Великая боль границ

Преодоление границ – вот на чем настаивает сегодня либеральная мысль и однозначно воспринимает всякое проявление изоляционистских и националистических настроений как свидетельство отсталости и неразвитости. Граница воспринимается здесь как архаичная фигура недоверия, чисто политическое препятствие для полноценного и взаимообогащающего диалога, которое может быть легко устранено обоюдным решением.

Между тем, граница выполняет, скорее, не политическую, а фундаментальную онтологическую функцию, которая легко открывается уму при самом беглом этимологическом анализе этого понятия. Граница – это ни что иное как грань или, иначе говоря, форма вещи, являющаяся непременным условием ее аутентичности. Размывание границ, или пределов вещи, лишает ее определенности, противопоставленности внешней среде, ведет к утрате самобытности и растворению в универсуме.

Оглядываясь на наши границы, мы должны с сожалением заметить, что они уже довольно сильно разрушены. У нашего национального самосознания нет прежней ясности, четкости и определенности. Так что усиление националистических настроений сегодня это не просто выплеск злой разрушительной энергии – это "великая боль границ" – симптоматика разрушения и гибели.

Платон в известном диалоге выделяет две фигуры, обеспечивающие сохранность государства. Первая фигура – воин в привычном смысле этого слова. Это профессиональный военный. Он отвечает за сохранность административных границ от внешнего вторжения. Вторая фигура – страж. Он тоже обеспечивает целостность границ, однако его функция качественно отличается от роли воина. Во-первых, страж не профессия. Человек, являющийся стражем, может занимать любой пост и заниматься любой деятельностью в государстве, например, выращивать хлеб. Во-вторых, границы, которые он охраняет, не административные. Их, скорее, можно назвать культурными, национальными, религиозными, аксиологическими. Это границы, которые подтачиваются изнутри – теми, кто формально являются гражданами государства.

Главной особенностью стража является то, что он осуществляет важнейшую государственную функцию, не будучи выделен в этом государстве формально. Иными словами, он заведомо лишен возможности минимизировать чужеродное влияние административными мерами, так сказать, просто "выполоть сорную траву". При таких обстоятельствах ему остается только одно – "заглушить ее своим цветом". Это отличает его от полицейского. Бытие как способ борьбы – вот идея стража. Именно поэтому воинами становятся люди, отличающиеся доблестью и яростным духом, а стражами – люди, более других наделенные талантом быть.

Сегодня даже те из нас, кто находится в стороне от националистических движений, вглядываясь в лицо очередного нарушителя наших границ, отчетливо ощущает потребность в платоновских стражах. Действительно, воин бессилен остановить ползучую экспансию: административные границы не нарушены – почти у каждого чужака имеется документ, обязывающий признать его своим. Границы, определяющие нас как русских, размываются вовсе не в силу агрессивности среды, а вследствие нашей же ветхости.

В нашем арсенале есть важнейший – человеческий – ресурс, которым нужно только правильно распорядиться, чтобы получить достаточное количество русских стражей. Речь идет о казачестве.

В советское время в массовом сознании распространилось представление о казаках как о царских полицаях – образ, конечно же, неверный. В перестроечные годы казачество казалось не более чем одним из жанров народного творчества, каким-то нелепым кубанским перформансом. Оба образа изрядно мешают серьезно отнестись к проектам возрождения казачества, но их воздействие на сознание легко преодолевается при более основательном изучении истории и идеологии этих «людей, живущих на границах».

Прародителями казаков стали люди, которые по тем или иным причинам стремились поселиться ближе к границам империи – там, где действие имперских законов начинало ослабевать. Столетия специфической жизни на границе превратили их в самых настоящих стражей, основной функцией которых стало не столько военно-стратегическое, сколько родовое и культурное доминирование в регионе.

М. А. Караулов, подъесаул Терского казачьего войска, погибший в стычке с большевиками на станции Прохладная в 1917 г., рассказывая в своей книге о строительстве укреплений на знаменитой Терской линии, сделал интересное замечание:

«Однако как ни сильны были эти укрепления (Терской линии – С. М.), все же само правительство осознавало, что с одной регулярной армией не одолеть беспокойного Кавказа, и лучшим средством в деле замирения края является заселение его казачьими станицами и крестьянскими селами. Поэтому оно делало то и другое, стараясь при всяком удобном случае увеличить число линейных казаков вливанием в станицы новых поселенцев или даже обращением целых сел крестьянских в казачье звание... Понимали эту разницу и сами горцы. Они говорили: "Укрепление – это камень, брошенный в поле: дождь и ветер уничтожает его; станица – это растение, которое впивается в землю корнями и понемногу застилает и охватывает все поле"».^[1]

Вот она – миссия стража, запечатленная в отечественной истории. Когда-то русское правительство сумело уловить, какую пользу можно извлечь из людей, привыкших к приграничной жизни. Ведь именно казачьи традиции способны воспитать человека, обладающего ярко выраженной способностью быть: высокой приживаемостью, иммунитетом к инородному влиянию, большой жизненной силой, стремлением распространить себя – в общем, обладающего ключевой для человека способностью – сказать «святое слово утверждения».

Анализируя возможности казачества применительно к нашим нынешним проблемам, нужно отметить еще один важный момент.

У горских народов существует особая форма силы – род. К сожалению, сейчас русским это не свойственно, родовые отношения у нас ослаблены. Наша форма силы – государство. Проще говоря: враги не обижают без крайней необходимости чеченца, потому что боятся ответных действий со стороны его чеченских братьев. У нас все иначе: русских братьев бояться не принято. Если враги и не трогают русского, то не потому, что думают о каких-то братьях, а потому, что боятся русского милиционера, который может отослать их к русскому судье, а тот в свою очередь – в русскую тюрьму. Наша форма силы имеет качественно иной принцип действия и заключается в хорошо отлаженном механизме государственной власти.

Сегодня, когда русский милиционер, русский судья и русская тюрьма в плане реальной угрозы врагу становятся такими же почти былинными персонажами, как и русские братья, остро ощущается тяготение к архаичной, горской форме силы. Все чаще приходится слышать разговоры о том, что, дескать, нам нужно поучиться у кавказцев «гурьбой стоять друг за друга». Между тем, это уже сделано и традиционная для русских «государственная» форма силы давным-давно диверсифицирована казачеством. Казачья община – это такая структура, которая ничуть не уступает горскому роду. Более того, она позволяет как осуществлять легальное возмездие врагу, так и «неформально» разбираться с обидчиками своих членов. Этому можно найти множество свидетельств в литературе.

Так что проект возрождения казачества имеет, как минимум, два серьезных основания, которые должны быть тщательно продуманы и адекватно оценены. Для этого необходимо, в первую очередь, оказать информационную поддержку проекту: лучше познакомить общество с историей и идеологией казачества, подробно и комментировано осветить состояние дел в ныне существующих казачьих организациях.

В VI веке в Кротоне, входящем в состав греческих поселений в южной части Италии, существовал пифагорейский союз. Это была община монашеского типа, члены которой развивали науку о числе, считая ее аскетической практикой, очищающей душу от страстей и научающей ее добродетели; слушали «музыку небесных сфер» и превыше всего ценили свои заповеди, данные им учителем. Последнее видно из того обстоятельства, что эти заповеди они излагали не иначе как в виде гимнов, написанных великолепным греческий языком. «Золотые стихи» – вот под каким названием они известны нам сегодня.

Феномен «золотых стихов» заслуживает особого внимания. Это важная характеристика культурных отношений, действующих внутри того или иного сообщества. Способность эстетически переживать запреты, коими, по сути, являются заповеди общины, отличает наиболее совершенный способ организации морали. Действительно, если, к примеру, запрет переходить улицу на красный свет обоснован только соображениями личной безопасности или кантовским категорическим императивом, то он сравнительно легко нарушается. Если же человек видит в каждом своем поступке осуществление поэтического действа, он будет и в полночь стоять на совершенно пустом перекрестке в ожидании «зеленого света».

Иными словами, заповеди, запечатленные в стихах, с большой вероятностью указывают на высокое моральное качество конкретной общины. Последнее, в свою очередь, в политическом измерении означает высокую способность к осуществлению власти. Именно поэтому община пифагорейцев была разгромлена их политическими противниками, дом Пифагора сожжен, а сам он, если верить Лаэртскому, убит на краю бобового поля. Именно поэтому казачество нещадно уничтожалось Советской властью. Ведь у них тоже были свои «золотые стихи».

Это так называемые заповеди казачества. Их последняя версия была опубликована в журнале “Донской маяк” в марте – апреле 1921 г. генерал-лейтенантом А. П. Фицхелауровым:

1. Люби Россию, ибо она твоя Мать, и ничто в мире не заменит тебе Ее.

2. Люби Дон, ибо он колыбель твоей свободы.

3. Люби правду, ибо она единственный маяк в жизни человека.

4. Все, кто идет против Отчизны твоей, – враги.

5. Только в борьбе за счастье Родины ты обретешь свое утерянное право.

6. Веруй твердо в правоту своего дела, ибо вера – единственный камень, на котором ты построишь новую Отчизну.

7. Люби все, что с ранних лет ты впитал в кровь и плоть в вольных степях твоей Родины.

8. Зови всех свободных и сильных вперед.