«Отец Наум сказал? Через 20 лет сбудется»

Архимандрит Наум (Байбородин)

О данном нашему времени старце вспоминают однокурсник и те, кого отец Наум в свое время благословлял на монашество, а кого-то и на игуменство, но, как видно из рассказов, не был чрезмерно суров и ничьей воли не ломал.

«Присылай ко мне любых!»

Протопресвитер Владимир Диваков, секретарь Патриарха Московского и всея Руси по городу Москве, настоятель храма Вознесения Господня у Никитских ворот («Большое Вознесение»):

– Я помню отца Наума еще Николаем. Мы вместе с ним учились в семинарии и в академии. Он во время учебы в семинарии принял постриг. По нему уже с самого начала было видно, что это будет монах. Так что все его пострижение восприняли как должное.

Когда мы учились, я обычно за первой партой сидел, – старался всем подсказывать. Но Николай – будущий отец Наум – был принципиален:

– Мне не надо ничего подсказывать. Что смогу – то и отвечу.

Всегда был очень строг к себе и к окружающим. Потом, уже после учебы, когда он был в монастыре, да и я уже служил на приходе, он говорит мне как-то:

По нему с самого начала было видно, что это будет монах

– Знаешь, я к тебе иногда кого-то отправляю... Так и говорю: скажите, что от отца Наума. Просто, если судить по монастырским правилам, то мы должны таких очень строго наказывать, но все-таки, думаю, можно к иным и послабление в канонических прещениях применить. Но нам самим это неудобно делать. Уж лучше ты...

– Ну, и я к тебе буду присылать! – отвечаю.

– Ко мне присылай! – тут же согласился. – Даже если какие сумасшедшие, ко мне присылай любых! Они пока через длинную мою очередь ко мне пройдут, их там так «поисповедуют», что они уже совсем другими приходят. Так что присылай-присылай!

И действительно, я неоднократно пользовался этой возможностью. Как-то пришла, помню, одна женщина – и давай скандалить и угрожать. А как самый сильный аргумент вдруг произносит:

– Я вот пойду жаловаться к самому отцу Науму! – мол, как самому строгому ревнителю канонов.

– О! – обрадовался я. – Иди-иди! Еще и скажи ему, что я тебе вот так-то сказал!

Проходит неделя, дверь у меня в кабинете открывается, – кто-то ползет на коленях.

– Батюшка, прости! Батюшка, прости!..

– Что такое? Кто это?

– Батюшка, прости! – кто-то причитает.

Протопресвитер Владимир Диваков

– Что?! Это ты с моим однокашником-однокурсником так разговаривала?! Да как ты могла...

– Ой, батюшка, простите, – ушла та в осадок.

– Пока у него не испросишь прощения, близко ко мне не подходи!

Вот она и пришла, так и умоляла:

– Батюшка, простите? А то он меня больше не примет.

– Ну, скажи, что я все простил.

Больше она ко мне с разносами не приходила.

С отцом Наумом мы, конечно, уже в пору служения каждого из нас виделись редко. Разве что когда в лавре на память преподобного Сергия или на Троицу собирались. Или когда собор лаврских духовников на Патриаршее богослужение приезжал.

Бывало, вместе окажемся в храме на лаврском подворье, или в Кремле, или еще где-нибудь:

– Отец Наум, мне неудобно возглавлять иерейский чин за богослужением, тем более в вашем присутствии... Возглавьте вы.

– Не-не-не, вы там при Патриархе, а мы тут простые монахи...

Вот так он просто и скромно держался! Настоящий монах. Во всех отношениях преданный Церкви ее служитель. Совершенный духовник.

«Даже до такой вот вещички»

Игумен Киприан (Партс)

Игумен Киприан (Партс), духовник Сретенской обители Москвы:

– К отцу Науму я не мог попасть долгое время. Приезжал, ждал в очереди. А до меня очередь просто не доходила. Видел его уже, рядом сидел, а поговорить не удавалось. Я уже служил в армии, и вдруг меня отпускают в увольнение. С ночевкой. На Пасху. В принципе, не положено, но мое начальство, зная, что я верующий, пошло навстречу. Так я оказался в этом неуставном увольнении – на два дня.

И вот в Великую Субботу 1993 года я отправился прямиком в лавру. Приезжаю, сначала, проходя, проверил: у отца Наума все было закрыто. Пошел к преподобному Сергию, приложился к мощам. Написал записочку. Карандашом. Выхожу в притвор, а там пожилая женщина (тогда-то, при моем возрасте, она мне вообще старушкой казалась – ей, может быть, лет 50 было) громогласно спрашивает:

– Кто пойдет чистить картошку? Кто может помочь?

А мне, солдату, лишь бы подольше в лавре побыть. Вот я и вызвался. Чистили мы эту картошку час от силы, а она всех нас потом еще кормить повела! В старую братскую трапезную, которая располагалась под Сергиевским трапезным храмом. Это была очень красивая трапезная, с росписями. Мы все покушали. Я – как следует (на то и солдат). А этой бабушке-то я, получается, уже вроде как и знакомый, да? И вот я – к ней:

– А нельзя ли к отцу Кириллу или к отцу Науму попасть?

– Ну, отца Кирилла сейчас нет, – отвечает, – а к отцу Науму – пошли.

И она меня провела за трапезным храмом и лаврской стеной. Мимо просфорни. Оказывается, отец Наум потихоньку там своих принимал. Официально было закрыто, а свои проходили. Я сел. Передо мной только одна игумения оказалась, больше никого не было. И вот отец Наум меня принял. Я ему исповедовался. Он мне подарил иноческое келейное правило и Евангелие на церковнославянском языке, а также книжечку. Был тогда такой сборник «Сердце чисто созижди во мне, Боже» – 1-й том, «И дух прав обнови во утробе моей» – 2-й том. Вот он мне второй том и подарил, с преподобным Серафимом Саровским на обложке. А первый я потом докупил, как вы думаете, где? Здесь, в Сретенском монастыре, – кстати, тогда еще даже не открывшемся.

Помню еще, кроме всего прочего, отец Наум сказал мне:

– Смотри, хорошо служи.

Я ни разу на гауптвахте и не был. И еще прибавил:

– Смотри, ничего не воруй. Даже до такой вот вещички, – и показал пальцами: до какой.

«Ну, да, – думаю, – воровать нехорошо».

Приезжаю домой, в Мытищи, и что я нахожу в своем кармане? Карандаш! Которым я писал записку на молебен у мощей преподобного Сергия. Получается же, что я его стащил! А карандаш этот размером как раз такой, как отец Наум мне показал!

Архимандрит Наум (Байбородин) в лавре

Возвращал я этот карандаш потом два года: все забывал. В конце концов, через два года сестра ехала в лавру, я ей и говорю:

– Ольга, вот тебе два карандаша, отвези преподобному. А то я у него карандаш утащил.

То есть я вчетверо воздал (ср. Лк. 19, 8). Я же половину карандаша упер? Вот. А два целых новых карандаша – это вчетверо. Так уж получилось. Я не специально. Это я уж потом, задним числом вычислил.

А потом, когда я уже в монастыре был, мне одна из духовных чад отца Наума подарила его фотографию. А он, когда его фотографировали, решил этому воспрепятствовать и выставил руку, а получилась так, что пальцы сложены в ту самую конфигурацию, точно он мне все также показывает: «Даже до такой вот вещички».

Потом уже, когда я служил в армии, у меня были искушения, и я попросил маму, чтобы она к отцу Науму съездила. Мама у меня послушная. Я попросил – она съездила. И потом уже, когда я был в братии обители, через других людей я узнал – мама им рассказала, – что отец Наум ей тогда сказал про меня:

– Отпусти его идти своей дорогой.

То есть то, что она меня в свое время отпустила в монастырь, – это она послушалась отца Наума. Она не сама решение приняла, а послушалась старца. Мама родилась на память преподобного Сергия, 8 октября 1940 года, и о том, что сына надо отпустить в монастырь, ей было сказано в лавре.

Тест на смирение

Игумения Николая (Ильина), настоятельница Свято-Никольского Черноостровского женского монастыря города Малоярославец:

– Однажды отец Наум спас меня от очень сильного искушения. Он просто задержал меня, – вот и всё. За мною матушка Никона (Перетягина), я тогда еще экономом была в Шамординской обители, уже даже одну из сестер в лавру прислала. А он:

– Я ни тебя не пущу, – говорит мне, – ни ее, идите вон там-то и молитесь!

Окажись я в это время в монастыре, мне не избежать было больших неприятностей

Так я там до вечера и просидела, молилась. А потом выяснилось: окажись я в это время в монастыре, мне не избежать было по должности больших неприятностей.

По рассказам нашей игумении, которая с детства окормлялась у отца Наума, мы знали, что, когда она к нему уже даже монахиней приезжала, он начинал при всех:

– Ты куришь?!

Ей стыдно, но стоит, боится воспрекословить.

– Ты пьешь! Пьешь! – продолжает он. – Ты пьяница!

Матушка нам говорила, что порою и обидится, уйдет.

Игумения Николая (Ильина)

– Ты куришь?! – бросит он мне при огромном скоплении народа.

– Да, батюшка, курю, – еще так покашляю немножко для убедительности.

– И пьешь!

– Да, пью. Простите, батюшка, пью.

– И постом!

– Не, постом не пью.

– Ну, вот и молодец.

Понятно: молодец – за то, что смирилась. Но это, конечно, была не моя заслуга. «Уготовихся и не смутихся» (Пс. 118, 60).

Помню, еще он мне давал такие задания, которые совершенно были, как казалось, неадекватны. Однажды он меня отправил в какой-то музей – Козельский, что ли? – чтобы я посмотрела там чучело медведя! Я посмотрела. А потом, когда оказалась в Малоярославце, я на эмблеме города увидела именно такого, стоящего, как в том музее, медведя.

В очереди у отца Наума, бывало, говорили, что каким бы странным ни казалось задание, надо его выполнить за послушание, чтобы молитва батюшки могла в твоей жизни разрешить какую-то проблему, о которой ты его, может быть, и просила.

Как отец Наум меня в монастырь «сватал»

Монахиня Мария (Фомина), духовное чадо отца Наума:

– Мама нас с братом, нынешним митрополитом Астраханским и Камызякским Никоном, с детства к отцу Науму водила. С нами, детьми, он и вел себя как с детьми. То что-нибудь вкусненькое даст, то овечку какую-нибудь на Рождество подарит. Одно время батюшка все хотел, чтобы я игуменией стала, но пусть уж лучше овечки игрушечными будут...

– Не мое это, батюшка, – говорю.

И он не стал настаивать.

В 16 лет я, помню, как-то оказалась у отца Наума, а он мне вдруг объявляет:

– Всё – тебе надо во Владимир!

А я только 9-й класс закончила.

– А как же учеба? – уточняю я.

– Ничего, хватит, – он и сам ровно столько же классов закончил.

А во Владимире при кафедральном соборе у отца Наума общинка сестер была. Вот я туда на послушание и отправилась. Пела там на клиросе. Уборщицей была. А для смирения потом еще и туалеты мыла, – чтобы на меня никто не заглядывался. Года два я там попослушалась, а потом батюшка меня в Рижский монастырь на каникулы отправил.

– Езжай, да попросись у игумении. Возьмет или не возьмет?

Мне тогда еще и 18-ти лет не было. А принимали тогда в монастыри вообще желательно после 26-ти – тогда еще с этим строго было. У меня еще и прописки никакой нет. А батюшка мне внезапно откуда-то такой черный красивый отрез крепдешина достает и вручает:

– Отдашь матушке – пусть она тебе хитон пошьет.

Игумения Магдалина (Жегалова)

Я поехала. Все матушке пересказала. А там тогда игумения Магдалина (Жегалова) была, – подвижница высокой духовной жизни. Отдаю ей отрез. Она на него так посмотрела:

– Это уже когда ты подрастешь, мы тебе сошьем такой подрясник. А пока в сатиновом походишь.

Отправила меня на послушание в пустыньку. А я к тому времени уже очень полюбила Пюхтицкий монастырь. Попослушалась я с месяц в пустыньке, и вот приезжает туда матушка Магдалина. Я думаю: «Хоть бы она меня не взяла». А она:

– Я помолилась. Я тебя беру.

Я – в слезы, можно было подумать, что от радости.

– Ты съезди еще раз к отцу Науму, – говорит матушка. – Так как с пропиской у тебя сложности, жить будешь у нас, а работать пока в больнице.

Даже прощаясь с мамой, отец Наум принимал людей и отвечал на их вопросы

Еду к батюшке. Приехала, а в этот день умерла его мама Пелагея Максимовна, в постриге – схимонахиня Сергия. Я подошла благословиться, он у гроба сидел. Дал мне 9-ю кафизму прочитать. Удивительно, что, даже прощаясь с мамой, отец Наум пребывал в таком расположении духа, что все равно принимал людей и отвечал на их вопросы. Я ему все рассказала.

– Матушка игумения, – объясняю, – меня берет. Как вы благословите?

А он вдруг и отвечает, – он всегда в сердце человеку смотрел:

– Поживи еще с мамой. А там видно будет.

И вдруг вручает мне мешок, – сложил туда вещи своей мамы. И отдал нам еще и ее швейную машинку. Мы очень бережно ко всему этому относились.

Пожила я, значит, с мамой. А потом как-то раз вызывает меня отец Наум и говорит:

– Ну, ты как? Регентом сможешь быть?

– Батюшка, да я и нот-то не знаю.

– А ты можешь сказать: до-о-о ля-я фа?!. Ну, повтори!

Я повторила.

– Ну вот. Езжай. Представляешь, там батюшка только проповедь выйдет сказать, а певчие все уже разбегаются!

Так я оказалась в Эстонии, в Кохтла-Ярве, у отца Вячеслава Куркина. Приехала я туда, ничего не знаю, и попала как раз на первую службу на Успение. Иду к храму и плачу:

– Матерь Божия, как же я буду регентовать?.. Матерь Божия, Ты Сама управь!.. – прямо реву.

А там же певчие все дореволюционные – как я ими регентовать буду?!

– Ма-ри-на! – вдруг слышу в спину (меня так звали до пострига).

Оборачиваюсь, моя родная сестра Анна, откуда ни возьмись, бежит! Она вообще-то должна была сразу после Успения замуж выйти... А батюшка ее, оказывается, не благословил и вслед за мной отправил.

Певчие меня почему-то замечательно приняли, их регент мне очень помогала, всему меня учила, – я даже поверить не могла в происходящее.

Были, конечно, и искушения в женской мирской общине, после которых в монастыре все, как в раю, воспринимать будешь... Батюшка всегда знал, кому какую школу надо пройти и как это каждому из нас потом в жизни пригодится.

И вот, помню, как-то раз приезжает туда к нам на приход Тамара Горланова, она тоже была чадом батюшки, я ее очень любила, она у нас старшей сестрой в общине во Владимире была. Сейчас она монахиня Надежда где-то на родине батюшки, в Новосибирске. Она мне и объявляет:

– Батюшка тебе благословил проситься в Пюхтицу.

Я так обрадовалась! И ведь ни разу батюшке не обмолвилась, что в Пюхтицу хочу. Мне с самого начала туда хотелось, но батюшка лучше знает, кого и как вести.

Отправилась я в Пюхтицу. А мне как раз тогда и исполнилось 18 лет! Это такой для меня подарок был на совершеннолетие! Приезжаю, кланяюсь игумении Варваре (Трофимовой):

– Матушка, благословите к вам в монастырь. Меня отец Наум благословил.

А она сразу:

– Я тебя беру.

А там как раз, оказывается, формировался второй иерусалимский набор. Первый уже отправили. А мы были на подходе... 20 человек. Но из них из всех я почему-то только одна в итоге в Иерусалим попала, хотя и не хотела. Мне в Пюхтице нравилось. Да и матушка была не против меня оставить, но говорит:

– А ты к своему духовнику езжай. Как он благословит?

Я так надеялась, что батюшка меня не благословит. А только сказала ему, как он тут же:

– Двумя руками благословляю, – по-архиерейски отозвался.

– А как же я там без вашего окормления буду жить? – интересуюсь.

– Я передаю тебя в руки Матери Божией, – отвечает.

Так меня и пристроил.

«Ради Господа-то!? Ничего не тяжело!»
или История с аккумулятором

Ольга Самойлова

– Меня мама к отцу Науму еще маленькую, лет с шести, водила.

А потом, уже в университете, как каникулы, мама:

– А ты спроси у отца Наума, куда тебе отправиться?

Приезжаю:

– Батюшка, куда?

– Поезжай в Ригу!

– А чего там?..

– Да вот... Слушай, Алексея знаешь?

– Знаю...

– Аккумулятор ему надо отвезти!

Беру эту неподъемную передачку, а когда прибываю по указанному адресу в Риге, попадаю в монастырь.

Алексей смотрит недоуменно:

– Аккумулятор?! А у меня есть...

И, видя уже мое недоумение, улыбается:

– Давай-давай, и этот пригодится!

Интересно, сколько ему таких аккумуляторов привезено было?

Так я оказалась в Свято-Троицком Рижском женском монастыре.

Поселили меня там с монахиней Феодосией, – она тоже чадо отца Наума. Когда мы этих старушечек просто видим где-нибудь, по монастырскому двору спешащих в храм, мы и не представляем себе, какие это на самом деле подвижницы.

Я там просто взвыла через пару дней:

– Матушка, как же можно так мало спать?

Меня там еще и клопы кусали.

– Да ты просто новенькая, – смеется она, – вот они на тебя и напали.

Сама она, пока управится на послушаниях да обойдет весь монастырь крестным ходом, где-то в час ночи только приходила в келлию и... начинала еще читать свое монашеское правило! Я уж засыпала. А наутро, тоже сквозь сон, понимаю, что в полпятого каждый день она уже на ногах, – бежит на молебен.

– Матушка, ну, как же вы так? Тяжело же?

А она смотрит на меня, глаза огромные такие, голубые:

– Ради Господа-то?! Ничего не тяжело!

А потом, помню, приехала моя мама, читает-читает какую-то записочку, а потом так поворачивается к матери Феодосии:

– Обижают?

Та склонила голову, и – ни звука. Вот это настоящее монашество.

Ее вообще всегда было не видно – не слышно. Ты и Бог – вот и монах.

Мне и самой батюшка как-то говорит:

– А мы думали, ты монашкой будешь!

– Не-е-е-е-е-е, – отвечаю я, уже насмотревшись к тому моменту, как это тяжело. – Я замуж выйду.

Благословил – вышла. Родилось у меня трое деток. Прихожу как-то раз к батюшке:

– На работу бы устроиться...

– Вот твоя работа, – показывает он мне на детей.

Хотя до рождения детей я уже успела поработать в медицине.

Хотьковский монастырь

Помню, как в 1987-м году батюшка нас с мамой послал расчищать Хотьковский монастырь. Мы вокруг храма убирали. Смотрим, там рельс лежит. Мы его взяли и понесли куда-то. А как опускать, мама-то руки убрала, а я правую руку одернуть не успела. И мне этот рельс придавил кисть. Мама потом вспоминала: «Ты только крякнула». А сама помню, у меня глаза на лоб полезли, и первая мысль: «А как я завтра работать буду?» Я тогда работала в реанимации, мне же уколы надо ставить... Что делать?!

Извлекаем руку, смотрю на свои пальцы, а они целы. Мама девчонкам побежала сказать, они примчались, стали мне йодом руку заливать. Я смотрю на все это: «А йодом-то зачем?» Но все были перепуганы, как-то пытались помочь. Мы тогда решили сделать перерыв.

Я еще по пути в трапезную, помню, заглянула в храм, а там горы мусора, казалось, это все еще разгребать и разгребать. А вот мы возвращаемся с перекуса, смотрю в проем храма, а там уже пол свободен, все вынесли!

Так все и происходило каким-то чудесным образом.

Захожу в храм. А мне указывают на расчищенное место:

– Здесь захоронены родители преподобного Сергия – Кирилл и Мария.

Я, помню, поводила там по песочку своей придавленной рельсом рукой, – и все! На следующее утро, как идти на работу, я даже уже вспомнить не могла: какая рука, правая или левая, пострадала?

Помню, потом уже и сама к батюшке приезжала, мысли меня там вихрем захватывали. А он томит, испытывает. Ему же все мысли были открыты. Удивительно, что он выходил только тогда, когда я сама начинала его звать. Один раз так взмолилась, что он аж выбежал:

– Что такое?!!

А я стою, растерялась. У меня все просьбы от такой быстроты реакции улетучились.

– У мамы параман истерся, – только и пролепетала я.

– А, параман... Ну-ка, принесите ей новый.

Принесли.

Тут уж я осмелела, говорю:

– Вот, батюшка, не пускают к вам.

А тогда действительно передо мной дверь как-то внезапно захлопнулась.

– Да вот! – озирается. – Ходят-ходят, такие кроткие, смиренные. А как только поставишь сюда, сразу меняются! Никак не пойму, что с ними делается?!

Батюшка умел и без прямого вопрошания проблемы решать

И тут же переводит тему разговора:

– О, какая дубленка на тебе... модная!

«Причем тут дубленка?» – присмотрелась я к ней. Утешить он меня, что ли, так хотел?

Благословил, и я ушла.

Так тогда и не вспомнила: зачем я к нему приходила, вопила там, чтобы он вышел? Батюшка умел как-то и без прямого вопрошания проблемы решать.

Архимандрит Наум (Байбородин)

Потом уже, когда дети подросли, при Заиконоспасском монастыре открылись Высшие Знаменские богословские курсы, батюшка стал туда направлять тех, кто впоследствии мог бы преподавать. А ведь тогда еще даже кафедры теологии нигде по вузам не открывались.

Мне он еще задолго уже предсказал:

– Будешь преподавать, студентов у тебя будет 20–30.

Про отца Наума вообще в лавре говорили: «Отец Наум сказал? Через 20 лет сбудется». Тогда это сложно было себе даже представить, а вот действительно прошли многие годы – и сбылось.