«В нас до безобразия мало любви»

С.И. Фудель в последние годы жизни. Москва, 2-я половина 1970-х гг.. Фото: fudel.ru

К сожалению, и десять лет спустя мы в должной мере ещё не оценили масштаб этой личности и его значения как современного нам мыслителя, философа, поэта и богослова. Чудо, что сохранились его рукописи, что не исчезли бесследно и до сих пор ещё обнаруживаются написанные им письма.

Он был гоним всю свою жизнь, несколько раз его судили советским судом и отправляли в места заключения. В общей сложности одиннадцать лет он провёл в тюрьмах, ссылках и лагерях. Обречённый умереть, не умер и донёс до нас сегодняшних свою веру и свою мысль о Боге и человеке.

Знакомясь с биографией Сергея Иосифовича, поражаешься обилию имён, составляющих славу нашей Церкви периода её гонений. Сам будучи исповедником, он знал многих сегодня уже прославленных святых новомучеников и подвижников веры.

Периодически на полках книжных магазинов появляются его книги и книги о нём самом. На разных ресурсах время от времени помещаются статьи, посвящённые его жизни и творчеству. Только этого непростительно мало. Мысли и чувства писателя-исповедника, многие годы духовно окормляемого святителем Афанасием Ковровским, нам, сегодняшним, необходимы как воздух.

И не только мысли, но ещё и результат, плод жизни этого вечно гонимого человека. А итог этой жизни – Любовь. Книги Фуделя нужно не только читать – нужно научиться, как он надеяться на Христа, жить со Христом, дышать и умирать с этим Именем на устах.

В этой статье я попытался рассказать о последних пятнадцати годах жизни Сергея Иосифовича и его супруги Веры Максимовны в городе Покров Владимирской области и о том, какой эти люди оставили след в памяти покровчан.

Жизнь Фуделей в Покрове

О жизни семьи Фуделей в Покрове мы по крупицам узнавали из воспоминаний Зинаиды Андреевны Тороповой, Сергея Анатольевича Кузнецова, монахини Макрины (Марии Ивановны Палагиной) и других верующих покровчан, к сожалению, большей частью уже умерших. А ещё остались письма Сергея Иосифовича, написанные им из Покрова.

Зинаида Андреевна Торопова познакомилась с Верой Максимовной еще в Загорске, когда её муж Сергей Иосифович Фудель находился в своей последней ссылке. Она вспоминает, что встретилась с ней в очень трудную для себя минуту. Будучи молодой девушкой, живя в чужом городе, не имея постоянного угла (хозяева прежней квартиры попросили ее съехать) и средств к существованию (на метеостанции, где работала девушка, были недовольны ее болезненностью и уволили), она тяжело заболела гнойным плевритом. Помощи ждать было неоткуда, и она в отчаянии шла по городу в поисках пристанища, сама не зная, куда идет, понимая, что помочь ей может только чудо. В таком состоянии и встретилась Зинаида с Верой Максимовной и ее дочерью Варей.

Вера Максимовна окликнула девушку и произнесла: «Глаза у тебя, как у одной моей подруги, уж не родственница ли». Разговорились, а узнав о положении дел, Фудели приютили больную у себя в доме. Зинаида Андреевна вспоминает, как для нее делали морковный сок, кормили дефицитными продуктами и спасли оказавшегося в беде абсолютно чужого им человека.

Вспоминает Зинаида Андреевна и самого Сергея Иосифовича, вернувшегося из ссылки. Ее поражал затравленный взгляд хозяина дома и одновременно с этим – его радушие и сердечная теплота. Фудели боялись оставаться на прежнем месте жительства, им было запрещено проживать рядом с Москвой, и вскоре переехали на территорию нынешней Липецкой области, сперва в Лебедянь, а потом в Усмань.

Уже из Усмани к святителю Афанасию Ковровскому в Петушки в самом начале 1960-х годов приезжала Варвара Фудель за благословением перебраться поближе к святителю и к столице. Нина Сергеевна, келейница владыки, долго не впускала Варвару в дом, но когда передала ему, что приехала девушка, назвалась по имени и говорит, что она от Сергея Иосифовича, то святитель вскричал: «Немедленно проведи ее ко мне – это дочь Сережи Фуделя!»

Священник Андрей Каменяка. Покров, 1960-е гг. Фото: fudel.ru

Жили Фудели в Покрове замкнуто, но приветливо. Они стали прихожанами Свято-Покровского храма, наличие в городе храма было обязательным условием выбора нового места их проживания. Сергей Иосифович помогал батюшке в алтаре, читал на службах Апостол, участвовал в клиросном пении. Верующие полюбили эту семью, в их доме всех принимали с радостью. В Покров переезжает Зинаида Андреевна и бывает у них не реже одного раза в два дня.

Часто у Фуделей бывала и Мария Ивановна (монахиня Макрина). Помню, как мы её спросили, какими были Сергей Иосифович и Вера Максимовна. Мария Ивановна ответила, что больше в своей жизни она таких людей не встречала. Беседуя со мной, Зинаида Андреевна вспоминала, что в разговорах у Фуделей никогда не проскакивало слово осуждения в чей бы то ни было адрес. Когда Зинаида Андреевна как-то начала жаловаться на начальника, Сергей Иосифович ответил, что начальник и поставлен для того, чтобы смирять ее, поэтому она должна быть благодарна ему и, находясь у него в послушании в добрых делах, никогда не осуждать последнего.

Свято-Покровский храм г. Покров, 60-е гг. Фото: fudel.ru

Фудели были очень гостеприимны. Кто бы ни пришёл, гостей немедленно усаживали за стол, подавали чай и обязательно что-нибудь к чаю. Вера Максимовна была хорошая хозяйка, готовила кисели из ягод и фруктов, что росли в их саду, покупала домашнее молоко и готовила из него творог. Оба получали пенсию, помогал деньгами и сын Николай. В гостях у Фуделей все ощущали к себе внимание со стороны хозяев, их неподдельную любовь. В разговорах звучало много юмора, чувствовалась эрудиция хозяев.

Сергей Иосифович никогда не навязывал никому своих убеждений

И еще – Сергей Иосифович никогда не навязывал никому своих убеждений. Поразительная подробность: Зинаида Андреевна воцерковилась лишь только после его кончины в 1977-м году, а в течение более четверти века знакомства с Фуделями никто из них не навязывал ей своей веры и не заставлял ходить вместе с ними в храм.

Частым гостем и добрым другом стал для Сергея Иосифовича протоиерей Андрей Каменяка, настоятель Свято-Покровского храма. Это был человек высокой души и глубокой веры. Будучи людьми образованными и владеющими языками, они с Сергеем Иосифовичем часто переходили в разговорах на английский язык.

В лесу. Слева направо: о. Андрей, С.И. Фудель, Николай (сын о. Андрея), Варвара Сергеевна Фудель, м. Галина с дочерью Машей (на руках). Фото: fudel.ru

После многочисленных обысков и арестов Фудели постоянно опасались их повторений. Иконы они прятали за занавесками, и чужие люди, зайдя в дом, могли увидеть их не сразу. Мебель в их доме была очень простая, посреди комнаты стоял большой стол, к нему примыкал топчан, устроенный на самодельных козлах. На нем все 15 лет жизни в Покрове и спал Сергей Иосифович, на нем он и умер. Казалось, они постоянно были готовы к тому, что в какой-то один момент им придется все оставить и немедленно выехать из города.

Этот топчан спустя годы попал к нам в храм, а мы передали его в музей при Бутовском расстрельном полигоне.

Господь провел его путем тяжких страданий, накапливая в сердце его Свою благодать

Живя в Покрове, Сергей Иосифович и Вера Максимовна могли сотрудничать с Издательским советом и «Журналом Московской Патриархии», занимаясь переводами для его публикаций писаний святых отцов. В Покрове Сергей Иосифович много пишет. Его жизненный путь требовал осмысления и подведения итогов. Господь провел его путем тяжких страданий, накапливая в сердце его великую Свою благодать, и от избытка сердца уста праведника заговорили.

Сергей Иосифович еще до переезда в Покров жаловался на зрение. Он заболевает глаукомой, но очки не носит, пишет при помощи увеличительного стекла. Пишет все свое свободное время. Долго готовится к написанию, делает множество выписок из святых отцов. Труд Сергея Иосифовича не находит поддержки у Веры Максимовны. Та боится обысков и ропщет на мужа. Порой они даже ссорятся, и Вера Максимовна уезжает к сыну в Москву, оставляя мужа одного дня на три, а тот продолжает писать. Вера Максимовна могла вспылить, выразить недовольство, но Сергей Иосифович никогда не ругался и не повышал голос, только говорил: «Да что ты, Верочка. Не говори так». И всегда так было – нагрубят Сергею Иосифовичу, а он идет просить прощения у того, кто его обидел.

Когда Вера Максимовна уезжала, то приходили верующие, готовили Сергею Иосифовичу еду, а он продолжал работать. Его письменный стол стоял в неотапливаемой терраске, служившей одновременно ещё и входом. При чужих он не писал, опасался за свои труды.

Нагрубят Сергею Иосифовичу, а он идет просить прощения у того, кто его обидел

Особенно усилилось беспокойство Веры Максимовны, когда на западе в журнале «Вестник РХД» за 1976 г. были опубликованы главы «Воспоминаний» под псевдонимом Ф. Удалов. Кстати сказать, беспокойство Веры Максимовны было по большей части оправданным. Сергей Иосифович несколько раз уезжал в Москву и там на квартирах знакомых читал свои рукописи, а это весьма не приветствовалось спецорганами. В том же 1976-м году в Покрове возле районного военкомата, это совсем недалеко от дома Фуделей, Сергея Иосифовича встретили двое молодых людей и молча нанесли несколько ударов по шее, потом повалили на землю, пинали ногами. Об этом вспоминал Сергей Анатольевич Кузнецов, по профессии электрик, последние четыре года жизни Фуделя часто помогавший ему по дому. Сергей Иосифович сам рассказал Кузнецову об этом нападении.

Впоследствии, уже после смерти мужа, Вера Максимовна сохраняла рукописи Сергея Иосифовича, практически спала на них, пряча чемодан с ними под кроватью. Потом этот чемодан с рукописями промыслительно достался протоиерею Николаю Балашову. Благодаря ему и усилиям его единомышленников появился замечательный трёхтомник произведений С.И. Фуделя.

Помню, как Сергей Анатольевич Кузнецов, ныне уже покойный, вспоминал последние дни из жизни Сергея Иосифовича. Последний страдал от злокачественного воспаления лимфатических узлов, от этого тело его покрывалось язвами.

«В последний день вдруг ему стало легче. Сидит на матрасике, говорит: ‟Видно, Господь хочет, чтобы я ещё пожил и помучился”. Румянец на щеках появился. А потом Вера Максимовна побежала за священником – умирает!» Пока она бегала, Кузнецов читал Апостол. Пришел священник, начал читать молитвы перед Причастием, и агония вдруг прекратилась. Умирающий в сознание так и не пришел, но чувствовалось, что слово Божие он слышит. Стал тихий, внимательный, спокойный. Когда священник поднес лжицу с дарами, он сам открыл рот и причастился». Эти воспоминания при мне записывала Лидия Борисовна Колосова, директор Покровского городского музея.

Сергей Иосифович умер перед праздничным днем. Конторы не работали. Кто-то из своих сколотил гроб, но машину найти не удалось. Взяли детские санки и на них потащили гроб в храм. На другой день в Покров собрались многие, кто знал Сергея Иосифовича и смог приехать с ним попрощаться. После отпевания гроб с телом усопшего понесли сперва на руках, а потом повезли на машине по Горьковскому шоссе. За гробом шло около ста человек.

Вера Максимовна больше чем на десять лет пережила своего мужа, она умерла в декабре 1988 года. Это была очень сильная женщина, не умевшая прилюдно выражать свои чувства. Ее никто не видел плачущей, ни когда болели дети, ни когда умер муж. Когда она скончалась, верующие вырыли могилку, подготовили тело к погребению, тихо и без помпы её похоронили. Машину, чтобы везти гроб, не нашли, и везли тело на санях, запряженных лошадкой, она всегда любила лошадей. Причащал ее и после отпевал уже тоже ныне покойный архимандрит Максим (Маскалеонов).

«Не думай, что если я страдаю, я несчастлив»:
Из писем Сергея Фуделя

Сергей Иосифович Фудель с женой Верой Максимовной. Покров, 1970-е гг. Фото: fudel.ru

То, о чем рассказано выше, – это больше внешняя сторона жизни семьи Фуделей, но именно в Покрове Сергей Иосифович написал большинство своих произведений. Каким было его внутреннее состояние, о чем он думал, что переживал, как продолжал духовно окормлять собственных детей? Об этом можно прочитать в письмах самого Сергея Иосифовича из Покрова к разным адресатам, они сохранились и приводятся в первом томе трехтомника его произведений.

В письме Т.М. Некрасовой от 16.11.63 г. – это самое начало Покровского периода их жизни – он пишет о литературном творчестве своего сына Николая, известного писателя-историка, характеристика обширна и нелицеприятна, и вдруг среди размышлений – «Мы с Верой Максимовной ужасно устали от всего, но просить смерти не положено, хотя апостол и говорит: Мне жизнь Христос и смерть – приобретение» (Флп. 1, 21). Такая усталость, но без ропота.

О состоянии здоровья Сергея Иосифовича, из письма Н.Н. Третьякову, 2.10.64 г. «Мое здоровье улучшилось в связи с переходом на строгую язвенную диету. Это очень скучно, но зато живешь. Пренебрежительно относился к постам, вот и посажен на пост принудительный. Из-за этой диеты очень сложно бывать в Москве, и я почти не вижу своих. Вера Максимовна вся в страдании, все время меня чем-то кормит, что-то протирает, и дел у нее прибавилось… ‟Не так живи, как хочется, а как Бог велит”.

По поводу тяжелой болезни дочери Варвары – «С Варенькой все не так просто, потому-то сердце так болит и мечется» (Н.С. Фуделю 11.3.67 г)

Из наставлений сыну: «В тебе есть природное смирение. И это для меня залог того, что Бог тебя не оставит, вразумит и проведет в жизни. Года и сроки здесь не имеют значения. Вот мне скоро 70, я только теперь увидел какой-то совсем ясный свет на дороге, и душой чувствую, что ‟времени нет”. Это так невероятно укрепляет, успокаивает. Так что впереди у тебя еще целая жизнь душевной возможности, только ‟стучи в дверь”, не замыкайся в свою болезнь, усталость, разочарованность. Никогда не начинай жалеть себя, а гляди кругом себя – чтобы пожалеть кого-нибудь другого. В этом и есть душевный труд, только в этом и есть жизнь. А без этого человек погибает…» (Н.С. Фуделю, 7.4.69 г., Благовещение).

«Сосед поехал на 2 дня в Загорск, несколько отдохнуть и набраться сил около святыни. От нее только и набираешься сил, и ни от чего другого, – придется когда-нибудь нам всем это понять. Мы изнеможем от тления жизни, от какой-то смерти в себе в других, от угнетающего плена своего в чем-то временном и темном. Спасение наше и противоборство наше – только в Вечности. Я жизненно это знаю, знаю, что это надо помнить и осуществлять буквально каждый день, если не час, чтобы собирались какие-то звенья этих капель и чтобы душа пила. Нам всем, может быть, даже и понятно, что это так, но тут дело не в том, чтобы понять, но в том, чтобы и понять и делать» (29.10.73 г., ему же).

«В тебе сердце от природы предрасположено к любви, но это предрасположение еще не стало постоянным фактом жизни, не овладело еще умом и познанием. Вот ты иногда плачешь, что ‟твоя жизнь бессмысленна”, и что она ‟проходит зря” и т.д. Но ведь она потому и представляется тебе бессмысленной, что ты не осознаешь необходимости наполнить ее любовью к людям, к людям, говорю, к каждой живой человеческой душе, а тем более к душе скорбящей и озлобленной. Только в любви к людям смысл жизни, только в этом выход из тупика погружения в себя самого, в свои удовольствия, в свои неприятности, прихоти и хотения… трудно писать обо всем этом, но я опять вспоминаю молитву: «света твоего зарями просвети ее». Очень бы я, по любви своей, хотел тебе полноты земного благополучия, т.е. такого благополучия, которое не в сосисках и не в квартире с телефоном, а именно в сочетании необходимых земных благ с предвкушением и предначатием уже будущей вечной жизни, «миров иных», как говорил Достоевский» (январь 74 г. ему же).

Н.Е. и О.В. Емельяновым, 9.12.70: «Сейчас жизнь затягивает в одиночество, точно в какую-то воронку в воде, и надо противодействовать этому. Даже и совсем иной раз незнакомый человек на улице скажет что-нибудь доброе и улыбнется – и то кажется , что среди серого неба просияла лазурь… У нас тоже много трудного и даже тяжкого, но вот как-то все переживается, и как не бывает трудно, до тупика никогда не бывает: под ногами чувствуешь все ту же дорогу, а над головой звезды. И в этом чувстве Пути и есть наша непобедимая сила».

Снова сыну: «Твое благополучие – целиком в руках Божиих. На эту мысль нужно направлять все свое дерзновение, без которого нет веры. В вере надо дерзать, иначе она умрет, как хилая старушка…

(о г. Покров) Я получаю здесь то, чего не было в Москве: совершенную тишину и совсем заросший зеленью участок, с розами и белыми лилиями. Доброе отношение к себе я видел и в Москве, но и здесь оно заметно. Мама и работает за столом, и готовит, и бегает по магазинам, ничего не находя, и ездит в Москву и Орехово. Ради меня и других Бог дает ей силу» (8.8.71 г., Н.С. Фуделю). «Мама сидела до 5 часов утра, всю ночь, делая для одной парализованной больной в Москве тюфяк, а после этого с тюфяком поехала в Москву» (19.12.73 г., ему же).

«Мама в Москве. Кроме заработка, еще ухаживает за одной близкой нам женщиной, у которой рак, и инфаркт, а родных совсем нет. И за тетей Женей, конечно, ухаживает, которой, кажется, уже 85 лет» (18.1.76 г., М.С. Желноваковой).

Зима с 1973 на 1974 год прошла для Сергея Иосифовича очень тяжело. Он переболел воспалением легких, болел трудно, даже врач удивился неожиданному выздоровлению своего пациента. В один из моментов высокого подъема температуры, пишет Сергей Иосифович сыну, «у меня было спокойное осознание возможности перехода и какая-то надежда на радость этого перехода».

Наступило время непрекращающихся болезней. Дома было очень холодно с пола, но и с этим он легко смиряется. Он постоянно молится. О молитве, из письма к внучке: «молитва рождается от любви, как от любви рождается и вера. Любовь в молитве не всегда ощущается, часто сердце мертвое, как камень, но это надо перетерпеть, как терпят зной и сухость пустыни люди, идущие по ней к светлым оазисам, к живым источникам вод… Дай Бог, чтобы тебя в твоей жизни никогда не оставляла теплая молитва. Это самое большое мое тебе пожелание. Сколько бы ни было у тебя впереди страданий, молитва тебя защитит и согреет». (29.9.74 г., М.Н. Фудель)

«На то и есть христианство, чтобы любить без требования награды»

В день 75-летия он пишет сыну: «Не думай, что если я страдаю, – я несчастлив. Даже если бы и действительно все меня оставили, – Бог меня не оставляет, спасает, милует, веселит сердце мое надеждою на соединение со всеми в любви». Человек, прошедший путем страданий, говорит: «Как жалко, что меня так мало, так редко укоряли и осуждали. Если это идет от любящего сердца, никогда не бойся этого. Держись за крест, даже если холодеет сердце. Господь, видя усилие твое, пошлет теплоту» (13.1.75 г). «Христианин должен всегда искать в себе любви к другим, но он никогда не должен требовать любви к себе. На то и есть христианство, чтобы любить без требования награды» (19.9.75 г., Н.С. Фуделю).

Из письма к дочери Марии: «Ты меня беспокоишь не меньше Вари, а болею я за тебя даже еще больше. Может быть, потому, что ты из детей самая мне близкая по духу, по страшной судьбе, по страданию. Я бы только одного желал: не дожить мне до того времени, когда ты будешь как все, когда ожесточишься, когда потеряешь последнее тепло и любовь. Мы живем, и дышим, и верим, и терпим, – только для того, чтобы «не умирала великая мысль», чтобы не стерлись с лица земли те капли крови, которые пролил за нее Христос. Так как без них – духота, и смерть, и ужас. Если люди перестанут это понимать, то я ради них же, этих людей, не перестану, так как жизнь без любви – безумие. А удерживает в нас любовь только смирение. Есть ли это в тебе? Все, что мы терпим, мы заслужили, мы сами в громадной степени создали свое страдание. Я в том числе, искренно тебе говорю. А, как сказал один человек, «нищие не могут роптать, но они не могут и унывать, они могут только нести свой труд нищеты и надежды». Они слышат, как «Царь царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датеся в снедь верным» Прости меня, я ничего не знаю, кроме этого, и я хотел бы, чтобы ты жила и умерла с этим» (1.1.76 г).

«Жизнь без любви – безумие. А удерживает в нас любовь только смирение»

В одном из последних писем сыну: «Я всегда говорил тебе и всегда искренне говорю себе: в нас до безобразия мало любви… рви паутину лукавства. Для любви от нас нужны, прежде всего и больше всего, не романы и не богословские статьи, даже с самыми хорошими намерениями, а повседневное отношение с живыми людьми.

Но удерживать в себе тепло любви именно в этом плане, в повседневности, а не в статьях и размышлениях, невероятно трудно, что и показывает золотую пробу любви. Тут надо держать себя все время в порядке. Вот ты пишешь о метро, о «шествии мимо тебя роботов», и еще даже почище, об ужасе своего одиночества среди них. Нельзя так мыслить, пойми, дорогой мой. Я не буду говорить об образе Божием, луч которого не погаснет в человеке до окончательного суда Божия. (А как же иногда удивительно бывает почувствовать в метро этот ясный и нетленный луч! Какая это бывает радость.) Я скажу другое, вспомню слова о. Николая Голубцова. Он мне сказал: «Если хотите начинать как-то упорядочивать свои душевные отношения с людьми, повторяйте иногда эти чьи-то слова: «все святые, кроме меня» (22.5.76 г).

В одном из самых последних писем, написанных Сергеем Иосифовичем в его жизни, – это снова письмо к сыну. Уже попрощавшись с ним, он вдруг начинает говорить о монашестве: «Одна твоя фраза в разговоре напомнила мне слова моего отца: русская религиозная личность корни свои имеет в монашестве. Можно не идти в него, но нельзя не понимать, что оно всегда было и будет высшим идеалом русского человека. Потому-то и созидались все эти «Северные Фиваиды», потому к нему и устремлялся со всех концов простой народ, потому его принимали князья, хотя бы перед смертью, потому его желали познать и Достоевский, и Толстой, и Блок.

Оно есть непрекращающееся первохристианство, полнота того безумия, к которому призвал Бог Свой мир, призвал и призывает, так как только в нем спасение мира. Благоразумием и умеренностью мира не спасешь.

«Благоразумием и умеренностью мира не спасешь»

Можно не идти на монашеский подвиг, но очень плохо, когда не понимается самая суть монашества как апостольского горения за людей, когда Зосима смешивается с Ферапонтом. Древние отцы ясно определили монашество. «Монашество есть предание себя на молитву за весь мир» (Осень 76 г).

Видимо, точка зрения на роль монашества в Церкви была Сергеем Иосифовичем воспринята еще от отца, и с нею были созвучны мысли и тех, кто окружал протоиерея Иосифа в детские годы его сына Сергея. Эту мысль спешит передать и сам Сергей Иосифович своим детям, как что-то очень важное, что пронес через всю свою жизнь, в чем и укрепился собственным опытом.

И вот выдержка практически из последнего письма Сергея Иосифовича сыну, февраль 77 г. «Я сам много унываю, тягощусь тем, что и не оживаю и не умираю, но, в общем, и я, грешный, чувствую милостивую руку Божию и целую даже символ ее с любовью. Все от Него, Им и к Нему (Рим. 11, 36). Мы часто забываем эту заповедь о бдительности против земной печали… Печаль мирская производит смерть (2 Кор. 7, 10). И мы так мало боремся с этой смертью в себе!» Здесь же – о Вере Максимовне: «Она в бодрости и в чуде жизни ради других. Ради себя этого чуда не посылается».

Незримое присутствие Сергея Иосифовича

Могила Сергея Фуделя

После литии я поклонился большому дубовому кресту на могиле Сергея Иосифовича и подумал: «Ну вот, Сергей Иосифович, хоть за вас с Верой Максимовной мне удалось послужить просто по любви, безо всякого вознаграждения». Каково же было мое удивление, когда буквально на следующий день в храм пришел Сергей Анатольевич Кузнецов, хорошо знавший ранее Фуделей, чтобы специально со мной познакомиться. Сергей Анатольевич тогда уже сильно страдал от астмы и в храм ходил редко, поэтому мы и не пересекались друг с другом, хотя обо мне он был наслышан, как и я о нём.

Представившись, он сказал: «Вчера вечером мне пришла мысль передать вам эти книжки из личной библиотеки отца Иосифа Фуделя, мне они достались после смерти Сергея Иосифовича. Сегодня я хорошо себя чувствую и решил придти в храм».

Сергей Анатольевич принес с собой два тома сочинений Константина Леонтьева с пометками отца Иосифа, брошюру протоиерея Сергия Булгакова с дарственной надписью отцу Иосифу Фуделю и другие книжки (сегодня они находятся во Владимире, в семинарской библиотеке). Когда Сергей Анатольевич передал мне книги и стал рассказывать про Сергея Иосифовича, я подумал, что Сергей Иосифович таким образом прислал мне ответный поклон.

С того раза всякий год на следующий день после Радоницы я приезжаю на могилки Фуделей и служу. Однажды было замешкался и решил подъехать на кладбище попозже. В какой-то момент, перебирая старые газеты и журналы у себя дома на столе, я наугад открыл один из журналов – и вот, со страницы на меня своим укоризненным взглядом смотрит Сергей Иосифович. Немедленно бросаю все дела и мчусь в Покров, на старое городское кладбище.

Порой в сложный момент, когда мне особенно нужна помощь или мудрый совет, бывая в Покрове, я заезжаю на могилку к Сергею Иосифовичу и прошу его помочь. И все дела как-то решаются, приходит помощь и нужный совет. Однажды в разговоре Зинаида Андреевна Торопова сказала, что в трудные минуты, а особенно в дни болезней, она всегда ощущает незримое присутствие Сергея Иосифовича, и ей никогда не бывает страшно или одиноко. Приблизительно о том же говорил и Сергей Анатольевич Кузнецов.

«Вокруг били молнии, но дождь не шел»

В 2007-м году мы с настоятелем Свято-Покровского храма города Покрова решили обратиться к прихожанам обоих наших приходов. Напомнили им о приближающейся тридцатой годовщине со дня смерти Сергея Иосифовича Фуделя и предложили привести в порядок захоронения праведников. Обновить оградку вокруг их могилок, отремонтировать дубовый крест работы Дмитрия Шаховского на могиле Сергея Иосифовича и т.д. Верующие охотно нас поддержали и собрали необходимые средства.

Поскольку основание креста изрядно подгнило, нам пришлось крест выкапывать и укреплять ту его часть, что находилась в земле. После проведенных в мастерской работ с крестом я с двумя помощниками приехал на кладбище, и мы стали его устанавливать на прежнее место. Поскольку крест сам по себе большой и тяжелый, то и работа нам предстояла значительная.

Мы трудились еще около получаса, вокруг били молнии, но дождь не шел

С собой мы привезли и камни, и воду, и цемент, а ещё лопаты и разный другой инструмент. Вскоре, как мы приступили к работе, на небе стали собираться черные грозовые тучи. Поднялся резкий порывистый ветер, с деревьев полетели листья, начали падать первые тяжелые капли дождя. Работа была нами сделана только наполовину, еще оставался невыработанный цемент, и дождь просто заставил бы потом вновь нанимать грузовую машину, покупать необходимые материалы, да и моих помощников отпустили с работы всего лишь на час. Что было делать? Только молиться. Я стал просить Сергея Иосифовича помочь нам, «объяснил ему обстановку», и… дождь прекратился.

Мои помощники, как нарочно, работали не спеша, словно никакой дождь нам и не угрожал. Только на минуту я отвлекся от молитвы, и снова закапали капли. Читаю на память псалмы, которые знаю, и работа продолжается. Мы трудились еще около получаса, вокруг били молнии, небо стало совершенно темным, но дождь не шел.

Когда мы уже всё закончили, мои помощники обстоятельно убрались за собой, собрали весь инструмент, отнесли его в машину и погрузили в кузов. Затем мы закрепили тент над кузовом и только потом забрались в кабину. Когда двери в машине захлопнулись и мы собрались в путь, обрушился такой ливень, что ехать стало практически невозможно. Машины останавливались, и водители вынуждены были пережидать эту сплошную стену дождя.

Спрашиваю своих помощников, простых рабочих людей, почему в такой обстановке они спокойно трудились и никуда не спешили. Их ответ меня потряс:

«Да разве святой человек (а я предварительно рассказал им о Сергее Иосифовиче) допустил бы этот ливень, не защитил бы нас?» После такого ответа и не знаешь, что больше помогло – моя молитва или их уверенность, что святой не даст пропасть, а может быть, и то и другое вместе?