинным, мы как бы находимся в той же полноте отрицания, что и самые крайние нигилисты. И христианина действительно в определенном смысле можно назвать «нигилистом», потому что для него мир — ничто, а Бог — всё. Такая позиция, конечно, прямо противоположна тому нигилизму, который мы здесь рассматривали; там Бог — ничто, а мир —всё. То есть нигилизм исходит из бездны, а христианский «нигилизм» исходит из полноты. Настоящий нигилист верит в вещи приходящие и оканчивающиеся ничем: оптимизм на подобной основе тщетен. Отвергая всю суетность, христианин верит в то единственное, что не проходит, — в Царство Божие.

Тому, кто живет во Христе, могут быть даны многие блага мира сего, и он может наслаждаться ими, даже осознавая их мимолетность, но он не нуждается в них, они для него ничего не значат. С другой стороны, тот, кто не живет во Христе, уже живет в бездне, и все сокровища мира не могут заполнить его пустоты.

Впрочем, мы используем лишь литературный прием, когда называем нищету и нестяжательность христианина «нигилизмом». На самом деле они есть полнота, изобилие, радость паче всякия радости. И только обладающий этим изобилием может мужественно смотреть в лицо бездне, в которую ведет людей нигилизм. Самый крайний отрицатель, самый разочарованный из всех людей может существовать, только если сбережет от своего разрушительного анализа хотя бы одну иллюзию. Вот в чем психологический корень «нового века», на который возлагают надежду наиболее последовательные нигилисты. Тот, кто не верит во Христа, неизбежно должен будет уверовать в антихриста.

Но если историческим концом нигилизма должно стать царство антихриста, его духовный конец лежит за пределами этого последнего дела сатаны на земле, его духовный конец — ад, и именно там нигилизм ждет его окончательное поражение. Нигилист должен быть побежден не только потому, что его мечта о земном рае ведет к вечной погибели, так как последовательный нигилист, в отличие от своего «оппонента» — антихриста, слишком разочарован, чтобы действительно верить в этот рай, если он когда-нибудь наступит. Нигилист должен быть побежден скорее потому, что ад доказывает всю бесплодность его заветного желания — сведения на нет Бога, Его творений и себя самого. Хорошо выразил Достоевский опровержение нигилизма словами умирающего старца Зосимы:

«О, есть и во аде пребывшие гордыми и свирепыми, несмотря уже на знание бесспорное и на созерцание правды неотразимой; есть страшные, приобщившиеся сатане и гордому духу его всецело. Для тех ад уже добровольный и ненасытимый; те уже доброхотные мученики. Ибо сами прокляли себя, прокляв Бога и жизнь. Злобною гордостью своей питаются, как если бы голодный в пустыне кровь собственную свою сосать из своего же тела начал. Но ненасытимы во веки веков и прощение отвергают, Бога, зовущего их, проклинают. Бога Живого без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было Бога жизни, чтобы уничтожил Себя Бог и все создание Свое. И будут гореть в огне гнева своего вечно, жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти...»

Великая и непобедимая истина христианства состоит в том, что нет уничтожения, нигилизм тщетен. С Богом можно бороться, и в этом состоит содержание современной эпохи, но Его нельзя победить и от Него никуда нельзя скрыться: Его Царство будет длиться вечно, и все, кто отвергает призыв к Его Царству, должны будут вечно гореть в адском пламени.

Поэтому, естественно, основным стремлением нигилизма было исключить ад и страх ада из сознания людей, в чем он явно преуспел; для большинства сегодняшних людей ад превратился в глупость, предрассудок, если не в «садистскую» фантазию. Даже те, кто еще верят в либеральные «небеса», не оставляют в своей вселенной места для ада. Как ни странно, однако современному человеку гораздо больше знаком ад, чем небеса; само слово и понятие, которое за ним стоит, занимает значительное место в сегодняшнем искусстве и мысли. Ни от одного внимательного наблюдателя не может укрыться тот факт, что в нигилистическую эпоху более чем когда-либо люди превратили землю в подобие ада, и те, кто понимают, что живут в бездне, без колебаний называют свое состояние адским. Мука и беды этой жизни есть предвкушение ада, равно как радости христианской жизни — радости, которые нигилист и представить себе не может, так далеки они от него — это предвкушение рая.

Но даже если нигилист и представляет смутно, что такое ад, он не знает его во всей полноте, которую и нельзя постичь в этой жизни. Самые крайние нигилисты, служащие демонам и даже призывающие их, не имеют необходимого духовного видения, чтобы узнать их, как они есть. Сатанинский дух, дух ада всегда скрывается под личиной в этом мире: его ловушки, расставленные вдоль широкого пути, кажутся многим приятными или, по крайней мере, волнующими, а для тех, кто последует его пути, диавол предлагает утешительную мысль и надежду на совершенное умирание. Хотя несмотря на утешение диавола, ни один из его последователей не может быть вполне «счастлив» в этой жизни, хотя в последние дни, предисловием к которым являются бедствия нашего времени, будет «великая скорбь, какой не было от начала мира доныне» (Мф. 24, 21), все же только в будущей жизни слуги диавола осознают всю горечь безнадежной скорби.

Христианин верит в ад и боится его пламени, — не земного пламени, которым представляет его умник-невер, но пламени бесконечно более жгучего, потому что, как и тела, в которых люди воскреснут в последний день, оно будет духовным и не будет иметь конца. Мир упрекает христианина за его веру в такие неприятные вещи, но не извращенность или садизм, а вера и опыт приводят его к этому. Только тот может полностью поверить в ад, кто полностью верит в небеса и жизнь в Боге, потому что только тот, кто хоть немного представляет себе эту жизнь в Боге, может осознать, что значит ее отсутствие. Для большинства сегодняшних людей жизнь — мимолетный пустяк, не нуждающийся в утверждении или отрицании, облаченный в утешительные иллюзии и надежду на абсолютное ничто в будущем; эти люди ничего не узнают об аде, покуда сами не окажутся в нем. Но Бог слишком любит даже таких людей, чтобы дать им просто «забыть» Себя и «отойти» в ничто, где нет Того, Кто Сам — единственная жизнь человеков. Даже этим людям, сущим в аду, Он предлагает Свою любовь, которая мучит тех, кто в этой жизни не приготовился к ее принятию. Многие испытываются и очищаются в этом пламени, делаясь достойными жизни в Царствии Небесном, но другие вечно пребудут в аду с демонами, для которых он был предуготован.

Даже сегодня, когда люди стали так слабы, что не могут смотреть правде в лицо, не следует смягчать реальность будущей жизни. Тем же, которые осмеливаются считать, что они знают волю Бога Живого, и судить Его за «жестокость» — будь они нигилисты или более сдержанные гуманисты, — можно указать на то, во что все они веруют, — на достоинство человека. Бог призвал нас не к современным «небесам» покоя и сна, но к полной обожествляющей славе сынов Божиих, и если мы, которых Бог считает достойными этого, отвергаем Его призвание, тогда для нас лучше адское пламя, мука, служащая последним и ужасным доказательством высокого призвания человека и Божественной негасимой любви ко всем человекам, чем ничто, на которое уповают нигилисты и маловеры нашей эпохи. Человек достоин только ада — и никак не менее, если он не достоин небес.