Пашка явился без вызова и с порога потребовал… пепла. Мы думали, чаю потребует, и потому отодвинули вазу с конфетами подальше. Но нет: «Пепел есть?» – и смотрит приветливо и, можно сказать, смиренно. – «У нас центральное отопление. Пепел в пепельнице в коридоре у окна. Чего приперся?» Пашка вышел в коридор, распатронил пепельницу, высыпал себе всё это дело на голову и только тогда вернулся. «Дурачок, – сказала умная жена. – Как и все твои друзья. Проходи, Паша, чайку попей». И рявкнула: «Марш в ванную! И голову чтоб вымыл!»
Сидим с чистым Пашкой за столом, выслушиваем его очередную историю. Пепел ему, оказывается, потребовался в знак скорби от собственного несовершенства. «Ну, брат! Эдак тебе в кочегарке жить надо, чтоб на всё время-то хватило». – «Не. У вулкана. Действующего».
В принципе, на вулкане-то он, как оказалось, и проживал долгое время. И все из-за взаимоотношений с соседской семьей. Бывает так, что не сходятся характерами сразу люди, и начинается: взгляды косые, улыбки кривые, словечки колкие – так потихоньку до взрыва и доходит. Лава человеколюбия потом обрушивается на всех причастных – не оберешься.
Ругались, спорили, в семьях друг друга обсуждая, спуску не давали
Ругались, спорили, в семьях друг друга обсуждая, спуску не давали: «Эта сегодня та-аак на меня зыркнула! Этот дверь не придержал – грохот по всему дому, а мы чуть не свалились! Машина у этих до полуночи стирает – не уснешь! Ну и сыно-очек у них! Куда Россия с такими людьми катится… Они-то страну и довели до ручки. С предками своими и потомками. Да чтоб я ему руку подал!» Отчуждение было обоюдоострым. В обеих квартирах его не упускали случая продемонстрировать.
Пока соседка, главная ехидна, не свалилась с давлением.
– Стонет, как бегемот. Мы думали, опять праздник у них – пошли разбираться. Я дубинку взял для убедительности. Колотим в дверь. Муж ехиднин открывает, а сам плачет: говорит, заболела, встать не может. Видим – не врет, всерьез все дело-то. Жена у меня медик, так подошла к дивану со стонущей ехидной, пульс ей пощупала. И тут у нее вообще взгляд изменился. Как начала командовать! Меня в аптеку послала. На мужика прикрикнула, чтоб не паниковал, а звонил в «скорую». Ну, я примчался с лекарствами – она давай соседке уколы пиндюрить! Та аж стонать перестала, задвигалась, болезная. Муж выплыл: говорит, сейчас «скорая» явится. Ладно, сидим, ждем. Эти приезжают, соседку осмотрели – и давай орать: зачем зазря вызываете?! У нас полгорода больных, а вы… Смылись, дверью хлопнули. Мы смотрим друг на друга: получается, откачала жена соседку. Та лежит, улыбается через силу. Муж ее по голове гладит, бормочет чего-то. Мы тихо вышли – не будем идиллию нарушать.
Наутро мужик к нам с тортом пришел: «Спасибо, дорогие соседи!»
Наутро мужик к нам с тортом пришел: «Спасибо, дорогие соседи!» Улыбается. Мы ошалели. Где, спрашивается, привычные взгляды-подколки-уязвления всякие? А нету. Причем даже желания поскандалить нет. Ни с той, ни с этой стороны. Договорились, что жена время от времени будет осматривать соседку и, если понадобится, вновь сделает уколы.
С недавних пор, сообщил дармоед Пашка, в их доме воцарилось спокойствие. В какой-то мере и любовь с уважением проглядывают. А стыдно ему стало за упущенное время: вместо, – говорит, – того, чтобы хотя бы помолчать, не осуждая обычных, вообще говоря, соседей, со своими трудностями, привычками, причудами, мы им не только кости перемывали на кухне, но и результатами этой прачечной не брезговали: показывали вовсю, как соседи нам не нравятся. Бог-то нас приблизил теперь – но сколько кривизны Ему пришлось исправить: ведь могли же с самого начала хотя бы просто улыбаться друг другу. Прощать что-то, пример показать, как себя можно вести. Это как в «Крошке Еноте»: добрая улыбка, обычная доброжелательность вернутся к тебе обязательно. Закон любви, получается, зеркальный.
Налил третью чашку и призадумался: «О как интересно. Это, выходит, если Евангелие мы не выполняем, приходится к ‟Крошке Еноту” обращаться? Я что – енот? Пепел есть еще?» Жена потянулась за скалкой.