Над его рассказами все плакали

Сегодня 9-й день по преставлении ко Господу замечательного русского писателя протоиерея Николая Агафонова. День Святаго Духа даже как-то странно считать днем смерти – это праздник жизни вечной, к которой Своего неустанного труженика Бог и призвал. А сам батюшка продолжает призывать своих читателей в Церковь, ко спасению.

Протоиерей Николай Агафонов

Призывающая благодать литературы

Архимандрит Георгий (Шестун), настоятель Заволжского монастыря в честь Честного и Животворящего Креста Господня и Троице-Сергиева подворья Самары:

– Отец Николай – очень хороший, добрый человек. Радостный! Как же он любил Церковь. Людей Церкви. Он и сам был человеком Церкви. Сделал очень много. Был ректором Саратовской семинарии. Открывал ее, поднимал с нуля. Ему правящий архиерей – тогда владыка Пимен (Хмелевский) – сразу сказал: «Как хочешь, так их и корми», – времена тогда были сложные, у епархии денег не было.

Матушка Иоанна, супруга батюшки, тогда на всех семинаристов сама борщ и варила. Или, бывало, достанет она масло сливочное из холодильника, а отец Николай, радостный, перехватывает: «Это ребятам на завтрак!» Воспринимал семинаристов как часть своей семьи.

Архимандрит Георгий (Шестун) Очень был отзывчивый до чьей-либо нужды, надобы. Помню, когда у нас только решили открывать Самарское духовное училище, мы поехали к отцу Николаю в Саратов. Он нас тогда так тепло встретил да целый багажник нам с собой еще учебных планов, программ, учебников нагрузил. Чувствовалась в нем такая широта настоящего русского человека. Любил делиться.

Когда его перевели в Волгоград, поставили во главе миссионерского отдела, он, болезнуя о разоренных казачьих станицах юга, где при раскулачивании первым делом уничтожали церкви, придумал плавучий храм-корабль и пустил его по Дону! Подплывает к станице, колокола звонят – тут же люди сбегаются, там же их прямо в реке крестит сотнями, исповедует, причащает, венчает… Потом рассказывал:

«Храм сыграл тогда свою роль: в тех станицах, куда он ходил, теперь свои церкви построили».

Так что этот плавучий храм в какой-то момент уже вытащили на берег, а отца Николая, сняв отовсюду, назначили в него настоятелем… Зарплаты там не было, не из чего было просто ее платить, но зато, потом уже, радуясь, рассказывал: у него появилось много времени! И он стал писать.

Помню, мы как-то вместе оказались у нашего правящего архиерея митрополита Самарского и Тольяттинского Сергия, и владыка вдруг достает папку с рукописями.

«Отец Николай, почитал твои рассказы. Очень замечательные! Надо издать, – и протягивает мне. – Возьми почитай».

Они меня тронули до слез. Так мы в нашем приложении «Малиновый звон» к «Православной народной газете» и издали первую книгу отца Николая «Неприкаянное юродство простых историй». Благодаря ей о батюшке узнал широкий читатель. Тираж моментально разошелся. Мы напечатали еще. Потом еще было переиздание. Это тогда, в начале 2000-х, оказалась одна из самых читаемых книг.

Отца Николая приняли в Союз писателей. А произошло это так. Все документы были поданы, но заседание Правления Союза все никак не могло состояться. И вот однажды Валерий Ганичев, председатель – он тогда еще жив был, – идет мимо секретарши, а она сидит, плачет. «Что ты плачешь?» – спрашивает. «Да какого-то протоиерея, – говорит, – рассказы читаю, такие трогательные». «А он у нас в Союзе состоит?» – уточняет Ганичев. – «Нет еще, у него только документы поданы». – «Так что же? Надо срочно собирать Правление, принять!»

Отец Николай Агафонов на плавучем корабле созывает на службу народ

Так и приняли. Рекомендацию ему писал тоже наш самарский писатель – Алексей Алексеевич Солоницын.

Отец Николай очень любил раздаривать свои книги. В них вся его душа – жизнерадостная, открытая, доброжелательная.

Батюшка Иоанн (Крестьянкин) тоже, кстати, очень любил книги протоирея Николая Агафонова. Архимандрит Иосиф (Братищев), наместник в то время Соловецкого монастыря, рассказал, что отец Иоанн частенько посылал его в книжную лавку: «Принеси мне книги отца Николая». Так что он его книги просто стопками носил в келью старца. Отец Иоанн их раздаривал духовенству, архиереям. «В первую очередь прочитайте рассказ “Друзья”», – приговаривал.

Старец Иоанн (Крестьянкин), даря книги отца Николая, говорил: «В первую очередь прочитайте рассказ “Друзья”»

Отец Николай, помню, еще рассказывал, как он свою будущую матушку Иоанну в жены взял. Придут, – рассказывал, – к другу по семинарии, уже женатому, да давай рассуждать, какая должна быть супруга у священника… Матушка-хозяйка их слушала-слушала, да и не выдержала: «Вы вообще верующие люди?!» «Ну да, верующие…» – растерялись семинаристы. – «А что же вы все рассуждаете да рассуждаете, какая матушка должна быть?! Молитесь! Чтобы вам Бог хорошую жену послал. Преподобному Сергию молитесь – вот и всё!»

И он послушался! Стал каждое утро к раке преподобного Сергия ходить: «Дай мне хорошую жену…»

И выпросил. Познакомили его с Жанной. Это старшая дочь известного самарского протоиерея Иоанна Державина. Всего их в семье 11 детей, все на службе Церкви: теперь уже священники да матушки. И вот он ее увидел: «Ангел… Вот это ангел», – вспоминал. Очень трепетно рассказывал про первую встречу.

«Слушай, а что ты всё учишься? – стал как-то расспрашивать его, семинариста, знакомый ему батюшка отец Евгений Зубович, настоятель в Тольятти. – Давай переходи на заочное. У тебя есть невеста на примете?» «Есть, – отвечает, – Державина…» – «О! Я их семью знаю, с отцом Иоанном дружу. Надо тебе как-то посвататься». Тот недоумевает: «А как? Я не знаю, как и что…» «Я устрою. Давай под видом рыбалки поедем туда», – берет тот дело в свои руки.

И вот они садятся в «Жигули». Только приехали, отец Евгений с отцом Иоанном обнимается, шепнул ему что-то на ухо, а тот поворачивается: «О! Зять! Проходи».

А потом, – рассказывал, – уже с мамой приехал и спрашивает у отца невесты: «Отец Иоанн, вы не против, чтобы я Жанне сделал предложение?» «Нет, я не против», – отвечает. «Тогда я у нее спрошу?» – уточняет Николай. «А зачем… – удивился тот, – спрашивать?..»

Раньше же как было: родители благословили – значит, всё решено! Но, видя растерянность жениха, рассмеялся: «Ну как хочешь. Хочешь – спроси».

Так и поженились.

Тесть ему, конечно, замечательный достался. «У отца Иоанна, – вспоминал батюшка Николай, – интересов, кроме Церкви, не было. Его заботы: облачения – митры сам вышивал; ладан сам делал… Он мистик такой был, знал какие-то тонкости: “херувимский ладан”, например, “благовещенское масло”…»

Я, помню, как-то спросил отца Иоанна (мы тоже были знакомы): «Как вы такую большую семью кормили в советское время?» А он показывает мне фото, там поленница во дворе: «Вот смотри: это не дрова, это судаки. Я на всю зиму их замораживал во дворе, и кормились зимой. На лошади за ними ездил».

Отец Николай и сам, бывало, тяжелые в материальном отношении времена переживал. Но когда был при средствах, всегда любил собирать гостей, угощать, делиться тем, что имел. Удивительный человек – широчайшей души. Настоящий русский священник – открытый, щедрый, сердечный, милостивый, веселый.

Настоящий русский священник – открытый, щедрый, сердечный, милостивый, веселый

У него и голос был такой всегда радостный, громкий, раскатистый. Пел он очень красиво. Любил всех как-то воодушевить.

Отец Николай все время хвалил других людей. С кем-нибудь встретится и начинает рассказывать, какой это замечательный человек!

Всю жизнь очень любил путешествовать. «Переболев» в детстве за чтением романов Жюля Верна и Майн Рида дальними странами, тем больше полюбил Россию. Всю страну воспринимал как дом родной. Неустанно ездил по стране, встречался с читателями. Это всегда еще были и миссионерские беседы.

Отец Николай и матушка Иоанна Агафоновы вскоре после венчания В наше последнее с ним перед его кончиной интервью (будет опубликовано в ближайшем номере журнала «Духовный собеседник». – Ред.) мы говорили, в частности, о благодатности культуры, литературы: как отмечал мыслитель Иван Ильин, это «проповедь на паперти», благодать в них может быть, но это благодать не спасающая, а призывающая. «Она призывает человека задуматься над смыслом жизни, размыслить о том, правильно ли он живет», – говорил тогда отец Николай. А вот в Церкви уже, подчеркивал, благодать – спасающая.

Уходил отец Николай очень мужественно. Помню, собирались прямо по семеро священников – соборовали его в больнице. Потом уже и на дому собирались – соборовали.

«Ну всё, братия. Вы меня простите, – говорит нам. – Я больше не могу, я пошел…»

Вот так в день Причастия – причастил его сын-священник. Во время соборования, когда собрались самые близкие друзья-священнослужители. Матушка Иоанна держала его за руку. Вздохнул и… пошел. К Богу. Он всю жизнь шел к Богу.

Лучше, чем он про себя рассказал в своих книгах, и не скажешь. Замечательный русский человек.

Память смертная от Льва Толстого и карт-бланш в семинарию от Достоевского

Отец Николай Агафонов и священник Андрей Степанов

Иерей Андрей Степанов, клирик Николо-Перервинского монастыря, ведущий специалист Издательского Совета Русской Православной Церкви:

– Протоиерей Николай Агафонов в 2014 году стал лауреатом Патриаршей литературной премии. Являясь куратором просветительского проекта «Радость Слова», я тогда пригласил батюшку для участия в нашей выставке-форуме. Отец Николай тут же откликнулся. Он оказался очень радушным и, в чем потом мы еще не раз убеждались, безотказным человеком. Готов был общаться как с детьми, так и проводить встречи со взрослой аудиторией. Со всеми находил общий язык. Да и мне, как организатору, было с ним всегда легко и просто. Опыт его служения и жизни для меня бесценны. Я очень рано потерял своего отца, и во многом отец Николай заменил мне папу.

С отцом Николаем можно было откровенно поговорить на любые темы, открыть душу – он все пропускал через сердце и давал искренние мудрые советы.

Во всех наших поездках отец Николай как-то органично становился душой компании. Предлагал интересные всем темы для обсуждения, мог остроумно пошутить, рассказать какую-то веселую историю или спеть песню.

В алтаре его было не узнать. Я неоднократно наблюдал, как он весь был сосредоточен у Престола – в тот момент для него существовало только чудо Евхаристии и ничто его не отвлекало. У него, как у священника, многому можно было поучиться.

Он весь был сосредоточен у Престола – в тот момент для него существовало только чудо Евхаристии

Он никогда не был заносчив, не кичился никакими своими умениями или достижениями. Со всеми был ровен и прост в общении. Его истории можно было слушать бесконечно. Особенно замечательно он читал свои рассказы, фрагменты романов и повестей. Он как-то поделился, что, когда пишет, может и плакать, и переживать, и радоваться. Это иногда даже трудно бывало, – признавался, – понять тем, кто заставал его рыдающим над рукописью.

Сам я с его творчеством познакомился еще в детстве, когда мне попалась в руки небольшая его брошюра «Непридуманные истории». Потом я неоднократно видел в наших поездках, как к отцу Николаю всюду подходили люди и благодарили не просто за произведения, но за то, что через них они обратились к Богу.

На батюшку всегда можно было положиться. Когда надо было послужить Церкви, он не считался ни с какими своими сложностями. Помню, надо было лететь на Камчатку. Я позвонил отцу Николаю. У него тогда были сломаны обе руки. Но он вдруг отвечает, что обязательно найдет возможность поехать… И действительно, когда подошло время поездки, он снял гипс с обеих рук и поехал. Батюшка отдавал себя без остатка.

Протоиерей Николай Агафонов и отец Андрей Степанов Когда я узнал о последнем тяжелом заболевании отца Николая, мне как раз предстояла поездка в Самару. Мы устраивали там выставку с просветительской программой. И отец Николай по-прежнему, несмотря на недуг, участвовал, общался, работал вместе с нами. Пригласил нас к себе домой, где мы познакомились с его удивительной семьей, матушкой Иоанной, сыновьями-священниками.

Отец Николай открывал свое сердце всем. Жил евангельской истиной: ближний – это не тот, кого ты сам выбрал, руководствуясь своими предпочтениями, а тот, кого Господь послал к тебе.

Батюшка рассказывал, как он подростком, начитавшись приключенческих романов, рванул в Америку. Там, мол, индейцы на бизонов охотятся, а мы тут прозябаем. Пешком пошел. Надеялся потом доехать на поезде до Дальнего Востока, а там пробраться на корабль. Все ему казалось вполне осуществимым. Его мама, когда он пропал, впервые переступила порог храма.

«Ты тоже Мать, и у Тебя Сына распинали, Ты тоже страдала. Ты меня поймёшь, только Ты», – она так горячо на коленях молилась перед иконой Божией Матери, что потом, – батюшка рассказывал, – он всю жизнь чувствовал покровительство этого образа – Казанской.

Ушла мама из храма, только когда его уже закрывали. Добралась до дома и тут же, хотя прошла уже неделя после исчезновения сына, увидела в почтовом ящике телеграмму: «Забирайте вашего сына, он в Куйбышеве по такому-то адресу». Бросилась на автовокзал и успела на последний автобус.

Для него это был опыт сиротства – религиозное переживание, а мама тогда показала сыну образ действенной неотступной молитвы

Для него это тогда был опыт сиротства – тоже религиозное переживание, – он потом себя сравнивал с блудным сыном из притчи (см.: Лк. 15: 11–32), а мама тогда сыну – будущему священнику – показала образ действенной неотступной молитвы.

«Надо Господа, Божию Матерь просить в молитве, и просить просто, дерзновенно», – говорил потом отец Николай.

Мама у него, кстати, работала в книжном магазине, в доме всегда было много книг. Батюшка с детства очень много читал. Потом уже, после своего опыта побега, открыл вдруг «Войну и мир» и именно на странице, где мать Наташи Ростовой молится пред сном: «Господи, неужели мне одр сей гроб будет?..» Он запомнил, что это молитва преподобного Иоанна Дамаскина, в житийном спектакле о ком будет играть потом в семинарии, а после напишет свой знаменитый роман о святом. А еще его поразила неизбежность смерти – это тоже было одно из религиозных переживаний… Тем более что в школе учителя не могли ответить по сути на его вопросы о смысле жизни.

Николай Агафонов в армии Постепенно в нем просыпалась духовная жажда. Уже в армии, – рассказывал, – постоянно молился своими словами. Религиозную литературу тогда было сложно найти, так он вычитывал догматические истины между строк в словаре атеиста. Там же на букву «с» набрел на заинтересовавшую его информацию: «Семинария – в переводе с греческого “рассадник”, – учебное заведение Русской Православной Церкви, где готовят священнослужителей, церковных служителей; в настоящее время в Советском Союзе существует три семинарии: московская, в Загорске, ленинградская, одесская».

Так он засобирался в семинарию. Хотя был еще соблазн речного судоводительского техникума – он же с детства мечтал быть путешественником. Но, поступив и проучившись немного, понял, что это не его: навигация, высшая математика… Он был явным гуманитарием. Снова засобирался в Загорск (так тогда назывался Сергиев Посад, где в Лавре размещается Московская духовная академия). Да бабушка сказала: «Куда ты в Москву поедешь, к кому? Я вот читала в газете: сейчас набирают рабочих на строительство олимпийского комплекса… Вот ты завербуйся, тебе дадут общежитие, а тогда уже…»

Послушался. Только приехал в Москву да простыл. Что делать? А он взял да с температурой поехал к преподобному Сергию в Загорск. Вроде хотел об исцелении попросить, да так был всем потрясен, что, прикладываясь, промолвил: «Прими меня сюда в число учеников, ты же здесь хозяин. В семинарию…»

Вскоре в Москве проездом была мама, он и ее к преподобному свозил. Она отходит от раки, выходит из Троицкого собора да и спрашивает сына: «Коль, а зачем ты откладываешь поступление до следующего года? Когда я подходила к преподобному Сергию, мне подумалось, что надо тебе в этом году поступать». – «Мам, ты же была против! – отвечает, ошеломленный, помня, как она его отговаривала от семинарии. – Да и я еще не готов… “Отче наш” только выучил…» «Ничего, – говорит она – и вдруг произносит: – я тебя как мать благословляю в этом году!»

С матушкой Иоанной и сыном

Поразительно, что на вступительном собеседовании ректор МДА – тогда владыка Владимир (Сабодан) – стал вдруг его спрашивать о том, что он любит читать, и они достаточно долгое время проговорили про Достоевского! Про его героев, про действие страстей в человеке. (Никто из ждущих под дверью абитуриентов в это потом поверить не мог.) А Николая Агафонова сразу приняли на второй курс. Ректор посчитал, что раз он читает книги, то и программу сможет нагнать.

Отца Николая было слушать всегда очень интересно. Рассказывал ли он какие-то случаи из своей жизни или просто рассуждал – это всегда были меткие замечания, глубокие выводы. Да и просто речь у него была такая, что заслушаешься.

Поразительно, что, несмотря на нашу разницу в возрасте, можно было почувствовать в отце Николае еще и просто брата во Христе, старшего друга. Ему всегда в любое время можно было позвонить, посоветоваться. Попросить о молитве в трудную минуту. Также и батюшка обращался, когда ему нужны были молитвы, – особенно в последнее время, когда он уже был тяжело болен, проходил курсы лечения. Батюшка писал, звонил, мы общались. Эта духовная связь ощущается с ним и сейчас, даже когда батюшка уже перешел порог вечности.

Отец Николай как был, так и остается в моей жизни близким и родным человеком.

Большой русский писатель

Василий Давыдович Ирзабеков

Василий Давыдович Ирзабеков, филолог-языковед, писатель, директор Православного центра во имя святителя Луки (Войно-Ясенецкого):

– С протоиереем Николаем Агафоновым мы познакомились в Самаре. Я там оказался на 20-летнем юбилее самарской газеты «Благовест» по приглашению ее бессменного главного редактора Антона Жоголева. Очень у них там располагающая к творчеству сложилась литературная среда. Столько радости было, такие теплые встречи. Так мне запомнилась Самара. Одной из самых вдохновляющих встреч было, конечно, знакомство с отцом Николаем.

Я его уже давно знал как писателя. И очень любил. Когда меня просили назвать лучших современных русских авторов, я неизменно уже в чреде дорогих мне имен обязательно рекомендовал отца Николая Агафонова.

Я был удивлен: отец Николай меня, оказывается, тоже знал как писателя. Это было вообще его потребностью – тепло отзываться о других.

Отец Николай – это очень мудрый, радушный, располагающий к себе собеседник. Помню, как он усадил меня во время застолья рядышком с собой и мы долго-долго беседовали.

Для меня его уход – огромная потеря. Это большой русский писатель.

Как-то мы вместе были на конференции, отец Николай присутствовал, когда я читал свой доклад, где делился такой тревогой: еще где-то три десятилетия назад уже был такой момент, когда казалось, что есть два-три дорогих нам имени – здравствующие еще тогда Валентин Григорьевич Распутин, Василий Иванович Белов… и всё – что же, закончилась большая настоящая русская литература?

Но милостью Божией – я потом говорил об этом неоднократно – появилась новая русская литература. Она отличается от всей той литературы, которая была до этого на протяжении веков. Сегодня выдающиеся русские писатели – это зачастую священники. Я пытался понять этот феномен. Мы и с отцом Николаем об этом рассуждали. Я объяснил это так.

«Лицом к лицу лица не увидать. / Большое видится на расстоянье», – писал Сергей Есенин. Жизнь в России последних десятилетий может показаться непосвященному человеку сумбурной, абсурдной даже. А современнику надо понять: что же происходит? Он хочет читать тех, кто способен дать оценку настоящему. А такой осмысляющий взгляд на современность в нынешнем водовороте подчас возможен только человеку духовному. Часто это пишущий священник. А если он еще и так щедро, как отец Николай, наделен литературным талантом, тогда из-под его пера выходят просто шедевры.

Осмысляющий взгляд на современность в нынешнем водовороте подчас возможен только человеку духовному

Помню, как он горячо делился со мною своими изысканиями по феномену, которому посвятил роман, изданный после издательством Сретенского монастыря, – Стоянию Зои. Рассказывал о своей прихожанке, она сама не видела эту Зою, но у нее был близкий человек – милиционер из оцепления того дома, где все это произошло. Она поведала отцу Николаю, что, когда она спросила этого своего знакомого, который тогда еще был очень молодым человеком: «Это правда? Ты действительно всё это видел? Неужели это всё правда?!», он ничего не произнес. Он молча снял свою милицейскую фуражку… Он был седой как лунь. В свои-то еще весьма молодые годы.

Помню, когда мы из многих разных городов России – и из Рязани, и из Белгорода, и из многих-многих других – съехались как-то на конференцию в Самару, мы стали, конечно, интересоваться этой историей с Зоей. «Сохранился ли этот дом?» – спрашивали мы. «Нет, это место утрачено», – отвечали нам представители местной власти.

Но мы его нашли! Нас-то сначала привели на какую-то помойку, где были груды железобетона: здесь, мол, всё, видимо, когда-то и происходило… Но мы сами стали расспрашивать местных жителей, искать – и разыскали-таки тот самый двор, деревянный дом. Пришли туда. Нас там очень приветливо встретили.

Протоиерей Николай со своей мамой

Там жила молодая русская семья: муж, жена и сынишка. Мы зашли в этот дом. Помолились на месте этого явленного народу чуда. Подросток-сын хозяев наблюдал за нами. Я уже понимал, как его зовут. И уходя, вручая ему яблоко, оказавшееся у меня с собою, только и сказал: «А зовут тебя…» «…Николаем», – подтвердил он.

Я потом написал об этом рассказ «Яблоко для Николая».

На той конференции я обратился ко всем: «Что же мы такие беспамятные?! Надо дать квартиру этой молодой семье. А там необходимо устроить часовню!»

Владыка Сергий (Полеткин) даже пообещал этим заняться… Но после уже я как-то узнал, что этот дом сгорел. Кто-то явно противился тому, чтобы об этом чуде помнили.

Но вот отец Николай воскресил своим замечательно написанным романом память этого чуда.

Очень добрый, любвеобильный, рассудительный пастырь ушел от нас к Богу. Я отца Николая люблю и как человека, и как священника, и как писателя. Как автор, он остался с нами в своих книгах.