Повседневная жизнь Царской семьи в Тобольске

Николай II с дочерьми Ольгой, Анастасией и Татьяной в Тобольске

Часть 1: Повседневная жизнь семьи последнего императора под арестом в Царском Селе

Первые мысли об отъезде из Царского Села возникли у Августейших узников еще в начале марта 1917 года, но потом через графа Бенкендорфа было сообщено, что «мы останемся здесь довольно долго» (запись Императора от 11 марта)^[1]. 11 июля 1917 года вновь появляется запись в дневнике Николая II о том, что Керенский сообщил о возможном отъезде семьи на юг «ввиду близости Ц<арского> Села к неспокойной столице»^[2]. Надежду на то, что их перевезут в Крым, в Ливадию, Царская семья сохраняла почти до самого отъезда, в то время как Керенский уже изменил свое решение и обратил внимание на города Западной Сибири. Позднее он вспоминал, что идея о Тобольске пришла к нему случайно. Узнав, что город подходит к этой «миссии» по всем параметрам, Керенский принял окончательное решение. Об этом решении не должен был знать никто, это было тайной государственной важности. Но вскоре тайна была «по секрету» поведана всему Петрограду. Поползли разнообразные слухи о том, что Царя увозят из Александровского дворца то ли в Кострому, то ли в Тобольск.

Е.А. Нарышкина, вышедшая к тому моменту из заключения, уже под 16 июля, то есть примерно за две недели до отъезда, писала: «Кн. Палей мне сказала, что обычно хорошо осведомленный англичанин сообщил им вчера, будто обитатели Александровского дворца в ночь с четверга на пятницу взяты и увезены в Тобольск! Я энергически возражала, но подобные слухи доказывают, что эта идея носится в воздухе»^[3]. Среди слухов ходила версия об Ипатьевском монастыре в Костроме.

«Увозят… в один из дальних губернских городов… А мы-то так рассчитывали на долгое пребывание в Ливадии!»

Тема отъезда волновала и самих узников: «Все мы думали и говорили о предстоящей поездке; странным кажется отъезд отсюда после 4-месячного затворничества»^[4]. Они собирают вещи и всё еще надеются на отъезд в Ливадию. Дня за три им сообщили, что их увозят «не в Крым, а в один из дальних губернских городов в трех или четырех днях пути на восток! Но куда именно, не говорят, – даже комендант не знает. А мы-то так рассчитывали на долгое пребывание в Ливадии»^[5], – пишет Государь.

31 июля, в день отъезда, своего брата посетил великий князь Михаил Александрович, но говорили они всего 10 минут и при Керенском. Процесс выезда из Царского Села занял длительное время и завершился в 5–6 часов утра.

Доехав до Тюмени, семья пересела на пароход «Русь», доставивший ее до места назначения.

Ссылка царской семьи в Тобольске

С переездом в Тобольск резких изменений не произошло, но жизнь тем не менее стала иной. В первую очередь это связано с самим домом, куда поселили Царскую семью. Это был двухэтажный особняк на окраине города, прежде принадлежавший губернатору, а теперь заброшенный, пустой и абсолютно не подготовленный для жизни. Несчастное Временное правительство, только пережившее «июльский кризис», теснимое большевиками и в целом нажившее себе море проблем в социально-экономической, политической и военной сферах, было не слишком расторопно в деле переезда Царской семьи. Обустройство дома заняло около недели, в течение которой Царская семья вынуждена была проживать на борту судна «Русь». «Дом пустой, грязный, и ничего не подготовлено для того, чтобы провести в нем ночь. Снова на борту судна, до тех пор, пока не подготовят всё в нашем доме и всех остальных домах»^[6], – запишет в дневнике Императрица. Только 13 августа появилась наконец возможность заселиться в губернаторский дом, вызывавший впечатление неуютного и пустого. «13 августа. Воскресение. <…> Многие комнаты еще не отделаны и имеют непривлекательный вид. <…> Все имеет старый заброшенный вид»^[7], – писал Государь.

Царская семья заняла весь второй этаж дома, на первом поселились прислуга и караульные, там же располагалась столовая. Часть служащих обосновалась в соседнем доме напротив, так называемом «доме Корнилова». На обустройство жилища ушло достаточно много времени. Так, 20 сентября прибыл барон Боде, который привез из Царского ковры, шторы и др. «26 сентября. Вторник. <…> После чая разбирали вновь привезенные ковры и украсили ими наши комнаты»^[8], – читаем в дневнике.

При морозе в 22 градуса в кабинете Государя и его дочерей было +10°С

То и дело случались различные неприятности вроде поломки канализации, разбитых из-за ветра стекол и др. В начале декабря в некоторых комнатах почти не было отопления. При морозе в 22 градуса в кабинете Государя и его дочерей было +10°С, «поэтому днем и до ночи сижу в черкеске пластунской»^[9].

В первое время пребывания в Тобольске быт семьи был не установлен. С августа до начала сентября уроков не было, все силы Царской семьи были брошены на благоустройство дома и приусадебной территории. Во дворе поставили качели. Частым развлечением стали игры: домино, кости, «городки», «безик», зимой была сооружена ледяная горка. Единственное, что никогда не прекращалось, – это посещение Царской семьей богослужений. «Такое душевное утешение в переживаемое время!» – писал Государь 22 октября в дневнике после принятия Святых Даров. Кстати, в отличие от Царского Села, здесь им было разрешено бывать в городской церкви. Хотя посещение Благовещенского храма было одним из любимых событий семьи, но часто под предлогом мнимой опасности узникам отменяли эту «привилегию».

Вначале служба велась в одном из залов губернаторского дома. Сюда приходили монахини из Иоанновского монастыря в качестве певчих и священник из Благовещенской церкви.

Сразу по прибытии дом был освящен: «В 12-ть молебен, 4 монашки из Иоанновского монастыря пели. Игуменья дала Н. образ Св. Иоанна Максимовича»^[10]. Сначала служил священник Алексий Васильев. Николай II так отзывался о нем: «Нам всем очень нравится священник, который служит у нас; поют четыре монахини»^[11].

«Ходили на службу в собор… благодарна за то, что была в настоящей церкви, за 6 месяцев впервые»

Первое богослужение в храме семья посетила в пятницу 8 сентября – на праздник Рождества Богородицы. Посещение церкви, находящейся вне стен губернаторского дома, было, по-видимому, очень серьезным действом, потому как к нему местная власть готовилась не один день. Судя по тому, насколько велико было число охраны, расположившейся вдоль пути, по которому шла Царская семья в храм, можно предположить, что власти видели в этом немалый риск. «В 12 ходили на службу в Благов<ещенский> соб<ор> пешком, я на своем кресле, через городской сад; солдаты расставлены на всем пути, толпа там, где переходили улицу. Очень неприятно, но, однако, благодарна за то, что была в настоящей церкви, за 6 месяцев [впервые]»^[12], – запишет Императрица. Царской семье позволяли посещать только ранние службы. «Мы присутствовали исключительно на ранних обеднях, – вспоминал учитель французского языка П. Жильяр, – почти одни в этой церкви, едва освященной несколькими восковыми свечами»^[13].

Посещение городской церкви хоть и стало утешением для семьи Императора, но осознание своей несвободы было особенно остро здесь, в далеком губернском городе Западной Сибири. «Здесь чувство сидения взаперти гораздо сильнее, нежели было в Ц<арском> С<еле>»^[14], – пишет Государь в дневнике от 26 августа.

Николай II с наследником в ссылке пилят дрова

По-прежнему по вечерам продолжалось чтение книг, которые теперь читали вслух не только Николай II, но и Татищев, Долгоруков, Боткин. Недалеко от дома находился заброшенный садик – «скверный огород», как его назвал Государь. На этом участке Николай II занимался заготовкой дров для дома и сделал небольшой пруд для уток. «Много были на воздухе; наполнял пруд для уток и пилил дрова для нашей ванны»^[15]. Пилка дров вскоре стала всеобщим занятием, превратившись для дочерей Императора в своеобразный спорт. После разрушения солдатами ледяной горки в начале 1918 года это стало их единственным развлечением. Александра Федоровна в это время занималась рукоделием, рисовала или писала письма.

Еще одним занятием, доставлявшим удовольствие семье Императора, было их общение с караульными солдатами. Вплоть до смены состава в начале 1918 года княжны и Император могли свободно заходить в помещение караула, разговаривать и играть с солдатами. «Великие княжны с чарующей простотой любили говорить с этими людьми, которые, как и они, чувствовали себя еще связанными с прошлым», – вспоминал П. Жильяр.

С приходом к власти большевиков условия содержания Царских узников стали меняться. В январе 1918 года их содержание сократили до 600 руб. на человека, вычитаемые из их личного состояния, из рациона убрали масло и кофе как продукты роскоши, состав караула был изменен: на смену добродушным солдатам пришли хамоватые и беспринципные «красные».

Уроки у Царских детей начались с середины сентября: «28 сентября. Четверг. С начала недели у детей пошли по утрам занятия; продолжаю уроки истории и географии с Алексеем»^[16]. Преподаваемые предметы остались теми же. 8 октября была допущена до преподавания детям К.М. Битнер: «10 октября. Вторник. <…> Приехавшая сюда два дня назад Клавдия Михайловна Битнер передала мне письмо от Ксении. Она сегодня начала заниматься с детьми, кроме Ольги, по разным предметам»^[17]. Занятия велись с 9 до 11 часов утра и продолжались после вечернего чая до 6 часов^[18]. В связи с увеличением числа уроков прогулка теперь заканчивалась в 4 часа. Расписание занятий тоже претерпело в связи с этим некоторые изменения. Александра Федоровна по-прежнему преподавала Марии, Татьяне и Алексею Закон Божий, а Татьяне – немецкий. Императрица уже не конспектирует подробно содержание всех уроков. Это связано, должно быть, с ухудшением ее здоровья.

Вообще во время этого путешествия на Восток и пребывания в Тобольске здоровье членов всей семьи заметно изменилось к худшему. В большей степени это видно по состоянию Императрицы. В дневниках, написанных в Царском, практически не встречаются жалобы Александры Федоровны на свое здоровье; ее боли в сердце, которые, очевидно, обозначаются в дневнике значком сердца, начались во время путешествия – 5 августа, затем продолжились вечером 8-го. 9 августа сердечные боли, по-видимому, начались у Марии, вследствие чего у нее поднялась температура. К переезду в дом княжна почти поправилась. Вплоть до октября Александра Федоровна не пишет о сердечных приступах. Они возобновились только в конце октября и причиняли боли три дня подряд – с 19 по 21 октября, потом прекратились. Помимо болей в сердце Императрица страдала зубной и головной болями и производной от них бессонницей. Эти болезни продолжались попеременно с конца августа по сентябрь. 17 октября приехал из Крыма дантист Кострицкий, у которого проходили лечение Государь и Государыня.

Цесаревич Алексей за описываемое время тоже болел часто. 25 августа у него обнаружился легкий бронхит с болями в ухе, 29 августа он поправился. Затем с середины октября у мальчика заболела и распухла нога, а еще через несколько дней – рука и вторая нога.

Бытовую жизнь Царской семьи в Тобольске нельзя назвать идиллической или безоблачной. В целом распорядок дня сохранился, но здесь жизнь текла медленнее и скучнее. И потому всё короче становятся дневниковые записи, чаще появляются слова: «День прошел как обычно». При этом отношения с «властями» стали хуже и контроль ужесточился. Впрочем, контроль касался только Царской семьи, на свободу приближенных Государя власти еще не посягали. Служащие могли свободно передвигаться по городу, заходить к Венценосцам в удобное время; так, часто к Наследнику приходил Коля Деревенько – сын лейб-хирурга В.Н. Деревенько. Это во многом позволяло семье узнавать, что происходит «в мире». А тем временем в Петрограде произошли события, предрешившие судьбу Царской семьи и России: 25 октября к власти пришли большевики.