Они – наши!

Глядя на современную Чечню, сложно поверить, что когда-то здесь жило много русскоязычных. Русские, армяне, евреи проживали и в городе Грозном, и в пригородах. До сих пор некоторые станицы тут называют русскими – хотя русских там остались единицы.

В Грозный

Зоя Антоновна у себя во дворе

Полицейский на посту при выезде из Ставропольского края проверяет мои документы. Мой ответ вызывает у него сильное удивление.

– Русских стариков повидать? А разве они там остались?

– Остались, – говорю я вслух, а про себя добавляю: – Пока остались.

Большинство русских покинули Чечню в ходе боевых действий. Бросали квартиры и дома и бежали от смерти к родственникам. Многие осели в Ставрополье, в дагестанском Кизляре, в Москве и даже за границей. А кому-то бежать было некуда.

Эти люди живут в Грозном до сих пор. Кто-то нашел свое место в новой Чечне – мононациональной мусульманской республике, где опасно быть не таким, как все. Кто-то остался за бортом и доживает свою жизнь в бедности и одиночестве. Уезжать они не хотят и не будут, ведь Чечня для них – родная земля.

Юля и Наташа приезжают в Грозный раз в два месяца. 95 человек ждут их с нетерпением: им очень нужна помощь в покупке еды и лекарств. Девушки привозят каждому мешок с продуктами: там колбаса, бананы, консервы, сахар, крупы, макароны, сгущенка, чай и сладости. Продуктовая помощь развозится адресно, ведь многие подопечные редко выходят из дома и не могут сами носить тяжелые пакеты с едой. За год удается раздать порядка 400 продуктовых комплектов.

Следующая важная часть – это закупка лекарств. В основном подопечные жалуются на давление, проблемы с сердцем, кишечником и ногами. Большинству из них медикаменты жизненно необходимы, а скромная пенсия не позволяет купить ничего, кроме анальгина, зеленки и бинтов.

Но это не все, в чем нуждаются одинокие старички. Для них очень важно просто посидеть и поговорить. Название проекта, в котором работают девочки, – «Свои Чужие» – как нельзя лучше описывает их жизнь: стареющим русскоязычным грозненцам почти не с кем делиться переживаниями. А ведь каждый из них несет за плечами тяжелый жизненный опыт, где были годы лишений, бедности, войны и веры в спасение.

Таня и Витюша

Таня с сыном Витюшей

Таня с сыном Витюшей живут недалеко от Старопромысловского шоссе. До них мы добираемся минут 20 – сначала по пробкам, потом по разбитым ухабистым улицам. У Тани есть муж, но отношения их давно не ладятся.

Витюше 12. Он уже взрослый, но не может находиться один: у него эпилепсия и ДЦП. Мальчик может сидеть и лежать, ходит только с помощью взрослых. Худая, как щепка, Таня иногда поднимает Витю на руки – он тяжелый, но женщина уже привыкла.

Таня всегда ждет девочек с нетерпением: продуктовая помощь для нее очень ценна. О проблемах Тани знают и в церкви – к праздникам там собирают для нее крупу, сахар и муку. Несколько лет назад девочки из проекта помогли ей попасть в Москву, мальчик прошел курс в 18-й больнице, сама Таня немного подлечилась. В Чечне лечить Витюшу некому, – говорит Таня.

Мы отвозим Таню с сыном в церковь. Витя очень рад: больной мальчик редко покидает свой обшарпанный дом

Мы отвозим Таню с сыном в церковь: сегодня Крещение, народу будет много – человек сто. Витя очень рад поездке: мальчика выводят из старого обшарпанного дома только в огород. Он пытается мне что-то сказать, но вместо слов произносит в основном отдельные звуки. Зато он всегда широко улыбается и много смеется.

– Видишь, Юль, как я его одела – еле штаны застегнулись. А куртка уже совсем мала. Даже батюшка мне сказал недавно: «Вы почему сына в такие вещи одеваете? Они же малы ему». А мне откуда новую одежду брать? Да и лекарства у нас заканчиваются. Вы сможете нам лекарства привезти? – спрашивает Таня.

Юля записывает названия лекарств в отдельный блокнот. Там уже очень много записей: за эту поездку нужно будет купить и развезти 14 лекарственных комплектов.

Отец Вити помогает усадить сына в машину. Заводит с нами разговор о тех русских, кто еще жив, и о тех, кто уже умер.

– Сергея помните, который летом помер? Это ведь я его нашел. Долго не видел его никто, я и пошел посмотреть. Зашел на участок – смотрю: собака его мертвая. В окно заглянул – а там ноги чьи-то. Сначала думал, что это мебель: цвет такой странный был, бардовый. А это он оказался, – вспоминает мужчина.

Почти каждый приезд в Чечню начинается с новостей об умерших. Зимой похоронили еще нескольких подопечных проекта – их имен больше нет в списке тех, кому нужна помощь. Но там регулярно появляются новые имена – подопечные частенько звонят Юле и просят навестить таких же нуждающихся, как и они.

Нина и Зоя Антоновна

Во дворе у Нины и Зои Антоновны

В Грозный Нина приехала в 1970 году из Казахстана вместе с матерью Зоей Антоновной и чеченцем отцом. Жили сначала в саманном доме. Потом началась война – дом сгорел, мать пряталась в бомбоубежище, а Нина с отцом уехала в село.

Отношения с мужем у Зои Антоновны не сложились – они развелись. Зоя осталась одна, а он женился на чеченке.

Уехать назад в Казахстан Зоя не решилась. Бывший супруг выделил ей и дочери дом-сарай на своем участке, и теперь они живут бок о бок, практически не общаясь. Бывшую жену и собственную дочь «хозяин» называет «соседями».

– Так и живем 17 лет уже. Жалею, что переехала сюда. Остались бы в Казахстане – не было бы ни войны, ни бедности… Живем тут как бомжи. Года три назад приходили к нам из администрации, обещали починить дом, но ничего не сделали, – сетует Зоя.

У обеих женщин проблемы со здоровьем. Юля долго записывает в блокнот названия необходимых им лекарств. Радостная Нина заваривает нам чай и угощает орехами. Накрывая скудный стол, она все время теребит крестик на груди. В дом забегают кошки – погреться и поесть сваренную для них кашу.

Мы оставляем им продукты и идем дальше – в списке еще много людей, которых нужно навестить. Нина с матерью тепло обнимают нас на прощание.

– Спасибо, что хоть вы не забываете нас. Мы о вас все время вспоминаем, – говорит с улыбкой Нина.

Таисия Андреевна

Таисия Андреевна

Началось все банально: к одинокой пожилой женщине стал захаживать неженатый сосед Валид. Та пускала его в гости, по доброте кормила супом. Сосед стал «навещать» Таисию регулярно, часто вваливался в квартиру пьяный. То угрожал женщине, то признавался в любви и требовал с ним жить.

Таисия Андреевна по наивности поверила в то, что у Валида к ней вспыхнули чувства. Он же не терял времени даром: обхаживая старушку, «заботливо» подливал ей в кока-колу алкоголь. Когда та приходила в себя и пыталась его выгнать, угрожал ее убить.

Вскоре у бабушки начались провалы в памяти: в свое время она переболела энцефалитом, и алкоголь сильно действовал на ее мозг. Ухажер же потихоньку перебрался к ней с вещами. Соседи, в том числе Рабиат, пытались спасти Таисию Андреевну от «мужа» (Валид требовал называть его именно так), но безрезультатно.

Мужчина обрабатывал бабушку не один – на помощь пришла его сестра, ранее судимая за мошенничество. Вместе они уговорили Таисию отписать им квартиру, а также сняли на видео «признание» в том, что сделала это добровольно, потому что Валид – хороший муж.

Жить с «женой» Валид, разумеется, не планировал и при возможности отправил ее в дагестанский Кизляр. Таисия не помнит, как долго была там и где именно жила, – но однажды память начала к ней возвращаться.

– Я увидела «Газель», а на ней трафарет: «Грозный». Я спросила у женщины: «А где я?» «В Кизляре», – ответила она. А что я здесь делаю, ведь я живу в Грозном? Я попросила водителя посадить меня в маршрутку и довезти до Грозного, – вспоминает Таисия.

В городе наполовину лишившаяся памяти бабушка попала в Старопромысловское РОВД. Вскоре выяснилось, что ее квартира уже продана другим людям. Старушку со сломанной ключицей, всю в синяках, отправили сначала в больницу, а потом ее приютила Рабиат.

– Вы бы видели ее волосы! Они были длинные, покрашены в черный, все кишели вшами. Я попыталась расчесать ее, а на волосах вши, будто бисер на ниточках! Пришлось ее остричь, – рассказывает нам Рабиат.

Таисия Андреевна стоит рядом и приглаживает короткие седые волосы.

Рабиат помогла старушке записать на бумагу все, что с ней случилось. Юля забирает листок, где мелким почерком изложена грустная, но очень банальная история мошенничества. Эта бумага уедет с нами в Москву – и ляжет на стол правозащитникам и уполномоченному по правам человека Татьяне Москальковой. Поможет ли это Таисии Андреевне, пока неясно.

Бабушка Галина

Маленькая, хрупкая бабушка Галина сидит перед нами на раскладном кресле и теребит юбку – скромничает. У нее тонкий, совсем детский голос и такой же детский разум. Галина – инвалид по общему заболеванию. Близких в Чечне у нее нет. Родная сестра живет в Москве и периодически передает Галине деньги – но и она уже несколько месяцев не выходит на связь.

– Мне недавно телефон купили за две тысячи. Он вроде маленький, но сложный такой, я не могу совсем им пользоваться. Не понимаю, как звонить, – рассказывает она и протягивает трубку Юле.

Проект «Свои Чужие» навещает Галину уже пятый год – она одна из самых давних подопечных. Еще за бабушкой иногда следит молодая чеченка Замира. Приходит и проверяет, жива ли старушка, готовит ей, выносит мусор. Галина по вечерам ходит к ней смотреть телевизор. Механизм такой заботы прост: бабушка получает элементарный уход, «сиделка» – квартиру после смерти хозяйки.

«Я бы хотела до 100 лет прожить. А что, интересно же жить, правда?» – говорит бабушка Галина и смеется

Недавно Галину разбила страшная невралгия: ей было больно вставать, сидеть и даже лежать. Старушка упала по дороге в туалет – говорит, что от боли. После этого Замира забрала ее к себе. Сейчас Галина чувствует себя сносно: Замира колет ей обезболивающее. В больницу за неделю ее не отвезли ни разу – якобы не нашли ее паспорт.

– Вы, девочки, за меня не волнуйтесь. Мне еще восемь лет осталось жить – я так высчитала. В декабре вот 80 было. Я бы, конечно, хотела до 100 прожить. А что, интересно же жить, правда? – говорит Галина и смеется своим тонким голоском, совсем как маленькая девочка.

В этот приезд Галину мы отыскали с трудом – дважды ее не оказывалось дома. Соседи ничего о ней не знали, друзей у нее нет, на звонки по телефону она не отвечала. Такие ситуации неизменно вызывают тревогу. Одинокий, ни с кем не связанный родственными узами человек может умереть, и никто об этом не узнает.

Анна Петровна

В 1987 году, когда Анне Петровне исполнилось 50 лет, у нее обнаружили онкологию и удалили обе груди. Всю войну она провела в подвале – спала на нарах, таскала вместе с мужчинами дрова для обогрева.

Войну встретила по дороге из храма.

– Это было в 1994 году, 25 декабря, кажется. Выхожу из церкви и слышу: тяжелое что-то едет, аж земля дрожит. Оказалось, что это танки российские заезжают в город, – рассказывает женщина.

Храм Архангела Михаила в Грозном во время войны

– В 1995-м пошла я в храм на Крещение. А оказалось, что в тот день штурм Минутки был. Я иду пешком по Сайханова, значит, и слышу: стреляют. Мне чеченка какая-то кричит: «Куда идете?» Я говорю: «В храм за водой святой. Сегодня праздник у нас большой». Она говорит: «Какой праздник?! Вернитесь, пока не поздно. Лучше с нами пересидите…» Я ей отвечаю: «Да что мне пули? Пролетят мимо, и все». Потом подумала: раз штурм, то службы не будет, наверное. И осталась ждать. Вот в тот день половину храма и разрушили, – вспоминает Анна.

Анна Петровна пытается вспомнить всех священнослужителей, кого за годы войны похитили боевики. Особенно ей запомнился отец Захарий.

– Он монах был, молодой такой, всего два месяца прослужил. А потом и его увезли, а вместе с ним Павла и Гену, – говорит женщина.

Она долго не покидала свою квартиру. Пришла прятаться в подвал, только когда в доме совсем закончился газ. После войны жила по знакомым – ее дом был сильно разрушен. Восстановили его только в 2010 году – и она сразу вернулась к себе в квартиру.

В одном углу комнаты у нее заготовлены припасы: крупы в пакетах, сахар, какие-то банки и вода. Вместе с ней живут две пугливые кошки – они прячутся от гостей под диваном. На жизнь Анна Петровна почти не жалуется.

– Мы же живы остались, и слава Богу, – говорит она.

Виктория

Виктория всю войну провела в своем доме вместе с больной диабетом слепой матерью. Рядом с домом – саманной казачьей хатой – часто падали снаряды.

– Молились много, Господь Бог сберег нас. У нас отопление дровяное было, а разжигать было нечем: опасно было выходить и рубить дрова. Как-то с вертушки сбросили бомбу, она упала рядом с кучей бревен и разбила их на щепки. Вот так Бог нам помог, щепу для розжига дал! – вспоминает женщина.

«Господь помогал. Как-то бомба упала на бревна и разбила их – вот так Бог щепу для розжига дал!» – вспоминает Вика

Боевики часто заходили к Виктории.

– Нам Бог даже боевиков дал вменяемых. Они стариков уважали, да и ко мне нормально относились. Были стычки пару раз, аж душа в пятки уходила, но пережили, – рассказывает она.

С одним молодым боевиком Виктория даже однажды подралась – их разнимали, как бойцовых петухов. Боевиков на ее улице было много: вооруженные люди заняли оба соседних дома.

– Я у окна редко сидела, все боялась, что подстрелят. Но они только целились иногда, пугали как бы, – вспоминает Вика.

Однажды боевики пришли к ней и начали выведывать, есть ли в доме еда. У Вики было только немного старой залежавшейся муки. На следующий день они вернулись и принесли ей несколько лепешек. Еду приносили и Вике, и еще одной бабушке с ее улицы.

Дом Виктории с тех пор мало изменился – даже входная дверь, будто собранная из кусочков, хранит на себе отпечаток войны. Мама уже умерла – женщина живет в доме одна.

– Могла по молодости и в Сочи уехать, и в Краснодар. Я думаю, это Бог так устроил, чтобы мы именно тут жили. Эти войны, страхи – все испытания нам от Бога, – уверена Вика.

Клавдия Дмитриевна

Клавдия Дмитриевна

В Грозном еще сохранились так называемые ПВР – пункты временного размещения. Это строения наподобие общежитий, с длинными коридорами и маленькими комнатами, где жильцы делят общие санузлы и кухню.

Клавдия Дмитриевна живет в таком ПВР. В ее крошечной комнатке помещается кровать, шкаф, пара стульев и стол. Окно выходит в некрасивый, неухоженный и грязный двор. В самой комнате тоже грязно: бабушка уже давно не может сама убираться. На стене у нее висит ценная вещь – ковер, куда она прикалывает свои «драгоценности»: замочек от старой сумки, заколку, бусы, новогоднюю мишуру.

На кровати аккуратно выставлены иконы и фотографии родственников, имена которых Клавдия Дмитриевна вспоминает с трудом. Каждый раз она рассказывает про них разные истории – уже не понять, правда это или выдумка. Бабушка очень старенькая и совсем крошечная. Она почти никого не узнает, но при виде Юли широко улыбается и обнимает ее.

Первые годы, когда проект стал ее навещать, Клавдия Дмитриевна держалась хорошо – всегда рассказывала истории, знакомила девочек с котятами, которых брала с улицы, – всем давала имена. А сейчас начала все чаще молчать и просто смотреть на гостей.

У Клавдии Дмитриевны на кровати

– Недавно она пропала, а ночью милиция привезла. Она куда-то далеко забрела, шла с двумя лавашами по улице. Вот они ее назад и вернули с этими лавашами. Я ей руку обрабатываю – она обожглась об свою электрическую плитку. Поставила на нее чайник электрический, представляете? – рассказывает соседка-чеченка.

Она по-доброму переживает за бабушку, варит той еду, потому что сама она забывает поесть.

– Соседи-то уже приватизировали ее комнату, знаете? Но я поговорила с комендантом нашим. Обещали не выселять ее, пока жива, – говорит нам женщина.

Клавдия Дмитриевна стоит рядом и молча улыбается.

Василий Иванович

Василий Иванович

Василий Иванович живет недалеко от старого христианского кладбища – или, как тут говорят, «на Консервном» (недалеко был крупный консервный завод). У него нет своего жилья – крошечный домик, который он занимает, выделила ему на своем участке знакомая женщина. Сухонький мужчина с седыми усами, необщительный, он не уходит далеко от дома.

Большую часть времени Василий проводит не с живыми, а с мертвыми – приглядывает за могилами. Когда-то он официально работал на старом христианском кладбище. Потом вышел на пенсию – но все равно часто ходит сюда. Он водит меня от могилы к могиле, представляя мне людей, будто своих старых знакомых.

«Внутри кладбища закапывать нельзя было – там мины были», – поясняет Василий Иванович

Перед главным входом раскинулась большая поляна, усыпанная крестами.

– В городе в 1995 году людей прямо на улицах хоронили, а здесь перезахоранивали потом. Внутри кладбища закапывать нельзя было – там мины были, снаряды туда падали, много неразорвавшихся лежало. Вот народ собирал своих по дворам, по обочинам и закапывал прямо тут. Не до памятников тогда было – просто ставили крест, и все, – поясняет Василий.

С другой стороны – обычная поляна, поросшая травой. Там, говорит Василий, массовые захоронения гражданского населения. В войну он следил за кладбищем и видел, как тут вырыли большие ямы и погрузили туда тела.

– Пули со всех сторон сюда летели. Справа стояли российские военные, а вот там, на повороте, боевики закрепились. Так и перестреливались – через кладбище, – вспоминает Василий Иванович.

Кладбище

Он показывает нам дыры от пуль на памятниках. Некоторые, железные, похожи на ржавое решето. В глубине кладбища до сих пор есть развороченные участки: снаряды падали прямо на могилы, разбивая памятники и оставляя после себя неглубокие воронки.

– Кладбище старое, с 1934 года тут. Считали: около 300 тысяч могил. В основном русские, но есть и татары, и евреи, есть армяне. Два километра оно размером. А ты что думала, оно маленькое? Тут же раньше полно русских жило, – говорит Василий Иванович и закуривает дешевую, сильно пахнущую сигарету.

Одежда на нем старая, но аккуратная: темная куртка, рубашка с коротким рукавом и коричневые шерстяные брюки. Детей у Василия нет, женат тоже не был. Говорит, что жил раньше с одной женщиной, да что-то не срослось, и теперь он один. Василий зовет в гости снова – обещает весной устроить большую экскурсию по кладбищу.