«Заветы матери считает священными». Часть 2 / Православие.Ru

Письма Марии Дмитриевны Менделеевой к дочери Екатерине

Любезнейшие мои! После семи мучительных декабрьских дней я начинаю дышать свободнее. Главный комиссионер Рюмина, приезжавший сюда из Екатеринбурга, наконец был у нас, и в продолжение полутора часов переговоров о ценах посуды, чтобы сохранить доверие, какое мне делают до сего часа мои кредиторы, я решилась, без всякой для себя собственно выгоды, на поставку в Екатеринбург и Ирбит 25 тысяч штук посуды, собственно для поддержания фабрики и расплаты с долгами, и утвердила поставку в тобольскую контору посуды по тем же ценам, по каким поставляла в откуп г-на Кузина. Сдача в последнюю ведерных, полуведерных и четвертных четырехугольных бутылей уже началась, и требуют и начали сдавать для разлива до 10 тысяч осьмушек; следственно, к новому году надеюсь получить уже за доставленную посуду около 1,5 тысяч рублей ассигнациями. А по поставке в Екатеринбург и Ирбит сегодня уехал мой Иван Павлович получить 300 рублей серебром. Я не умею выразить словами, какою благодарностью к Создателю преисполнено сердце мое. Аще не Господь сожиждет дом, всуе трудятся зиждущие. И если Господь умилосердится над нашею старостью и поможет нам, труждающимся, то буду пещись об одном, чтоб окончить со всеми расчеты и расплатиться с долгами. Вот известие, которое спешу сообщить вам, мои любезнейшие, зная, какое живое участие принимаете вы во всем до меня касающемся и сколько письма мои в течение сего года огорчали вас. Потеря доброго имени пугает меня более всего. Я не боюсь бедности, не стыжусь под старость переносить нужду, если уже нет сил трудиться, но не могу быть равнодушною к незаслуженному презрению, не могу быть равнодушною к незаслуженным упрекам от тех, о коих я заботилась. Мои детки, фабричные, оказали мне в последние месяцы такую привязанность и готовность служить, какой я и не ожидала от них. В октябре сложили новую мастерскую и печь и полтора месяца вели действие, получая только необходимое на хлеб; и когда к Николину дню я написала, что отдаю на волю их выгасить или продолжать до Рождества действие, потому что не знаю еще, буду ли иметь сбыт посуды, то они все решились работать в долг, а действие продолжать, потому что и печь, и горшки хороши. Все это трогает меня до слез.

Вчера была я у добрейшего и почтенного Михаила Яковлевича Ядринцова[1] благодарить его за рекомендацию нашей посуды Корчемкину и просить о поставке в Ишим и Петропавловск, куда, кажется, они и переедут. Он уверил меня, что пока он комиссионером, то, кроме нас, не будет брать ни от кого посуды, хотя и имеет уже письма от Палаумова, и согласился перевести расчет мой с тобольской конторой в ишимский откуп. Он добрый человек, и нам жаль, что он уезжает отсюда.

Теперь прошу вас, любезнейший Яков Семенович, как сына, Богом мне данного, принять участие в том, чтобы поставка посуды в Омск и Тюкалинск осталась за мною по тем ценам, по каким поставляла в откуп Мясникова. Любезный Ванечка присоединит к моей просьбе свою, и общими силами доставите нам возможность расплатиться с долгами и поддержать фабрику.

Простите мне, мои родные, что не могла вам писать аккуратно, но в то время я так была отуманена напрасным ожиданием и тем, что, может быть, Корчемкин не захочет приехать к нам, что голова моя кружилась, и все сии потрясения снова расстроили мое здоровье. Две ночи уже я почти не сплю, горечь во рту, начала кашлять и с трудом могу выезжать. Что делать! Вчера Иван Павлович получил с почты и передал дочерям присланные вами деньги, и я вижу из письма Ванечки, что между подарками его и мне посылает он ситцу на платье и братьям по косынке[2], за что благодарю со слезами, и обнову твою, любящий сын, сошью к Рождеству. Мне дарить вас нечем, но пример старшего много действует на младших братьев, и за подарки им тоже благодарю, хотя еще и не получила. Они еще в зависимости от матери, и за них обязана я благодарить.

Ради Бога, напишите к братцу[3] и попросите, чтобы он вспомнил меня. Виновата я в том только, что не имею что написать радостного, и прошу об одном – устроить фабрику, которой уже не имею сил орудовать, и теперь хочу только выполнить поставку и распорядиться самой со всеми делами.

Прощайте, милые Оленька, Катенька с Олей и Дуней и новым пришельцем в мир Ванечкой. Я с вами ничего не сказала, но знаю, что вы порадуетесь за оборот дела. Заочно вас, Якова Семеновича и Ванечку целую и благословляю. Прощайте. Остаюсь

Любезные мои! Третьего дня, то есть 11-го числа, в среду, в 10 часов вечера, Бог даровал Михаилу Лонгиновичу и Машеньке[4] сына Михаила. Поздравляю вас, мои любезнейшие дети, с новым пришельцем в мир и по чувству своего сердца верю, что все вы равно разделите и заочно нашу общую радость и полюбите вашего племянника и сверстника, моего милого внука Ванечку.

Принимая на руки от Марфы Аполлоновны[5] новорожденного, я с ним вместе прижимала к сердцу всех внучат, Богом мне дарованных. Хотя не вижу Олю, Дуню, Ванечку, но моя любовь к ним непередаваема словами.

Знаю, что для Катеньки и Оленьки нужно передать рассказ подробнее, но ни время, ни мое теперешнее положение не позволяют всего описывать, однако же расскажу, как умею. После тяжкой борьбы с обстоятельствами, как писала во вторник, я получила в полдни 300 рублей серебром и располагала в среду расплатиться с мелочными займами у кого 100, у кого 50 <рублей> ассигнациями. Вечером для меня топили баню, и Маша ходила и была долго там, мыла голову, попрела, помылась.

Утром в среду пришли за мной рано. Боли ее начались по приезде Марфы Аполлоновны. Первая моя забота была спросить о положении младенца так, чтобы сего не заметил и Михаил Лонгинович; она сказала, что положение неправильное и роды будут медленные. До времени надо было скрывать сие на душе и казаться бодрыми. Дома распорядилась, чтобы поехали помолиться за страждущую. Поля ездила к Ласточкину заказать обедню у Златоуста, и Иван Павлович поехал к обедне. Вечером уже передала я и Михаилу Лонгиновичу о положении Маши и предуведомила, что, быть может, пошлем за лекарем Миллером. Наконец сама Марфа Аполлоновна сказала, чтобы ехали скорее за Миллером. Иван Павлович отправился, а вскоре Бог дал младенца, но бездыханного. Здесь уже искусство бабки возвратило жизнь новорожденному. Долго оттирали его вином, подкуривали хлопчатой бумагой и едва-едва наконец оказались признаки жизни, а когда вступил Миллер с Иваном Павловичем в прихожую, он уже начал кричать. После сего судите, что происходило в душе каждого из нас. Общая радость заступила место горести, и все страдания забыты. Сегодня я была с Поленькой у обедни в монастыре.

Я две ночи ночевала у Маши. Она чувствует себя недурно и начала кормить сама грудью. Что скажет завтра молочная лихорадка? А за все ей отдает справедливость Марфа Аполлоновна; в самом деле, она была очень послушлива и удивительно терпелива в страдании, мы почти не слыхали ее крика. Я еще ни о чем не могу мыслить порядочно и потому прошу Ванечку не сетовать, что особо ему не пишу. Подарки с почты еще сегодня в обедню получил Иван Павлович; еще раз благодарю тебя, любезный сын!

О, если бы вы знали и могли чувствовать, как бы я желала всех вас прижать к сердцу своему и всех вас видеть счастливыми и утешенными! Прощайте. Давно время кончить. Заочно целую всех вас. Господь да благословит вас. Остаюсь

Поздравляю вас, любезнейшие мои, с прошедшими святыми днями Рождества Христова и наступающим Новым годом. Дай Бог встретить и препроводить оный в радости и добром здоровье. Ужаснейшие морозы сковали не только руки, но и самый язык. О наших комнатах и говорить нечего: кто уйдет наверх, кто во флигель к Маше, кто уедет в должность, а я должна – обязана – оставаться в доме, потому что у нас нет ни горничной, ни какой-нибудь старушки в комнатах. Так прошел и праздник, благодарю Бога, в добром здравии.

Вот уже два дня я не бывала в церкви, за морозом встаю поздно, и утро пройдет с Кононычем[6]и Прасковьей; но жить для других, жить для семьи мне назначено судьбою, если не всегда безропотно, то с твердостью и надеждою увидеть благое на земле живых, взывая: Боже! Милостив буди мне грешной. Сегодня встала поздно, писала к братцу в Москву, от него еще получила письмо, от 11 декабря, снова подтверждающее, что увидимся после Нового года. Благодарю любезнейшую Оленьку за прекрасные ее конфеты, разделенные между всеми. Завтра надеюсь обновить блузу из присланного любезным Ванечкою кембрика. Дочерям было некогда шить, потому что они торопились шить платье Прасковье Васильевне[7], и я наняла Якова, чтобы иметь обнову в Новый год.

В сочельник я приобщалась святых таин, а в Рождество, проснувшись к заутрени, узнала, что Поленька уже ушла пешком. В церкви ее не нашла; Паша сказал, что она хотела пройти к Ильинской церкви. Мороз был в 30 градусов, я оставила семью и после заутрени поехала искать дочь мою, и не найдя у Ильинской, нашла в домовой церкви, там просидела с нею до поздней обедни, за которою она приобщалась с дьячками. Подобно сему проведены и другие дни праздника – в молчании и тишине. Морозы удерживают дома, и хотя на третий день многие были у меня, но я еще никуда не выезжала.

Заочно вас благословляю. Будьте веселы и здоровы; Господь с вами! Целую вас, мои любезнейшие, и остаюсь

PS. Милая Катенька, пиши мне более о моих внучатах, я душою с вами и обнимаю их.

Любезнейшие мои! Еще почтовый день, а я письма не приготовила, а теперь уже поздно писать. Мы с Иваном Павловичем начали говеть, и, приехав от поздней обедни, напившись чаю и распорядившись по хозяйству, беру перо для того, чтоб всем вам сказать мой материнский привет.

Благодарю любезных моих Якова Семеновича и Катеньку за присылку на платье мне полушерстяной материи. После Успения сошью себе блузу и всякий раз, надевая, буду переноситься мыслию к вам, как теперь, надевая чепчик Оленькин, всегда вижу в уме моем ее и Николая Васильевича, которого кошелек до сего часа счастлив, а я уже ношу его в кармане с мелкою монетою и билетцами. Благодарю любезных моих Николая Васильевича и Оленьку за письма от 2 августа. Родная любовь и привязанность видна в каждом слове Богом данного нам сына! Верьте взаимности, сохраните эти чувства навсегда к родным вашей жены. Благодарю Оленьку за уведомление о детях, но я недовольна тем, что милых моих Олю и Дуню заставили горько плакать. Во время детства их маменьки и ее сестер мне также было около 30 лет, и также гостеприимные тамбовские дворяне звали нас к себе в деревни, но я бывала, и то редко, там только, куда могла везти с собою старших дочерей в лета Оли и Дуни. Бедненькие, как же им было грустно расставаться с маменькой!

Я жду с нетерпением уведомления о возвращении вашем. В субботу я с Поленькой, Пашей, и Митей, и Елиз. Ник. Зуевой[8] уехала на фабрику в нашу милую Аремзянку ко всенощной, а Иван Павлович утром в воскресенье приехал туда с сенокоса к обедне. Благорастворенный воздух и наша прелестная местность обворожили Полю, и она просила оставить ее дня на два подышать деревенским воздухом и помолиться в нашем, нами выстроенном, храме. Сегодня к вечеру она должна приехать с Зуевой.

А у Паши и Мити экзамены; помолитесь, чтобы успешно кончились.

Вчера слила ваш апогаре[9], которого успела приготовить только из трех фунтов чищеной княженики[10], и то уже купила последнюю и очень дорого. Сварила варенье и налила три штофа воды и полштофа кизлярки; пришлю счет и полагаю, что апогаре отправлять надо уже в октябре, когда будет холоднее, теперь окиснет.

Писала бы много, но пришли гости, а Лизы нет дома. Прощайте, мои родные! Любезнейший Ванечка, извини, ради Бога, что ранее не обратила к тебе моего привета. Пишу при гостях, только чтобы не пропустить почты.

Сегодня у наших математика, и они все боятся, что Иван Карлович[11] будет строго спрашивать. В прошлые дни получали три и четыре балла. Что Бог даст сегодня? Остаюсь

Любезнейшие мои Яков Семенович, Катенька с Олей, Дуней и Ваней! Любезнейшие дети мои! Сегодня восьмой день, как я осиротела, и от вас еще нет ответа на горестное уведомление Поленьки о кончине супруга моего и нежного отца вашего. Тяжко мое положение, но я с покорностью преклоняю колена сердца моего пред всеведущим Промыслом Вышнего и ожидаю, что сотворит со мною Господь. Тяжки были страдания нашего отца семейства, вся внутренность его была уже повреждена, вся кровь испорчена, и не было уже средств спасти его, но за всем тем Дьяков употреблял все средства к уврачеванию его болезней и к облегчению страданий. В 9-м часу еще он принял лекарство и, переменяя белье, приказал вытереть себя уксусом со смирною, а в 11-м простился с нами навеки. Из письма к Ванечке прочтете и вы слово, говоренное при погребении, и все вместе будем молиться об упокоении души усопшего о Господе, молиться и верить, что Господь, приявший на Себя грех мира, упокоит душу его в месте покойне. Болезненные страдания его были тяжки и терпение велико, но и вера тверда, и упование непостыдное, и Господь приял его на лоно успокоения. Будем обще молиться о нем, да упокоит душу его Господь. Не оставьте, добрые дети мои, сироту мать вашу и научите, что мне предпринять, чтоб не лишиться пенсии, куда подавать просьбу?

Я писала к Ванечке особо, чтобы сим вместо подарка доставить ему утешение в день его рождения, а о пенсии и забыла написать ему. Писала также к братцу и теперь уже едва могу владеть пером. Пишу с вечера оттого, что завтра девятый день, у нас будут обедать нищие и священники, и поедем за вал[12], а потому и не могу ничего сказать вам о себе. Бог видит, как я стражду в душе, но на милосердие Творца полагаю несомненную надежду, да будет во всем святая воля Его!

Милая моя Оленька! Милая моя Катенька! Вы сочувствуете нашей горести, и если вам непонятны чувства матери, то горесть сестер близка и вашему сердцу. Утешайте их, помогайте им и помолитесь, чтоб Господь сжалился над бедною вашею матерью и не долго разлучал ее с верным спутником 38-летней жизни. Да наградит Бог Петра Павловича Ершова[13] за настояние почтить память усопшего при погребении увольнением гимназистов-певчих и гг. учителей. Евгений Михайлович[14] согласился и сам провожал гроб, а Петр Павлович с гг. учителями несли до церкви, а потом все провожали до могилы, и по возвращении с кладбища учащие и учащиеся в лице родственников Ивана Павловича у нас обедали. Прошу Ванечку письмами поблагодарить директора, а более инспектора за сие и попросить о покровительстве их братьям. Пусть также напишет и к доброму нашему Михаилу Лонгиновичу, который за всех вас как добрый сын служил с любовью родителю вашему до последней минуты жизни его и в последние дни особенно, всегда, приходя, целовал руки его и услуживал, как мог. А Машенька, добрая моя Машенька, да благословит ее Господь Бог! разделяя нашу общую горесть, вместе с тем хозяйничала и смотрела за всем, и я обоими ими была утешена много. Милые мои старшие дочери, утешьте меня особыми вашими письмами к Маше и Михаилу Лонгиновичу, о чем прошу также и Ванечку.

Благодарю Бога, прошло восемь дней в мире и тишине семейной. Поленька спит в гостиной, а я на том самом месте в спальне моей, где скончался Иван Павлович; вместо диванчика тут поставлена была для него кровать. А за ширмами теперь спит Паша. Лиза спит наверху, и у нас все еще гостит кто-либо из сторонних. В зале читают Псалтырь. Писать более не могу. Божие благословение да будет над всеми вами. Заочно всех вас целую и со слезами прошу не оставить сироты вашей матери и словом и делом помочь ей в горестном положении.

Любезнейшие мои Яков Семенович, Катенька с малютками и Ванечка! Поздравляю вас с праздником Рождества Христова и молю Бога, чтобы все вы были здоровы и благополучны. Из письма к Оленьке увидите, как тяжко мне видеть страждущею мою Поленьку. Страшусь, чтоб не открылась у нее кровь горлом, но да будет во всем воля Божия. Особо к вам буду писать со следующею почтою, а теперь прошу и умоляю не оставить моего обоза и рассчитать в конторе возчиков. Дай Бог, чтобы Иван Соколов хорошо довел тебе лошадку. Принимая ее, если доведет, пожалуйста, подари ему целковый или синенькую. Он беден, и я доставила ему эту работу в дороге, чтобы помочь ему. Накладной не посылаю, потому что отправила с прошедшею почтою. После праздника отправлю и оставшуюся посуду, только, ради Бога, помогите мне высылкою 250 рублей к Новому году, чтобы не остановить уплаты по ярлыкам. Фабричные мастеровые в гуте целый декабрь работают без денег и ждут, что получат к Новому году. И за ноябрь рассчитала только половину к Николину дню, а остальным обещала после Рождества. Судите теперь, что мне жаль бросить воспитанных мною, уже не буйных и дерзких рабочих, но домовитых и благодарных мне крестьян, избалованных данной мною им свободой[15]. Из здешней конторы я получила 250 рублей, но поспешила возвратить Михаилу Лонгиновичу внесенные им за меня подушные и раздала фабричным оставшиеся, так что у меня осталось собственно для себя 10 рублей серебром, и принуждена была занять.

Напрасно, милая Катенька, думаешь ты, чтобы я стала продавать фундаментальную библиотеку, а послать к вам каталог считала нужным для того, чтобы вы, как дети, знали, в чем состоит мое богатство, под залог коего в другом месте могла бы иметь деньги. Я желаю только скорее расплатиться с долгами и продаю дом, остаюсь без пристанища, только бы сбросить с себя иго взысканий. А когда Бог поможет мне в делах, тогда и умирать будет покойнее. Братец богат и счастлив, а я бедна и злополучна. Терпение должно быть щитом моим.

Теперь болезнь Поленьки привела в забвение все мои дела. Я снова забываю в свое время распоряжаться и действовать, снова делаюсь жалкою женщиною и несчастною матерью, но здорова и крепка силами.

Сенечка теперь уже давно с вами и живое письмо относительно всего.

Молю Господа, чтобы скорее услышать о благополучном разрешении Катеньки и заочно целую ее и посылаю мое материнское благословение всем милым моим детям. Целую всех вас и прошу не судить строго сего письма: уже полночь, и я расстроена болезнью Поли, и завтра писать не успею и не знаю сама, что наговорила без толку.

PS. Посылаю любезнейшему Якову Семеновичу по обыкновению календарь и, запечатав письмо, иду наверх к Поленьке. Она сегодня очень много кашляла ночью. Слезы падают вместе со слезами тяжкой материнской скорби. Катенька, <ты> теряла малюток и мне поверишь. Прощай.

15 января 1848 года. Тобольск. В 10 часов вечера.

Сердце мое растерзано, а я даже не смею плакать и всего страшусь за Лизаньку, у которой бессонница и потеря аппетита. Вчера доктор прописывал ей сонные порошки и сегодня, если не будет спать, повторит прием. Со слезами прошу всех развлекать ее, и у нас ночевали Евгения Александровна и Елизавета Николаевна – или, лучше, просиживали с нею ночи, но сегодня осталась одна последняя. Боже мой! Боже мой! Дай мне силы и крепость страдать и терпеть!!!

Мне хотелось послать к вам с сею почтою слово, говоренное отцом Иаковом на отпевании Поленьки[16], но Екатерина Федоровна[17] взяла его, и я получу тогда уже, когда она возвратит его к отцу Иакову. Говорят, что народу в церкви и за валом было столько, что многие не могли проститься; но я видела один только гроб, скрывающий от меня дочь, похищенную смертью, дочь, которую я удержала от монастыря, чтобы она закрыла глаза мои и послужила при смертном одре матери; а она с крестом в руках, презирая мои слезы, искала смерти и после трех лет страдальческой жизни на земле перешла в жизнь вечную за гробом; дочь, от которой я ожидала в старости моей подкрепления и отрады!

Я тверда как камень и совершенно здорова. Сердце болит, мне грустно, но спокойствие совести и любовь к детям, меня окружающим, твердят мне о покорности воле Божией, и я усиливаюсь постоянно выдерживать характер и не унывать в несчастии. Если бы Поленька и осталась жива, то осталась бы страдать всю жизнь с ее тяжелой болезнью. Благодарю Бога, что я послужила моей дочери в болезни ее, и Он допустил меня оплакать ее и похоронить ее с честью. По просьбе моей соборные певчие пели тот самый концерт, который был пет при освящении аремзянскаго храма нашего, – «Коль возлюбленны селения Твоя» и проч. из псалма.

Я рыдала, и вся церковь плакала, как говорят все. О! есть еще люди, сострадающие и моему горю. Я никогда не забуду того, что при выносе добрая генеральша Гладышева взяла меня и довела до возка своего, сама села со мною и Лизой и утешала всю дорогу.

Мужественно перенесла я разлуку с моим Иваном Павловичем, зная, что ему и мне, прожившим вместе около сорока лет, время расставаться с жизнью, а расставаться так, как скончался он, по милосердию Божию отрадно.

Но преждевременная смерть Поленьки меня сразила. Я радуюсь при мысли, что она не страдает более, но как мать грущу о том, что пережила ее.

Боже мой! К чему еще должна я приготовлять себя? Или лучше: чего не могу я вынести теперь, когда в течение трех месяцев похоронила мужа и дочь и не падаю под тяжестью судьбы моей?

Да, любезнейшие мои! Если Бог поможет мне рассеять грусть Лизы и время уврачует раны моего сердца, то я скоро займусь моими делами; но до сего времени еще ни за что не могу приняться. Мне грустно особенно в нынешний вечер. Завтра церковь празднует Поклонение веригам апостола Петра[18], и я вступаю в новый год страданий, я завидую умершим, но не ропщу, а молюсь только о том, чтобы Господь укрепил силы мои и чтобы я спокойно могла сносить беды, лишения и скорби. Мне грустно и оттого, что я не могу никого из вас прижать к груди моей, а сегодня все вы читали известие о кончине Поленьки.

Добрая моя Машенька в горести моей истинное утешение для нас; но тягость ее мешает ей часто приходить, а я еще не имею духу идти к ним. Да наградит ее Бог за утешение матери; она видела, что выстрадала я в течение месяца; она утешает меня и сама будет утешена некогда детьми своими.

Писать более не могу, хотя после разговора с вами мне сделалось легче; но иду наверх проститься и посмотреть Лизу. Прощайте до завтра, любезные дети! Господь с вами!

Благодарю Бога за ниспосланное утешение. Мне сегодня легче, и я спокойна. Сейчас проводила отца Иакова, который накушался у нас чаю. Он принес мне говоренное им слово, у сего прилагаемое в копии. Поленька, напутствуемая духовным своим отцом, умерла о Господе, испросивши перед последнею исповедью благословения грешной своей матери. С любовью перекрестила я ее трижды, призывая на нее благословение Божие, и последний горячий поцелуй дочери остался мне на память ее сердечного чувства ко мне. Ей поручила я молиться за мать злополучную.

Не плачьте о ней и вы, добрые ее сестры и братья. На земле ей было душно, тесно! Она сгорала любовью и молилась, чтобы Господь взял ее к Себе. И там она будет молиться за всех нас. Страдания ее были тяжки, она искала их и усугубляла свои подвиги, предавшись по неопытности сильному стремлению восхитить венец спасения, и пришла к концу земной жизни с чистою младенческою верою и твердым упованием. Да почиет в мире до радостного восхода нескончаемого дня!

Костя[19] не отправил в понедельник договора и билета возчиков, кои посылаю с сею почтою. Благодарю Бога за милосердие к злополучной и высшее начальство за исходатайствование мне с детьми пенсии. Благодарю и вас, любезные дети, за заботу вашу успокоить меня на счет средств моих к жизни. Господь да наградить вас за сие!

Простите мне, что не могу еще собрать своих мыслей и основательно отвечать о делах. Любезный Ванечка! Посылаю тебе реестр ценам аптечной посуды, наскоро составленный. Укупорка и провоз в расчет не идут. Пущу фабрику, но не знаю, что делать, да и не думаю еще ни о чем, кроме потери незабвенной Поленьки.

Прощайте, мои родные, милые дети! Да благословит всех вас Бог! Якова Семеновича, Катеньку с Ваней, Мишей, Олей и Дуней целую и моего старшего сына доброго Ванечку целую тоже и благословляю всех. У нас Маша, Марфа Аполлоновна. Маша с няней и Елизавета Николаевна пьют чай. Иду к ним. Прощайте, жду ваших писем и молю Бога, чтобы все вы были здоровы.

Прощайте, мои милые любезные дети![21] Господь посетил меня и призывает в вечность. Слава Его безмерному человеколюбию, слава Его милосердию. Не долго уже мне дышать в сем мире и вас, кажется, более не увидеть. Да будет над вами Божие и мое материнское благословение, да сохранит вас Пречистая Матерь Божия и ангелов мирных ниспошлет вам. Берегите себя от всякого зла и любите друг друга. Любите добро делающих и зло творящих вам, молитесь о всех. Помните, что мать ваша на земле жила для вас, и не оскорбляйте моей памяти суждениями. От Бога назначена мне доля моя. Слава Его предвидению. Молитесь обо мне. Тяжко душе разлучаться с телом. Тяжко матери семейства расставаться с детьми. Я любила, люблю и буду любить вас за гробом. Богу не угодно, чтоб видела вас. Одна добрая Лизанька неотлучна от меня. Помните, что она усладила последние минуты жизни моей. Митя – сирота, ему также нужна помощь, не забывайте, что он вам брат. Пашу желала бы видеть и обнять, но Бог не велел, да будет воля Его.

На другой стороне этого письма – последнего письма М.Д. Менделеевой – приписка Елизаветы Ивановны: «Маменька просит вас, чтобы это письмо переслать в Омск, Катеньке. Молитесь, родные, о маменьке, она слаба очень».

Здесь будет уместно поместить подпись на иконе Божией Матери, которой, умирая, Мария Дмитриевна благословила сына своего Дмитрия: «Благословляю тебя, Митенька. На тебе основана была надежда старости моей. Я прощаю твои заблуждения и умоляю обратиться к Богу. Будь добр, чти Бога, царя, Отечество и не забывай, что должен на Суде отвечать за все. Прощай, помни мать, которая любила тебя паче всех. Марья Менделеева».

Мария Дмитриевна скончалась в возрасте 57 лет 20 сентября 1850 года; «Митеньке» тогда было 16 лет, а «доброй Лизаньке» – 28. Позже дети ее с сокрушением вспоминали, что их дорогая маменька умерла почти одна: «при ней были только больная Лизанька и Митенька, еще совсем мальчик». А Лизанька умерла через два года в больнице – около нее не было никого близких; Мите разрешалось посещение только до 10 часов вечера, а сестра его умерла ночью. Попечительное отношение к близким, заложенное матерью, сохранялось, и Дмитрий Иванович Менделеев до конца своей жизни принимал деятельное участие в жизни своих родных.

Отношение к своей матери он выразил в посвящении, которое предваряло вышедший в 1887 году его труд «Исследование водных растворов по удельному весу» – одно из наиболее значительных исследований ученого:

«Это исследование посвящается памяти матери ее последышем. Она могла его возрастить только своим трудом, ведя заводское дело; воспитывала примером, исправляла любовью и, чтобы отдать науке, вывезла из Сибири, тратя последние средства и силы. Умирая, завещала: избегать латинского самообольщения, настаивать в труде, а не в словах и терпеливо искать божескую или научную правду, ибо понимала, сколь часто диалектика обманывает, сколь многое еще должно узнать и как при помощи науки, без насилия, любовно, но твердо устраняются предрассудки и ошибки, а достигаются: охрана добытой истины, свобода дальнейшего развития, общее благо и внутреннее благополучие. Заветы матери считает священными Д. Менделеев».

[1] Отец писателя и журналиста Николая Михайловича Ядринцева.

[2] В то время вместо галстуков носили черные шелковые косынки на шее.

[3] Имеется в виду брат М.Д. Менделеевой В.Д. Корнильев.

[4] Мария Ивановна, младшая дочь Менделеевых, в 18 лет вышла замуж за учителя М.Л. Попова. Они жили во флигеле дома Менделеевых.

[5] Повивальная бабка, то есть акушерка.

[6] Повар, много лет живший в доме Менделеевых.

[7] Дочери М.Д. и И.П. Менделеевых до замужества брались иногда шить за деньги.

[8] Знакомая М.Д. Менделеевой.

[9] Что-то вроде наливки.

[10] Ягода, растущая в Сибири.

[11] И.К. Руммель учитель математики тобольской гимназии.

[12] На кладбище.

[13] Инспектор тобольской гимназии.

[14] Качурин, директор тобольской гимназии.

[15] Приписанным к заводу крепостным Мария Дмитриева платила, чего другие обычно не делали. Понятно, почему они любили ее.

[16] Поленька умерла в 26 лет. Незадолго до своей смерти, 26 декабря 1847 года, она писала своей сестре в Омск: «Не сетуйте на меня, мои друзья, что мало пишу. Господь, посетив меня болезнью, даровал много радости духовной. Я благодарю Господа и предаю себя Его святой воле, прошу одного терпения. Грустно за милую маменьку и всех вас, родные мои. Но прошу, однако, не сетуйте на меня, а со мною, грешною, молитеся Господу и Его Святой Матери. В самой болезни, тяжкой для меня, я спокойна в сердце и весела».

[17] Непряхина.

[18] Мария Дмитриевна Менделеева особенно чтила этот день.

[19] Служащий на фабрике.

[20] В 1849 году младшие сыновья Менделеевых Павел и Дмитрий кончили курс в гимназии. Павла Мария Дмитриевна устроила на службу в Омск и оставила на попечении своего зятя Якова Семеновича Капустина. Затем, распродав все, что у нее было, Мария Дмитриевна с дочерью Елизаветой и сыном Дмитрием поехала сначала в Москву, потом в Петербург, где определила Дмитрия в Педагогический институт казеннокоштным студентом, а сама до своей кончины в 1850 году жила с дочерью в маленькой квартирке.

[21] Письмо это написано слабеющей уже рукой, и почерк мало похож на энергичный почерк Марии Дмитриевны. Примеч. Н. Капустиной-Губкиной.

Комментарии

Лидия 4 марта 2009, 16:51

Спасибо.
Так терпеливо и мужественно относится ко всем трудностям, которые выпали на долю этой замечательной женщине, может истино верующий человек. А сколько любви в этом человеке!

sergii23 февраля 2009, 12:53

Да, Менделеев был верующий человек.

Татьяна Александровна20 февраля 2009, 13:03

Необыкновенные письма!!! Такая любовь в каждом слове! Читала - и в груди слезы. Даже нет желания ничего говорить, просто помолчать благоговейно...
Спасибо Татьяне Пономаревой.

Васильев Алексей 33г. Москва20 февраля 2009, 13:05

Здравствуйте! У меня вопрос: а сам Менделеев был верующим человеком, таким же ревнителем о ГОСПОДЕ, как и его мама, или он был атеистом и не верил в БОГА? Прошу по-возможности дать ответ на страницах сайта. ОГРОМНОЕ СПАСИБО.
От прочитанного комок стоял в горле, а мы еще смеем жаловаться на жизнь и роптать на БОГА. Мне лично стыдно стало за свою жизнь и поведение, даже немного потерпеть не в силах: то гневаешься, то еще что-то, а эта ЖЕНЩИНА КРЕСТ СВОЙ ПРОНЕСЛА ДОСТОЙНО и ей будет что ответить на СТРАШНЕМ СУДЕ. ПОМЯНИ ГОСПОДИ ВО ЦАРСТВИИ ТВОЕМ РАБУ БОЖЬЮ МАРИЮ. СПАСИ ВАС ГОСПОДИ.

Татьяна20 февраля 2009, 13:07

Я впервые читала письма матери знаменитого человека. Понравилось: жили просто, твердо верили в Бога, любовь не на словах, а в самой жизни. Красивая речь.

«Заветы матери считает священными». Часть 2

К 175-летию со дня рождения Дмитрия Ивановича Менделеева

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru