Путешествие в Коневский Рождество-Богородичный мужской монастырь

Собор Рождества Пресвятой Богородицы Коневского монастыря

Бежим к озеру, очень хочется купаться. Показывается заросший старый пирс, уже не бежим, идем молча и обиженно: бухта залита мазутом, на заброшенном причале дырявый ржавый корабль, красный флаг рвется на ветру, что-то красят чумазые и унылые люди в тельняшках. Ветер вдруг уносит косынку, толкается, не дает говорить, скрылось солнце, лес кидается на дорогу круглыми шишками, сосновыми иголками, рабочие скверно ругаются и заводят "Камаз", резко темнеет и макушку барабанят крупные сильные капли. Начинается буря. Добегаем до кирпичной остановки, авось выдержит. Все вокруг вымокло, падают уже целые ветки. Но не страшно, пьянит эта сила природного бунта, этот запах стихии: холодного ветра, мокрой, в пузырях, земли, старых сосен, проснувшегося озера. Хочется громко кричать что-то очень важное, расставив пошире руки… но вот ветер затихает, уносится вдаль, спешит ворошить другие жизнь. Мы остаемся под дождем, осматриваемся. Вроде будка КПП впереди, там нет никого, дальше заброшенная воинская часть: монументальные казармы, но окна выбиты, двери покорежены, где-то слышны голоса, идем к ним. В сарае на берегу пирует веселая четверка, отмечают чье-то звание. Оказывается, все капитаны различных рангов, и, вот удача, тоже плывут на Коневец, рыбачить. За умеренную плату зовут с собой. Переглядываемся с опаской, уж больно давно, видимо, отмечают, но потом соглашаемся, глядя на предложенную яхту, – не ночевать же здесь. Переносим вещи, говорят: "Проходите дальше". Куда?! А дальше, сбоку яхты, болтается маленькая лодочка. Капитаны смеются, видя наше недоумение, ничего, говорят, 500 кг только так выдержит. Мы понимаем, что у нас значительно больше, но уже отчаливаем, заводимся... ну, с Богом. Лодка осела, но в бухте спокойно, только дождь, и плыть говорят, не долго, нас накрывают пленкой и приказывают сидеть тихо. И вдруг бухта заканчивается, и мы чувствуем, что начинается озеро.

Мы плывем в белом молочном царстве, в облаке, в котором ничего не видно. Не видно ни Коневца, ни берегов, нас самих еле видно, мы потерялись в этом озере, потеряли направление, сушу, и мир в котором мы жили, тоже погрузился в эту мутную белизну. Но вот, дождь усиливается, ветер рвет пленку, Васька-боцман хохочет, кто-то храбрится и лезет на нос этой посудины, но она и так чуть держится на волнах, уже настоящий шторм, нас бросает из стороны в сторону, руки затекли, замерзли от ледяных брызг, но мы держимся изо всех сил. Вода везде, внизу, наверху, бьет со стороны, мокрая одежда, ноги. Кто-то сосредоточено молится преподобному Арсению, кто осматривается, надеясь определить куда же плыть, если не дай Бог что… Плыли минут сорок, и вдруг выросла земля, сразу появилась, все верно – Коневец. На берегу ждет мальчонка, сын Васьки-рыбака, называли его Сашка, он-то, за "Сникерс" и довел до монастыря.

Первым делом послали нас "на поселение" к матушке Корнилии – бойкой, чуть суетной, немного рассеянной, но добродушной девчонке-монахине. Чтобы остаться в монастыре, надо было пройти через благословение благочинного, зовут его Алексей, и к нашему удивлению благочинный оказался даже не монахом. Алексей устало посмотрел на нас, посовещался с начальницей местной паломнической службы, и селиться не благословил. Сказал нам, что ждут две группы финнов, которые, видимо, запаздывают, заблудившись в ладожском тумане. Зато строго напомнил, что служба начинается в 7 утра, а работы в 9.00, и опаздывать он нам не советует. Так, несолоно хлебавши, мокрые и уставшие, поплелись мы на берег озера ставить палатку. Место нашли очень красивое: на высоком берегу, с медно-песчаным крутым спуском к озеру, среди черники и невысоких крепеньких сосен. На сосне, что стоит на откосе, висели самодельные веревочные качели, на которых мы никак не могли накачаться. Ножичком кое-как вскрыли шпроты, запили их "Тархуном", запихнули возмущенные животы в спальники и, помолившись, как-то попытались скоротать остаток такой светлой ладожской ночи. Было холодно, ветер все бушевал, а палатка хлопала и надувалась как настоящий парус. Волны отчаянно бились о берег, в нас летели брызги, а вид бескрайнего озера, почти моря позволял думать что мы отважные капитаны, пустившиеся в далекое плавание.

Проснулись мы в 5 утра, палатка была совсем мокрой от росы, поеживаясь, с опаской, стали планировать день. Умылись в ледяной ладожской воде, и, постукивая скованными от нее зубами, к 6.40 пришли на службу. Людей было мало, прихожан – человек пять. Утренний храм еще дремлет в дымке кадильного ладана, на клиросе строгий голос читает часы.

Рака с мощами преп. Арсения Коневского

Может, была она похожа на нашу, и также перед преподобным Арсением, из тумана, вдруг явился это прекрасный остров, показались медно-бурые сосны, берега, укрытые чистым, будто просеянным золотым песком, утесы, поросшие черникой…

Было это в 1393 году. Арсений искал место для обители, специально упыл с Валаама, чтобы выполнить благословение игумена Иоанна со Святой горы. Три года подвизался он под руководством афонских старцев, дарил им посуду, которую ковал из меди, а потом и сам получил подарок – икону Божией Матери, устав общежития и заповедь основать обитель на дальнем севере. Так вернулся он в родную Русь, навестил Лисичью обитель Новогородскую, где подвизался с детства, благословился у ее игумена, поплыл на Валаам, а оттуда через бурю оказался на Коневце.

Чудотворная икона Коневской Божией Матери

Служил иеросхимонах Варахиил и совсем молоденький дьякон Адриан, еще был хор-квартет и строгий чтец.

После службы, такой спокойной и умиротворяющей, через час с небольшим мы подошли в трапезному корпусу в смиренной надежде на "что-нибудь горяченькое" и, конечно, получить обещанное Алексеем послушание. Расположившись на бревнышке рядом с дверью мы старались привлечь внимание батюшки, спешащего на утренюю трапезу, и своим замерзшим и голодным видом вымолить благословение на завтрак. Но, тщетно. Не раз монах или послушник открывал нам дверь, но мы, наученные, что в монастыре нужно все делать по благословению, отказывались. Не знали, что в монастыре батюшек всего два, причем отец Варахиил сразу после службы ушел в скит, а настоятель отец Исидор уехал с острова по делам. Но послушание мы, конечно, получили огороды! И еще долгожданное разрешение селиться в старый каменный гостиничный корпус. Жилище нам определили в мансарде, на третьем этаже. Сказали, первый обычно занимают финны, второй особые паломники из наших, а третий просто паломники, вроде нас. В этот день кроме нас в гостинице не было никого. Комнатку дали аскетическую, все в ней так и дышало старостью, но зато она была чистенькая. Четыре кровати, пусть без белья и с растянутыми до пола скрипучими пружинам, вполне пригодны для спанья, на двух из них даже лежали тоненькие одеяла. Окна были открыты, но запах этой древности и сырости выветрить было невозможно. Сурово? А мы были рады! И в приподнятом настроении побежали искать отца огородника.

Отец Георгий определил нас на прополку моркови и свеклы. Грядки длиннющие, но такие аккуратненькие, видно, что любят не только сами овощи, но и труд на земле. С удовольствием мы стали вытаскивать пырей и одуванчики, равняясь на отца Георгия, трудившегося неподалеку, но у него все равно получалось куда лучше.

Доделав работу и получив сдержанную похвалу от отца огородника, еле передвигая ноги, поплелись в наш "новый дом". Обед чуть не проспали, а, заслышав трапезный колокол, перескакивая через ступеньки, бросились в трапезную. О благословении уже не думали, очень изголодались. Кормили картофельно-вермишелевым супом, горяченным, щедро посыпанным лучком и укропом, только срезанным о. Георгием. Гречка с морковной подливкой на второе. Мятный чай. Живот благодарно заурчал. Раскрасневшиеся, довольные, славя послушников трапезной, мы вернулись к послушаниям, а, закончив работу, перед службой, пошли осматривать остров преподобного Арсения.

Погода менялась к лучшему, моросящий дождь кончился, солнечные лучи раздвинули тяжелые тучи, все засияло, заискрилось, обрамленное сверкающими каплями, стало очень уютно и радостно. А потом Коневец согрелся, капли исчезли и отовсюду потекли запахи. Пахло клевером и медуницей, пахло травой, на которую наступаешь, теплым песком, смолой и хвоей от окрестных сосен, черникой, которую ели горстями, пахли старые кирпичи Казанского скита, в котором живет отец Варахиил, доски Успенской часовни… а еще появились звуки, будто заговорили разом: и птицы, и насекомые, и деревья, и цветы на лугу. И стал Коневец живой и такой наполненный...

По крутой тропке спускаемся к Конь-камню. Вокруг внушительной скалы ели скрипят старые, высокие, комары пищат злющие – место-то в низинке. В языческие времена, летом, окрестные жители, на Коневце оставляли коней на выпас, верили они, что духи сохранят их целыми и невредимыми, а осенью, у этого огромного камня приносили в жертву духам одного коня из стада. Потому и называется Конь-камень, а остров Коневец. Преподобный Арсений, поселившись на острове, узнал о таком языческом суеверии от рыбака Филиппа, приступил он к этому камню с молитвой, святой водой окропил и изгнал духов с острова, улетели они черной тучей в сторону Владимирской бухты, которая раньше называлась Чертова лахта. С тех пор хоть и не приносят у камня жертвы, но местные шутят, что маленькие злые духи здесь все же остались – в виде комаров.

Преподобный Арсений Коневский. Иконописное изображение (Подворье Коневского монастыря в Санкт-Петербурге)

Поднимаемся вверх, спешим, спасаясь от комаров и перед нами, в кустах душистого шиповника, среди густых зарослей, в отцветающей уже сирени, будто оберегаемый от суетных взглядов, желто-белый, ромашковый, Казанский скит. Обиталище иеросхимонаха Варахиила, место затвора и трудов по его восстановлению. Рядом небольшая, аккуратненькая Успенская часовенка: светлое крылечко, резные перильца, в зелени светится на солнце крестик. Здесь, по преданию, явилась Пречистая во время голода ученику старца Арсения Иоакиму, он тогда в обители за старшего оставался: братия грозилась разойтись, преподобный Арсений уплыл на Афонскую гору за благословением, ни запасов, ни наставника одно уныние, вот и спасла Богородица монастырь своим явлением, вдохновила, просила еще потерпеть. И правда, вскоре вернулся преподобный Арсений на двух кораблях с великими съестными припасами, а в честь чудесного явления воздвигла братия часовню.

В 1421 году, когда был необычайный разлив Ладожского озера, вода смыла все постройки бедной Коневской обители, потому преподобный Арсений перенес монастырь на новое место, туда, где и сейчас он расположен. По прежнему видны его храмы с озера, слышны колокольные перезвоны, но уже не страшны ему ветра и наводненья. Когда архиепископом новогородским стал Евфимий, друг преподобного и сомолитвенник его по обители на Лисичьей горе, то многим помог он обители Коневской и сделал известной ее в новогородских пределах. Так благочестивые новогородцы стали ее посещать и жертвовать милостыню. Преподобный Арсений паломников принимал в келье, как своих гостей, с радушием угощал, беседовал. Представляем, какова была радость богомольцев. Но не долго длилось такое утешение, прозорливый старец Симеон, сказал Арсению, что бесы радуются, когда мирян в келье принимаешь, и тогда, не нарушая ни наставления, ни гостеприимства, Арсений стал водить паломников в братскую трапезную.

И так чувствуется гостеприимство самого Преподобного, утешающего и нас, малых и грешных. Какое-то особенное тепло обнимает тебя, особенно ближе к храму, к батюшке Арсению, и вся природа вокруг словно радуется.

Собор Рождества Пресвятой Богородицы Коневского монастыря

Служил отец настоятель, дьякон уже другой, "праздничный", с очень глубоким и сильным голосом, и, когда пели "Воскресение Христово видевше", себя было не слышно, только могучий гул о. дьякона, перекрывающий все звуки. Хор-квартет тоже не простой, не монашеский – приезжает с подворья, финнам показывают его как диковинку, они, кивая, слушают и улыбаются, глядя на ребят в подрясниках, рассматривают кассеты, которые продают тут же. Мы тоже купили – хорошо поют.

Уплывали мы в воскресенье, причастившись, после службы, все были довольные и благонравные. Прямо из храма, с приехавшими только что паломниками, показывая дорогу, торжественно пошли на обед. Объявили, что монастырский катер пойдет на материк сразу после трапезы, надо торопиться. А торопиться не хотелось, не хотелось и вообще уезжать. Кто же уезжает в воскресенье, когда в монастыре никто не работает, стоит такая чудная погода, можно, гуляя, обойти весь остров и найти так много интересного! Но благочинный судил иначе. Подгоняемые непрестанными объявлениями, что этот катер первый и последний за несколько дней, завязывая на ходу спальники, лямки и шнурки, мы сгрузились на причале. В бескрайнее и удивительно спокойное Ладожское озеро вглядывались часа четыре, за это время неплохо загорели, сделали несколько замечательных кадров, поиграли в камушки, помочили ноги, осмотрели место первой обители и, наконец, вздрогнув от призывного гудка, вступили на настоящий монастырский катер, под настойчивое напоминание капитана: "Отправляемся через час!".