Каков источник власти?

Г. Доре. Помазание Давида на царвство

Однако лучшего и придумывать не нужно – оно уже есть: православное по духу самодержавие. Вообще сам монархический принцип правления есть отражение (в несовершенной, разумеется, форме) небесной иерархии. Именно на этом основывается убеждённость, что выше самодержавной власти не иного политического устроения. Мы говорим: Царь Небесный, Царство Божие, но никогда никто не слыхал о небесных президентах и республиках.

Многие недоразумения в спорах о формах правления обусловлены неверным принципом определения внутренней природы и сущности власти. Политическое устройство характеризуется ныне по способу управления государством: парламентская республика, президентская республика, диктатура, конституционная монархия и т.д. Принцип фальшивый, ибо урывает истинную сущность власти. Власть необходимо определять по источнику её. Источник-то, впрочем, всегда один: «… нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13,1). Однако и носители власти, и те, кто власть принимают, не всегда это сознают. Да ведь и нельзя же требовать истинного понимания источника власти от атеистического общества, как и от общества, где Церковь отделена от государства.

После такого необходимого уточнения скажем: власть должно определять по осознанию носителями власти источника своей власти. И по зрелом размышлении приходится признать, что таковых источников может быть лишь два: Бог и человек. Большинство политических систем мыслит источником власти именно волю человека (общества, народа, военной группировки и т.д.). В нынешнем российском законодательстве закреплено именно это: источник власти – народ. И народ мыслится притом не как духовная общность, но как некое соединение живущих на одной территории человеков.

Сознавание источника власти важно, поскольку это есть сознавание и того, перед кем носители власти несут ответственность за осуществление власти. Они могут сознавать свою ответственность перед Богом или перед теми или иными сообществами людей.

Только сознавание своей ответственности перед Творцом приближает власть к религиозной идее высшей правды и справедливости, ради которых осуществляется власть. Сознавание ответственности перед людьми, и только перед ними, заставит власть служить интересам, не всегда бескорыстным, этих людей, и в подоснове всего – своим собственным интересам. Бога обмануть невозможно, людей – нетрудно. Поэтому так много обмана в демократии.

Самодержавная власть – единственная форма власти, в которой источником сознаётся промыслительная воля Божия.

Разумеется, в земном бытии идеал неосуществим, поэтому и с самодержавной властью сопряжены многие внутренние проблемы. Признавая их, можно лишь сказать: и в самодержавии, в силу греховной повреждённости мира, могут обнаружиться свои изъяны, но ничего лучшего в этом мире просто нет. С самодержавным образом правления связано и то обстоятельство, что на каком-то историческом этапе народ может оказаться недостойным пребывать под такой властью. Увы, ныне это определяет судьбы народа русского.

Определяя формы власти по источнику власти, мы можем прийти к парадоксальному, но непреложному выводу, что между разными видами демократии и диктатурой нет принципиального различия: различие лишь в том, что источником власти в одной и в другой являются разные по численности группы людей, только и всего. Демократия оттого по-своему деспотична и может быть более жестокой в своих действиях. Понятие либерального террора – отнюдь не абстракция. «Свободной жизни коноводы восточным деспотам сродни», – писал ещё кн. П.А.Вяземский (за что и получил свою порцию брани от носителей либеральной мысли).

Поразмыслить здраво: само понятие демократии – сущий обман. Или самообман? В самом деле: демократия по определению есть власть народа. Но народ не может непосредственно осуществлять власть – лишь только через своих представителей. Следовательно, демократия есть власть от имени народа. И над народом. Избранные представители, получив власть от народа, часто обманом благих обещаний, всегда этот же народ в большей или меньшей мере обманывают. Сегодняшняя политическая жизнь в России даёт неопровержимые тому подтверждения.

Вот общеизвестные подтверждения. Когда население Советского Союза подавляющим большинством высказалось за сохранение Союза, демократические власти этим пренебрегли откровенно. У властителей были свои интересы. Или: нынешняя российская конституция была принята огульным голосованием под явным давлением правящей верхушки. Но конституцию так принимать нельзя: рядом с бесспорными статьями в ней есть и не вполне приемлемые. Даже Сталин для принятия своей конституции применил более демократическую процедуру: голосование проводилось на съезде советов постатейно. Скажут: то был явный обман, никакой демократии при Сталине не было. Да, но хотя бы внешние приличия были соблюдены. Ельцинская команда и то не сочла нужным сделать: слишком откровенно презирался народ, служить интересам которого все так упоённо клялись. А может, и достоин народ такого презрения, если так легко проглотил наживку?

Возражают: это не подлинная демократия. Ответим: просто зрелая демократия Запада выработала более совершенные и не столь откровенные формы того же обмана.

Носители власти всегда пекутся прежде всего о собственных корыстных интересах, и в безбожном обществе иного и быть не может.

Да ведь демократия никогда и не была властью всего народа хотя бы потому, что они прибегает к числовым критериям, себя осуществляя. Весьма часто тот или иной представитель приходит к власти при слишком малом перевесе поданных за него голосов. Нашлись остроумные аналитики, которые давно определили демократию как диктатуру большинства над меньшинством. А порою и вовсе меньшинства над большинством: проценты исчисляются от числа проголосовавших, но не от численности всего населения. Где же власть народа?

Демократия как принцип всегда оказывается фикцией.

Порою как на подлинную демократию указывают на опыт Новгородской вечевой республики или на элементы самоуправления, всегда существовавшие в Русском государстве (то же земство, например). Но это заблуждение. В древнем Новгороде главою государственного управления всегда был архиепископ (а источник его власти не вызывает сомнения), формы же самоорганизации гражданской и военной жизни освящались церковной властью и через это получали свою полноту. То есть: источником власти в Новгороде всегда сознавалась воля Божия, поэтому Новгородское государство не было республикой в современном понимании и не являлось формой демократии. Но: одним из опытов самодержавной власти, опытом не вполне совершенным и со временем упразднённым.

Не следует понимать самодержавие как тоталитарное правление одного человека: один и не может осуществить всю полноту власти. Свою власть, полученную от Бога при посредстве Церкви, он разделяет со многими, но власть этих многих осмысляется и освящается существованием верховного носителя власти, а в конечном итоге – бытием Божиим. Это понял известный герой Достоевского: «Если Бога нет, то какой же я после этого капитан?» В Российской Империи так мог бы (и должен бы, но не у всех доставало духовного разумения) сказать каждый носитель самой малой доли власти. Самодержавный принцип мышления строится на убеждённости: я человек, потому что есть Бог, я капитан (титулярный советник, судья, земец и т.д.), потому что есть царь, а над ним Бог. Можно утверждать поэтому: все формы самоуправления в России являлись не элементами демократии, но проявлениями всё той же самодержавной власти. Отсутствие сознавания этого и отразило неспособность и недостоинство народа пребывать под властью самодержавия.

Повторим: самодержавие есть такая форма правления, при которой Бог наделяет самодержца всей полнотою власти, делая его поистине самодержавным, а он, в свою очередь, сознавая это, разделяет полученную священную власть со своими подданными. Источником же всеобщей власти остаётся всегда воля Творца. И чем последовательнее и полнее такая власть будет следовать Промыслу, тем могущественнее она будет, и тем благоденственнее станет жизнь вверенных этой власти.

В демократии же под источником власти разумеется всегда воля той или иной (порою весьма малой) части людей, мнящих себя вполне самовольными. Ни о какой промыслительной воле Вседержителя никто в демократии и думать не желает.

Человеку лестно мнить себя самовольным, поэтому демократия для него ныне становится кумиром. Демократия есть одно из проявлений первородной повреждённости человеческой природы. Эта повреждённость, мы знаем, охватывает всю сферу бытия, в политике она оборачивается обожествлением принципов демократии. «Будем как боги» значит и: сами станем источником власти. (Правда, политические деятели любят ссылаться на Божию волю, приведшую их к власти, клянутся на Библии, но это лишь пустая бутафория, особенно курьёзная при полном безбожии этих людей).

Замахнуться на идею демократии сегодня смерти подобно. Жестокость либерального террора обрушится с беспощадной неумолимостью. Но вдумаемся бесстрастно и непредвзято в размышления философа: «Демократия остаётся равнодушной к добру и злу. Она – терпима, потому что индифферентна, потому что потеряла веру в истину… Демократия есть крайний релятивизм, отрицание всего абсолютного. Демократия не знает истины, и поэтому она представляет раскрытию истины решению большинства голосов. Признание власти количества, поклонение всеобщему голосованию возможно лишь при неверии в истину и незнании истины…

Демократия свободолюбива, но это свободолюбие возникает не из уважения к человеческому духу и человеческой индивидуальности, это – свободолюбие равнодушных к истине… Формальное, скептическое свободомыслие много сделало для истребления своеобразия человеческой индивидуальности. Демократия не означает непременно свободы духа, свободы выбора, этой свободы может быть больше в обществах не демократических» (Н.А.Бердяев).

То, что демократия не знает и не желает знать истину, приводит порою к жестоким результатам. Самый вопиющий пример, подтверждающий беззащитность демократии перед торжеством зла: распятие Христа Спасителя, Который был предан смерти именно в результате демократического голосования иерусалимской толпы.

Подтверждение бердяевской мысли – и в нынешнем отношении нашей становящейся демократии к Православию, к Церкви. Внешне, разумеется, всё благопристойно. Но ясно ощущается стремление подчинить всё контролю, задавить Православие юридически, финансово, морально.

Даже факультативное изучение русскими детьми своей национальной православной культуры воспринимается нашими демократами как нарушение их конституционных прав и даже как уголовное преступление. Во многих местах преподавание основ этой культуры просто запрещается.

Пространный анализ современной ситуации, осуществлённый в Аналитическом центре Союза православных граждан, позволил сделать непреложный вывод: «Для гонений на Церковь всё уже подготовлено». Когда начнётся? Когда созреют благоприятные обстоятельства. Когда силы зла сочтут необходимым начать.

Никакая демократия в этом отношении не исключение. Ещё в конце 1920-х годов, делясь своими наблюдениями над передовой французской демократией, Бердяев писал: «В России сейчас христиан сажают в тюрьмы, казнят и принуждают к материалистическому образу мышления. Во Франции, где никого не сажают в тюрьмы и не казнят за веру и мысли, где есть внешняя свобода, христианство внутренне гонимо... Господствующее общественное мнение утесняет церковь и веру, преследует её презрением и насмешкой. И так, по-видимому, во всём мире».

Демократические власти часто – то ли по равнодушию, то ли с лукавым помыслом – вносят раздор между верующими, поощряя раскольническую практику кого угодно, даже провоцируя раздоры, покровительствуя разного рода сектам, пришлым проповедникам. Даже сатанинские сообщества терпят. И всё под соусом защиты демократии и плюрализма мнений. Теперь уже стало известно: все сектантские извращения, активно прививаемые народу, имели своих покровителей на самом верху, начиная с Горбачёва, прилюдно обнимавшегося с «преподобным» Муном. На уровне поступка высшего представителя власти это было национальное преступление.

Доброе отношение к Православию зависит ныне прежде всего от личных качеств или религиозного настроя (или от прагматических соображений) того или иного политического деятеля, чиновника. Идеологи же демократии Православие третируют.

Многие и то ощущают или даже сознают, что православие несёт в себе как бы опасность для устойчивости общественной жизни: оно даёт такую высоту жизненных установлений, что ослабление веры, на которой всё и держится, тотчас может привести к падению, к хаосу. Западная мысль, сознавая это, придумала на протяжении веков множество подпорок, могущих предотвратить развал (на время хотя бы) при оскудении веры: юридизм, священное право собственности, сциенцизм, плюрализм, позитивизм, рационализм, либерализм и т.п. Православие же, более заботясь о домостроительстве спасения и о стяжании сокровищ небесных, не стимулировало выработки подобных ценностей. Подлинно верующему не нужно специального закона, запрещающего убийство. Когда же вера иссякает, а правовое сознание не укреплено вековой традицией – общественная жизнь начинает испытывать потрясения. Тоталитаризм становится в особенно опасных случаях временной опорою государственной и общественной стабильности (не важно, какого качества), но его отмена способна ввергнуть жизнь в хаос. Только так можно осмыслить происходящее в России на рубеже тысячелетий.

Ныне при всяком упоминании о необходимости православного воспитания человека, православного государственного духа – раздаются демагогические крики о нарушении прав инославных, атеистов вообще. Между тем только православное государство способно истинно помогать человеку в одолении его жизненного пути. Всецело прав М.Назаров, когда утверждает, что цель православного государства – «создавать своим гражданам благоприятные условия для достойного прохождения через земную жизнь и спасения к жизни вечной в Царствии Божием. В отличие от секулярной власти, православная власть расширяет масштаб своей задачи за пределы забот материального мира, беря критерием предназначение человека как безсмертного существа, созданного по образу и подобию Божию. И чем выше должность деятеля в системе православной власти, тем больше его ответственность перед Богом, тем необходимее ему соизмерять свою деятельность со смыслом истории, на ход которой он призван влиять».

Смысл же истории для православного сознания ясен.

История есть перенесённая в земной мир борьба дьявола против Бога — проявляемая через борьбу поддавшихся бесовскому соблазну и противящихся ему. Борьба эта может совершаться открыто и прикровенно. Каждая эпоха облекает основное содержание истории в конкретные религиозные, культурные, этические, эстетические, социальные, экономические, политические, идеологические и какие угодно иные формы. Но они не должны вводить в заблуждение: борьба тьмы против света, зла против добра и справедливости, лжи против правды — всегда просвечивает сквозь любой конкретно-исторический камуфляж. Эта борьба в социально-историческом мире есть производное той внутренней невидимой брани, какая совершается в каждой душе человеческой и в которой внешние события черпают энергию для своего развития — энергию добра, как и энергию зла.

История есть процесс движения отпавшего от Бога человека (в его всечеловеческом единстве) к новому соединению с Творцом через череду повторных отступлений, ошибок, падений, совершённых в силу повреждённости натуры грехопадением, и восстаний, побуждаемых стремлением к спасению, — в конкретных обстоятельствах воплотившихся.

Православная самодержавная власть призвана сознательно участвовать в этом процессе, следуя в том Промыслу. Никакая демократия подобной задачи даже поставить перед собою не может в силу принципиального отвержения единой и непреложной Истины.

Истина для демократии и не нужна, ибо несовместима с торгашескими идеалами «нового мышления». Важнейший принцип же этого «нового» (а ничего нового-то в нём и нет: старо как мир) был неприкрыто сформулирован в официальном ответе на известное письмо Н.Андреевой, которая пыталась отстоять основы уходящей идеологии:

«...нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого. Именно это <...> и есть исходный, первый, кардинальнейший принцип нового мышления».

Порою эту мысль пытаются отнести лишь к «святости» коммунистических идей. Опасное заблуждение: забывается, что рассудок всегда из частных суждений выводит общую закономерность, а она распространяется уже на все явления.

Общество, пытающееся основать своё благополучие на столь откровенном постулате, обречено. «Ничего святого» с неизбежностью порождает «всё позволено». Это не может не отозваться, помимо всего прочего, разгулом преступности — уголовной, экономической, политической, организованной, стихийной, обдуманной и бездумной. Что сдержит человека, если — ничего святого? Достоевский о том прямо сказал: «Коли нет ничего святого, то можно делать всякую мерзость». Реальная жизнь подтверждает худшие опасения.

«Русский человек из взрослого, из полноправного, у себя же дома попал в малолетки, в опеку, в школьники и слуги иноземных всяких, даже духовных дел мастеров. Умственное рабство перед европеизмом и собственная народная безличность провозглашены руководящим началом развития», — эти слова были сказаны в Пушкинской речи И.С.Аксакова (в один день с Достоевским) более ста лет назад — и до сих пор эти слова можно повторять и повторять.

Русского человека ныне небезуспешно стремятся лишить собственного мироосмысления, собственного склада ума, собственного типа поведения. И началось это давно. Мудрый кн. Вяземский полтораста лет тому писал:

У них на всё есть лозунг
Под либеральным их клеймом
Не смей идти своей дорогой
Не смей ты жить своим умом.    

Не то ли и теперь мы видим?

Ныне демократия довела это правило до логического конца, измышляя и навязывая всему миру глобализм, полное обезличивание любого мало-мальски индивидуального начала в бытии. В основе глобализма – абсолютизированный идеал потребительства.

Внутреннее состояние человека, живущего таковым идеалом, точно раскрыл Достоевский — в парадоксальном внешне, но истинном по сути заявлении «подпольного» человека:

«...На деле мне надо, знаешь чего: чтоб вы провалились, вот чего! Мне надо спокойствия. Да я за то, чтоб меня не беспокоили, весь свет сейчас же за копейку продам. Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить».

Вот из какого состояния направляется борьба против Православия.

Нынешние западники пытаются навязать общественному сознанию именно «подпольную» ценностную ориентацию и, по сути, своего рода русскую национальную идею в собственной интерпретации. Например, бывший депутат Г.Томчин высказался прямо: «Мы все хотим жить в обществе потребления, духовное развитие абсолютное большинство ставит на второе место. Страна выбрала свой путь. А раз так, то мы должны пройти его быстрее, чем весь остальной мир». Это называется: обгоним всех бегущих к гибели.

Потребительство ставит превыше всего стремление к удовольствию. Но каковы следствия гедонизма любого пошиба? Об этом рассуждал весьма верно маркиз де Сад, помнить о его предупреждении необходимо постоянно: «...Когда вам надоест одно удовольствие, вас тянет к другому, и предела этому нет. Вам делается скучно от банальных вещей, вам хочется чего-нибудь необычного, и в конечном счёте последним прибежищем сладострастия является преступление».

Многие мудрецы допытываются до причин роста преступности, особенно в молодёжной среде. Пресса заполнена описанием самых диких случаев. Вот один: несколько «продвинутых тинэйджеров» (и слово лестное отыскали для молодых недоумков) развлекались тем, что заставляли свою жертву танцевать босыми ногами по осколкам разбитых бутылок, а затем, после других зверских истязаний, убили — и уже на суде эти садисты весело смеялись, рассказывая о том. Причина? Перечитайте вновь мысль идеолога такого мировосприятия и такого способа поведения.

Пока жизнь будет осмысляться в категориях потребительского сознания, пока стремление к удовольствиям не перестанет быть для многих целью существования, — рост преступности не сдержать ничем. Но какую иную отыскать цель, если: ничего святого?

Истина для демократии не нужна, ибо несовместима с торгашескими идеалами «нового мышления». Демократическое государство всегда согласно лишь использовать Истину как некое подсобное средство для достижения своих целей. «Новое мышление», потребительское по природе своей, насаждает и цели потребительские, обыденные, приземлённые. «Новому мышлению» выгодно, чтобы — ничего святого. Совести навязываются критерии купли-продажи. Как же тут логически всё увязано — цельная совершенная система! И внутренней же логикой обречённая на деградацию.

Нынешние властители дум, держащиеся принципов «нового мышления» прибегают к нехитрому приёму в борьбе с истиной. Стоит, к примеру, заговорить о том, что демократия не может стать панацеей в наших исторических обстоятельствах, как тут же последует обвинение в стремлении возродить сталинизм с его концлагерями. Достаточно сказать, что обилие на прилавках не решит подлинно наших проблем и что нравственность не есть следствие сытости, — и немедленно последует утверждение, будто народ хотят уморить голодом. А если вспомнить старую истину, что само по себе стремление к богатству, возведённое в абсолют, пагубно для души, то не замедлит тяжкое обвинение: нас хотят ввергнуть в нищету. И подобной лжи сегодня предостаточно.

Плюрализм, отвергающий Истину, явно или тайно помышляет о разрушении государственного единства России. И содействует тому, сколько может, именно через демократические формы общественной жизни.

Особым нападкам подвержено сознание, которое с осуждением именуется православно-имперским, имперским, великодержавным — и шельмуется с неприличною чрезмерностью. Обнаруживать в себе хотя бы долю такого сознания — признаётся позорным.

Почему?

Великодержавное мышление есть достоинство русского человека, и он должен признавать это, не стыдясь. Россия обязана быть великой державой, иначе её сомнут и уничтожат: желающих предостаточно.

Точно сказал В.Распутин: «Не надо принимать державу в смысле “держать и не пущать”, этот смысл был выведен на общественную и политическую орбиту всё из той же установки по запуску в обиход противопоставительного, заспинного словаря, который подменяет и поражает существо главных понятий. Держава — значит держаться вместе, не разрывать на части сросшийся воедино, но больной организм, не искать друг в друге виновника болезни, не пытаться спастись от неё расчленительством».

Русское начало отвергается прежде всего за православность свою. Православие ненавидимо в «цивилизованном мире», ибо только оно способно противостоять всеобщему богоотступничеству.

В борьбе против Православия называющие себя христианами могут объединяться и с мусульманским миром, и с любыми атеистами, и с кем угодно — это показали события в Югославии. Эти же события обнаружили: Запад не остановится в своей ненависти и перед государственным бандитизмом, используя вассальный Америке блок НАТО. Мораль двойных стандартов позволит пренебречь и международным правом и собственными законами и уставами.

Борьба против Православия есть основная тайная движущая пружина мировых политических и общественных процессов. Но пока сильна Россия, дьяволу победить трудно. Вывод: Россию нужно ослабить — духовно, нравственно, физически. Нужно: подорвать в ней православную её основу, разрушить её культуру, опорочить великодержавное православное сознание народа, ослабить государственную мощь. Всё делается не без успеха.

Это откровенно возгласил Бжезинский, о том же проговорился и благодетель Сорос. Нас настолько презирают, что уже и не скрывают своих намерений уничтожить нас. Мы же покорно сдаём одну позицию за другой. И всё под лозунгом защиты демократии. Стоит чуть-чуть побеспокоиться о собственных интересах, как тут же со всех сторон, и извне и изнутри, раздаётся дружный вопль: демократия в опасности, тирания наступает!

Один из используемых приёмов — американизация сознания и культуры. Причём для русского человека эта американизация связана не просто с навязыванием любви ко всему американскому, но и с внедрением комплекса неполноценности в сердца и умы. Над этим, в частности, трудится и литература — армия писателей-юмористов-сатириков, зубоскально изображающих русского человека тупым недочеловеком, ленивым, вечно пьяным, всегда вороватым. Русская публика рада, смеётся в упоении.

«Чему смеётесь!» Своему позору? Демократично.