Рождественская история

— Алло! Это вы, святой отец? Мне... это… в церкви сказали, что вы сегодня приедете квартиру освящать, — глухо проговорил позвонивший и начал невнятно объяснять, где он проживает и как его найти. Наконец, запутавшись в собственном рассказе, мужчина пообещал, что встретит священника при въезде в посёлок, и они вместе доберутся до его дома.

За годы служения отец Дионисий научился, как ему казалось, неплохо разбираться в людях. «То, что он назвал меня, как католик, «святым отцом», — думал он, медленно продвигаясь на своей машине в предновогодней пробке, — говорит о его неграмотности в вопросах церковных. Ну, а судя по сумбурной речи, — это или пожилой пенсионер после инсульта, или средних лет алкоголик».

Свернув с трассы, священник остановился в условленном месте у обочины, и в автомобиль, не спеша и не отряхивая с ботинок грязную кашу из подтаявшего снега, сел странного вида бледный человек, одетый в обветшалую коричневую куртку и казённого вида штаны. Несмотря на лёгкий морозец, на незнакомце, представившемся Вячеславом, не было шапки, и коротко подстриженные редкие чёрные волосы делали его угловатое, осунувшееся лицо с небольшим острым носом особенно невыразительным. Немного оживлял этот невзрачный портрет пристальный взгляд больших чёрных глаз, которыми незнакомец, ничего не говоря, долго и подозрительно рассматривал отца Дионисия, толком не отвечая на его попытки завести разговор и лишь изредка давая указания, куда поворачивать.

«Наверное, недавно освободился из тюрьмы или выписался из психбольницы», — подумал священник, и ему стало немного тревожно: мало ли чего можно ожидать от такого странного типа. Убить, может, и не убьёт, а вот нервы потреплет изрядно. Впрочем, убить человека тоже несложно…

— Только машину ставить у подъезда не будем, а то у меня соседи очень нехорошие, — прервал грустные размышления батюшки Вячеслав.

«Ну, всё понятно, — шизофрения. Теперь главное — не давать ему собой манипулировать. Почувствует слабину, и случиться может всё что угодно…» — пронеслось в голове у священника.

— Это в каком смысле — нехорошие? Шину мне, что ли проткнут? — несколько раздражённо спросил он вслух.

— Вам не проткнут, а надо мной издеваться будут…

«Вот так номер, издеваться будут, — подумал батюшка, — а ведь Господь сурово нам сказал: кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий…(Мк. 8,38)», — но не успел о. Дионисий раскрыть рта для обличения в маловерии, как его новый знакомый открыл дверь, и они вошли в квартиру, вид которой настолько поразил священника, что он не смог промолвить и слова.

— Стены, пол и потолок были покрыты толстым слоем чёрно-серой копоти

Стены, пол и потолок были покрыты даже не пылью, а толстым слоем чёрно-серой, матовой грязной копоти. Батюшка по привычке снял обувь и тут же пожалел об этом, так как его ноги погрузились в липкую, похожую на гудрон субстанцию, от которой с громким звуком пришлось отдирать носки.

«Жилище маньяка», — подумал священник, но вслух робко спросил:

— В какой комнате мы будем молиться?

— В этой… — ответил Вячеслав и повёл своего гостя в зал, загромождённый длинным старым столом, накрытым зачем-то паласом и поставленными на него перевёрнутыми табуретками.

— Мне нужен газ — кадило разжечь, — попросил отец Дионисий и пришёл в еще больший ужас, когда оказался на кухне, буквально утопающей в пыли и жирной грязи. Здесь всё было закопчено до такой степени, что даже окна, с трудом пропускавшие тусклый дневной свет первого этажа, делали мизерное пространство хрущёвской кухни унылым, как затхлый склеп именитого грешника. Конфорки газовой плиты торчали словно из пролитого и застывшего холодца, обильно присыпанного чем-то серо-бурым.

«А меня ещё жена ругает за неубранные книги», — подумал батюшка, и его опасливое негодование сменилось жалостью к этому, очевидно, никому не нужному, опустившемуся, а возможно, и просто больному человеку.

Освятив квартиру, отец Дионисий принялся проповедовать о том, что наше жилье освящается прежде всего нашей благочестивой жизнью, что необходимо прощать обиды и уметь мириться с домочадцами и соседями, ну и, конечно же, молиться хотя бы сокращённо утром и вечером.

— А самое главное, что Господь нам даёт в Церкви, — это возможность теснейшего общения с Ним в святых таинствах. Когда христианин исповедуется — мы верим, что в это время его исповедь принимает Сам Христос, Который врачует его душу. Когда мы причащаемся, то верим, что Сам Христос входит в наши сердца и пребывает там до тех пор, пока мы не изгоним Его своими грехами. Каким образом это происходит? Наш ум этого вместить не может, потому и называется: таинство.

«Зачем я ему это говорю? Он же всё равно не понимает…» — тоскливо подумал батюшка и, отказавшись от протянутой мятой сторублевки, поскорее засобирался из мрачного места.

— Вы это… святой отец, извините за беспорядок, — как-то нерешительно пробормотал Вячеслав, прощаясь со священником.

— Святые на небесах, а я — грешный, — подытожил о. Дионисий и, немного подумав, добавил: — Вы уж приберитесь у себя дома-то, а то как-то совсем тоскливо. Всё-таки Рождество скоро…

***

Праздничная Рождественская служба всегда радовала отца Дионисия, но вместе с тем и неизбежно утомляла. По характеру своему он был интровертом, и огромное скопление народа вызывало в нём если не панику, то некое непонятное смущение. Именно поэтому батюшке особенно нравилось служить на святках — седмице, последующей за Рождеством, когда молящихся в храме значительно меньше и обстановка более камерная.

Литургия в тот день закончилась довольно рано, и когда под праздничный трезвон колоколов все прихожане уже разошлись, священник, разоблачившись, вышел на улицу и, щурясь от январского солнца в сугробах, долго смотрел вверх, на колокольню, где в эти святые дни дозволялось каждому прихожанину попробовать себя в качестве звонаря.

— Здравствуйте, грешный отец! С Рождеством вас Христовым! — громко, перекрикивая колокольный звон, обратился кто-то к священнику.

Отец Дионисий, не успев обидеться на столь смирительное приветствие, увидел перед собой немного странного, рано постаревшего мужчину, одетого так, как одеваются на работе дворники.

— Не узнали меня? Это я — Вячеслав, у которого вы недавно квартиру освящали!

— Вячеслав? Простите, не припомню…

— Ну, вы мне ещё уборку посоветовали сделать…

Глаза Вячеслава светились радостью, а на бледных щеках проступил румянец

Про уборку отец Дионисий вспомнил. «Такое не забудешь», — подумал он. Но в своём собеседнике он никак не узнавал того унылого, несчастного человека, которого принял за вышедшего из тюрьмы заключённого. Хотя одежда собеседника не изменилась, но глаза светились радостью, а на бледных щеках проступил румянец.

— Вячеслав? — недоверчиво переспросил батюшка. — Ну и как, уборку сделали?

— Пока ещё не до конца… Но, самое главное, я послушался вашего совета: поисповедовался и причастился. Если бы вы знали, как мне полегчало на душе. Вначале, после исповеди, словно гора с моих плеч свалилась. А когда на ночной службе причастился, то мне стало так хорошо и радостно, что я грешным делом подумал, будто священник вместо причастия дал мне какой-то наркотик…

Сплошной звон прекратился, и теперь по очереди, вперемешку со счастливым детским гулом, серебристо звучали малые подзвоны — видно, звонарь показывал пришедшим школьникам, как ими подыгрывать.

На глазах Вячеслава навернулись слёзы.

— Вы уж простите за беспорядок, батюшка… Понимаете, я несколько лет практически не выходил из квартиры. У меня умерла бабушка, воспитавшая меня вместо родителей, и я чуть с ума не сошёл от горя…

Вячеслав стоял и ещё долго рассказывал о своём несчастном детстве и горькой доле инвалида-сироты, которого обижали все окрестные мальчишки и у которого, кроме любящей бабушки, никого на этом свете не было.

Когда бабушка была помоложе, они по большим праздникам вместе ходили в храм, и Вячеслав до сих пор помнил, как учила она его прикладываться к иконам и креститься. Ну, а когда состарилась, то в храм посылала уже его одного: написать записки об упокоении погибших от алкоголизма родителей и принести просфор со святой водой.

Бабушка умерла на святки. На Рождество сетовала, что не попала который год на службу, а спустя два дня не проснулась, и великовозрастный внук долго сидел и не мог понять, что произошло. Хорошо, что подсуетились сердобольные соседи: вызвали «Скорую», помогли с похоронами…

Так Вячеслав и оставался совсем один, до тех пор, пока не решил исполнить перед Рождеством, в очередную годовщину смерти бабушки, её давнишнюю мечту — пригласить священника и освятить квартиру…