Пение было для него молитвой

Моя собеседница – одна из старейших прихожанок Свято-Троице-Сергиевой лавры, Муза Викторовна Лисовская. Я попросил ее поделиться своими воспоминаниями о приснопамятном архимандрите Матфее (Мормыле), регенте лаврского хора, которого она хорошо знала. Муза Викторовна неоднократно приезжала в лавру, многократно слышала пение этого знаменитого хора за богослужениями и лично много общалась с отцом Матфеем.

Архимандрит Матфей ( Мормыль)

Неожиданное предложение: врач-офтальмолог для отца Марка (Лозинского)

Отец Матфей для меня и для всей нашей семьи был самым близким человеком. Познакомил меня с ним мой духовник, игумен Марк (Лозинский), преподаватель Московской духовной академии.

Я часто ездила в лавру, но не знала там никого, кроме отца Варнавы – священника, служившего некогда у нас в Тутаеве. Он меня тоже знал.

Однажды приезжаю в лавру, подхожу к мощам преподобного Сергия и вдруг слышу знакомый голос: «Как хорошо, что вы приехали! Вы нам очень нужны!..» Я искренне удивилась: для чего я нужна? И говорю отцу Варнаве: «Батюшка, а в чем дело?» – «Вы нужны одному нашему молодому иеродиакону. Он сейчас у себя, он – заместитель протоиерея Алексия (Остапова) по церковному музею (протоиерей Алексий Остапов – крестник Святейшего Патриарха Алексия (Симанского), заведующий Церковно-Археологическим кабинетом Московской духовной академии в ту пору – прим. автора), я вас сейчас к нему приведу!»

И привел меня к какому-то священнику: оказалось, что это и был отец Марк (Лозинский). Он располагался в кабинете, где были собраны личные вещи Святейшего Патриарха Алексия I (Симанского).

Отец Варнава приоткрыл дверь и буквально втолкнул меня внутрь кабинета, сказав: «Батюшка, вот я привел вам того доктора, которого вы хотели видеть!» А сам ушел…

Тот меня принял, посадил в кресло. Я спрашиваю: «А что случилось, в чем дело?» Он рассказал, что страдает диабетом, а лечащий врач объяснил, что диабет – очень серьезное заболевание, дающее очень много осложнений на любые органы. В том числе на глаза.

У отца Марка, как выяснилось позднее, была сильная близорукость и довольно тяжелый диабет. И врач сказал ему еще, что хорошо бы найти такого доктора, который бы следил за его зрением постоянно.

Дело в том, что в глазах при диабете появляются маленькие новые сосудики: если их не ликвидировать, не следить за ними, – они могут разрастаться, и тогда человек вполне может ослепнуть. Врач-наблюдатель необходим еще и потому, что как только появляется такой новый сосудик, его нужно будет тотчас же ликвидировать. «Поэтому мне и нужен такой доктор, который бы за мной следил», – сказал тогда мне отец Марк.

Потом он стал меня расспрашивать о других вещах, мы более подробно познакомились: стал узнавать, что я собой представляю, как давно хожу в церковь, что читаю… А в церковь я, между прочим, хожу с пеленок, а с 13 лет – уже на клиросе. И говорит так: «Я вас очень прошу, будьте моим доктором!» – «Батюшка, да я в Ярославле живу, как я буду за вами следить? Ну, раз пять, может быть, в месяц, чуть больше могу приезжать…» – «А я все равно буду вас ждать! Больше ни к кому обращаться не буду…».

Так мы на этом и закончили разговор.

Первое знакомство с отцом Матфеем (Мормылем)

Стали прощаться, отец Марк оборачивается и говорит: «У меня к вам еще большая просьба!» – «А в чем дело?» – «Посмотрите, пожалуйста, моего друга. Знаете, у него с глазами неладное. Он тоже преподает, тоже иеродиакон, вероятно, его надо оперировать… Посмотрите?» – «Конечно, посмотрю!» И приводит ко мне отца Матфея (Мормыля)…

Если отец Марк был худенький, высокий, стройный, то отец Матфей, помню, тогда уже был довольно полным, с очень приятным лицом. Видно было, что у него немножко косит один глаз. Но это было практически незаметно, если же он делает резкое движение – косоглазие проявляется довольно сильно.

Я поняла, что у него было врожденное нарушение наружной мышцы глаза – той мышцы, которая заставляет глаз двигаться кнаружи. На зрение это тоже влияет: и изображение двоится, и лицо видимо искажается… А он – молодой преподаватель. И вот, оказывается, он сам нашел себе положение для головы: он всегда носил голову немножко в сторону. И в этом положении он нормально мог видеть. Лишь только стоило ему немного забыться, как косоглазие проявлялось.

Перед ребятами-студентами, конечно, он смущался, если они это замечали, а отец Марк, его друг, предполагал, что ему требуется операция.

Потом, когда я его осмотрела, решила, что такую операцию ему делать ни в коем случае нельзя. По своему опыту знала, что результат приведет не к лучшему состоянию, а к худшему. Одна женщина с подобным диагнозом после совершенной операции стала страдать гораздо больше. Я рассказала отцу Матфею об этом, потом проконсультировалась и со своим профессором. Дело в том, что как раз в это время я училась в ординатуре, а наш профессор поехал в Одессу на совещание окулистов. И меня он также захватил с собой. Там я задавала по этому поводу много вопросов и получила на них ответы.

Вернувшись из Одессы, твердо сказала отцу Матфею: «Давайте успокоимся: никакой операции вам не нужно! У вас хорошо видят оба глаза, всю работу вы можете спокойно выполнять: давайте на этом и успокоимся!» Так и постановили…

Дружба молодых дарований: иеродиакон Марк (Лозинский) и иеродиакон Матфей (Мормыль)

Игумен Марк (Лозинский)

– А жили они в лавре или в академии?

– В лавре. Из лавры никуда не выходили. Встречались мы с отцом Марком в основном в ЦАКе, туда и отец Матфей к нам приходил.

Если же отец Матфей, например, заболевал или еще какая беда с ним случалась, то отец Марк страшно беспокоился.

Как-то он говорит мне: «Посмотрите отца Матфея, он заболел: у него с легкими неладно. Он так кашляет, что у него, видимо, воспаление легких. Я попросил студента-медика осмотреть его, но тот ничего не нашел!»

Я послушала больного: действительно, обнаружила у него хрипы в легких. Тут же мы собрались, сели в машину, отвезли его в поликлинику. Там направили в больницу.

А надо сказать, что больниц отец Матфей боялся несказанно! Таблетки согласен был пить, уколы– согласен, а в больницу – ни в какую!

Они были настолько дружны с отцом Матфеем, трудно даже пересказать

– Муза Викторовна, а что-то еще не расскажете об их дружбе – отца Марка и отца Матфея?

– Они очень дружили! Тогда было время, когда на Церковь совершалось настоящее гонение. Особенно ему подвергались молодые монахи, и тем более – преподаватели. А они пользовались у учащихся большим авторитетом…

Когда мы после похорон отца Марка разговаривали с владыкой Филаретом (Вахромеевым) (в ту пору епископ Филарет (Вахромеев) был ректором Московской духовной академии – прим. автора), он сказал, что они были равными по своим способностям. Что один, что другой. И на голову выше всех остальных воспитанников и преподавателей академии.

– А какие-то истоки их дружбы или знакомства можно проследить? Или вам ничего неизвестно об этом?

– Знаю только, что у отца Марка (Лозинского) отец был священником. Сам же отец Марк был очень умным и очень остроумным. В этом они были похожи с отцом Матфеем. Владыка Филарет так говорил об отце Марке: «остроугольный».

А отец Матфей умел «сглаживать» эти «острые углы» отца Марка. Например, на каком-то собрании академическом или где-то еще, бывало, скажет отец Марк что-то такое резкое, а отец Матфей всегда умел это сглаживать.

У них были и общие желания и стремления. Будучи уже на втором курсе академии, оба приняли решение поступить в монастырь.

В то время осуществить это было очень трудно. На ту пору наместником лавры был будущий владыка Пимен (Хмелевской), и вот, как-то они к нему пришли: «Примите нас в монастырь!» Отец Пимен говорит: «Да мы сейчас вообще никого не принимаем, разве не видите, какое сейчас время?.. А потом, если и принимать, то после 30, а вам – только едва по двадцать!..» Отказал, в общем.

Но они не смутились и продолжали настаивать. Он и говорит им: «Поезжайте сейчас на каникулы, а потом мы решим этот вопрос!» И когда они возвратились с каникул, то уже договорились, чтобы все у них произошло вместе – в одно и то же время.

А мама отца Марка была резко против того, чтобы ее сын стал священником. У нее муж был священником, и ей не хотелось, конечно, по-человечески, чтобы все то, что пережила их семья, свалилось и на сына. А старший брат отца Марка был врачом, в это время он учился в институте. Мама прочила в институт и младшего, но тот твердо был настроен на семинарию и никаких разговоров не слушал!

Когда она стала буквально со слезами его упрашивать, он сказал: «Ладно, не буду больше тебя терзать, подаю документы в институт!..»

И действительно подает документы в медицинский институт, сдает экзамены. Сдает их неплохо. Но поскольку он сын «служителя культа», то ему отказано в поступлении. Сказали: «не прошел по конкурсу». Когда он увидел результат, так обрадовался! И принял это как волю Божию! Тут же забрал документы и с ними поехал в лавру…

– Исполнил все-таки и послушание матери…

– И мамино послушание исполнил, и воля Божия явно открылась… Его сразу приняли на второй курс семинарии, а с отцом Матфеем они познакомились уже во время учебы в академии. Отец Матфей закончил семинарию в Ставрополье. Там у него был первый учитель пения и первые навыки церковного пения и регентства.

– И вы так периодически и приезжали в лавру?

– Да, так и приезжала по многу раз в лавру. Присматривала и за отцом Марком, и за отцом Матфеем.

В это время на отца Матфея началось самое настоящее гонение. Поскольку он пользовался очень большим авторитетом среди ребят и преподавателей, то власти настаивали, чтобы его просто выгнали из академии.

И вот, время от времени его вызывали: отец Марк мне все это сообщал.

Встречаешь как-нибудь отца Матфея: сам на себя не похож, бледный, ничего не видит... А отец Марк мне шепчет: «Только его ни о чем не спрашивайте, его опять вызывали!» То есть от него требовали: или уходи, или будь нашим информатором.

Но тот, кто знает отца Матфея, скажет: можно ли его заставить что-то такое совершать против совести. Это, конечно, было совершенно невозможно.

Чекисты из него хотели сделать «стукача»

– Я так понимаю, вызывали светские власти?

– Конечно, светские. Это чекисты, они из него хотели сделать «стукача»: или потому, что он им мешал, или потому, что у него был большой авторитет в академии и в лавре. У отца Марка, конечно, тоже был свой авторитет, но не с таким «вредным» (по мнению этих КГБ-шников), последствием, как влияние на учащихся отца Матфея.

– То есть у него особая ревность была?..

– Да. Можете его в тюрьму сажать, можете делать с ним, что хотите, но сам он никуда не уйдет! И уж, конечно, никаким предательством не будет заниматься!..

– Это было хрущевское время?

– Да, время Хрущева. Знаете, это было страшное время... Я тогда была близко знакома с владыкой Иоанном (Соколовым), который потом долгое время был митрополитом Киевским и Галицким. Одно время он служил у нас в Ярославле, а после этого его перевели. У нас были обновленческие храмы, а он служил в крошечной церквушке...

Потом обновленцев ликвидировали, ему дали сан митрополита (он архиепископом был до этого) и перевели в Киев.

Девчонки тут многие вертелись, ему помогали, с ним была еще такая матушка Варвара. Чудная матушка… И вот, они приглашали меня: мы вместе часто ездили в Киев.

– А могли церковные власти защитить отца Матфея от этих нападок КГБ-шников?

– Да никак не защитишь!.. Когда они вызывали, разговор этот должен был втайне остаться – чтобы никто ничего не знал. Он не имел права никому ничего рассказывать...

– Но ректору академии все равно об этом было известно?

– Ну, ректору – конечно. Даже я знала – он ведь с отцом Марком делился…

– Но, видимо, полной власти уволить его или как-то иначе с ним расправиться – у них не было?

– Видимо, да. Но знаете, как они над ним издевались? Не прописывали! На месяц пропишут – потом выпишут, опять он ходит, бродит... И так до тех пор, пока ректором не стал владыка Филарет (Вахромеев). Тут уже мучения отца Матфея при его ректорстве закончились. Но на смену им пришли другие…

Назначение благочинным лавры

В лавре начались разные неприятности: например, стали пропадать иконы… В общем, говоря кратко, те монахи, которые поступили в этот период времени в лавру, по-настоящему не знали, что такое монашеское послушание. И порядка никакого поэтому не было…

Патриарх Пимен, видя, какой порядок существует в хоре у отца Матфея, решил назначить его благочинным лавры. И как тот ни был против, даже не разговаривая с ним самим, он подписал указ о назначении его благочинным и уехал.

Отец Матфей это очень переживал… Во-первых, он был и регентом в лавре, и преподавателем в академии, и преподавание тоже было для него радостью. Этим он, собственно, и жил: хором и преподаванием…

Муза Викторовна Лисовская в молодости

– Регентом он постепенно стал, сначала руководил ребятами… У него был свой хор, а еще в лавре состоял так называемый «народный хор» под управлением диакона Сергия Боскина. У отца Матфея сначала тоже было нечто подобное: люди собирались, и он ими руководил. У него с этого начиналось…

А был тогда в лавре благочинным отец Феодорит. И сам отец Матфей рассказывал об этом: «Он ко мне как-то подошел и говорит: «Слушай, иди на хор!..» Отец Феодорит чуть ли не со службы его забрал, чтобы тот начал руководить хором…

– А какие это были годы?

– К сожалению, не помню. Но вот назначение его благочинным настолько отразилось на его здоровье, что он не сумел с этим послушанием до конца справиться. Если с хором он справлялся, то с братией так не получалось. Некоторые из братии к нему хорошо относились, а для некоторых послушание монашеское – пустое место. А отец Матфей очень нервничал от этого. Но это же и на хоре отражалось: и хор нервничает, и батюшка нервничает…

И вот в один прекрасный день ко мне подходят ребята и говорят: «Муза Викторовна, мы хотим вас попросить…». А дело в том, что сам-то отец Матфей не раз обращался к Святейшему Пимену, но тот его слушать не хотел.

– А кто тогда был наместником в лавре?

– Наверное, архимандрит Платон (Лобанков).

Когда хором руководил отец Матфей – это было совершенно другое пение!

– Ну, расскажите еще о каких-нибудь ваших впечатлениях: как пел хор, как проходила служба…

– Когда хором руководил отец Матфей – это было совершенно другое пение! Оно буквально до души доставало. А это заставляло молиться…

И как он сам был человеком глубоко верующим, то, когда пел его хор, пение было для него молитвой! И от певчих он требовал того же: чтобы их пение было молитвой, а не просто пением.

Он говорил, например: «Когда я руковожу, то вижу, что ты – «по бульварам гуляешь», а язык поет и лишь слова выплевывает…»

– Но ведь так петь, как хотел отец Матфей, очень трудно…

– Очень трудно! И ему самому это доставалось очень непросто!..

Кончина отца Марка (Лозинского)

– А как он пережил кончину отца Марка (Лозинского)?

– Очень тяжело.

– Это ведь была случайность, как мне рассказывали? Какая-то неожиданность?..

– Отец Марк страдал тяжелой формой юношеского диабета, жил на инсулине. Кроме ранних литургий, не мог служить других, потому что ему нужно было обязательно потом что-то покушать. В основном братия ему сочувствовали, но находились и завистники: «Вот, Марку и мясо дают, и особая диета – чем не жизнь!» А он мне потом со слезами передавал: «Знаете, многие думают, что так уж радостно мне, монаху, особенно питаться!..» А на это благословил его еще Патриарх Алексий I…

– Кто-то говорил, что он решил потом голодать и так лечиться…

– Мы с отцом Матфеем тоже знали об этом, но не разбирались, кто его на это надоумил, так и не нашли… Действительно, отец Марк поехал к отцу, решил голодать. Сначала ему вроде легче, хорошо стало, а закончилось тем, что он впал в кому, из которой его не смогли вывести. Это случилось 29 января 1973 года.

Смерть отца Марка для меня была таким первым огромным горем!.. Отец Матфей тогда вообще слег: не мог даже на похороны приехать, настолько он это переживал. Отпевал его владыка Филарет.

Холод, помню, был страшный. Отпевание закончилось, принесли гроб к могиле: там что-то случилось, какой-то клин не входил, не могли долго схоронить. Ждали-ждали, но потом дождались… И когда его опускали в могилу, я была вся в слезах, но только слышала чириканье птичек: какая-то стайка прилетела, покружилась над его могилой и улетела… Этот эпизод очень хорошо запомнился.

Потом мы обратно приехали в лавру. Стала я звонить владыке Филарету: «Я волнуюсь, владыка, вы так легко были одеты на отпевании…» – «Да, конечно, озяб…» – «А вы сейчас где?» – «Да мы здесь, с мамой… Приходите, чайку попьем…».  

Я пришла, мы пили чай и разговаривали. Именно тогда владыка и сказал, что покойный отец Марк и отец Матфей были почти одинаковыми по своим драгоценным качествам. И по способностям к работе, и по отношению к людям…

Сорок лет прошло с кончины отца Марка, а я его все равно помню, он для меня остается дорогим человеком. И всегда дни его памяти – 29 января и 8 марта – так и остаются для меня святыми. И оба этих человека – и отец Марк, и отец Матфей – как-то равно дороги моему сердцу…

К сожалению, с отцом Марком мы только 10 лет общались, а дальше – был только отец Матфей. Он был для меня самым главным человеком: наша семья жила по его советам. И, конечно, советы у него были исключительно одаренные.

Духовное руководство отца Матфея

– Он в те годы уже стал священником, да?..

– Тогда он уже был архимандритом. Он как-то тут быстро стал и архимандритом, и профессором…

Еще расскажу о периоде, когда отец Матфей был благочинным. Вот, он не справлялся, нервничал, а в результате и ребята нервничали. Кто-то его любил, кто-то ненавидел, всякие неприятности ему устраивали, и это было такой период – к нему было не подойти! Просто спичку поднести – и он, казалось, вспыхнет! Сам говорил: «Я не могу с собой справиться, так нервничаю…».

И вот, приходят ко мне как-то ребята (помню, Миша такой был): «Муза Викторовна, спросите отца Матфея. Пусть он разрешит, чтобы мы сами попросили Святейшего, чтобы он освободил его от должности благочинного, потому что мы все за него переживаем. И мы чувствуем, как он на наших глазах страдает и просто теряет силы!..» Я говорю: «Да я уж сама хотела просить вас, чтобы вы действительно сходили к Святейшему».

И вот, говорю батюшке: «Отец Матфей, ко мне пришли ребята и просят вашего благословения, чтобы они смогли обратиться к Святейшему…». Он ответил так: «Я ничего не знаю – пусть делают, что хотят!..» – «То есть благословляете?» – «Ладно…».

Муза Викторовна Лисовская (справа)

Сказала об этом ребятам, ребята пошли к Святейшему, и тогда-то он освободил его от должности благочинного…

– И поставили отца Варнаву (ныне митрополит Чебоксарский)?

– Да, поставили отца Варнаву.

– А какие у отца Матфея вообще были отношения со Святейшим Пименом?..

– Очень хорошие отношения были. Владыка Пимен, например, очень любил песнопение «Хвалите имя Господне» (сейчас не могу назвать автора, но было у него одно, самое любимое), и отец Матфей всегда его исполнял, когда Патриарх служил в лавре.

И вот, когда его освободили от должности благочинного, батюшка снова «вошел в свою колею», хор наладился…

Когда я приезжала в лавру, все вопросы решала через отца Матфея. И тут получилось, что заболела: после гриппа осложнение на сердце, пульс был больше 100. Приходилось делать уколы, чуть не каждый день «Скорую» вызывать, было очень тяжело.

Жили мы в то время на первом этаже. А так получилось, что как раз тогда со второго этажа из квартиры выезжала семья преподавателей, и они посоветовали нам просить о переезде на второй. Брат говорит маме: «Куда ей на второй этаж, если с первого не может на улицу дойти?..». И мама поехала в лавру посоветоваться с отцом Матфеем.

Приезжает в лавру, видит: батюшка уже бежит на службу. Увидел ее, остановился: «Добрый день, что у вас случилось?» – «Отец Матфей, такое дело: предлагают поменять квартиру – второй этаж, с балконом…» – « Ну, так в чем дело?» – «Да Муза болеет…» – «Поправится, не думайте ни о чем, переезжайте, и все!..»

Потом, когда мне стало получше, приехала я в лавру, и он показал меня доктору, которая работала в Кремле. И та посоветовала мне ехать в Кисловодск: «Никаких лекарств, никаких ванн, просто ходите в Кисловодске по дорожкам, гуляйте…». Представляете, такое лечение «дорожками»?! И рассказала я все отцу Матфею. Он велел других врачей не слушать, потому что они будут возражать.

Лечение в Кисловодске

Тогда и отец Матфей, и отец Кирилл решили нас с мамой отправить в Кисловодск. В то время в Кисловодске жил один известный подвижник благочестия, под влиянием которого отец Матфей находился, когда был еще мальчиком. Потом, когда мы с мамой приехали туда, нам благословили жить в его домике (туда все лаврские приезжали). Так мы и ездили туда каждый год…

Всякий раз, перед тем как уехать в Кисловодск, приходили к отцу Матфею и спрашивали благословения: «Батюшка, когда поехать?» Он обычно говорил: «Лучше всего в сентябре..». Потому что август и сентябрь – уже не так жарко там было, фрукты поспевали… И всегда, как он нам скажет, мы его слушались…

А однажды приходим и говорим: «Батюшка, как благословите нас ехать?..»

А мой брат – капитан дальнего плавания – жил в Клайпеде. Получили мы извещение, что он приедет к нам в мае. Приходим к отцу Матфею: «Батюшка, мы должны на сей раз поехать в январе, потому что брат прислал телеграмму…». А он нам: «Нет, не ждите сентября, поезжайте сейчас!» – «Да брат нам уже прислал телеграмму, по-другому-то мы уже и не можем поехать!..» Он опять: «Но я думаю, что лучше всего вам поехать именно сейчас!» И так мы с ним переговаривались… Он именно настаивал тут: «Поезжайте в мае, и все!..»

На этом мы от него и уехали с мамой, еще подумали: какой же у нас батюшка упрямый, ведь привели ему все доказательства, а он – на своем стоит.

Приехали в Ярославль, мама мне говорит: «Знаешь, он, наверное, не понял! Езжай обратно и расскажи ему подробно, в чем тут дело…». Я поехала обратно.

Отец Матфей увидел меня, все понял... Улыбаясь, выслушал меня опять, ничего мне не сказал, только руку на голову положил: «Поезжайте в мае!..» И все.

Приезжаю к маме: «Мама, все! Давай собираться, поехали, другого ничего не будет!»

Приехали мы с мамой в мае в Кисловодск: погода, конечно, хорошая, мы отдыхаем… А на сердце свербит: брат сейчас приедет в Ярославль, а мы тут, в Кисловодске… И вдруг получаем телеграмму от брата: у него отпуск переносится с мая на сентябрь!

Мы с мамой просто рот открыли от удивления: нам стало так стыдно, просто не знаю, как!.. И когда обратно приехали, встречаемся с отцом Матфеем: он на нас смотрит: «Батюшка, простите нас, ради Христа…». Он ничего не расспрашивал, только говорит: «Идите к отцу Кириллу, исповедуетесь…»

Я сейчас думаю о том, что было бы, если бы мы не послушали его...

Второй раз тоже был случай, когда отец Матфей предстал чуть ли не провидцем. Я даже об этом узнала не сама. Мама уже тогда умерла, а я познакомилась с некоей Валентиной Владимировной (ныне – монахиня Феодосия). Сама она жила в Ярославле, а мама ее – в Кисловодске. И я, уже одна, без мамы, останавливалась у нее в Кисловодске.

И тут мне Валентина Владимировна через кого-то передает: «Муза Викторовна, вам отец Матфей строго наказал приезжать в конце мая, не позднее июня!..»

Ну, раз батюшка сказал – опыт уже у меня был такой… Поскольку мамы уже не было, я легко собралась и поехала. Приезжаю, там Анна Николаевна, она тоже удивляется: «Что ты приехала? Ведь мы тебя ждем где-то в сентябре!» Я говорю: «Я не знаю, так сказал отец Матфей! Давайте подождем – там время покажет, почему он так сказал…». Прошло несколько дней, может быть, неделя. Сидим, пьем чай: звонок. Выхожу, у дверей стоит Анна Николаевна, держит в руках телеграмму и плачет. «В чем дело?» – «Умер Валин сын. Срочно приезжай!» Представляете себе? Теперь ясно, почему батюшка так сказал: приезжать именно сейчас…

Так что у отца Матфея такие были вещи: уж что он говорит, лучше этому было не перечить. А уж если захочешь по-своему сделать, тебе приятно не будет.

– А расскажите еще о ваших встречах… Вы получали от отца Матфея какие-то советы или беседовали о чем-то? Или приезжали на богослужения и потом уже как-то с ним пересекались?

– Я приезжала обычно, когда ранняя литургия уже заканчивалась, я стояла всегда впереди. Он выходил из алтаря, я его ждала. Он меня видел, радовался: «Ну, иди туда, на проходную!» Там, в этой проходной монастырской, мы усаживались и все свои разговоры вели. Сначала отец Кирилл, духовник лавры, принимал народ в другой келии, а потом рядом, в так называемой «посылочной».

Отец Матфей всегда мне очень радовался: «Опять Ярославна приехала!». Помню, когда причащалась, отец Матфей пел своим хором на литургии «Милость мира» Ярославскую или Киево-Печерскую, которую я больше всего любила. Я была ему за это благодарна, так как эти вещи среди других для меня были самыми любимыми!.. Даже певчие замечали: «Ну, Муза Викторовна приехала, значит, будем петь известный репертуар…».

Еще мы с ним встречались под колокольней, где отец Матфей часто проводил спевки. После спевок тоже всегда находились темы для разговоров…

– Никто из певчих не прибегал к вам за помощью: например, замолвить слово перед отцом Матфеем за кого-то?

– Моя приятельница много раз обращалась к отцу Матфею за помощью: как поступить – так или иначе? Я была врачом, а она со мной медсестрой поработала, потом поступила в институт и тоже хотела быть глазным врачом. И у нее что-то не получилось…

Расстроенная была очень, а я в это время находилась в лавре. Ей тогда отказали: не было места для глазного врача…

И вот, она приехала сюда, в лавру, разыскали отца Матфея, он ее успокоил. Сказал, чтобы не расстраивалась, чтобы была глазным врачом, а я – доктором, и у нас тогда, мол, все хорошо получится!

У одной женщины после смерти сестры на руках осталось два племянника: трех и пяти лет. Отец хотел сдать в детдом, а Ира с мамой взяли ребятишек себе. Старший подрос, хотели его забирать в армию уже, а про армию в то время много было всяких разговоров нехороших. И вот, Ирина стала искать разных путей, чтобы от армии его избавить.

Я посоветовала обратиться за советом к отцу Матфею, а она кричит: «Я все сделаю, последние деньги отдам, только чтобы он в армию не пошел!..»

Пошли к отцу Матфею, а тот говорит: «Не надо, не отговаривайте его от армии! Пусть идет в армию, ничего себе не придумывайте и ему ничего не запрещайте!» И правда, так он в армию попал, хорошо отслужил и здоровым вернулся.

Другие мои знакомые также к отцу Матфею часто обращались – именно за советами.

Болезнь и последние встречи

– Муза Викторовна, а когда вы в последний раз встречались с отцом Матфеем?

– Перед больницей. Я не могла посещать его в больнице, мы только по телефону уже с ним разговаривали. Скажешь: «Батюшка, как ты?» – «Да так, болит нога…». А у него уже язва диабетическая появилась на пятке...

Я обижаюсь, конечно, и на лаврское руководство, и на докторов… Там, в лавре был терапевт, очень хороший специалист. Неужели он не видел, что с отцом Матфеем делается? Конечно, с батюшкой трудно говорить. Но у врача, видимо, не хватало опыта, чтобы поставить правильный диагноз. У него ведь началось с ног, а это – показатель диабета…

– А он вообще-то лечился?

– Я ему привозила диабетическое средство, но этого мало. Он его брал с удовольствием и пил, а ему бы надо было еще инсулин.

– Но его ведь можно было бы направить в клинику, например, за границу?

– Конечно, можно бы! Но ведь с ним невозможно было договориться насчет самой обычной больницы!.. Видя все, что ему грозит, я написала письмо наместнику лавры: что я почти его родственница, я его очень хорошо знаю. Знаю, что у него трудный характер, знаю, что трудно заставить его обратиться в больницу. Но вы – своей волей – положите его в больницу, потому что пройдет немного времени, и ничто больше ему уже не поможет!..

– Он практически перестал ходить…

– Мое письмо, вероятно, передали этому доктору, а доктор написал мне список тех препаратов, которыми его лечили. И тогда я поняла, что заболевание ног они с диабетом не связывают.

Сколько я слез тут пролила, заставила отца Матфея все-таки съездить и показаться доктору-эндокринологу. Потом мы с ним встретились, он мне все рассказал, я ему говорю: «Без инсулина не обойдетесь!» А он говорит: «Таблетки принимать буду, а инсулин – не буду!» И так было до тех пор, пока уже с ним плохо не случилось. Вот, не могли уговорить…

– А могли вообще успеть как-то спасти?..

– Да. Тогда, когда у него начались проблемы с ногами, если бы в то время его положить! Он, во-первых, начал бы ходить!..

Я в стационаре много работала, смотрела глаза и консультировала больных диабетом. И на моих глазах люди, которые получали диабет и мучились с ногами, ходили чуть ли не на костылях и в колясках, – после инсулина вставали на ноги.

Моя вина в том, что я не смогла его заставить отнестись к себе серьезнее – надо было, может быть, действовать более решительно, что ли…

– Когда скончался отец Матфей, это было для всех настолько неожиданно… Вам сообщили сразу?..

– Да…

– Были на отпевании?

– Да, конечно. В последние дни его, пока у него еще были силы, мы с ним разговаривали. «Батюшка, как себя чувствуешь?» – «Пятка очень болит…» А у него на пятке была диабетическая язва, началась гангрена. И еще он мне сказал: «Знаете, с вопросами уже обращайтесь к отцу Илие (Рейзмиру)!» – «Со всеми, батюшка?» – «Со всеми вопросами!..» Я поняла, что он как духовник передал меня отцу Илие.

– То есть в последние дни его уже почти не лечили?

– Да нет, все делали, что возможно! Но у него, помимо ног, уже все сосуды были поражены. Надо было вовремя его лечить. И до сих пор я испытываю вину: не сделала, не успела, не решилась…

– Не знаете, чем отец Матфей, может быть, особенно интересовался?

– Он очень любил музыку, знал ее, сам играл и писал много.

– Не знаете, не готовил отец Матфей себе преемника в регентском деле?

– У него ведь много было ребят, которые, покинув потом хор, стали хорошими регентами. А так – не знаю…

– Видимо, он не чувствовал, что уйдет так быстро?

– Нет, он чувствовал, что уходит! Но уже поздно было…