Пасха Исаака

Протопресвитер Константин Стратигопулос Эту историю, которая напоминает живой синаксарий новомученика, мне рассказала моя бабушка, и она глубоко запечатлелась у меня в памяти. Бабушкин отец был священником в одной из деревень Верхнего Босфора, которая сейчас называется Бейкоз. У отца Антония (так звали священника) было много детей, одного из них звали Христодулом. Когда произошли те трагические события, Христодулу было 10 лет. В день Страстной Пятницы ребенка выкрали евреи и распяли его на кресте, так же, как и Христа. На следующий день мальчика нашли прохожие. Он был без сознания. Через несколько дней, на Светлой седмице, когда всюду царила атмосфера Воскресения, он умер. Эта история произошла на самом деле. Каждый год, накануне Пасхи, в нашей памяти возникали подобные истории и воспоминания, и всякий раз мы испытывали враждебные чувства по отношению к евреям. Кульминационным моментом в выражении нашей вражды было сожжение чучела еврея, которое происходило в Страстную Пятницу и следовало сразу за выносом Плащаницы.

Кульминационным моментом было сожжение чучела еврея, которое происходило в Страстную Пятницу

У нас по соседству, в районе под названием Ставродроми, жило много евреев. На протяжении всего года мы обычно играли в соседских дворах с еврейскими ребятишками. Нас объединяла неприязнь к турчатам. Однако накануне Пасхи, как правило, все менялось. Еврейские дети не могли играть в наши «христианские» игры. Обычно на Страстной седмице наша ватага собиралась в притворе храма Пресвятой Богородицы, а затем мы шли играть во дворе и в прилегающих окрестностях.

Бейкоз     

Исаак жил в одном из угловых домов на большом спуске, в районе Хамалбаси, в нескольких метрах от нашего дома. Он был одним из тех еврейских ребятишек, которые были нашими добрыми друзьями. Не было такой общей затеи, в которой бы он не участвовал. В сложных ситуациях нас не раз выручала его смекалка. Помню, как-то раз к нашим родителям пришла соседка пожаловаться на нас, потому что мы звонили в звонки соседских дверей и потом сразу убегали. Исаак с невозмутимым видом сказал:

– Мы с хорошими намерениями это делали, для вашего же блага. Должен пойти дождь, и мы вам напоминали, что надо собрать вещи, которые вы развесили сушиться на улице.

– Где ты увидел дождь, бессовестный мальчуган? – кричала госпожа Катина Балу.

– Да как же, по радио прогноз погоды передавали недавно, – возразил в ответ Исаак.

Зато теперь, накануне Пасхи, Исаак, который столько раз выручал нас своей находчивостью и острым умом, был «причислен к синагоге». Он ведь был евреем. В эти дни, накануне Страстной Пятницы, он не мог играть с нами, и это казалось нам вполне естественным. Это было его наказанием за то, что он родился евреем. А ведь именно евреи распяли Христа.

Наступила Страстная Пятница. День большой игры. Церковь была открыта целый день. Мы рвали цветы для украшения Плащаницы, прыскали одеколоном и протирали оклады икон, смотрели за порядком в храме и занимались множеством других, очень интересных дел.

Во время Царских Часов кто-то сообщил, что во дворе храма появился Исаак.

Исаак во дворе церкви? Это было неприемлемо. В такой день?

– Он точно пришел, чтобы осквернить нас, – сказал Сулис

– Точно, это так, – закричали все собравшиеся.

– Он должен понять, что в такой день еврей не может ходить повсюду, где хочет, с высоко поднятой головой, как будто ничего не произошло. Мало того, что они Христа распяли, ещё и хотят с нами в игру играть, – громко выкрикнул Ламбрис Го.

«Го» – это было его прозвище, потому что он сильно картавил и вместо «р» всюду говорил «г».

Сулис, главный заводила, тут же подхватил его слова, ведь именно он считался главным среди всех ребят, которые помогали в алтаре. Он обернулся ко мне и сказал:

– Дино^[1], пойди и скажи ему, что мы не хотим его здесь видеть. Ты лучше нас его знаешь, ведь это твой сосед.

– Хорошо, – ответил я немного нерешительно.

– Ты что, боишься?

И Сулис добавил:

– Он – еврей, ты понял? На этой неделе мы должны им показать! Ведь они распяли Христа. А за это будут распяты нами!

– Но ведь Христос же не распял тех, кто был виновен в Его распятии, – решился сказать я.

– Что ты такое говоришь?! Или, может быть, мне послышалось? Ты что, заодно с евреями? А ну-ка, отвечай!

– Нет, – ответил я.

– Вот поэтому замолчи и иди делать то, что я тебе сказал, а то что-то ты мне не нравишься. Не приходи сюда на Пасху. И в игру тебя больше не возьмем.

– Хорошо, – произнес я испуганно.

Я вышел во двор. Исаак и правда был там. Я приблизился к нему с нарочито грозным видом.

– Исаак, что тебе здесь нужно?

– А что, разве нельзя? Кто может мне помешать?

Но после этого он осёкся и сказал уже другим тоном, тепло и доверительно:

– Дино, что с тобой случилось? Где же наша сердечная дружба?

– Христос разделяет нас, Исаак. Вы, евреи, распяли Христа, значит, вы не имеете права появляться здесь в такой день.

– Но Христос никогда не прогонял тех, кто приходил к Нему.

– Исаак, сейчас ничего не выйдет. А вот после Пасхи мы снова будем друзьями, – сказал я и сразу убежал, потому что был не в силах продолжать этот разговор.

Как только закончилась служба и мы начали играть во дворе церкви, я почувствовал какое-то стеснение в груди. Как будто я был одним из тех, кто участвовал в распятии Христа. Я был прав или ошибался? Вся радость, которую я чувствовал в эти святые дни прежде, куда-то пропала. Неожиданно я нашел выход. Это случилось тогда, когда я, огорчённый и растерянный, стоял у Креста. Перед крайним, высочайшим смирением. Я должен был что-то сделать. Ведь Тот, Кто был распят на кресте, проявил такое снисхождение к нам, грешным... И я принял решение. Я пошел к дому Исаака. Он сидел на ступеньках у порога, опустив голову. При виде меня его глаза радостно заблестели, хотя внешне он сохранял спокойствие.

Я почувствовал стеснение в груди. Как будто я был одним из тех, кто участвовал в распятии Христа

– Исаак, – обратился к нему я, – извини меня за утро. Ты же знаешь, я говорил не от себя, а от имени всех наших ребят. Ты же знаешь, как они мыслят… У меня есть хорошая идея. Давай скажем ребятам, что хоть ты и еврей, но в душе ты любишь Христа и очень сожалеешь, что евреи Его распяли. Ты им скажешь, что твоей вины в этом нет.

Исаак внимательно наблюдал за мной своим не по-детски пронзительным взглядом.

– Дино, – сказал он мне, − ты хоть и не пророк, но я на самом деле так думаю.

Я глубоко вздохнул и сказал:

– Вечером жду тебя на выносе Плащаницы. Ребят я беру на себя.

Но ребята ни в какую не хотели мне верить. Я очень старался их убедить, но они были непреклонны.

– Но ведь Христос простил и молился за Своих распинателей.

– Замолчи, ничего не говори, если не хочешь, чтобы этим вечером мы сожгли тебя вместе с чучелом еврея, – воскликнул Сулис.

Вечером во время выноса Плащаницы шел небольшой дождь. Обычно всегда моросило в этот вечер. Все мы, христианские ребятишки, как обычно, следовали за Плащаницей по большому церковному двору вокруг храма Пресвятой Богородицы.

В толпе я распознал Исаака. В какое-то мгновение наши взгляды встретились. Его глаза были влажными, и я не мог понять, были ли его щёки мокрыми от дождя или от слёз. А если даже он и плакал, может быть, это были слёзы обиды, потому что ребята не приняли его, несмотря на смелое признание? Или, может быть, ему было жаль, что мы такие бессердечные?

После выноса Плащаницы мне попало от Сулиса, который заметил Исаака:

– Эй, я видел тебя, видел! Видел, как ты обменялся дружеским взглядом с этим евреем. – И Сулис добавил:

– Сегодня вечером ты не будешь сжигать чучело еврея.

– Хорошо, – сказал я Сулису, – я возьму вину Исаака на себя.

Из окна своего дома я наблюдал за сжиганием чучела.

В конце этого своеобразного «ритуала» к моим окнам подбежал посыльный от Сулиса и прокричал:

– Послушай, Дино, в этом году ты не будешь праздновать Воскресение Христово: ни ты, ни еврей.

Критический момент наступил в Пасхальную ночь. В Константинополе долгие годы Пасху встречали не в полночь, а в пять утра, на рассвете. Момент Воскресения всегда самый отчаянно-сложный. Это сошествие Христа во Ад. Это поражение Ада. Освобождение умерших.

Все это мы пережили тем утром во время Пасхального богослужения. Ребята пришли к храму с полными карманами яиц и петард. В пять утра, на рассвете, в то самое время, когда раздается радостное «Христос Воскресе», должно было начаться самое основное действо для нас, мальчишек. Цоканье яиц и запуск петард, высоко взлетающих над нашими головами.

В церковь я пришел напуганный. Я не посмел зайти внутрь. Ребята заметили меня и смотрели на меня немного враждебно. Я остановился недалеко от того места, где верующим раздавали Благодатный огонь из алтаря. «Придите, примите Свет!» –

«Христос Воскресе!»

Радость неописуемая. В тот момент я все позабыл. Я испытывал огромную радость. И я больше не боялся ни Сулиса и никого другого. Радости моей не было предела. Петарды, выпускаемые ввысь, придавали атмосфере некую воинственность. Восклицания, крики, торжество безграничной радости. Среди всего этого шума я услышал несколько выкриков разозленных людей. Как будто кого-то ругали или даже били. Вместе с ребятами я повернулся в ту сторону, откуда доносились крики, это было на расстоянии выстрела, совсем рядом. И да… на самом деле происходило нечто, из ряда вон выходящее. Оказалось, что отец Исаака тайно проследил за сыном, который сбежал из дома. В момент, когда Исаак закричал «Христос Воскресе!», отец набросился на него с кулаками и начал безжалостно бить его. И как только посмел еврей прославлять Воскресение Христово?

И как только посмел еврей прославлять Воскресение Христово?

Стыд, это великий стыд и позор для всей семьи. Я увидел, как отец швырнул Исаака на землю и с ненавистью топтал его ногами.

– Что ты сказал? Что ты сказал? Христос воскрес? – неистово кричал он.

Исааку было очень плохо. Он попробовал встать – из его рта и носа хлынула кровь. Но он осмелился и сказал:

– Да, отец, Христос воскрес. Мы, евреи, распяли Христа. Но Христос воскрес!

Исаак бессильно опустился на землю, без единого стона, совсем как мученик, и тихонько прошептал нараспев:

– Христос воскресе из ме-е-е-ртвых…

Он напомнил нам о мучениях многих других людей, которые выкрикивали «Христос воскрес» на залитой кровью земле Константинополя.

После этого он потерял сознание. Мы не осмеливались приблизиться к нему. Ребята замерли. Отец схватил его на руки. Нет, скорее он поволок его по земле. Мы следили за происходящим, затаив дыхание. Сулис посмотрел на меня, а я на него. Он троекратно расцеловал меня в обе щеки и сказал.

– Воистину воскрес!

Его глаза были полны слез.

– Да, воистину воскрес!

Впоследствии мы потеряли Исаака из виду. Позже мы узнали, что он несколько месяцев пролежал в постели. А потом они уехали из нашего района.

Прошли годы, и как-то раз я услышал от одного человека, что в скиту на Святой Горе Афон подвизается иеромонах, по национальности еврей, который ранее жил в Константинополе. Позже он принял Православную веру. Говорили, что этот монах хромал из-за какого-то несчастного случая.

Так мне сказали, и я думаю… да, я уверен, что это и есть друг мой Исаак.

Христос Воскресе!