Композитор Владимир Мартынов: «Для христиан любое время должно восприниматься как последнее»

Владимир Иванович Мартынов – российский композитор, музыковед и философ. Участник ряда фольклорных экспедиций в различные районы России, Северного Кавказа, Центрального Памира, горного Таджикистана. Теоретик и популяризатор музыки европейского Средневековья и Возрождения. С 1979 по 1997 гг. – преподаватель Московской духовной академии в Троице-Сергиевой лавре. Занимался реставрацией и расшифровкой памятников древнерусского богослужебного пения, изучением древних певческих рукописей. Один из основателей Центра развития и поддержки новой музыки Devotio Moderna. Автор факультативного курса музыкальной антропологии на философском факультете МГУ.

Композитор Владимир Мартынов. Каунас, 1977

«Тогда все мы были “паломниками в страну Востока”»

– Дорогой Владимир Иванович, расскажите о 1990-х годах – времени, которое многие называли периодом «второго Крещения Руси».

– Знаете, для меня, наоборот, 1990-е годы были временем некоторых коллизий с Церковью, потому что как раз тогда, на мой взгляд, стали происходить какие-то ее «отношения с государством». Все же самое интересное как раз, я думаю, происходило ранее – в 1970-е годы (а точнее, началось в 1976-м году). Именно в эти годы происходило мое личное воцерковление.

Обстановка вообще-то тогда была довольно специфическая – все мы были тогда «паломниками в страну Востока», отнюдь не православными. Рамакришна, Вивекананда, гуру Махараджа и все прочее… Многие из нас были вполне даже осознанными буддистами…

– А как это было возможно в то время? Ведь советское государство вроде бы препятствовало даже знакомству с подобными учениями?..

– Сейчас очень много ерунды говорится об этом времени. Для тех же, кто хотел, все было возможно и все было доступно. Это сейчас все стало довольно сложно.

Приведу такой пример: в 1970-е годы к старцу Николаю (Гурьянову) на остров Залит мы ездили когда хотели – и зимой, и летом. А вот уже потом, особенно за четыре года до его кончины, к нему вообще невозможно было попасть! Мы как-то с одним очень «крутым новым русским» поехали – так вот, какие-то кордоны казаков надо было проходить, потом заслоны каких-то стариц… В общем-то, к старцу уже и не попасть было в конце 1990-х годов. А в 1970-е годы все было проще...

Нет, конечно, притеснения были, было еще многое другое, но общая обстановка была иная для тех, кто уже избрал этот путь.

У меня к тому времени воцерковление уже довольно серьезное произошло: я уже, как говорят, «перешел на 19-ю статью». Обрубил все прежние связи, и все! И мне было безразлично, как там и что…

«Я – дома»

В моем воцерковлении архимандрит Таврион (Батозский) сыграл, конечно, одну из ключевых ролей. Вообще говоря, два старца сыграли такую роль в моей жизни: отец Таврион (Батозский) и еще – был такой отец Амвросий из Балабаново. Очень интересный тоже старец...

Получилось так, что в эти годы и я, и весь мой круг друзей метались между разными восточными течениями (например, дзен-буддизмом, йогой и т.д.). И вдруг как-то засветился у нас внутри огонек Православия…

Вся обстановка вызывала такое чувство, будто дома очутился

У меня был тогда довольно близкий друг Валерий (он сейчас проживает во Франции, недавно выпустил книгу о русском космизме). Он к тому времени был уже достаточно «крепкий» воцерковленный человек, мы с ним тогда много дискутировали на эту тему. И вот, он мне как-то говорит: «Знаешь, в общем, все это ерунда! Надо все бросать и просто ехать к старцу!..» И так получилось, что мы поехали. Поехали в начале Поста, а попали в Рижскую Пустынь на Масленицу.

И когда я все это увидел в первый раз в жизни своими глазами, конечно, какой-то поворот в сознании у меня произошел. Впервые я услышал проповеди отца Тавриона, увидел эту службу удивительную... И вся обстановка вызывала такое чувство, будто дома очутился!..

У меня было очень недолгое общение со старцем, только уже перед самым моим отъездом мы с ним немного побеседовали. Он как раз дал мне совет: престать метаться, успокоиться… Поэтому он для меня явился как бы основоположником моего воцерковления.

А потом, уже в Москве, у меня появился духовный отец… Но встреча с отцом Таврионом все же явилась неким ключевым моментом.

Отец Владимир Рожков

Протоиерей Владимир Рожков

– Был до этого довольно долгий путь, который начался еще в Москве. В то время особой известностью в определенных кругах пользовался протоиерей Владимир Рожков – личность замечательная и противоречивая. Он работал и профессиональным консультантом на «Мосфильме»: консультировал все фильмы по церковной части.

Но человеком он был во многом абсолютно богемным: любил артистов, уважал застолья, любил посидеть в ресторане или еще где-то, выпить, поговорить… Ну, а кроме всего прочего, он был человеком культурно образованным, потому что стажировку некогда проходил в Ватикане. У него дома была потрясающая библиотека: помню книги издательства «Жизнь с Богом», монастыря Джорданвилль и т. д. Многое из того, что было нельзя прочесть и вообще недоступно в Советском Союзе, у него стояло на полках.

– Это в те-то годы…

– Да, именно в те годы. Но он был, как говорится, несколько «католиковатый» батюшка. Одной из его любимых книг была «Цветочки Франциска Ассизского», книги некоторых других католических авторов.

Уже потом, когда я перешел в более «строгие» церковные круги, я даже как-то старался скрывать это свое с ним знакомство, потому что про него много всякого разного говорили. Но он был замечательным проповедником, человеком популярным в определенных светских кругах (например, в кругу «Мосфильма», еще где-то).

Кроме того, всякий раз, перед тем, как приступить к застолью, нам нужно было отстоять у него всенощную или литургию. И вот, бывало, он пригласит нас к себе: отстоим сначала службу, потому послушаем проповедь его… А проповедь он готовил уже специальную – не просто «для бабушек». А уже потом начинались застолья с разговорами… Устраивались даже своего рода дискуссии: «Буддизм и христианство», еще какие-то.

Так что я со временем уже мог сознательно приходить в храм, уже литературу какую-то специальную читал: например, из его рук получил книжку отца Силуана. Так что отец Владимир для меня во многом был просветителем.

Отец Таврион (Батозский)

Архимандрит Таврион (Батозский)

– Кстати, интересно: в ту пору было ли у вас впечатление, что Православие и католичество так противостоят друг другу? Ведь понятие «общей христианской культуры» (тем более в советское время) вроде бы нивелировало все различия между конфессиями?

– Что касается сознания неофита, то тогда я ощущал, что «Католическая церковь – это да!..» А Православная – какая-то вроде бы «некультурная»: и музыкальных традиций у нас нет, и богословских серьезных традиций нет. У тех – и схоластика, и Фома Аквинский, и Бонавентура, и т.д. А у нас что? Нил Сорский и Иосиф Волоцкий…

К отцу Тавриону я приехал «католически настроенным»

Для интеллектуально настроенного человека осознать, что в Православии есть какие-то глубины, было трудно. Но потом все началось постепенно осознаваться. У меня все началось как раз со старца Силуана… Потом – Павел Флоренский, Бердяев и вся «соответствующая» литература. Но это был особый период в моей жизни, уже позже. А к отцу Тавриону я приехал «католически настроенным»…

Но, кстати говоря, у отца Тавриона тоже были довольно интересные пристрастия в этом плане: у него и вкусы были соответствующие, и какие-то изображения в храме висели… Он и сам олицетворял что-то такое «францисканское» своей энергией, любовью, жизнелюбием…

Помню, меня тогда у него поразило: монахи служат, стоят за богослужением, а тут же дети спят рядом с мамочками. И помню, какой-то мамочке он говорит: «Перестаньте будить ребенка – его сон гораздо ценнее для Бога, чем ваши тупые молитвы!..»

Короче говоря, отец Таврион заставил меня по-другому посмотреть на Православие: из своего личного, что ли, примера… Потому что отец Владимир Рожков – он был богемным, образованным, с ним было хорошо и интересно, но развития какого-то дальше не было. Можно было с ним рядом спокойно и дальше продолжать жить, а с отцом Таврионом – тебе нужно было уже делать выбор… Он меня и повернул… А дальше история была уже с отцом Амвросием Балабановским…

– Поподробнее не расскажете про отца Тавриона?

– Каких-то особенных, личных воспоминаний, может быть, у меня и нет. Но вы говорите – «сидел в лагерях»: а кто из таких людей тогда не сидел в лагерях?

У меня в Карелии был знакомый отец Философ, так он рассказывал, как его вообще пытали: ноги ломали «испанским сапогом». Так что подвижники настоящие все это так или иначе прошли.

Мой духовный отец (с которым мы впоследствии как-то разошлись) уже в 1980-е годы отсидел год – просто за «несоблюдение паспортного режима». Поэтому я уверен, что все «настоящие» люди Православия обязательно прошли в своей жизни подобные испытания.

«Гнет был плодотворен и для всех нас, и для Церкви»

Троице-Сергиева лавра в советское время

– Как вам кажется, зачем советская власть создавала таким людям разные препоны? Например, монахов Троице-Сергиевой лавры (знаю не понаслышке) специально «не прописывали» в городе. А если прописывали – требовали взамен «сотрудничества»… На ваш взгляд, чего вообще хотели власти?

– Думаю, просто хотели все это «держать под контролем». Конечно, на разных этапах истории власти хотели разного. При Сталине, например, до войны, вообще хотели «с Богом покончить» в стране… И хрущевские гонения на моей памяти тоже были – чтобы в итоге «показать последнего попа по телевизору». Я помню, в 1960-е годы (мои студенческие годы) очень много было попов-расстриг, которые приходили в разные училища и там, например, рассказывали примерно следующее: «Вот, я был попом. Я помню – это был яд, это был ужас, это рассадник зла!..» И таких людей тогда было много. Это был такой КГБ-шный проект властей: они даже в семинарию направляли таких людей. Я хочу отметить, что это все не единичные случаи были…

– Для разложения изнутри?

– Да. В 1970-е годы, в период «застоя», конечно, уже не было таких резких лозунгов, как, например: «Уничтожить!» и т.д. Просто хотели Церковь «держать на поводке». Ну, примерно так, как когда-то разрешали повесткой из горкома «создать рок-клуб». С одной стороны, вроде все и можно, а вместе с тем – все это под колпаком у органов…

– И не более? Всего лишь «другая идеология» так пугала советскую власть, что она ополчилась на веру? Или власть реально хотела, чтобы люди были ограничены в своей свободе? Ведь верующий человек свободен по определению.

– Ну, это уже такой широкий, антропологический, я бы сказал, вопрос…

– А вы как думаете?..

– Если бы я был на месте тогдашних властей, я бы сделал так. Есть люди с принципиально другой идеологией. Уничтожить их всех совершенно невозможно. Что же делать? Значит, надо их нейтрализовать по возможности полно.

В Москве, например, как было (не буду называть имена вполне уважаемых людей, ныне живущих, даже уже «суперправославных»)… Например, обладающий властью руководитель хора ходил в ту пору по храмам и смотрел: поет ли кто из его хористов на клиросе в храме. Так же поступали и некоторые руководители консерватории. И чуть что – сразу же принималось решение об отчислении. И это в Москве, в гуманитарных вузах…

А представьте себе, если речь идет о провинции! Это же сразу «волчий билет»: увидели тебя в церкви – и все!.. Значит, ты просто «с приветом». Никаких устройств на работу и т.д.

Что же касается вопроса с пропиской... Мы где-то с 1976 года начали ездить в Троице-Сергиеву лавру, чтобы бывать там на исповеди (обычно в храме Всех святых под Успенским собором). И тогда мы уже знали, к каким батюшкам в лавре можно подходить, а к каким – нет. Кто из них «стучит», а кто нет. Об этом все знали, все всем было ясно. Даже было привычно...

Тогда свободы было намного больше, чем сейчас

– А были и такие?

– Да сколько угодно! Разумеется, это все отвратительно, но ужасаться тут нечему: все это тогда воспринималось как само собой разумеющимся. В принципе, я считаю, что весь этот бывший гнет, как мне кажется, был очень плодотворен и для всех нас, и для Церкви. Гораздо плодотворнее, чем то, что происходит сейчас. Потому что он порождал пламенность: всегда рядом с нами находились люди пламенной веры!

Я к тому времени ушел из всех советских инстанций и одновременно обнаружил огромное количество подобных себе людей, которые тоже ушли отовсюду: из вузов, из преподавателей. Кто-то из них стал вахтером, кто-то сторожем… Понимаете, тогда свободы было намного больше, чем сейчас!..

«Старчество, наверное, возникло именно в то время»

Оптина пустынь в 1990-х годах

– Профессор Тростников, выдающийся математик, вспоминал, что он чуть ли не грузчиком работал в то время…

– Да! Были тогда чуть ли не целые «коммуны» таких людей! И была, я бы сказал, горячая вера! Сейчас такого нет, потому что, чтобы появилась эта горячность, необходимо какое-то воздействие извне. Кстати сказать, такие «воздействия извне» существуют, но они сегодня совсем другой природы. Например, рынок, что-то другое…

И вот это «старчество», наверное, возникло именно тогда, в то время. Были тогда и отец Иоанн (Крестьянкин), и отец Николай с острова Залит – все они, по-моему, обнаружились у нас как-то с этого времени, где-то в 1970-80-е годы… Потому что, как я считаю, существовала общая потребность в этом с обеих сторон.

Сейчас этого как-то не наблюдается в таком масштабе. Не знаю, может быть, я ошибаюсь?..

– Я почувствовал, что рубежом стали торжества, связанные с 1000-летием Крещения Руси. Внешне тогда все было очень скромно: всего лишь передали Церкви Свято-Данилов монастырь, потихоньку началось возрождение Оптиной Пустыни, ну и все, пожалуй…

– Вы хорошо обозначили 1000-летие Крещения Руси как некую грань. Я это пережил, что называется, на собственной шкуре. Мы тогда с владыкой Питиримом (Нечаевым) занимались в Издательском отделе восстановлением церковно-певческой системы, причем занимались очень серьезно. Когда наступило 1000-летие, вдруг пошла целая череда разных фестивалей, выступлений, концертов и т.д. Лично я, да и весь наш круг, считали так: 1000-летие пройдет, и мы снова возвратимся к тому, чтобы заниматься своим делом. А потом выяснилось, что все эти фестивали, вся эта концертная деятельность так и продолжилась далее…

«Нужно было восстанавливать уничтоженные кремлевские монастыри»

Чудов монастырь

Был один очень интересный случай как раз непосредственно перед торжествами 1000-летия... В Питере состоялась весьма представительная конференция, я от Московской духовной академии (где я тогда преподавал) читал там доклад. И нам в закрытом, что называется, режиме показали документальные кадры взрыва Храма Христа Спасителя. Это произвело на нас чудовищное, ужасное впечатление!.. Потом, уже в кулуарах, мы обсуждали: ну, думаем, эти кадры еще лет через десять, пожалуй, придется, может быть, увидеть... Ну, через пять. Часто ведь просто невозможно подобное показывать…

И уже буквально через месяц эти чудовищные фотографии взрыва я увидел чуть ли не на рекламных заставках строящегося Храма. Как же все быстро изменилось!..

– В начале 1990-х годов в Москве мы встречались с главным художником Советского телевидения Валерием Балабановым, и уже тогда мысленно – с благоговением – представляли в то время лишь гипотетическую возможность возрождения Храма Христа Спасителя. Казалось, что эта уникальная святыня, будучи возрожденной, сыграет невероятно важную, может быть, ключевую роль в истории новой России. Но этого не произошло…

– Я вообще считаю, что произошла какая-то духовная и политическая ошибка. Мое личное мнение: не этот храм надо было в первую очередь восстанавливать! На мой взгляд, храм Христа Спасителя все-таки олицетворяет Синодальный, Имперский период Церкви в России. Но что действительно, как мне кажется, нужно было восстанавливать – это уничтоженные Кремлевские монастыри…

– И со временем – открыть Кремль для всенародного посещения?

– И открыть Кремль!.. Кремлевские святыни – символ Святой Руси, а Храм Христа, как ни посмотри на это, все-таки символ некий имперско-политический, а не сугубо духовный, как мне это кажется.

– Но если посмотреть с другой стороны, ведь это, в определенной степени, важный знак, символ победы над эпохой безбожия, символ возрождения Православной Церкви, победы над большевистской идеологией...

– Кремлевские монастыри тоже были уничтожены коммунистами! Кошмар еще заключается и в том, на мой взгляд, что мы не смогли сегодня их даже начать восстанавливать, хотя вроде бы были по этому поводу заявления Президента России. Я расцениваю это как некий национальный позор.

– По-моему, я тоже слышал в СМИ, что чуть ли не к 2017 году процесс восстановления Чудова монастыря в Кремле должен был начаться?..

– Да, очень близко было решение о том, чтобы начать восстанавливать. Но этого не произошло! И тем обиднее, что это практически гораздо более выполнимо, чем восстановление Храма Христа Спасителя: остались практически все чертежи, остались некоторые иконостасы, осталось огромное количество подлинных артефактов. Но я уверен, что сегодня этого не произойдет…

– А почему вы так в этом уверены? Памятный васнецовский Крест Великому князю Сергею Александровичу в Кремле тоже, казалось бы, было невозможно восстановить. Но это совершилось…

– Тут есть много сопутствующих вопросов. Мне кажется, что если вообще практически и возможно открытие Кремля, то это связано с невероятно затратными действиями. Вряд ли мы представляем себе ту «машинерию», которая находится на территории сегодняшнего Кремля… И насколько это все еще практически оправдано – это тоже большой вопрос.

«Нам бы у себя навести порядок»

Красная площадь

– Для большинства русских людей Кремль и Красная площадь – это сердце России, и насколько же это сердце сегодня буквально сковано мистическими знаками и символами: звездами, могилами революционеров, мавзолеем... И сколько бы мы ни говорили об этом – но и звезды на месте, и мавзолей, да и тело никак не похоронят… Как вам кажется, Владимир Иванович, с чем это связано?

– Я думаю, в конце концов все это произойдет. Тут некая мудрость, конечно, есть: надо все-таки подождать, чтобы ушло из жизни поколение, которое связано с эпохой социализма…

То, что внутри Церкви подчас происходит, отталкивает от нее громадное количество людей

– Не знаю, но, помимо «машинерии» в техническом плане, о которой вы говорите, я уверен, что тут еще наличествует какая-то сатанинская «машинерия»…

– Да, несомненно, и это тоже есть. Не будем сейчас обсуждать, «кто стоит за мировой закулисой» и т.д. Встает, конечно, вопрос о выносе тела Ленина из мавзолея – но я считаю, что это не самый животрепещущий вопрос. Его обязательно вынесут, рано или поздно, просто есть вопросы более насущные и более актуальные. Грубо говоря, в Церкви лучше бы нам больший порядок навести, чего уж там – к Ленину приставать…

– Но Церковь – это богочеловеческий организм, как можно в нем «навести порядок»?

– Церковь – это и институт, и люди. Институт, который состоит из определенных людей. И то, что внутри Церкви подчас происходит сегодня, отталкивает от нее громадное количество людей. Некоторые ее члены становятся, как говорят, просто «нерукопожатными», и мне, как человеку церковному, не имеющему ничего возразить против (потому что подчас все это правда), бывает очень трудно и тяжело.

– Я думаю, что мы должны просто больше и доходчивее объяснять людям, что в Церкви люди те же, что и в миру, и ничто человеческое им не чуждо. Они же не с неба упали…

– Да нет, я думаю, в большинстве своем это внутреннее дело Церкви: я 19 лет преподавал в Духовной академии и знаю ситуацию немножко лучше, потому что знаю ее изнутри.

О свободе и цензуре

Тут есть еще один момент: эта наступившая после советских гонений свобода – она в определенной степени сыграла с Церковью злую шутку. Раньше каждое слово взвешивалось, у каждого была какая-то ответственность. Понятно, что мы не всегда слушали со вниманием Пасхальные и Рождественские Послания Патриарха, потому что там много было и про «Першинги», и про «атомные бомбы»…

– Если уж говорить честно, эти Послания того периода были не только про это…

– Да, конечно, я согласен. Были и смыслы, и блестящие были проповедники, но все же... Если же проанализировать все то, что сегодня говорится, публикуется и транслируется – это все, на мой взгляд, подлежит строгой цензуре.

Владимир Мартынов

– И тут мы возвращаемся к вопросу о культуре. Часто создается впечатление, что многие наши соотечественники, минуя культуру, сразу пришли в Православие. И приняли его, так сказать, по мере своей культурной образованности…

– Мне приходилось общаться не только с нашими священниками, но и – до воссоединения Русской Церкви (Патриаршей и Зарубежной) – с зарубежными. Некоторые из них, к сожалению, прямо побаивались слияния с нашими. Тут очень большая разница в культурном менталитете. И эти перепады очень чувствуются – я уж не знаю, повезло мне в этом или нет, но я пообщался и с теми, и с другими, и могу теперь сравнивать.

У нас, конечно же, есть замечательные служители Церкви, многим из них я очень благодарен. Есть также и преподаватели духовных учебных заведений, и монахи. Но это скорее единичные случаи: большинство все-таки не представляет собой таких отрадных явлений.

– Как бы вы охарактеризовали наше время?

– Сегодня просматриваются какие-то моменты, свидетельствующие о «последнем времени»! А если мы посмотрим на пустующие храмы на Западе – в Англии, Бельгии, Германии, – все это производит самое гнетущее впечатление, особенно тогда, когда ты сам все это видишь.

Помню, сидим как-то в кафе с одним французским капелланом: «Выпьем за будущее Франции!» А он мне: «Какое у Франции может быть будущее?..»

Мы столкнулись с таким кризисом, равного которому в истории человечества еще не было

– Может быть, каждому из нас сегодня необходимо найти такую «внутреннюю клеть», затворившись в которой, только и можно совершать свое личное спасение? Об этом, кстати, писали многие святые подвижники.

– Знаете, мы сейчас столкнулись с таким кризисом, равного которому в истории человечества еще не было. Может быть, это можно только сравнить с периодом перехода от палеолита к неолиту…

– Вы не имеете в виду, конечно, лишь финансовый кризис?

– Нет, нет! Это вообще антропологический кризис, который позволяет говорить о том, что человек претерпевает некое изменение. В том виде, в котором человек существует сейчас, он просто не имеет права сегодня существовать! Вообще говоря, кризис экономических отношений (и, шире, экономических экзистенций) сейчас налицо. Но иногда кризис – это хорошо, потому что кризис – это переход к чему-то новому. Например, кризис Римской Империи – это хорошо, потому что появилось христианство, и т.д.

– Как говорил недавно один наш автор: «Кризис – это всегда зарождение нового»…

– Ну да, просто сейчас еще затруднительно увидеть эти ростки нового. Потому что когда раньше бывали кризисы, то это новое – это были какие-то новые ростки этноса, какие-то новые идеи, нечто такое, интересное. Сейчас со всем этим очень трудно. Поэтому сейчас это кризис более фундаментальный, чем когда бы то ни было ранее.

Мы, как христиане, всегда должны «чаять жизни будущего века»

Композитор Владимир Мартынов

Но если мы говорим и мыслим в русле церковном, то «снятие 5-й и 6-й печати» в Апокалипсисе – это очень похоже на наше сегодняшнее время. Помните, ведь «5-я печать» – это мученики! И тут на ум приходит вообще страшная фраза: Доколе, Владыка, святый и Праведный, не судиши живущим на земли за кровь нашу?! (Откр. 6, 10). Это довольно страшное место вообще-то.

То состояние мира, в котором мы с вами живем, во многом представляет собой полную бессмыслицу. Религиозная тематика сегодня просто лишена смысла: посмотрите на сегодняшнее телевидение, например. Большая ли разница для зрителей между репортажем о Благодатном Огне и футбольным матчем? В принципе, только лишь разные сюжеты: одно и то же действо, только разные «терминологии», если можно так выразиться. Цифровой мир все как-то уравнивает, нивелирует. И тут для меня возникает другой вопрос: а правильно ли мы делаем, что показываем репортаж о Благодатном Огне?..

– А правильно ли показывать на экране совершение Божественной литургии и принесение Бескровной Жертвы?..

– Да, да, конечно!.. Но это лишь к тому, что мы живем с вами сегодня в таком мире! Это лишь свидетельствует, что сегодня все обессмысливается. Да и человек уже другой: ему уже не нужно много мускульных усилий, кругом почти полная доступность всего и вся. И это лишает смысла его жизнь.

– Но мы же страдаем от этого? Страдают искренне те люди, которые понимают, в чем дело.

– Я бы сказал, что страдает все меньше и меньше людей: люди привыкают ко всему этому. С ними происходят нешуточные антропологические изменения. Это ведь и вправду не шутки: однополые «браки», например. Это ведь не какая-то блажь… Успехи науки, технологии и фармакологии говорят о том, что сегодня человек может продолжать свой род вообще без союза мужчины и женщины! Этот вопрос уже снимается! Брак остается пока, но скоро это будет уже как некий раритет.

Например, сегодня некоторые чудаки коллекционируют виниловые пластинки, но ведь их единицы. Или, например, охота сегодня не нужна для добычи пищи, но некоторые аристократы охотятся. Так и с взаимоотношениями мужчины и женщины будет скоро – продолжение рода от этого уже не зависит! Поэтому, поскольку происходят сегодня такие вещи, то и образование сегодня (в том числе и религиозное) очень сильно меняется.

– Но ведь Господь все видит: может быть, Он попустит чему-то такому, что опять вернет и нормального человека, и нормальную жизнь?

– Конечно, видит. Просто сегодня, пожалуй, мы как никогда близко подошли к определенной черте, которая отделяет нас от кончины мира. Хотя, если мы вспомним слова апостола Иоанна: Дети, последнее время (1 Ин. 2, 18)… Помните? А это ведь еще I век! И уже – «последнее время»! А, кроме того, в Символе веры читаем: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века»…

Просто мы, как христиане, всегда должны «чаять жизни будущего века». Для христиан любое время человеческой истории должно восприниматься как «последнее время». И тогда Господь будет с нами всегда!