Директор банка, ставший монахом

Архимандрит Иларион (Дан) — один из самых почитаемых румынских духовников наших дней. В миру он занимал высокое положение, обладал большими возможностями, но от всех мирских благ отказался ради жизни во Христе.

Архимандрит Иларион (Дан)

«Человек ищет славы, адреналина, но полноценной жизнью без Христа жить не может»

Отец Иларион в миру был крупным экономистом, стажировался за границей, где его высоко ценили и предлагали интересную работу, было у него и много друзей, была насыщенная мирская жизнь. Но он от всего отказался ради единственно возможной на свете свободы — той, которую дает любовь Христова. Он стал монахом.

Он от всего отказался ради единственно возможной на свете свободы — той, которую дает любовь Христова

Ион Дан окончил отделение международных экономических отношений коммерческого факультета Бухарестской академии экономического образования в 1980-м году. Был направлен на работу в государственный туристический офис «Берег Мамая»^[1], затем несколько лет трудился в Главном таможенном управлении. В 1990-е годы, поработав в департаменте реформ Правительства Румынии, перешел в банковскую сферу. До 2007 года возглавлял отделения Bancorex^[2], OTP Bank^[3] и Румыно-турецкого банка в г. Констанца, затем ушел в отставку. В феврале 2009 года принял монашеский постриг и стал послушником Иларионом, в апреле того же года рукоположен в иеромонаха и назначен духовником девичьего монастыря Святого Креста в том же Констанцском уезде, в нескольких километрах от села Круча^[4].

Что такое цвет?

Рос Ион в совершенно безрелигиозной среде. Родился в 1956-м году, в самый разгар сталинизма, как он говорит, и его родители, как и все тогда, «были продуктом режима». Батюшка поясняет:

— Папа ни разу не выезжал из нашего городка^[5], а единственным предложением тогда были патриотические бригады, туда он и вступил.

В церковь маленького Иона водила бабушка, когда он приезжал к ней на каникулы. Лишь в подростковом возрасте он стал чего-то искать, у него стали появляться вопросы, ответа на которые не было. И тогда он стал много читать, особенно книги по философии, однако не находил того, что искал, пока однажды в руки ему не попала книга из серии «Современные идеи», выпускавшейся Политиздатом:

— В этой серии выходили разные книги — по социологии, философии, экономике, по большей части левацкого толка. Но попадались и другие, например, «Дух и материя» физика Эрвина Шрёдингера. Этот человек утверждал, что дух — это нечто иное, нежели материя. И начинал он с интересного эксперимента. Отвечая на вопрос: «Что такое цвет?», он физически демонстрировал, что в действительности цвет существует только в нашем сознании. Он — просто ощущение, возникающее у субъекта, который состоит не только из материи, но и из духа. Мы своей духовной частью видим цвета и свет. Столкнувшись с таким подходом, я принялся еще больше читать, искать и стал, скажем так, пусть и не убежденным христианином, но все же теистом: «Да, Бог существует».

Путь к душе

Христианство, Православие Ион Дан открыл для себя вместе с революцией^[6]:

— Это было подобно срыванию с себя цепей, — вспоминает отец духовник.

А в 1990-е, работая в Бухаресте, впервые исповедался:

— Я попал в руки великого духовника, отца Софиана (Богиу) из монастыря Антим. Человека редчайшей кротости. Тогда я решил вернуться домой, в Констанцу.

Отец Софиан направил его к отцу Арсению (Папачоку) из монастыря Текиргёл.

— Я не слышал об отце Арсении, хотя, будучи студентом, подрабатывал гидом на каникулах и возил по монастырям иностранных туристов. После встречи с ним у меня всё стало гораздо глубже. Он стал для меня такой мощной поддержкой, что, не будь его рядом, у меня начались бы большие, серьезные душевные проблемы.

Проект «Святой Мина».

«Как вы заявитесь в парк с покойником?»

Храм Св. Мины в Констанце

В 1992-м году в Констанце будущий отец Иларион был вовлечен отцом Николаем Пику в проект по строительству храма Святого Мины в парке Табакария. Вместе они составляли проект, вместе искали мастеров в Марамуреше^[7]. Тогда он был директором Bancorex-а:

— Мы были полны энтузиазма, но столкнулись с проблемой площадки под строительство. Пошли в мэрию, но когда там услышали, что мы хотим Табакарию, подскочили, как ошпаренные: «Да как же мы в парке поставим церковь? Чтобы вы заявились туда с покойником? У людей же будет шок: пришли отдохнуть, а тут — покойник!»

Это было романтическое время, богослужения проводились в походных палатках, мы были так едины, как в ранней Церкви

В конце концов, чтобы от нас отделаться, нам выделили место «тоже в Табакарии, но не там, где вы хотите, а за Микро Дельтой^[8]». Как же огорчился отец Николай! А я это место знал, потому что часто ходил туда гулять с детьми, там было очень тихо. И предложил батюшке пойти взглянуть на него: может, этого желает святой Мина!

А площадка была прекрасной: ровная, без деревьев, мы могли там развернуться со стройматериалами, с целыми вагонами бревен, которые туда навезли, с горами опилок… А на том месте, которое мы просили, строить нельзя было никак: там были деревья, застаивались лужи, — но мы это увидели только через несколько лет и поняли, что так распорядился Бог.

Это было такое романтическое время, богослужения проводились в походных военных палатках, мы были так едины, как в ранней Церкви, — рассказывает с улыбкой отец Иларион.

Жертва

1999 год был для него ужасным. В этом году умерла его супруга.

— Ей было 40. Мы еще были молодые, а дети в совсем нежном возрасте: 16 было дочке, а сыну 14. Тогда мне очень помогло, что я ходил к отцу Арсению. Он поддерживал меня, чтобы я мог справиться с этим испытанием. В профессиональном плане я тоже был перегружен и физически, и морально. Взвалил на себя огромную ответственность, нес очень много рисков. Я ведь захватил весь этот период структурных изменений в экономике и сполна пережил этот шок, ощутил его на собственной шкуре, со всеми вытекающими последствиями. И вдруг неожиданно я остаюсь и за маму, и за папу.

Моя жена была исключительной матерью, а для меня много лет была не просто супругой, а лучшим другом, советчиком. И я воспринял ее уход как жертву, принесенную за меня и детей, вот как я это воспринял.

Тогда у будущего отца духовника и появилась мысль уйти в монастырь. Поехал на Афон, в румынский скит Продрому (Святого Иоанна Предтечи):

— Там у меня появилась мысль: «А ведь я тоже мог бы стать монахом» (улыбается), хотя тогда это было невозможно, потому что у меня были дети, и о них надо было заботиться. Сейчас понимаю, что, если бы тогда это и было возможно, то я еще не был готов. Немного позже я понял, что такое уйти в монастырь.

«Не сказать, а пойти — вот что нужно, чтобы дойти»

В 2000-м году начался проект «Монастырь Кассиан»^[9]:

— Его настоятель, иеромонах Иустин (Петре), был очень молод, едва получил богословское образование, как был направлен сюда, в Добруджу, строить монастырь. С чего начать, на что строить? Я пришел тогда ему на помощь, и между нами сложилась очень тесная дружба. Практически с первого момента я был в этом монастыре, как только появились насельники. А потом уже был проект, строительство, и я всегда был с ними. Каждую субботу и воскресенье проводил там. Несколько лет находил там для себя прибежище.

Мысль о монашестве укоренялась в его уме:

— Года два, по меньшей мере, я всё обдумывал разные варианты, в том числе как я буду выглядеть в этом облачении! — смеется отец духовник. — Рассказал о своем желании отцу Арсению еще несколько лет назад, и он меня всё поощрял, а в последний год стал каждый раз спрашивать: «Ну, как у нас дела?» А я ему всё отвечал, что еще не решил своих проблем в миру, потому что постоянно возникало что-нибудь: то дела материального порядка, то что-нибудь с детьми, да и их согласие мне тоже надо было иметь. Когда хочешь уйти в монастырь, возникают некоторые искушения.

И вот в какой-то момент он мне говорит: «Брат Ионел, больше ждать нечего!» Я спросил его: «Ну хорошо, а как это делают?» — «Берешь свою котомочку, идешь и говоришь: я пришел!» Сказать очень просто, но сделать было сложнее.

Пещера прп. Иоанна Кассиана

«Берешь свою котомочку, идешь и говоришь: я пришел!»

Была у меня еще одна проблема — мама. Мама, я знал, не будет согласна. Но в конце концов я сказал себе: «Всё, довольно! Будь что будет». С отцом Арсением мы уже решили, что я пойду в монастырь Святого Иоанна Кассиана. Я думал, он направит меня куда-нибудь в Молдову. А я за послушание пошел бы куда угодно.

И вот, взял я свою сумку и постучался в монастырские ворота. Мне было легко поступать в монастырь, потому что он был известен мне, люди все знакомые, поэтому стресс от приспособления не был сильным. И вот с тех пор всё у меня вошло в нормальную колею. Я ведь вынашивал эту мысль очень долго, 8 лет. Кто уходит в монастырь, чтобы найти там монастырь, зря уходит: он не найдет его. Надо сначала устроить монастырь в своем сердце.

Многим показалось странным, что директор банка вместо костюма надевает монашескую рясу. Может, поэтому на монашеском постриге известного экономиста и присутствовало, к его удивлению, человек 200.

— Меня постригали в пещере Святого Иоанна Кассиана на престольный праздник монастыря, 28 февраля 2009 года. Я думал, будет обычный постриг, но Высокопреосвященный Феодосий пришел и сказал: «В пещере». Это было большим сюрпризом.

Обычно такие церемонии проходят в узком кругу. А у меня было много народу, поскольку праздник был престольный, и в монастырь пришло много людей. Они знали меня (в 1997–1998-м году я был одним из самых известных в Констанце людей), но не знали, что постриг принимать буду я. И вот я оказался среди множества знакомых.

Все близкие друзья батюшки были потрясены этим постригом, но одобрили его. Они давно чувствовали, что он к этому идет. И только один человек был разочарован:

— У меня есть очень хороший друг в Америке, очень успешный бизнесмен, и он был очень заинтригован тем, что я ушел в монастырь. Фактически он один отреагировал отрицательно. Пришел ко мне, и что тут было! Изложил мне все стереотипы: что священники коррумпированы, что они всё делают ради денег… Я не стал вступать с ним в полемику, дал ему закончить. А потом говорю: «Ну всё, я делаю свой выбор!» — «Да что ты будешь делать тут, в этой пустыне? Для кого будешь проводить службу? Для голубей, для птиц?» — А мне это так понравилось! — «Да, для голубей!» Я сам, наверное, не смог бы ответить ему так красиво, как выразился он. Бедняга, он ушел такой расстроенный, а я ничего для него не мог сделать.

Дочка отреагировала очень красиво: «Папа разрешал нам делать, что хотим, и ободрял нас. Как же мы можем не разрешить ему?» Они, конечно же, предчувствовали это. В любом случае сейчас у меня, наверное, для них находится больше времени. А в финансовой поддержке они уже не нуждаются.

Сын немного чувствовал себя брошенным. Я сказал ему, что не буду там сидеть в затворе, но он ответил: «Да, но это будет уже совсем не то же самое». И он прав. Я теперь не просто их отец. Он попросил меня: «Останься еще немного». И я остался еще на год.

Папа был несколько заинтригован, когда я сообщил ему, но он всегда советовал мне поступать так, как велит душа. Он умер в том самом апреле, когда я был рукоположен. А мама только сейчас стала ко мне приезжать.

«Отче, где труднее жить?»

Каково жить в монастыре?

— Это значит по-другому жить, по-другому на всё смотреть, понимать мир, понимать самого себя. Ты идешь своим путем, знаешь, что тебе надо делать, и ты в этом абсолютно убежден. Замечательно и то, что теперь ты не только думаешь о чем-нибудь, что это так, но и знаешь, что это так! Святой Николай (Велимирович) рассказывает, что, когда он сидел в тюрьме концлагеря Дахау, к нему пришел немецкий надзиратель и спросил (он знал, что владыка очень образованный человек, защитил 5 диссертаций): «Отче, ты что, действительно веришь в Бога?» На что владыка Николай ответил ему: «Когда я был молод, тоже верил в Бога…» — немец посмотрел на него вот так: «Ну вот, наконец-то и он оказался здравомыслящим человеком!» — «…но теперь больше не верю. Теперь я знаю, что Он существует!» (смеется), — и немец вышел из камеры, хлопнув дверью.

То же самое и я со всем, что со мной произошло за эти 20 лет. Когда проходишь через всё это, у тебя уже не остается никаких сомнений. Ты уже абсолютно ни в чем не можешь сомневаться.

В миру труднее жить. Я с любовью и болью смотрю на тех, кто остался в миру, на моих бывших коллег

В любом случае, всё, что могу сказать, — это то, что я никогда не чувствовал себя таким свободным, как сейчас. Пришли как-то люди и спрашивают: «Отче, а где труднее жить — в миру или здесь?» В миру, братия! В миру труднее жить. Я с любовью и болью смотрю на тех, кто остался в миру, на моих бывших коллег, с которыми мы всё еще общаемся по телефону. Они там еле выдерживают, затравлены этими житейскими проблемами каждый день, а я… как бы это сказать? Мне даже немного неловко оттого, что я себя чувствую так хорошо.

700 тысяч километров за рулем

Ион Дан впервые приехал в Америку в 1994-м году на стажировку по банковскому делу. Учебу проходил на восточном побережье, в Делавэре, а практику — в банке к югу от Чикаго. Потом были еще две поездки в Америку и предложение перейти к ним на работу, американцы его пригласили, но он отказался:

— Я уже достаточно поездил по миру. Многое видел, много разных машин водил. Как-то я прикинул, что за свою жизнь намотал тысяч 700 километров. Колоссально. Мне нравилось водить. А теперь я предоставляю это матери настоятельнице. И ни малейшего желания сесть за руль у меня нет.

Меня часто спрашивают: «А вы ни о чем не жалеете?» Да о чем мне жалеть? О свободе передвижения? Я вот взберусь на вершину этого холма и чувствую себя там лучше всего. Это куда больше, чем поездка в Нью-Йорк!

Кризис, через который мы приходим, — системный

В 2003-м году у него был период, когда он полгода не работал, потому что не мог:

— У меня начался жуткий стресс. Какую бы бумагу, какой бы документ ни взял почитать — резко начинается головная боль с головокружением. Это было сурово! Я был болен, у меня был стресс. А теперь, когда я чувствую полное отсутствие стресса и знаю, как мучаются бедные люди в этой безумной гонке за деньгами каждый день, а в результате остаются ни с чем… Я это знаю, потому что у меня были деньги, были хорошие зарплаты, но, сколько я ни получал, всё тратил. И у меня не было никаких иллюзий: ты остаешься ни с чем. Комфорт? А что комфорт? Когда находишься в таком стрессе, он тебя уже не радует.

То, что происходит сейчас в мире, ужасно. Я понимаю механизм этого кризиса, я же экономист: это не просто экономический кризис, он гораздо глубже. Это системный кризис. Сам человек находится в кризисе. И начинают рушиться самые очевидные вещи, а что очевиднее денег?

Я работал в этой финансовой системе, и у меня выработалось отвращение к деньгам. Я уже не выношу денег! Я столько из-за них страдал! А здесь я самый счастливый человек, потому что не притрагиваюсь ни к одной купюре!

Он, Христос, — ответ на всё и решение всех наших проблем. Любое другое решение — это иллюзия

Перед человеком стоят три фундаментальных вопроса: кто я, откуда иду и куда иду? Если честно поискать ответа на эти вопросы, то неизбежно встретишься со Христом. Потому что не существует другого ответа. Он, Христос, — ответ на всё и решение всех наших проблем. Любое другое решение — это иллюзия. Мы сами себя обманываем. Это я утверждаю на основании собственного опыта. Это не вычитано из книг! Я сам пережил это.

К сожалению, современный человек живет мифом о постоянном прогрессе, мифом о технологии, обещающей всё решить чудесным образом. Может, этот технологический прогресс и полезен, но мы нуждаемся в привязанности, любви. Каждый человек нуждается в этом. Между тем источником любви является Христос, и если у тебя Его нет, если ты не доходишь до источника, до ресурса, тогда и любви у тебя нет. И тогда человек начинает искать других ресурсов, чего угодно: славы, денег, адреналина — в желании чувствовать, что он живет полноценной жизнью. А полноценно жить ты не можешь иначе как во Христе.

Современный человек на самом деле чего-то отчаянно ищет, но не находит ничего, кроме суррогатов, и начинает искать еще отчаянней^[10].