Священник Петр Петриков и иеромонах Андрей (Эльбсон):
две жизни – одна судьба

Священномученик Петр Петриков Осень – удивительная пора. Окрашенная чудными красками, с которыми, кажется, навечно сплелись пушкинские строки… Чем бы была наша русская осень без его «очей очарованья…»?!

Однако случилось так, что исторические лихолетья обагрили ее тревожно-красными тонами безвинно пролитой крови. В осеннюю ночь 1937 года под праздник Крестовоздвиженья на Бутовском полигоне произошло страшное злодеяние (увы, не единственное в те годы). Здесь были казнены бывший настоятель Чудова монастыря в Кремле владыка Арсений (Жадановский) вместе со священниками и мирянами, осужденными по одной с ним статье. Все они были людьми высокой духовной жизни, и каждый заслужил памятование потомков. Среди них были два друга, единомышленника и собрата по духовному сану – иерей Петр Петриков и иеромонах Андрей (Эльбсон). Обоих связала судьба и страшная кончина. О них и будет сказ.

Судьбы этих новомучеников просты и бесхитростны. Но сквозь них лучится благодать, которая просвещает каждого припадающего к этому источнику святости.

Когда задумываешься над жизнью будущего священномученика Петра Петрикова, поневоле встает вопрос, что же главное в его облике. Вспоминается евангельское: «Ты еси Петр», значит, камень. Должно быть, такие твердость и непоколебимость в вере, что сродни камню, и открыли для него врата ко престолу Господню.

Рожденный в семье железнодорожного служащего в г. Можайске Московской губернии в 1903 году, 19 января по ст. стилю, Петр Петриков в детстве ничем особенным среди ровесников не выделялся, разве что разносторонней художественной одаренностью. Он учился живописи, писал очерки и стихи, собирал гербарии, коллекции всевозможных семян, старинных монет, открыток, иностранных марок. В Можайске, где Петр учился в реальном училище, он организовал среди молодежи кружок «Самообразование», а при станции Тучково, где жили родители, – любительский драматический кружок. Душа и ум вдохновенного Петра жаждали разнообразных познаний и совершенства во всем, чему он посвящал себя. У родственников сохранилась икона Божией Матери, по преданию написанная самим отцом Петром и обнаруженная совершенно случайно у незнакомого художника.

Окончив в 1920 году Можайское реальное училище, Петр собирался поступить на медицинский факультет Московского университета, но этому помешала тяжелая болезнь отца: мать, бабушка, младшие сестра и брат оставались без кормильца. Зимой 1920–1921 года он начал учиться в школе телеграфа, но из-за необеспеченности семьи вынужден был оставить учебу, после чего крестьянствовал и зарабатывал на жизнь шитьем обуви. Однако после выздоровления отца он все же поступил в университет. Осенью того же года по резолюции народного комиссара здравоохранения Н.А. Семашко он, как способный юноша из бедной семьи, был принят в число студентов 2-го МГУ.

«Творчески вдохновенный, порывный, – писал он в своем жизнеописании при поступлении в Московский университет, – сознаю я и чувствую близость цельности душевной… начинает формироваться и строго очерчиваться личность моя. Истоки вечной юности и радости открываются во мне»^[1].

Это чувство духовной цельности, формировавшееся у будущего священника, не могло созреть без Божиего участия. В Можайске Петр создает Союз христианской молодежи. И тут случается непредвиденное. Петра постигает тяжелая нервная болезнь. Учеба была прервана, врач предписал ему полное воздержание от умственного труда на срок не менее полугода. Казалось бы, беда… Но скорее это было посещение Божие. В страдании, причиненном болезнью, ему открылась красота Небесного мира. Тогда в нем зародилось сильнейшее желание всем сердцем, душою и разумением служить единому Богу. То, что коснулось его сердца, уже навсегда осталось в нем. Под действием происшедшей духовной перемены студент Петр, оставленный на второй год на первом курсе университета, уже не мог более помышлять о продолжении учебы и будущей врачебной деятельности.

Иеромонах Андрей (Эльбсон) Во время учебы состоялось судьбоносное событие в жизни Петра – знакомство с Борисом Яковлевичем Эльбсоном. Борис был на шесть лет старше Петра. Молодые люди подружились, а общность религиозных интересов связала их тесными узами. Выходец из лютеранской семьи, закончивший к тому времени шесть классов реального училища и проработавший какое-то время счетоводом в московских банках, Борис резко изменил свою жизнь после перехода в Православие вслед за своим старшим братом Стефаном, ставшим священником^[2]. А далее судьба привела Бориса Яковлевича в храм святителя Николая в Подкопаях. В 1924 году храм единожды за свою историю стал свидетелем монашеского пострига. Епископ Варфоломей (Ремов) постриг Бориса в монахи с именем Андрей и рукоположил в священный сан. Спустя четыре года отец Андрей получил назначение в Подкопаевский храм уже как штатный священник, где и служил вплоть до своего ареста в 1931 году.

Петр последовал примеру Бориса и также решил без остатка посвятить себя Богу. В 1925 году епископом Можайским Борисом (Рукиным) Петр Сергеевич был рукоположен целибатом во диакона и буквально через несколько месяцев митрополитом Крутицким Петром (Полянским) – во иерея. Выбор был сделан бесповоротно. Отныне путь для друзей был един: непреклонно стоять за Христа в период начавшихся жестоких гонений на Церковь.

Путь для друзей был един: непреклонно стоять за Христа в период начавшихся жестоких гонений на Церковь

И далее судьбы священников переплелись крепко-накрепко вплоть до самых бутовских рвов. Общность духовных устремлений, единодушие и единомыслие связали их на всю жизнь. И духовник у них был один – Оптинский старец Нектарий.

В 1925–1926 годах священники, как и отец Стефан, служили на Антиохийском подворье, в храме священномученика Ипатия Гангрского^[3], находящемся в районе Китай-города. После его закрытия отец Петр приезжал к отцу Андрею из Можайска и сослужил своему другу, который священствовал в разных храмах Ивановской горки. Известно, что вместе с отцом Андреем он совершал ранние Литургии и в Подкопаевском храме. Из жития отца Петра мы узнаём, что он не стремился созидать церковную общину, но имел немногих преданных духовных чад. В это время священники духовно сблизились с отцом Сергием Мечевым, настоятелем московского храма святителя и чудотворца Николая в Кленниках, что неподалеку от Подкопаевского храма, и с матушкой Фамарью, настоятельницей Покровской общины сестер милосердия. Отца Нектария тогда уже не было в живых.

В эти трудные для Православной Церкви годы отец Андрей начал трудиться над созданием женской монашеской общины при храме святителя Николая в Подкопаях, в которую вошли духовные чада священников. Некоторые прихожанки храма приняли постриг у преемника отца Нектария, последнего Оптинского старца преподобного Никона (Беляева)^[4]. У созревающей духом общины не прерывалась внутренняя связь с Оптиной. Не она ли помогла им выстоять во времена грянувших репрессий?!

У созревающей духом общины не прерывалась духовная связь с Оптиной

Первая волна серьезных испытаний пришлась на 1931 год, когда арестовали священников и многих членов общины. Следствие в Бутырской тюрьме закончилось для них ссылкой в Сибирь, в Мариинские лагеря. К счастью, она продлилась недолго. Благодаря ходатайству за ссыльных Татьяны Николаевны Ростовцевой, родственницы отца Андрея, трехлетняя ссылка была заменена запретом на проживание в 12 крупных городах страны – «минус двенадцать», как тогда говорили.

В середине октября 1931 года, после освобождения из лагеря, отцы Петр и Андрей поселились в городе Муроме. Начался новый период жизни, связанный с тайным служением в православных общинах Мурома и духовным самообразованием.

«Церковь “не от мира сего”, – читаем в документах допроса отца Петра. − Мои интересы… чисто духовные: получение благодати и приобретение совершенств, какими обладает Бог, в Которого верю».

Простые и безыскусные слова, а в них весь подвижник. Подобное скажет и отец Андрей в написанной им во Владимирской тюрьме биографии:

«Я хотел остаться простым монахом, так как меня интересовали вопросы только личного нравственного самоусовершенствования».

Наверное, поэтому друзья и оставались единомышленниками на протяжении своих недолгих жизней.

После окончания муромской ссылки священники разъехались: отец Петр – в Можайск, отец Андрей – в Киржач. И каждый на своем месте нес далее служение. Службу Божию они вершили в тайных домашних храмах, сохраняя верность своему последнему духовному отцу − митрополиту Петру (Полянскому), местоблюстителю Патриаршего престола. Власти объявили не идущего на уступки непоколебимого владыку Петра умершим, а сами гноили того в заточении за Полярным кругом. Знал ли владыка, что его чада не верят в его мнимую смерть, сказать теперь трудно, но молитвенно он всех их поддерживал до конца…

Службу Божию вершили в тайных домашних храмах, сохраняя верность своему духовному отцу − митрополиту Петру (Полянскому)

Конец же и для его верных духовных детей был близок. Догорали две тонкие свечи. Наступил страшный 1937-й. Безбожная пятилетка заканчивала беспощадную расправу с инакомыслящими. Первым арестовали отца Андрея – в феврале, вскоре, в апреле, – отца Петра. «Во всем происшедшем в нашей стране вижу пути Промысла Божиего, всегда ведущего нас во благое», − слова, сказанные отцом Петром в заточении, стали пророческими.

Таинство жизни нарушено: ты не угоден – расстрел.
Вздрогнуло с ужасом Бутово, став усыпальницей тел.
Нет ни сестры и ни матери, близкого нет никого.
Душу восприняли ангелы – мир опустел и замолк…

Бутовский полигон

Бутовская земля верно хранит смертное объятие умученных священников − иерея Петра Петрикова и иеромонаха Андрея (Эльбсона), единодушных и единомышленных братьев во Христе. Вычеркнутые из земной жизни кровавым росчерком безбожия, друзья засияли вместе в лоне Небесной книги, имя которой ВЕЧНОСТЬ.

Когда на пороге третьего тысячелетия началась канонизация мучеников за веру, определением Священного Синода от 17 июля 2002 года к лику святых новомучеников и исповедников Церкви Русской был сопричислен Бутовский мученик священник Петр Петриков. Тогда же в Русской Православной Церкви возникла и добрая традиция: в 4-ю субботу по Пасхе Предстоятель Церкви возглавляет служение Божественной литургии под открытым небом на подмосковной Голгофе – Бутовском полигоне. Богослужения бывают необыкновенно торжественными, праздничными и светлыми, их участники словно христосуются с теми, кто шагнул отсюда в вечность. Светлая весна воскрешает и очищает багряную осень…