Веселыми ногами

«Безмерное Твое благоутробие,
адовыми узами содержимии зряще,
к свету идяху, Христе, веселыми ногами,
Пасху хваляще вечную…»
Св. Иоанн Дамаскин,
пасхальный тропарь 5-й песни канона

Вот мы и собрались в путь. В последнее утро нас оказалось 12 человек: девять взрослых и трое детей, в возрасте от 10 до 43 лет (шесть лиц женского пола). Восемь взрослых закончили в разные годы различные факультеты Харьковского института радиоэлектроники, а один – радиофизический факультет ХГУ им. А. М. Горького. Представляли мы «делегатов» от пяти семей.

Убеждён, что для любого из нас этот духовный акт не был случайным. И каждый из троих детей, побывавших с нами в Оптиной и Дивееве, усвоил всей душой, быть может, безотчётно, сердцем (а ведь именно это и есть подлинное знание) значимость произошедшего с ним в эту быстротечную, но бесконечно огромную Светлую седмицу третьего года третьего тысячелетия от Рождества Христова.

25 апреля 2003 г. от Р.Х. Страстная пятница.

Вот и указатель «Козельск». Сердце ёкнуло. Быстро вспомнилось из русской истории, что некогда жители этого города были все до единого уничтожены татарами – в отместку за стойкое и упорное сопротивление.

Деревянные одноэтажные домики. Уютно, провинциально. Это чувство, возникающее при приближении к святому месту, отмечено давно, и отмечено не нами. Оно описано в Исходе, Второй книге Моисеевой (3,5): Сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая.

И, миновав Козельск, подъехав к мосту через приток Оки Жиздру, рифмующуюся с жизнью, мы молча вышли из автомобиля. Слева, на горизонте, над лесом, под меняющимися серо-чёрными облаками, были видны монастырские купола, освещённые пробившимся солнцем.

Несомненно, мы пребывали в некоторой растерянности от близости святыни. Сто метров – до ограды монастыря, над которой плыли в меняющейся облачности (когда небо не «тупое», белесо-голубое, а облачное, это всегда – красиво и «содержательно») купола и деревья Оптиной. Тучи разной насыщенности, от белых к чёрным, проносились весьма быстро, что отсылало к мыслям о беге времени, о связанности времён, о единстве всего со всем. Простояв в таком состоянии созерцания неба даже одну минуту, можно увериться, что пролетели эпохи.

Собственно, посёлок, называемый Оптино (по имени древнего разбойника Опты (из татар?), изрядно нагрешившего и под занавес жизни, видимо, умученного нравственными терзаньями – прямо по тексту песни про Кудеяра-атамана, в коем «совесть Господь пробудил» – и устроившего монашескую обитель, приняв постриг с именем Макарий), очень невелик – как бы не два-три десятка домов по обе стороны монастыря, вдоль реки.

Оптина пустынь

Посему выбирать нам ночлег было просто: одновременно несколько мужчин обежали домики и «бараки». Интересно, что таковое наименование этих жилищ идёт от середины ХІХ в., когда в одном из них останавливался ещё граф Л. Толстой, совершивший однажды пешее паломничество из Ясной Поляны. С тех пор бараки улучшили свою участь тем лишь, что теперь обложены кирпичом.

Непросто и не сразу преодолеешь сотни километров до Свято-Введенской Оптиной Пустыни, однако последние метры, быть может, еще более трудны.

Намоленное, некогда потаённое, и нынче не утратившее внутреннего созерцательного приглашения место, прославленное благочестивой, высокодуховной жизнью целого Собора преподобных отцев и старцев Оптинских, волнует и возвышает каждого, кому не пуст сей звук: святое старчество, дарующее слабому помощь в приближении ко свету Христову, даже если ты открывал для себя Оптину через труды и судьбы русских писателей и философов: Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Л. Толстого, К. Леонтьева.

Велика на Руси слава Оптиной Пустыни, о которой просияли слова: «Трудно с уверенностью сказать, было ли в России когда-либо за всю её историю место, где в такой степени общество людей приблизилось к идеалу христианских отношений».

Предвосхищение подлинной, открытой, по-детски непосредственной радости в монастыре излучалось буквально всем. Первое, что я увидел, когда вошёл на территорию Пустыни, – как монах лет 35 угостил конфетой девушку, пришедшую с подругой из Козельска освятить продукты, и, радостный, не пошёл, а почти полетел стремительной, подпрыгивающей походкой. Пасха Христова близко!

Киреевские

Справа от входа, за низкой оградкой, видны три относительно свежих креста, на которых зацеплены белые записочки. Это – могилы новомучеников Оптинских, которых теперь почитают по всей Православной Руси. Многим памятна страшная история, когда во время Пасхального Богослужения 18 апреля 1993 года к инокам, звонившим в колокола (звонница тогда была сооружена на земле, под красивым деревянным навесом), подбежал неизвестный с остро заточенным огромным ножом-секачом и нанёс смертельные ранения.

«Дай Бог сему человеку покаяния… Конечно, убиенные Оптинские отцы молятся за него, за убивающего. Но как примет его Господь и как сложится его судьба?» – вопрошает иеромонах Тихон, который следствием был допущен к убийце, выгравировавшем на орудии своем знак зверя.

Как найти в себе силы к человеческому всепрощению? Не оттого ль нам порой легче бывает любить животных, птиц, растения, всякую тварь, – что человека, в коего единственного Господь вдунул Святой Дух, по-настоящему полюбить мы не в силах, поскольку утратили такой дар?

К могилам новомучеников, павших от злодейской руки, молодых мужчин – иеромонаха Василия (Рослякова), инока Ферапонта (Пушкарева), инока Трофима (Татарникова) – всегда приходят люди.

«Вот как Господь почтил Оптину… Теперь у нас есть мученики. На Пасху!..» – произнёс иеромонах Михаил, начальник Иоанно-Предтеченского Скита Оптиной Пустыни, получив трагическую весть в течение получаса после того, как злодеяние было совершено. Воистину, святость обители не исказилась за десятилетия осквернения, коль Господь принял такую троичную жертву. Теперь же – и приумножилась.

Мы прибыли в Пустынь в год десятилетия кончины новомучеников.

Довелось увидать, как к серединному кресту, с именем инока Ферапонта, лицом прислонилась пожилая женщина в чёрном платке, по-видимому, мать. Первым моим порывом было желание подойти к ней и обнять. Но что-то во мне помешало это сделать. Как часто некая внутренняя препона мешает нам выказывать нежность и сострадание.

А в то трагическое утро о. Василия, ещё живого, занесли во Введенский храм и, истекавшего кровью, положили у раки с мощами преп. Амвросия, где чуть поодаль – рака с мощами преп. Нектария.

…Трудно поверить, что ты стоишь в сем храме, главном соборе святой Оптинской обители, у места, где лежало тело о. Василия, рядом же с мощами преп. Амвросия, и ловишь себя на мысли: ты здесь, в этой неслучайной точке пространства-времени, где всё для тебя свершается сию минуту, и сердце твоё должно быть отверсто; виждь и внемли, се и есть рука Господа, приведшая тебя сюда – к поклону.

Только здесь, у священных рак, во всей полноте, прямо физически даже – становятся ясными пушкинские слова «любовь к отеческим гробам». Как это вообще было непонятно, как вообще возможно понять светскому сознанию: любовь к гробам? Когда всё, что связывалось со словом «смерть», с детства пугало. А теперь мы выясняем, что есть нечто более великое – за смертью. Ибо смерть – частична, промежуточна, а жизнь – вечна. «Смерть, где твое жало?»

Вот и понятен становится чернец, ночующий «во гробе своем», дабы ещё при жизни соединить себя со смертью.

А как народ наш любовно молвит только с уменьшительно-ласкательным суффиксом: «могилка»!

Каково сказал богатырь Святогор Илье Муромцу! «Ты покрой-ка крышечку дубовую, // Полежу в гробу я, полюбуюся…». От этого «полюбуюся» – охнешь и посмотришь на жизнь-смерть иными, обновлёнными глазами. И преодолён теперь Сенека, сказавший: «Чтобы не бояться смерти, ежедневно думай о ней». Теперь с тобой – «смертию смерть поправый».

Мы уяснили, что на Пасху не умирают просто так, что смерть на Пасху – признак особой чести и милости Господней. И всё-таки, многие ли из нас готовы принять такую смерть? Многие ли вообще готовы к смерти? А ведь следует жить так, словно предстоишь пред ней.

Наши женщины и дети понесли сумки с куличами, испечёнными ещё в Харькове, с крашеными яичками – святить в храм Владимирской иконы Божией матери.

Скит

А я, послушав не прекращавшееся в Введенском храме (безотчётно тянуло и тянуло именно туда) чтение Канона Великой Субботы, с трепетом отправился по тропке через бор – в знаменитый Скит. Те самые 400 шагов – к месту, где и обитали отцы оптинские.

Идя по древней тропинке, коей уже почти 200 лет, я не мог не помыслить, что вот так, по сей тропе, почти весь XIX век ходили старцы на службу в монастырь, за исключением тех, кто был немощен, как, скажем, преп. Амвросий, коему три десятка лет привелось вылежать в хвори. По тропе ходили от гостинички и Гоголь, и Достоевский, и Толстой.

Сюда одному иеромонаху пришло такое послание: «19 июня 1850. Село Долбино. Ради самого Христа, молитесь обо мне, отец Филарет. …Ради Христа, обо мне молитесь. Покажите эту записочку мою отцу игумену и умоляйте его вознести свои мольбы обо мне грешном, чтобы удостоил Бог меня недостойного поведать славу имени его, не посмотря на то, что я всех грешнейший и недостойнейший. Он силён, милосердый, сделать всё и меня, чёрного, как уголь, убелить и возвести до той чистоты, до которой должен достигнуть писатель, дерзающий говорить о святом и прекрасном. Ради самого Христа, молитесь. Мне нужно ежеминутно, говорю вам, быть мыслями выше житейского дрязгу и на всяком месте своего странствия быть в Оптинской пустыне. Бог да воздаст вам всем сторицею за ваше доброе дело. Ваш всею душою Николай Гоголь».

По этой тропе со всей Руси прибывали люди на поклон, за важным духовным советом, вне зависимости от сана, социального положения.

Старцы играли колоссальную роль в духовном врачевании нации

Старцы играли колоссальную роль в духовном врачевании нации.

Отчего и куда все ушло, начиная с середины века, нарывом образовавшись к началу ХХ столетия и – обрывом – в 1917-м году? Какое наваждение нас постигло? Как мог великий православный народ, выросший в таких духовных традициях, столь жутко пуститься во все тяжкие, что позволил уничтожить не только Царскую Семью, но и десятки (сотни!) тысяч священников, монашествующей братии. А изничтожение храмов?..

В одном из посланий 1917 г. Патриарх Тихон заметил: «Грех – вот причина болезни… Грех растлил русскую землю».

Келья преподобного Макария

…В проёме вековечных сосен я увидел колокольню Скита, слева и справа к коей прилеплялись два отноэтажных беленьких опрятных домика с симпатично выкрашенными в голубой цвет окошками, дверьми и крылечками. И еще не знал, что слева вижу келию преп. Макария, а справа – келию преп. Амвросия, что именно к этим крылечкам стекалась Русь для уврачеваний.

Ну, не потрясает ли крестьянская простота: отмахать тысячи миль на поклон к старцу и тихо, затаенно стоять среди дерев, робея? Отец Амвросий, вышедший в редкую минуту, когда болезнь ненадолго отступила, спросил мужичков: чего пришли-то? И получил ответ: «Мы прослышали, что у тебя ножки болят, и принесли тебе лапоточки мяконькие».

Не знаю, как у кого, а у меня от этих слов душа переворачивается. Каковы нежность, пиетет, полное отсутствие эгоизма!

Отцы Оптинские много размышляли о гордыне и несмирении и оставили нам прямые указания. Они видели в них корень своеволия человеческого, неизбежно приводящего к страданию, если не преждевременной смерти. Преп. Макарий сказал так: «Святые отцы... при всей их святости считали себя хуже всех и под всею тварию, и нас учат сему; и явственно показали, что где только учинилось падение, тамо предварила гордость...».

Преп. Лев прямо ссылается на слова Христа: «...Когда не имеете спокойствия, знайте, что не имеете в себе смирения. Это Господь явил следующими словами, кои вместе с тем показывают, где искать спокойствия. Он сказал: Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим (Мф. 11, 29)».

Преп. Амвросий дал три градации: «Ведати подобает, яко три суть совершенного смирения степени. Первая степень – покорятися старейшине, не превозноситися же над равными. Вторая степень – покорятися равным, не превозноситися над меньшими. Третья степень – покорятися и меньшим, и вменяти себя в ничтоже быти, яко единому от скотов, недостойну сопребывания человеческого».

Справа, на полянке у входа в Скит стоит колодец преп. Амвросия, вырытый самим старцем. Жаль, сегодня нет возможности пользоваться источником для питья: вода сильно загрязнилась. Прямо как жизнь наша.

Келья преподобного Амвросия

Уже было около семи часов, и, к моей печали, железные кованые воротца в Скит были заперты. И если в монастыре висела табличка «После вечерней службы вход в Пустынь не благословляется», то здесь я никаких запретительных сообщений снаружи не увидел, а потому своевольно проскользнул в калиточку, куда прошли два паренька. И там – замер в оцепенении: сравнительно небольшой участок Пустыни, огороженный со всех сторон оградой чуть выше человеческого роста, с храмом Иоанна Предтечи посередине, с двумя-тремя красивыми поленницами и десятком разбросанных по территории домиков-келий (где же чья?), безмолвно погружался в золотистые сумерки. И – ни одной души!

Зато дозволялось длить мгновение, которое, без всякого сомнения, было благодатным. Мне отчего-то кажется, что самое главное с человеком всегда происходит именно в эти часы суток: в золотистые сумерки. Я бы их называл золотистыми даже не за свет-цвет, а за состояние неизреченной, целомудренной и значительной грусти, когда душа твоя словно открывается себе, миру, Господу…

Отец Нектарий сказал, что через годы испытаний Россия воспрянет и будет материально небогата, но духом богата, и в Оптиной будет еще семь светильников, семь столпов…

Воротясь в барак, я застал всех весёлыми и просветлёнными. Оказывается, наши освятили домашних небольших куличей в запас, домой, чтоб досталось всем. Теперь коробочка с освящёнными куличами, присыпанными разноцветными зёрнышками, украшала подоконник.

27 апреля. Воскресение.

Пасха

Впервые – из-за обилия паломничествующих – Пасхальная служба проходит сразу в двух храмах. Прежние годы её служили только в большем храме.

…Крестным ходом мы все, с горящими свечами, выходим из Введенского храма. Нам открывается второй крестный ход, живая человеческая река, обтекающая Казанский собор. И тут радость – от встречи двух рек. Наша – обминает и обнимает Введенский, чтоб замереть у своего крыльца, чтоб кричать почти синхронно с той, «Казанской» рекой, этаким единым потоком, объединившим всю площадь пред башней с ангелом: «Воистину Воскресе!» Так гулко эхо наших слитных голосов отражается от монастырских стен и уходит в звёздное небо – чтоб там, должно быть, сомкнуться в единый звук с голосами всего Православного мира.

Казанский храм

Счастливые, по-детски просветлённые лица священнослужителей, свершающих чин, многократно проходящих с кадилами сквозь счастливую, готовую по-детски же безсчётно откликаться паству: «Воистину Воскресе!»

Ты ликуешь снизошедшим на тебя ликованием. Радуйся этой детской благодати, тому, что ты еще не утратил способности радоваться, преисполняться горнего света, неземной нежности. Значит, ты ещё не безнадёжен, и греховность твоя одолима. Значит, борись с нею – спасения ради. Христос Воскресе!

На амвон выносят огромное блюдо с крашенками. Подумать только: что может вызвать в человеке еще большую радость, чем пасхальное яйцо? Какое оно, однако, удивительное! Тут есть немалый повод для созерцания и размышления – яйцо!

Но священнодействующие не предаются в сию минуту размышлениям. Христос Воскресе! И – весело, улыбаясь, они бросают яйца в толпу сорадующихся: кому Бог пошлет!

Оживление, улыбки, поднятые руки, пытающиеся уловить ниспосланный подарок. Вот, наконец, яйцо полетело и в нашу сторону! Мы взметнули правые руки, быстро переложив свечи в левые. Угодив в лысый лоб высокого мужчины, стоявшего немного впереди нас, яйцо разлетелось мелкими радостными брызгами, обдав окружающих кусочками белка и красной скорлупы. Счастливо осененный поворачивал ко всем изумлённое лицо, словно демонстрируя метку от попадания. И тут моя кума Инна показала мне на ладони чистенький и кругленький желток – целый, весёлый шарик!

Христос Воскресе!

Утром я направился умываться к Жиздре.

Между монастырем и рекой, напротив и «вокруг» входа в башню с ангелом (через которую в прежние времена входили в Пустынь прихожане, там же раньше оставляли свои визитки именитые состоятельные паломники) серели кривые яблоневые стволы, еще без намёка на почки – примерно в том месте, где на дореволюционных снимках мы привыкли видеть Оптинскую переправу. Отчего-то я вспомнил Гефсиманский сад.

Походив по саду, уселся я с молитвословом спиной к реке и лицом к Пустыни, к солнцу. Это были редкие и, конечно же, необычные, незабываемые полтора часа молитвенного чтения.

Как, однако, трудно молиться! Как трудно приблизиться к молитве, войти в неё! Мешает «внутренняя суетность», мысли и мыслишки, порой мелочные, о том-сём.

«Сила молитвы – не в многословии, а в силе молитвенного вздоха», – сказано преп. Нектарием Оптинским.

Преп. Варсонофий Оптинский советовал иноку: «Произносите всегда Иисусову молитву, и всё предоставьте воле Божией».

Я снова отправился в Скит.

С удивлением, как некий перст судьбы, обнаружил его открытым. И с трепетом ступил на его территорию. Глаза разбегались, мне отчего-то важно было уяснить – где же чья келия. За храмом Иоанна Предтечи обнаружился не беленький, а бежевого цвета, с зелёными наличниками, домик – музей Пустыни. Сотрудник музея Татьяна Афанасьевна Беликова, 36 лет проработавшая школьным учителем начальных классов и истории, живущая ныне в Оптиной, любезно согласилась провести экскурсию для нашей группы. И я побежал за своими, оказавшимися к тому моменту частично рассеянными по окрестностям.

Оптина Пустынь была неразрывно связана с русской культурой ХІХ – начала XX вв

Оптина Пустынь была неразрывно связана с русской культурой ХІХ – начала XX вв. Огромное количество богомольцев разного возраста, звания и образования стремилось именно в Оптину. А между тем перед октябрьским переворотом 1917-м г. в Российской империи было более 1000 монастырей, около 100 тысяч храмов. Но именно сюда, в Оптину Пустынь, к старцам, приезжали многие представители русской культуры: братья Киреевские, Н. В. Гоголь, В. А. Жуковский, Ф. И. Тютчев, И. С. Тургенев, П. А. Вяземский, Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьев, С. М. Соловьев, К. Н. Леонтьев (в монашестве Климент), С. А. Нилус, Е. А. Нилус, С. А. Есенин, В. В. Розанов, И. М. Концевич, Е. Ю. Концевич (в монашестве Нектария). Посещали обитель П. И. Чайковский и его брат М. И. Чайковский, Н. Г. Рубинштейн, Гончаровы (почти все родственники А.С. Пушкина по жене), граф Л. Н. Толстой, граф А. П. Толстой (человек святой жизни, который непрестанно молился и даже носил вериги), Великий князь Константин Константинович Романов (президент Императорской Академии Наук, религиозный философ, драматург, поэт), его дети – Великие князья Олег (поэт), Игорь, Иоанн, Константин (замученные большевиками в Алапаевске), Великая княгиня Татиана (в монашестве Тамара), прмц. Великая княгиня Елизавета и многие другие. Большинство из вышеназванных лиц не просто посещали монастырь, а были духовными чадами Оптинских старцев.

Оптина пустынь

Рассуждение ставится святыми отцами превыше всех других дарований, что особенно видно из жизнеописания преп. Антония Великого. «Не всякий, кто стар летами, уже способен к руководству, но кто вошел в безстрастие и принял дар рассуждения», – говорит преп. Петр Дамаскин. Старчество как особый духовный союз, по определению преп. Амвросия Оптинского, состоит в искреннем духовном отношении и послушании духовных детей своему духовному отцу или старцу. Это духовное отношение состоит не только в исповеди перед Святым Причащением, но преимущественно в частом, даже ежедневном, исповедании иноком старцу не только поступков, размышлений и всех малейших страстных движений мысли и сердца, но и в испрашивании совета и благословения на любые действия, соединенные с искренней, твердой решимостью осуществить все то, что укажет старец.

Старцы – христианские пророки-утешители

Послушание старцу, отсечение своей воли – это не стеснение свободы, а стеснение произвола падшего человеческого разума, не понимающего всеблагой, всесовершенной воли Божией. Нравственная христианская свобода заключается не в своеволии, а в самоограничении. Имея особый дар сострадательной, жертвенной любви, старцы чужие горести и падения воспринимают как свои собственные. Они – христианские пророки-утешители. Отношения между учеником и старцем основаны на полном доверии ученика к своему учителю и ответственности старца за судьбу вручаемой ему души».

Итак, старцы – это не старые люди (к примеру, о. Амвросий стал старцем в 36 лет!), а мудрые люди, которые, в простоте говоря, исцеляли, наставляли, учили, как поступать. Старчество – это и честь, оказанная братией, и подвиг, связанный с необходимостью самоотдачи, служения многим.

Духовная грамотность отцев Оптинских зиждилась и на книжности. Оптинские старцы были книжниками не только в аспекте читательском (в их келиях книг бывало в избытке); они были и православными писателями, о чем свидетельствуют их потрясающая переписка с духовной паствой, изданная сегодня большими томами.

Скитский храм

В Скиту имелась библиотека из 33 с половиной тысяч «единиц хранения». Мало того, книги были на разных языках. Над их переводами изрядно и потрудился Петр Киреевский, владевший шестью языками. Это как раз пример нужного, ненапрасного знания, использованного для умножения света, такой мирской путь к святости.

Супруги Киреевские, Иван и Наталия Петровна, в юности бывшая духовной дочерью преп. Серафима Саровского, стали помощниками старца Макария в книгоиздательских трудах.

Справедливо считается, что философские сочинения И. Киреевского под влиянием на него личности преп. Макария стали исканием выхода из духовного кризиса, к которому привел европейскую цивилизацию «самодвижущийся нож разума, не признающий ничего, кроме себя и личного опыта».

В гоголевском уголке Скитского музея находим запись Николая Васильевича: «Ради самого Господа Иисуса Христа молитесь обо мне, иначе моё грешное тело не сдвинется с места». Только в Оптиной, где он общался с о. Макарием, Гоголь получил вдохновение для работы и пожертвовал 25 рублей серебром (большие деньги по тем временам!) на восстановление Оптинской обители. Гоголь активно участвовал в повороте русской светской литературы на христианский путь, что стало залогом величия русской литературы ХІХ в. и, как водится, поводом гонений на великого русского писателя.

Именно благодаря Оптиной у нас есть и «Размышление о Божественной литургии», и иные поздние сочинения Гоголя. К слову, преп. Амвросий сделал некоторый письменный комментарий к этому гоголевскому сочинению, указав на его недостаточность. И здесь мы тоже имеем свидетельство книжных традиций обители: написание такового комментария есть профессиональная критика религиозно-литературного свойства, дело писательства.

И не благодаря ли изначальному духовному посылу Оптиной Николай Васильевич однажды счел необходимым уничтожить второй том «Мертвых душ»? Ибо «свиные рылы», коих было и остается на Руси немало, есть искажение образа Божия, явленного в человеке, а умножать дурную бесконечность, даже вскрывая пороки, Гоголю уже было не в радость.

Преподобный же Иосиф Оптинский наставлял так: «Если видишь погрешность ближнего, которую ты бы хотел исправить, если она нарушает твой душевный покой и раздражает тебя, то и ты погрешаешь и, следовательно, не исправишь погрешности погрешностью – она исправляется кротостью».

Невероятно трудная задача задач: снять в себе непрерывное осуждение, судилищный комментарий событий и персон.

Достоевский впервые приехал в Оптину в период великой личной скорби по утрате трёхлетнего сына Алеши. Он был безутешен, часто плакал. Только о. Амвросий смог успокоить писателя, сказав ему: «Ну что ты так плачешь! Сейчас твой Алеша – у престола Господнего, а когда ты рыдаешь, он Господу дерзит».

Духовное величие преп. Амвросия оказало огромное влияние на Достоевского, который значительное место в своём романе отвел образу старца Зосимы, духовного наставника Алексея Карамазова, младшего из братьев Карамазовых. И это есть ещё одно, пусть опосредованное, свидетельство «книжности» самого почитаемого Оптинского старца, воздействовавшего на русское общество даже своей литературной «эманацией».

В 1874-м г. в Оптину Пустынь приехал философ и публицист К. Н. Леонтьев. Он познакомился со старцем Амвросием и с тех пор часто бывал в Оптиной. В 1887-м г. К. Н. Леонтьев снял при монастыре двухэтажный дом. Незадолго до смерти он принял монашеский постриг с именем Климент и по благословению своего духовного отца Амвросия переехал в Троице-Сергиеву лавру.

Основанное на началах, осуществленных преп. Паисием Величковским (1722 † 1794), «старцем древлевосточного типа», подвизавшимся в монастырях на Афоне и Молдовлахии, на территории теперешней Румынии, скончавшимся, как видим, за шесть лет до конца ХVIII в. – и имевшее приоритетом обращение ко внутренней стороне иноческой жизни, Оптинское старчество полностью утвердилось, как принято считать, к 1840-м годам.

До обретения их св. мощей все усопшие старцы, кроме преп. Никона и священномученика Исаакия, покоились в земле, на территории Скита.

Когда же обретены их святые мощи?

16 июля 1989 г. в Оптину перенесены святые мощи старца Нектария. 26 декабря 1994 г. вскрыта гробница и обретены святые мощи старцев Моисея и Антония, погребенных под спудом в Казанском храме. 14 февраля 1995 г. там же вскрыта гробница и обретены святые мощи старца Исаакия І. 10 июля 1998 г. обретены святые мощи препп. старцев Амвросия, Льва, Макария, Илариона, Анатолия (Зерцалова), Варсонофия, Анатолия (Потапова). 23 октября 1998 г. новообретенные святые мощи семи препп. старцев были перенесены в храмы обители.

Собор преподобных Оптинских старцев празднуется 24 октября (по нов. ст.).

6–9 июня 1988 г., в год 1000-летия Крещения Руси, Поместным Собором Русской Православной Церкви был прославлен преп. Амвросий. Память преподобного празднуется 23 октября; день обретения мощей – 16 октября.

26 июля 1996 г. в лике местночтимых святых Оптинских старцев были канонизированы прпп. Лев, Макарий, Моисей, Антоний, Иларион, Исаакий І, Анатолий (Зерцалов), Иосиф, Варсонофий, Анатолий (Потапов), Нектарий, Никон, Исаакий ІІ.

Попробую предложить, если позволительно так выразиться, «статистический» взгляд на Собор старцев, который может сообщить некую пищу уму. С момента рождения самого первого из старцев до момента кончины последнего прошло 170 лет. (Собственно изначальное старчество в живой Оптиной продлилось с 1821 по 1918 гг. – почти век, без трёх лет.)

Четверо старцев родились в XVIII в., десять – в XIX. Восьмеро скончались в XIX в., шестеро – в XX.

Четверо родились и умерли в одном веке – XIX.

Через насильственную смерть покинул сей мир один – Исаакий ІІ, расстрелянный в 1938-м г.

Более 80 лет прожили двое – Исаакий І (скончался на 85-м году жизни) и Моисей (на 81-м); более 70 лет прожили семеро – Амвросий (на 79-м), Нектарий (на 76-м), Лев и Иосиф (на 74-м), Исаакий ІІ (на 73-м, убит), Макарий (на 71-м), Антоний (на 71-м);

более 60 лет прожили четверо – Анатолий І (на 70-м), Иларион (на 69-м), Варсонофий и Анатолий ІІ (на 68-м); на 43-м году жизни (в 1931) скончался Никон исповедник.

Приняли постриг в возрасте до 20 лет – трое (последние в смертном списке – Нектарий, Никон и Исаакий ІІ), до 25 лет – двое, до 30 – шестеро, старше 30 – трое (один из них, Варсонофий, в 44 года).

Максимальное число старцев из Собора (восемь) одновременно пребывало в Оптиной Пустыни очень короткий период – с 1889 по 1891 год (год кончины преп. Амвросия). С 1985 по 1889 и с 1891 по 1894 год – по семь. Можно считать периодом пребывания семи старцев и с 1853 по 1862 гг., хотя в это время преп. Антоний труждался игуменом Малоярославецкого монастыря, то есть физически отсутствовал, впрочем, потом возвратившись. В любом случае его духовная связь с Оптиной, а значит, и присутствие в этот период – несомненны.

Духовное взаимоокормление и преемственность были непременными условиями старчества

Наименьшее число старцев – два – было лишь в период «начала славных дел», с 1821 по 1829 г., когда препп. Моисей и Антоний (Путиловы) занялись устроительством старчества в Пустыни. С 1829 по 1834 гг. троицу старцев дополнял о. Лев, а затем – присоединился о. Макарий. Все годы существования Оптиной, до 1918 г., прекращения деятельности обители большевистским произволом, в Пустыни осуществляли иноческий подвиг в течение длительных периодов по четыре, пять и шесть старцев. То есть духовное взаимоокормление, общение и преемственность были непременными условиями старчества.

При чтении житий старцев ещё в домонашеский и послушнический период каждого из них, обращаешь внимание на подробности поименования их духовных пастырей. Мозаика складывается в целое: их наставники также являют собой единую духовную совокупность – старцы и старицы, подвизавшиеся в славных русских обителях. Это тоже производит грандиозное впечатление.

И первый старец, Лев, и последний, Исаакий ІІ, так сказать, «альфа и омега» Оптиной, – выходцы из Орловской губернии. Всего же Орловщина дала нам четверых старцев, по два – Москва и Ярославская губерния, и по одному – Самара, Калужская, Тамбовская, Воронежская и Курская губернии России, а также Харьковская (ныне с. Городищи, родина преп. Иосифа, вместе со Старобельским районом находится на Луганщине).

Замечу, что вольно иль невольно мы в своём путешествии пересекли все эти области, за исключением Ярославской и Самары (и, стало быть, Луганщины). Области находятся южнее Москвы, и меня греет особо, иррационально, по-землячески, преисполняя необъяснимой гордостью, знание, что восемь старцев урождены в землях Черноземья и Слобожанщины, с коими автор этих строк связан и кровно, и духовно.

Образование и социальное происхождение старцев: дворянин – один (преп. Макарий); шестеро – либо из купеческих семей, либо вынуждены были заниматься в молодости финансово-торговой деятельностью, четверо – из бедных слоев; никакого образования не получили двое; высшее военное – один; духовное (семинария) – двое; один – из семьи дьякона, у одного – отец был монахом Оптиной.

Среди Собора старцев – два родных брата-ярославца, Моисей и Антоний (Путиловы). Это удивительно, однако не так уж редко будущие иноки приходили в обитель вместе с родными братьями.

Схиархимандрит Илий (Ноздрин)

В период после кончины (1833) преп. Серафима Саровского старцы фактически осуществляли великое духовное окормление всей России. Можно сказать, что старчество, возведённое в принцип обязательного духовного наставничества для монахов здешней обители, без коего невозможно было духовное совершенствование инока, распространилось и на светское общество, на личности, желавшие такового духовного окормления. А это были люди всех без исключения сословий – от крестьян до членов Царской Семьи.

Икона Оптинских старцев

Разумеется, нас интересовало, а что сегодня, в 2003-м г., делается для восстановления старчества. Есть ли у нынешней Оптинской братии духовный водитель?

Выяснилось: да, есть. По специальному приглашению Патриарха Московского и Всея Руси Алексия ІІ из русского Свято-Пантелеймоновского монастыря, с Афона, в Оптину прибыл о. Илий, ставший иеросхиигуменом Пустыни.

Томление духовной жаждой и известный эгоизм побуждали нас пытливо выспрашивать, а как же можно свидеться со старцем Илием.

Выяснилось, что сегодня после вечерней службы он будет одаривать.

Введенский храм

Преодолев робость, мы вошли. Нас никто не остановил, хотя в холле первого этажа было три монаха, один из которых, как я понял, некий чин греческого или грузинского вида, складывал красиво упакованные большие куличи в картонную коробку – подарки для службы охраны монастыря, руководитель которой стоял здесь же, с бейджиком на кармане пиджака: «Сергий, начальник охраны Оптиной Пустыни».

Поднявшись на второй этаж, мы увидели в узком коридоре возле одной из келий скопление женщин (до десяти человек), среди которых было несколько монашек. Из келии вышел молодой человек в светском одеянии (наверное, келейник) и сказал, что отец Илий принять никого не сможет, поскольку устал, ему нужно отдохнуть, ведь впереди – служба. Мы все робко молчали, и никто не сделал движения уходить. (Не так ли прихожане нетерпеливо роптали, не считаясь с тяжким нездоровьем преп. Амвросия?)

Парень вздохнул: «Ну, я сейчас узнаю!»

Через пять минут вышел снова и сказал: «Просьба – без обращений, недолго. Да?»

Все были распираемы радостным предвкушением.

Вышел старец Илий – невысокого росточка, худенький, в опрятной тёмно-синей рясе, с непокрытой головой, с длинными седыми волосами, собранными на затылке в хвостик, и большой седой бородой.

Женщины оживились, подались к нему. Кто – что-то бормоча, кто – протягивая подарочек, яичко. Лицо старца озарилось улыбкой, какой-то сдержанной, внутренней, смущённой. Взяв одну из монашек за руку, он сказал: «Куда ж нам тебя определить-то?» – и словно задумался, положив правую ладонь на подбородок.

И стал раздавать свои подарки пришедшим, включая и нас. Это были красивые молитвенные разноцветные книжки-буклеты «Акафист Нерукотворенному образу Господа нашего Иисуса Христа» из шестнадцати ненумерованных страниц, выпущенные в 2003-м г. (только-только) издательским домом Максима Светланова, что и было пропечатано на половинке обложки непростой конфигурации, раскрывавшейся, как складень, как алтарь. На второй странице обложки надпечатка гласила «Схиигумену Отцу Илию в знак глубокой любви и почтения».

Вручая буклетик, отец Илий каждому пожимал руку и внимательно смотрел в глаза. Взгляд его забыть невозможно: ты словно предстоишь (и теперь, записывая и прочитывая эти строки) чему-то всепонимающему, просвечивающему всю твою сущность, прощающему и любящему, и, в связи с этим, побуждающему к ответственности. Я стоял дальше всех, а потому мы со старцем пробирались друг к другу дольше всего.

Я взял его руку и словно не хотел (не мог?) отпустить. В этот момент кто-то из наших сказал: «Батюшка, мы едем в Дивеево. Благословите».

«Помолитесь, помолитесь!» – кивнул отец Илий.

Кто-то из нас понял его слова как пожелание помолиться, отправляясь в дорогу. А кто-то решил, что речь идет о напутствии помолиться именно в Дивееве, у раки преп. Серафима Саровского, и на Богородичной Канавке. В любом случае мы не порушили благословения.

Во дворе, на выходе, нам дали еще и по памятному фотопортрету о. Илия, снятого на фоне большого образа Спаса Нерукотворенного. «Схиигумен Илий (Ноздрин) – духовник Оптиной Пустыни».

Мы успели на вечернюю (а было ещё солнечно) службу в Казанском соборе, которую правил настоятель обители о. Вениамин. Опоздав к началу, мы с трудом – из-за обилия народа – вошли, и продвигались, только когда кто-нибудь покидал храм.

«Христос Воскресе!» – этот клич сопровождал нас затем всю неделю дальнейшего путешествия, во всех храмах России.

«Воистину Воскресе!» – высоко откликались местные и паломнические дети, собравшиеся группой у выхода из храма, отчего помававшие кадилами просто по-детски расцветали, ожидая этого звонкого выкрика и каждый раз словно застигаемые им врасплох.

По окончании службы нам открылось, что службу эту (на скамьях) отстояли и отец Илий, и многие старшие монашествующие.

Почти все наши тоже вышли на площадь монастыря, вроде и не желая никуда уходить. И тут оказалось, что с амвона отец Илий раздает из большой коробки каждому подходившему по горсти конфет, а потом и крашенки. Людей было не очень много, человек до тридцати, включая всех нас.

Станислав Минаков

Преимущественно это были инокини, как я догадываюсь, из Шамордина. Каждый раз, наделяя подходившего, старец озарялся радостью, видя, какое счастье (не меньше) он доставляет окружавшим. Помогали ему справляться с коробами низкорослый очкастенький служка и… москвич Андрей, сказавший, в частности: «Батюшка, вот паломники из Харькова!»

И нас всех наделили всем.

Получая конфетки от старца, я как бы обнял его руку своими ладонями, поцеловал её и снова, как давеча, задержал – теплую и сухую, с бледными пальцами. Такая «хорошая», уютная рука. Я длил эти мгновения, а он – как будто весело глядел на меня.

Мы покинули храм только с уходом старца.

Каждый нес дары как святыню. Никто и не собирался сразу употребить их по назначению: довезти бы домой, родным.

Еще было светло, и я успел побродить вокруг Иоанно-Предтеченского Скита.

А дары от отца Илия в этот день ещё не закончились. Когда мы уже собирались ко сну, к нам в комнату зашёл наш гостеприимный хозяин и вручил мне деревянный складень в пол-ладони, створки коего соединялись двумя кожаными ремешками. Спас Нерукотворенный и Владимирская Богоматерь. Та самая, знаменитая, возлюбленная мной с отрочества – образ, который неизменно сопровождает меня в жизни. Даритель сказал: «Складень мне подарил отец Илий, и я хочу, чтоб он остался у вас. Это – всей вашей группе».

28 мая. Понедельник по Пасхе.

Пасмурное и моросливое утро. В молчании тронулись мы из Оптиной. Но и тогда, и впоследствии упрочилось понимание – живое и горячее – личного бытия вместе с Пасхой, вместе с Воскресением, в котором и есть спасение – личное и общее. Ощущение – как после рыданий: тих и смирен, чист и благ.

Какая весёлая, солнечная, даже ликующая фраза: «Помянух Бога и возвеселихся»!

Но что же означает сие странное «помянух»? То есть мы не всегда думаем о Боге, не живем в Нем, с Ним в душе. Нам, погружённым в быт и суетность, необходимо вспоминать. И вспоминания эти тем трудней, чем «малодушней» мы погружены в «заботы суетного света».

Мы покидали благодатную Оптину, разлучались с ней, но не испытывали никакой горечи расставания. Вся радость, каковая нашим грешным душам могла быть свойственна, оставалась с нами. Быть может, здесь есть разница: когда разлучаешься с земным человеком, ты плачешь от невозможности дальнейшего обладания, что ли, от лишения доступа к его жизни-телу-душе. Скорее всего, это – земное, ревностное и эгоистичное чувство. Отсюда и горечь.

Но с Господом разлучиться невозможно, если он пригласил тебя сорадоваться. Посему – куда ни езжай, как ни отдаляйся, скажем, от – теперь родимой и осязательно – Оптиной, радость эта остается с тобою!

Храни, храни её в себе, не убивай безобразным поведением своим. Дли до последнего вздоха.

Возвеселихся!

Харьков,

5 мая – 22 июня 2003 г. от Р.Х.