«Нам – Голгофа…»

Дом Малышевых

В городе Вышний Волочек Тверской области местные жители выступили с инициативой устроить в расселенном под снос деревянном доме музей новомучеников и исповедников Вышневолоцких. Этот дом на улице Урицкого, 67 помнит много замечательных людей и событий. Но самое главное, этот дом – храм.

Вышний Волочек. Богоявленский собор до революции

Когда в Вышнем Волочке был закрыт последний православный храм – Богоявленский собор, здесь совершались тайные богослужения прихожанами собора. А после ареста хозяев дома здесь совершался подвиг любви: их детей спасали самоотверженные люди, ставшие их опекунами, когда все родные и знакомые в страхе отвернулись от «детей врагов народа».

На тайных храмах нет куполов с золотыми крестами, может быть, поэтому их так быстро забывают, хотя благодать Литургии не зависит от места ее совершения, и ангел Божий пребывает незримо там, где призывали имя Божие. Сейчас этот дом стоит в ожидании своей судьбы. Городские власти уже решили снести его, а верующие хотят сделать в нем музей новомучеников.

До революции Родители Бориса Малышева с друзьями и Николай Воробьев (справа)

Этот деревянный дом построил в 1926 году Алексей Иванович Малышев, известный вышневолоцкий льноторговец, купец первой гильдии, ктитор местного Казанского монастыря, вынужденный покинуть свой каменный дом на Ванчаковой линии. Однако новая власть не оставила в покое его и здесь: в Рождество 1930 года был организован продолжавшийся неделю погром, а спустя два года хозяин отправился на лесоповал. Вернувшись, Малышев-старший не стал более испытывать судьбу и бежал за границу, а в мансарде осталась жить семья его сына: Борис Алексеевич и Мария Николаевна Малышевы и двое их детей – Модест и Ольга. Борис и Мария были прихожанами Богоявленского собора, активно боролись против его закрытия в 1940 году. Мария Малышева со старостой даже ездила в Москву с ходатайством от прихода. Но собор все-таки закрыли, и тогда верующие стали служить по домам.

Мансарда

Супруги Борис и Мария Малышевы были из того поколения, чье воцерковление состоялось уже после революции. На момент ареста он был бухгалтером, она учительницей – счастливая любящая пара, растившая своих детей в любви и вере. Борис написал дочери строки, запомнившиеся ей на всю жизнь:

Борис и Мария Малышевы. 1939 год

Жизненный совет

Вдруг на чистом небе появилось облачко – в форме восьмиконечного креста. Малышевы поняли: их ждет Голгофа

Прекрасен Божий мир. Предел блаженства –
Познать основы мироздания всего.
Стремись и ты, чтоб быть частицей совершенства
Прекрасного творения Его.

По «Книге книг», как жить, учись,
Стремись познать себя, всегда трудись,
За правду стой, от злобы уклонись,
Всегда люби, и веруй, и молись.

Детей берегли от влияния безбожного окружения: Борис сам учил дочь по своим старым учебникам. Но такое положение стало слишком опасно, и Малышевы отдали Ольгу во второй класс городской школы, где когда-то сам Борис учился вместе со старшим другом Николаем Воробьевым, впоследствии ставшим знаменитым духовником игуменом Никоном. Но в семье по-прежнему жили молитвой и воспитывали детей в вере.

Борис Малышев с детьми Модестом и Ольгой

Дочь Малышевых Ольга Борисовна вспоминает, как однажды августовским вечером 1940 года они всей семьей пили чай на балконе своего дома и вдруг увидели облачко, внезапно образовавшееся на чистом небе. Потом это облачко приняло форму восьмиконечного креста с двумя четырехконечными крестами справа и слева от него. И родители, и дети застыли на какое-то время в созерцании изображения Голгофы. Мария тогда сказала: «Ну, нам – Голгофа…»

Малышевых «взяли на карандаш» еще в 1937-м, когда дочь Ольга отказалась вступать в пионеры и твердо исповедала Христа. В тот страшный год Борис и Мария ждали ночных гостей и предупреждали детей, что им делать, если утром папы с мамой почему-то не окажется дома. Однако их время еще не пришло. Потом Мария «засветилась» в двадцатке Богоявленского собора – последнего действующего храма в Вышнем Волочке, а после его закрытия повезла в Москву вместе со старостой письмо Сталину с прошением вновь открыть собор для богослужений. Письмо приняли, но собор закрыли окончательно. И с 1941 года тайные богослужения стали совершаться в домах некоторых прихожан, в том числе и в доме Бориса и Марии.

На время службы письменный стол Бориса Малышева становился жертвенником, а престолом Литургии служил неприметный столик, который больше никак не использовали. Дочь Малышевых Ольга Борисовна Анисимова вспоминает, как на Пасху они с братиком во главе маленького крестного хода внутри дома несли сделанные мамой миниатюрные хоругви.

Господь послал детям Малышевых опекунов: игумена Никона и тайную монахиню Марину

В тревожные дни осени 1941 года по городу прокатилась волна арестов потенциальных пособников оккупантов. Пострадали и участники тайных богослужений. 18 октября 1941 года в дом Малышевых внезапно вторглись «бойцы невидимого фронта». Это были критические дни для всей страны: немцы уже готовили парад победы в Москве. А в Вышнем Волочке шла «зачистка» от потенциальных пособников немцев на случай оккупации, включая монашествующих и прочих «лишних» людей. Отлаженная в 1937-м машина за неделю определила Малышевых и их знакомых в «антисоветскую группировку». Причиной для арестов вышневолоцких верующих стала трагедия малодушия священника, назвавшего имена участников и места тайных богослужений, в том числе и дом Малышевых.

В момент ареста в дом пришел и стал его невольным свидетелем друг семьи игумен Никон (Воробьев).

Монахиня Марина (Изотова). Послевоенный снимок.

Супругам Малышевым дали по 10 лет ИТЛ. В народе эту «командировку» в лесные лагеря очень точно прозвали: «зеленый расстрел». Их забросили в печально знаменитый Вятлаг, один из лагерей НКВД с наиболее тяжелыми условиями труда и быта – и с повышенной смертностью заключенных. В 1942 году в Вятлаге умерла треть зеков. Ситуация усугублялась необычайно суровой зимой 1941–1942 годов, когда морозы достигали 40 градусов. О том, что здесь перенесли заключенные, невозможно без содрогания слушать, читать, вспоминать.

ОЛП-2 в Сорде стал для супругов Малышевых последней точкой совместно пройденного земного пути. Их принимали за однофамильцев-земляков, и потому они были неразлучны – в разных бараках, но все-таки в одном лагпункте. Мария скончалась 13 апреля 1942 года. Ей достался один из последних гробов – всех последующих покойников уже просто бросали в яму. Борису сообщили вечером накануне, что ей стало хуже. Утром он пришел увидеться – и узнал, что она умерла. Когда он ее увидел, стало страшно – настолько изменилось родное лицо. Хронический понос и цинготная водянка – причины ее смерти – типичные лагерные диагнозы. Он сам закрыл ей глаза, прочитал все молитвы, какие сумел припомнить, и взял на память о жене ее подушечку-думочку, на которой потом и сам встретил свой смертный час.

Когда их дочь Ольга получила папино письмо, то от восторга скакала с бумажным треугольником. А потом ударили в сердце простые и страшные слова: «Наша дорогая незабвенная мамочка скончалась»…

В тяжелом лагерном сне Борису явилась никогда прежде не виданная им икона Богородицы – как знамение

В августе 1943 года Борис был уже в стационаре для лагерных доходяг. Ощущая приближение смерти, Борис увидел во сне никогда прежде не виданную им икону Богородицы. Среди страшной яви лагерных будней этот сон был ему таким же дуновением тепла, как детский почерк на письмах из дома.

Видно, горячо молились о папе дети Модест и Ольга и вместе с ними монахиня Марина (Изотова) и игумен Никон (Воробьев). Дети читали акафисты святителю Николаю, а монахиня Марина просила о помощи Матерь Божию перед особенно почитаемой ею Толгской чудотворной иконой. Господь услышал их: Бориса освободили. В октябре 1943 года он пишет с дороги: «Я так ослабел, что еле передвигаю ноги. Вещи мои все украли, так как я беспомощный старик, меня в вагон сажают двое. Хожу медленно и часто падаю. У меня левая нога совсем не действует, остались кожа и кости. Только Бог меня и спасает».

Вятлаг превратил его в немощного старика, в котором никто не мог признать сорокалетнего мужчину. Впереди неизвестность. Рассказы о повторных арестах и добавке срока ему приходилось слышать неоднократно. И чем его будут откармливать голодные дети? Разве что умереть у них на руках… Его спасла сестра покойной жены Валентина, которая до этого дважды возила ему передачи в лагерь, а после освобождения по просьбе монахини Марины согласилась принять его в свой дом. Две сестры выросли сиротами в разных приютах, и были очень разными: Мария стала верующей, а Валентина атеисткой. Но в решающий момент она поступила по-христиански: будучи коммунисткой, она приняла в свой дом «врага народа».

Валентина с мужем жили под Ярославлем, недалеко от закрытого Толгского монастыря. Вскоре после появления Бориса бдительные товарищи с оружием явились в их дом: непрописанному лагернику не место в жилище двух коммунистов – работников оборонного завода. Валентина побежала к своему заводскому парторгу. Тот посоветовал обратиться к одному из четырех начальников паспортных столов в Ярославле, который единственный из всех может хотя бы выслушать такую просьбу. Валентине и еле передвигавшему ноги Борису удалось добраться до Ярославля, попасть на прием и упросить начальника прописать Бориса на месяц. Чудо человеческой милости повторилось еще трижды.

Когда Борис смог выходить из дома сам, он пошел в ближайший храм и увидел там тот самый памятный образ Богородицы, явившийся ему во сне в Вятлаге: его встретила чудотворная Толгская икона Божией Матери, унесенная верующими при закрытии монастыря…

Диакон Борис Малышев в Лениградской Семинарии. 1946 г.

В мае 1949 года в доме на Урицкого, 67 скончался диакон Борис Алексеевич Малышев. Приходившие в дом Малышевых письма игумена Никона к монахине Марине вполне освещают спектр духовных и житейских проблем, которые пришлось нести им обоим до конца дней, сохраняя попечение о судьбах Модеста и Ольги. Эти письма и переплетающиеся с духовными наставлениями практические советы читаются совершенно иначе, когда знаешь, куда и кому они адресованы. Уже служа в далеких от Волочка краях, отец Никон укреплял ставшую его духовной дочерью монахиню Марину, напоминая ей, что эти дети – ее послушание, данное Небесной Игуменией.

О. Модест в старости. Фото в алтаре

Дети Малышевых пошли по стопам отца: сын Модест стал священником, дочь Ольга – женой священника. Митрофорный протоиерей Модест Малышев, настоятель Князь-Владимирского храма в поселке Лисий Нос под Санкт-Петербургом, был замечательным духовником, оказавшим влияние на множество человеческих судеб. Сполна испытав человеческое горе, он мог в скорбях и страданиях утешить других. Он исполнил завет своего отца быть проводником Божественного слова, борцом за любовь и веру, отдал все таланты и знания на служение Богу.

Игумен Никон (Воробьев) сказал, словно обращаясь к людям наших дней: «Наше поколение буквально было навозом для будущих родов. Потомки наши не смогут никогда понять, что пережито было нами. Достойное по делам нашим восприняли. Что-то вы воспримете? А едва ли вы лучше нас. Да избавит вас Господь от нашей участи!» Жертва эта не напрасна, кровью тысяч мучеников очищалась страна от грехов. Их молитвами мы живы и поныне.

Услышат ли городские власти голос Церкви в защиту этого пространства памяти, или дом-храм пойдет под снос?..

Отрадно, что эстафету памяти принимает новое поколение христиан. Вышневолоцкий краевед, сын священника Денис Ивлев выступил с инициативой создания в доме Малышевых музея вышневолоцких исповедников веры. Он утверждает, что только канонизированных новомучеников, связанных исторически с этой землей, насчитывается 22 человека и нет сомнения, что этот собор новомучеников будет пополняться новыми именами в ходе исследований. Каждый из них заслуживает места, где был бы собран материал о нем, чтобы можно было прикоснуться к его памяти, к памяти эпохи гонений на веру. Монахиня Феофилакта (Левенкова), игумения Казанского монастыря, поддержала это благое намерение, обратившись к городским властям с просьбой передать дом монастырю. Ведь одним из лучших мест памяти о страдании, пережитом в годы гонений верными чадами Церкви, является их молчаливый свидетель – дом Малышевых.

Услышат ли городские власти голос Церкви в защиту этого пространства памяти, или дом-храм пойдет под снос?..

​