Ровесник Октябрьской революции, родившийся в 1917 году на древней Трехсвятительской улице Киева, старец Серафим (до великой схимы – Пимен) говорил в 1987 году: «70 лет Вавилонского плена для Церкви кончается, и мы увидим духовное возрождение: откроются храмы и монастыри. Но на нас, православных, великая ответственность: не впасть в расслабление. Ибо в духовной жизни нет остановки, лишь движение вперед или откат вниз».
Автору этих строк довелось впервые увидеть старца в начале 1990-х – в Киево-Печерской Лавре, где он, в сандалиях на босу ногу, в старом подряснике, с двумя священническими крестами на груди, приговаривал проходящим священникам, то ли в шутку, то ли всерьез: «Братия, купите кресты. Нужно храм строить!» Вид такого дивного монаха – с небесно-синими, как васильки, глазами и детской улыбкой, к тому же с крашенной в какой-то рыже-каштановый цвет бородой и ниспадающими на плечи волосами – привлекал внимание. «Кто это?» – спросил у знакомого лаврского прихожанина. «Так это ж отец Пимен, блаженный старец с Троещины. Он там, на левом берегу, рядом со своим деревянным храмом собор строит…» Лаврская братия спешила к нему за благословением, о чем-то спрашивала, старец что-то отвечал своим резким и бодрым голосом. «Надо бы побывать у него, – подумалось. – Познакомиться». «Батюшка, а можно к вам на Троещину приехать?» – спросил у него. «Милости просим, – ответил приветливо. – Попробуете наш виноград, мы с него свое вино делаем для богослужений. Куда там импортному! Попробуете – и другого вовек не захотите!..»
Расписывать храмы запрещалось. И батюшка нашел выход: расклеивал на стенах сделанные на ткани росписи
«А знаешь ли ты, что отец Пимен – потомственный дворянин, жил в одном доме с Врубелем? – поведал мне все тот же прихожанин, когда старец скрылся в дверях Ближних Пещер. – Он сам иконописец, церковный композитор, да к тому же, говорят, прозорливый». Окончательно заинтригованный, я через несколько дней поехал на Троещину.
Предварительно порывшись в исторических справочниках, узнал, что название села Троещина восходит к XVII веку и земли эти, с заливными лугами и сосновыми лесами, принадлежали некогда Михайловскому Златоверхому монастырю и пожалованы были обители универсалом Богдана Хмельницкого в 1654-м – в год воссоединения Украины с Россией.
«Удивительно, – рассказывал старец впоследствии, – что родился я поблизости этого монастыря. И помню, как старенький архиерей приезжал туда служить, а люди становились на колени со свечами в руках и встречали своего владыку. Было очень трогательно это видеть… Потом Златоверхий взорвали… Тогда почти каждый день взрывали какую-то церковь… И наш Трехсвятительский храм, где молилась моя семья и где я был крещен, построенный когда-то еще князем Владимиром и перестроенный после запустения святым митрополитом Петром Могилой, тоже взорвали… И вот, Господь благословил мне на старости строить Троицкий собор на Троещине… Видите, как Он всё чудесно устраивает».
Когда мы впервые приехали к старцу, были покорены его радушием. «Проходите, гости дорогие! – восклицал он, усаживая в своей келье, куда нас провели через лабиринт каких-то причудливых пристроек. – Сейчас пить чай будем и кушать. Я молочное не ем, я вегетарианец. А вы кушайте – всё домашнее». Свое строгое постничество, как выяснилось потом, батюшка прикрывал такими формулировками.
На всё у него были свои «отговорки». «Деньги не беру – они “кусаются”». «Сплю мало – страдаю бессонницей, я ж контуженый… Инвалид первой группы…» «Вот, котенка подбросили. Куда его деть? А Господь и скоты милует, – говорит псалмопевец. Вот мы их и милуем…» На территории церковного подворья увидели с десяток всевозможных будочек, за отцом Пименом шествовала вереница дворняжек, а коты восседали в келье на правах полноправных хозяев. Он провел экскурсию, показав садовые деревья, виноградные аллеи, завел в храм. На стенах и под куполом – росписи, многие из которых он выполнил сам на грубых тканях, которые потом были наклеены на стены. Расписывать храмы запрещалось в советское время. Да что там храмы – косметический ремонт не дозволялось произвести без ведома уполномоченного по делам религий. И отец Пимен нашел выход: расклеивал уже готовые росписи. А когда прибегал разъяренный уполномоченный, разводил руками: «Вот, люди пожертвовали, что поделаешь…»
Потом была вторая, затем третья встреча на Троещине. Из бесед со старцем вырисовывалась биография этого удивительного человека.
Лейтенант, придя в сознание, сказал Господу: «Если выживу, буду служить Тебе всю жизнь»
Родился будущий старец в семье потомственных обедневших дворян Аркадия и Евдокии Соболевых в Киеве, при крещении его нарекли Леонидом. Перед революцией они жили вначале возле Андреевской церкви, а затем на Трехсвятительской, где прошли детство и юность подвижника. Иногда отец Пимен приезжал сюда с духовными чадами, брал с собой старые фотографии, на одной из которых запечатлены его бабушка и дедушке на балконе старинного дома, в котором с ними соседствовали великий художник Михаил Врубель и известный русский историк искусства и археологии Адриан Прахов. «Вот этот балкон!» – указывал старец, а зайдя во двор, показывал окно своей детской комнаты, где они жили с братом Владимиром. Батюшка очень дорожил памятью своего детства, в котором его благочестивые родители привили любовь ко Христу. После революции мама преподавала музыку в средней школе № 6, а папа был учителем рисования. С началом войны Леонида, к этому времени выпускника Гидрометеорологического института, ожидало страшное известие: в первые же дни боев погибли отец и старший брат. И он отправился в военкомат – просить зачислить его добровольцем. Почерневшая от горя мать умоляла не делать этого, но Леонид настоял: «Я должен занять их место на фронте». И мать со слезами отпустила сына. Шли жаркие бои за Киев. Лейтенант Соболев, командовавший артиллерийским расчетом, в районе Жулян подбил два вражеских танка и был тяжело ранен в спину и голову. Мать разыскала его в военном госпитале полуживого. Шансов выжить, по мнению врачей, не было. Но умирающий лейтенант, придя в сознание, сказал Господу: «Если выживу, буду служить Тебе всю жизнь». И он выжил, хотя остался инвалидом. А вскоре принял сан диакона, а затем иерея.
Так началась многотрудная жизнь священника. Служил в сельских храмах, вначале под Броварами, а затем в Бортничах (ныне окраины разросшегося Киева). Там будущему старцу удалось построить новый храм, что в советское время было немыслимо. Затем священника перевели на Троещину – в полуразваленную церковь между селами Выгуровщина и Троещина. Когда деревянный храм местные власти решили снести, он добился разрешения перенести его на пустырь на краю села.
В 1975 году отец Леонид принял монашеский постриг. Его духовными друзьями были многие выдающиеся священники и миряне того времени: покойный схиархимандрит Феофил (Россоха), ныне здравствующий бывший регент митрополичьего хора Михаил Семенович Литвиненко, в свое время приговоренный к расстрелу с заменой на заключение в лагерях, и многие другие. Среди нынешнего старшего поколения духовенства множество его почитателей: протоиерей Михаил Макеев – многолетний благочинный Барышевского благочиния Киевской епархии; архимандрит Софроний (Шинкаренко) – наместник Спасо-Преображенского монастыря с. Княжичи под Киевом; архимандрит Варлаам (Гергель) – наместник Благовещенского монастыря в Бортничах; епископы, многочисленная братия Киево-Печерской Лавры, духовенство и миряне многих городов и сел Украины и зарубежья.
Отец Пимен, молитвенник, строгий аскет, обладал даром старческого рассуждения, отзывался на просьбы каждого приходящего к нему. Маленький храм на краю Киева был духовным убежищем для многих киевлян. А когда новостройки Троещины приблизились к нему, старец в 1989 году поехал в Москву и получил разрешение на строительство Троицкого собора.
В выкроенное от служб время рисовал, слагал церковную музыку, читал. Он был широко образован, старался быть в курсе политических событий в мире. Сохранилось письмо к президенту США с требованием прекратить гонения на чернокожего христианского пастыря Мартина Лютера Кинга, пребывавшего в неволе. Свою пенсию батюшка перечислял в Фонд мира. А когда началось строительство собора, продал старинную квартиру на Трехсвятительской и поселился в церковном домике, где пребывал до конца своих дней. Когда его спрашивали: «А вдруг храм закроют, где вы будете жить?», он с улыбкой отвечал: «У Господа обителей много…»
Сохранилась маленькая записная книжка отца Серафима, где фиолетовыми чернилами обозначены даты жизни и смерти его близких, духовенства, епископов и мест их захоронения. Вот некоторые из них: «Тетя Аня Соболева. Родилась 1 дек. 1886 г. Скончалась 5 июня 1918 г.», «Могила А.Г. Толстого, Берковцы, уч. 32, ряд 24, могила 13», «Митрополит Киевский Филофей, сконч. 29 янв. 1882 г., митр. Киевский Иоанникий, назначен в Киев в 1891 г., митрополит Киевский Феогност, умер 22 янв. 1903 г., митр. Киевский Флавиан, назначен в Киев 3 февр. 1903 г.». И далее – имена и даты жизни и смерти других киевских архиереев. Отец Пимен изучал историю Церкви, по крупицам собирал факты. Возможно, хотел оставить воспоминания. Однако напряженная священническая жизнь и духовничество не оставляли времени.
В день кончины старца обновилось несколько икон. Особенно сияла иконка Воскресения Христова
Здесь же краткие дневниковые записки о болезни и кончине любимой матери Евдокии, принявшей перед смертью монашество с именем Елисаветы. Трогательно читать строки, написанные крупным детским почерком, о том, как проведывал больную мать, регулярно приезжая из Бортнич в Киев, и как с горечью фиксировал фазы ее угасающей жизни. Когда монахиня Елисавета почила, записал: «Вечером в Великую субботу, в 20 часов, я уехал в село, где служил. Ночью маме было плохо. В первый день святой Пасхи, 14 апреля 1974 года, в 8 утра, я маму причастил (она не разговаривала) и прочитал канон Божией Матери на исход души. В 8:30 мама скончалась. На второй день Пасхи после обедни маму перенесли и поставили посреди храма Флоровского монастыря. Из храма провожал маму отец Трифилий, по дороге читал Евангелие, служили литии. На Зверинецком кладбище нас встретило множество людей, которые пришли заранее. Я и отец Херувим в белых облачениях шли с певчими, пели пасхальные песнопения и читали воскресные Евангелия. Во время чтения Евангелия гроб держали на руках. Возле могилы служили чин погребения с заупокойными ектениями. После отпуста гроб опустили в могилу. По завещанию мамы в гробу было положено множество собранных ее руками васильков, которыми украшали напрестольный крест на праздники». Так ушла в Вечность мать боголюбивого старца.
Наблюдая жизнь и подвиги современников отца Серафима, понимаешь, что и в земном пути они жили с ощущением жизни Небесной. Впоследствии батюшка говорил людям, приходящим к нему за утешением после потери близких: «Да, наши усопшие живее нас, и им лучше, чем у нас! С каждым из нас в Царстве Божием исполнятся слова праведного Иова Многострадального: “Тогда тело его сделается свежее, нежели в молодости; он возвратится к дням юности своей”. Вот что нас ожидает в Божием Царстве! Каждый снова, как в юности, расцветет, и молодость к нему вернется!»
Почил старец Серафим 22 августа 2000 года, после Божественной литургии в день памяти собора Соловецких святых, которых он очень почитал. Ему стало плохо с сердцем. Вызвали «Скорую». «Не хочу умирать в больнице, – сказал он. – Хочу умереть дома». Когда «Скорая» с батюшкой выехала за ворота храма, он предал свою чистую душу Господу. Рассказывают, что в этот день в храме обновилось несколько икон. Особенно сияла небольшая иконка Воскресения Христова.
Похоронен отец Серафим у своего деревянного храма. Сюда ежедневно приходят люди.
В эти дни поминовения отца Серафима хочется верить, что и он, молодой и красивый, пребывает у Престола Божиего и молится о нас.
Спасибо автору статьи.