Бесценный ресурс

Тобольский кремль. Фото Д. Медведева. «Я лучше уеду в Сибирь, отращу себе бороду и соглашусь питаться картофелем с последним из моих крестьян, нежели подпишу позор моего Отечества!»

Эту фразу Александра I, сказанную им в тяжелые осенние дни 1812 года после получения известий о сдаче Москвы, часто приводят как пример фантастической мечтательности или даже невежества русского царя, в своих странствиях никогда не заезжавшего восточнее Урала и вряд ли знавшего, что редкий тогда картофель в Сибири могли пробовать лишь довольно зажиточные люди.

Но если не придираться к императору по мелочам, тут можно услышать главное: даже потеря Москвы и прямая угроза Петербургу не означает для России конца войны и неизбежности позорной капитуляции. Если страна хочет продолжать борьбу, она всегда может использовать еще тысячи верст глубокого, надежно защищенного тыла.

«Дайте мне точку опоры, и я переверну мир!» – воскликнул некогда Архимед. А любое русское правительство более 300 лет негласно опирается на Сибирь, век за веком переворачивая в свою пользу итоги самых неудачных и невыгодных военных кампаний. Причем сам факт наличия такой опоры психологически укрепляет и воодушевляет на подвиги и граждан России, и ее вождей едва ли не больше, чем нескончаемый приток природных ресурсов.

Между тем, в нашем круге чтения – от художественной литературы до школьных учебников по самым разным предметам – Сибирский регион остается гигантской фигурой умолчания. О нем упоминают только в связи с процессом освоения таежных просторов в XVII веке или каторгой и ссылкой в XVIII–XX веках. Сибирь неинтересна не только школьным программам, но и значительной части научного сообщества, не только «западникам», но и «патриотам», не только к западу от Урала, но зачастую и в самой Сибири!

«Таким образом, в течении XVII века в результате многих войн, ценой тягот и лишений народа территория России выросла в несколько раз за счет привлечения огромных восточных владений в Сибири и на Дальнем Востоке. Однако расширение территории имело для нее противоречивые последствия, так как способствовало закреплению тенденций развития экономики страны не в глубь, а вширь».

Школьный учебник, из которого взяты эти дикие рассуждения, напечатан тиражом в несколько десятков тысяч экземпляров. Напечатан в России, а не в США или Китае! Благодаря подобным утверждениям и питающим их «научным подходам» информация о развитии трети территории России на протяжении четырех веков, не доходя до массового читателя, проваливается в какую-то черную дыру. Можно сказать, что Сибирь фактически спрятана внутри российской истории. Между тем Сибирь в XVI–XX веков – подлинный дар Божий русскому народу. Место постановки и решения проблем мирового уровня.

Во-первых, в этом регионе России изначально сложились уникальные условия для перемены участи человека. Здесь совершалась социальная и духовная эволюция сотен тысяч людей. Можно уподобить Сибирь некоему лифту. Такие разные люди, как Ермак и протопоп Аввакум, Радищев и Чернышевский, Ленин и Сталин, Сергей Королев и Варлам Шаламов, не просто перемещались из одного лагеря в другой. Они неоднократно меняли общественный статус, изменялись внутренне. По существу они вырастали здесь как исторические фигуры. Многие, как, например, Достоевский, из непримиримых оппозиционеров становились твердыми сторонниками Православия и самодержавия. Много ли знают даже и сибирские школьники о судьбе двух выдающихся руководителей Восточной Сибири Михаиле Сперанском и Николае Муравьеве-Амурском, которые приехали в Иркутск либералами, а уехали убежденными государственниками?

Существует довольно большой пласт популярной литературы о декабристах, но практически никого сегодня не интересуют аспекты личностного становления лидеров российской радикальной оппозиции (от народовольцев до эсеров и большевиков) второй половины XIX – начала ХХ века, которых власть фактически бесплатно (многих не один раз) свозила на экскурсию по интереснейшим местам империи. А к началу ХХ века выяснилось, что оппозиционная элита лучше знает Россию и ее окраины, чем элита правящая. Да и ХХ век в Сибири не сводится к одной лишь «истории сталинского ГУЛАГа».

В качестве площадки личностного и карьерного самоутверждения сибирский регион выступал вплоть до последних десятилетий ХХ века. Но сегодня нам одинаково плохо известны и герои эпохи великих географических открытий, продолжавшейся в Северной Азии почти до конца XIX века, и организаторы недавнего строительства закрытых оборонных наукоградов, мощнейших в мире каскадов речных ГЭС, БАМа. Суровые таежные условия послужили основой для массовой выработки замечательных характеров. Сами биографии этих ученых и строителей представляют собой национальный фонд и должны войти в сокровищницу нашей исторической памяти хотя бы на уровне книг их серии ЖЗЛ.

Но этого, к сожалению, не происходит. Чья вина, что многие русские географы и инженеры XVII века до сих пор стыдливо именуются «самоучками» и «землепроходцами», что до сих пор не существует общедоступных книг о строительстве Братской или Саяно-Шушенской ГЭС?

К нашему стыду, большинство из нас мало что может сказать и об особой религиозно-просветительской миссии России в Сибири. Подвиг крещения и просвещения десятков больших и малых народов Азии в XVII, XVIII, XIX веках, разработка новых письменных языков, включение большого числа этих народов в мировую культуру – все это освещается крайне мало и плохо. Наши молодые интеллектуалы предпочитают рассказы из жизни Давида Ливингстона, Руала Амудсена или Альберта Швейцера биографиям русских митрополитов-просветителей Иннокентия Московского, Макария Алтайского, Нестора Камчатского. Впрочем, возможно, и читатели этих строк впервые слышат о тех, кто помог целым народам не раствориться бесследно в мировой истории.

Рассматривая Сибирь как центр экономической стабилизации России, стоило бы почаще напоминать, что уже в середине XVII века освоенные в Западной и Южной Сибири пахотные земли позволили создать там один из мировых центров хлебного производства. В конце этого столетия из-за Урала транзитом через Москву и Петербург в Европу шел неисчерпаемый поток пушнины, доходы от которой составляли иногда до трети годового государственного бюджета. В начале XIX века пушнина сменилась золотом (иногда до 45% годовой мировой добычи), серебром, а позднее платиной (до 100 % добычи), алмазами и нефтью. Но нет ни одного исследования, которое бы изучало влияние сибирской золотодобычи на российскую и мировую экономику. Нет точных данных и о том, как повлиял на мировое развитие такой крупнейший инвестиционно-строительный проект XIX –начала ХХ века, как Транссиб.

Колыванские заводы, Русская Америка, Тихоокеанский флот, заселение берегов Амура, Транссибирская магистраль, стройки Кузбасса, строительство Новосибирска и Норильска, портовая сеть Дальнего Востока и т.п. – все эти проекты в лучшем случае упоминаются пунктиром, вне международного контекста. И никакой самоценной историко-экономической роли им не отводится.

В итоге в сознании рядового средне образованного гражданина там, где должен располагаться вдохновляющий коллективный портрет активного, хотя, может быть, и сравнительно мало населенного региона, образуется практически пустое место: скучная 400-летняя заснеженная кладовая, под завязку набитая природными ресурсами.

Но Сибирь, возможно, именно потому и удержалась в составе страны, что ее первооткрыватели не относились к ней так поверхностно-потребительски. В любом случае, они были подлинно великими людьми. И забыть об их жизни – значит предать их дело.