Россия есть живой организм

Из книги Ивана Ильина "О России", изданной в серии "Духовное наследие русского зарубежья", выпущенной Сретенским монастырем в 2006 г.

И с этого нам надо теперь начинать. Это нам надо уяснить себе и укрепить в наших детях. Россия есть организм природы и духа — и горе тому, кто ее расчленяет! Горе — не от нас: мы не мстители и не зовем к мести. Наказание придет само... Горе придет от неизбежных и страшных последствий этой слепой и нелепой затеи, от ее хозяйственных, стратегических, государственных и национально-духовных последствий. Не добром помянут наши потомки этих честолюбцев, этих сепаратистов и врагов России и ее духа... И — не только наши потомки: вспомнят и другие народы единую Россию, испытав на себе последствия ее преднамеренного расчленения; вспомнят ее так, как уже вспоминал ее в 1932 году дальнозоркий итальянский историк Гвилельмо Ферреро.

Итак, Россия есть единый живой организм. Глупо и невежественно сводить ее исторический рост к «скопидомству Мономаховичей», к «империализму царей», к честолюбию ее аристократии или к рабской и грабительской мстительности развращенного русского простонародья (как до этого договорился в своей недавно вышедшей книге недообрусевший швед Александр фон Шельтинг; его книга есть сущий образец презрения к русскому народу и ненависти к Православию)...

Тот, кто с открытым сердцем и честным разумением будет читать «скрижали» русской истории, тот поймет этот рост русского государства совсем иначе. Надо установить и выговорить раз навсегда, что всякий другой народ, будучи в географическом и историческом положении русского народа, был бы вынужден идти тем же самым путем, хотя ни один из этих других народов, наверное, не проявил бы ни такого благодушия, ни такого терпения, ни такой братской терпимости, какие были проявлены на протяжении тысячелетнего развития русским народом. Ход русской истории слагался не по произволу русских государей, русского правящего класса или тем более русского простонародья, а в силу объективных факторов, с которыми каждый народ вынужден считаться. Слагаясь и возрастая в таком порядке, Россия превратилась не в механическую сумму территорий и народностей, как это натверживают иностранцам русские перебежчики, а в органическое единство.

1. Это единство было прежде всего географически предписано и навязано нам землею. С первых же веков своего существования русский народ оказался на отовсюду открытой и лишь условно делимой равнине. Ограждающих рубежей не было; был издревле великий «проходной двор», через который валили «переселяющиеся» народы, — с востока и юго-востока на запад... Возникая и слагаясь, Россия не могла опереться ни на какие естественные границы. Надо было или гибнуть под вечными набегами то мелких, то крупных хищных племен, или давать им отпор, замирять равнину оружием и осваивать ее. Это длилось веками. И только враги России могут изображать это дело так, будто агрессия шла со стороны самого русского народа, тогда как «бедные» печенеги, половцы, хазары, татары (ордынские, казанские и крымские), черемисы, чуваши, черкесы и кабардинцы — «стонали под гнетом русского империализма» и «боролись за свою свободу»...

Россия была издревле организмом, вечно вынужденным к самообороне.

2. Издревле же Россия была географическим организмом больших рек и удаленных морей. Среднерусская возвышенность есть ее живой центр: сначала «волоки», потом каналы должны были связать далекие моря друг с другом, соединить Европу с Азией, Запад с Востоком, Север с Югом. Россия не могла и не должна была стать путевой, торговой и культурной баррикадой; ее мировое призвание было прежде всего творчески-посредническое между народами и культурами, а не замыкающееся и не разлучающее... Россия не должна была превращаться, подобно Западной Европе, в «коечно-каморочную» систему мелких государствиц с их заставами, таможнями и вечными войнами. Она должна была сначала побороть своих внутренних «соловьев-разбойников» (подвиг Ильи Муромца!) и «змеев горынычей» (подвиг Ивана Царевича!), залегавших добрым людям пути и пересекавших все дороги, — с тем чтобы потом стать великим и вседоступным культурным простором.

А этот простор не может жить одними верховьями рек, не владея их выводящими в море низовьями. Вот почему всякий народ на месте русского вынужден был бы повести борьбу за устья Волги, Дона, Днепра, Днестра, Западной Двины, Наровы, Волхова, Невы, Свири, Кеми, Онеги, Северной Двины и Печоры. Хозяйственный массив суши всегда задыхался без моря. Заприте французам устье Сены, Луары или Роны... Перегородите германцам низовья Эльбы, Одера, лишите австрийцев Дуная — и увидите, к чему это поведет. А разве их «массив суши» может сравниться с русским массивом? Вот почему пресловутый план Густава Адольфа — запереть Россию в ее безвыходном лесостепном территориальном и континентальном блоке и превратить ее в объект общеевропейской эксплуатации, в пассивный рынок для европейской жадности — свидетельствовал не о государственной «мудрости» или «дальновидности» этого предприимчивого короля, но о его полной неосведомленности в восточных делах и о его узкопровинциальном горизонте, ибо он не видел ничего дальше своей Балтики и не постигал из-за собственного «губернского империализма», что Европа есть лишь небольшой полуостров великого азиатского материка...

Нациям, которые захотят впредь загородить России выход к морям, надлежит помнить, что здесь дело идет совсем не о том, чтобы «уловить поступь современности», как выражаются теперь заносчивые сепаратисты русской равнины, и поскорее «расчлениться», а о том, чтобы верно увидеть проблему континентального размера и не становиться поперек дороги мировому развитию. Неумно и недальновидно вызывать грядущую Россию на новую борьбу за «двери ее собственного дома», ибо борьба эта начнется неизбежно и будет сурово-беспощадна.

3. Отстаивая свою национальность, Россия боролась за свою веру и религию. Этим Россия, как духовный организм, служила не только всем православным народам и не только всем народам европейско-азиатского территориального массива, но и всем народам мира. Ибо православная вера есть особое, самостоятельное и великое слово в истории и в системе христианства. Православие сохранило в себе и бережно растило то, что утратили все другие западные исповедания и что наложило свою печать на все ответвления христианства, магометанства, иудейства и язычества в России. Всякий внимательный наблюдатель знает, что лютеране в России и реформаты в России, англикане в России и магометане в России разнятся от своих иностранных соисповедников по укладу души и религиозности, удаляясь от своих первообразцов и приближаясь незаметно для себя к Православию... А католичество кончило тем, что открыто выработало и выдвинуло межеумочно-подражательную форму исповедания: «католичество восточного обряда» — форму по видимости православно-свободно-молитвенную, но по существу католически-лукаво-неискреннюю, симулирующую в обрядах невоспринятый и даже не постигнутый дух Православия.

И при всем том Православная Церковь никогда не обращала иноверных в свою веру мечом или страхом, открыто осуждая это и запрещая уже в ранние века своего распространения. Она не уподоблялась ни католикам (особенно при Карле и Каролингах во Франции в эпоху Варфоломеевской ночи и религиозных войн, при Альбе в Нидерландах и всюду, насколько у них хватало сил, например в Прибалтике), ни англиканам (например, при Генрихе VIII, в период английской революции и междоусобных войн).

В религии, как и во всей культуре, русский организм творил и дарил, но не искоренял, не отсекал и не насиловал...

* * *

4. Духовный организм России создал далее свой особый язык, свою литературу и свое искусство. На этот язык, как на родной, отзываются все славяне мира. Но помимо своих особливых и великих языковых достоинств он оказался тем духовным орудием, которое передало начатки христианства, правосознания, искусства и науки всем малым народам нашего территориального массива.

Живя и творя на своем языке, русский народ, как надлежит большому культурному народу, щедро делился своими дарами со своими замиренными и присоединенными бывшими соседями, вчувствовался в их жизнь, вслушивался в их самобытность, учился у них, воспевал их в своей поэзии, перенимал их искусство, их песни, их танцы и их одежды и простосердечно и искренно считал их своими братьями, но никогда не гнал их, не стремился денационализировать их (по германскому обычаю!) и не преследовал их. Мало того, нередко он впервые слагал для них буквенные знаки и переводил им на их язык Евангелие (ср., например, труды И. А. Яковлева в деле создания чувашской письменности и одухотворения их языка).

Жизненно-культурное значение русского языка быстро обнаружилось после революции и отделения от России западных окраин. К сожалению, немногие знают, что все железнодорожное сообщение между Эстонией, Латвией, Литвой, Польшей и Бессарабией могло наладиться и происходило до самой Второй мировой войны на русском языке, ибо малые народы взаимно не знали, не признавали и не хотели признавать соседних языков, а по-русски говорили и думали все... Немногие знают также, как судьи прибалтийских государств вплоть до сенаторов, изучавшие русское право на русском языке, готовясь к «слушанию» сколько-нибудь сложного дела, обращались к русскому праву и к образцовым произведениям замечательных русских юристов (от Таганцева до Тютрюмова!), по ним искали права и правды для своих соплеменников и затем подбирали новые слова на своих языках, чтобы передать и закрепить рецепированное русское право.

Что же касается русского искусства, то о его всенародном и мировом значении нет нужды распространяться.

И вот, в силу того что на протяжении российского пространства и в длительности веков не оказалось народа, равного по талантливости, по вере и по культуре русскому народу или соперничающего с ним (в языке, в организации, в творческой самобытности, в жизненной энергии и в политической дальновидноcти), русский народ оказался естественно ведущим и правящим народом, «культуртрегером», народом-защитником, а не угнетателем. Всякий талант, всякий творческий человек любой нации, врастая в Россию, пролагал себе путь вверх и находил себе государственное и всенародное признание — от евреев Шафирова, Левитана, Антокольского и братьев Рубинштейнов до армян Лорис-Меликова, Делянова и Джаншиева; от немцев барона Дельвига, Гильфердинга и отца Климента Зедерхольма до литовцев Ягужинского, Балтрушайтиса и Чурляниса; от грузина Чавчавадзе до карачайского князя Крым-Шохмалова и до текинца Лавра Корнилова. Кто преследовал в России после замирения казанских и касимовских татар? Мордву? Зырян? Лопарей? Армян? Черкесов? Туркмен? Имеретин? Узбеков? Таджиков? Сартов? Кого из них не видели стены российских университетов сдающими экзамены, кому из них мешали по-своему веровать, одеваться, богатеть и блюсти свое обычное право?.. Однажды полный и беспристрастный словарь деятелей русской имперской культуры вскроет это общенациональное братство, это всенациональное сотрудничество российских народов в русской культуре.

5. Далее, Россия есть великий и единый хозяйственный организм.

Все ее части или территории связаны друг с другом взаимным хозяйственным обменом или «питанием» — отличительный признак всякого организма. Хлебородный юг европейской России нужен не малороссам только, а всей стране вплоть до далекого севера. Лесообильный север с его невысыхающей влагой и незамерзающими выходами в Балтийском море и в океан необходим всем народам России вплоть до среднеазиатских. Нелепо думать, будто кавказские народы, уцепившись за нефть и марганец, процветут во славу Англии или Германии, предавая им Россию. Ребячливо мечтать о том, будто «Донецкая Всевеликая Республика» «не даст» на север ни угля, ни железа. Или будто «высокие послы» Мордовии, Черемисии и Чувашии, отрезав Великороссию от Волги и Каспия, добьются от Лиги Наций вооруженного похода на Москву для подавления ее «всеволжского империализма». Сколько во всех подобных замыслах политического дилетантства и доктринерства, того самого, которое погубило «февралистов» и которым они доселе гордятся!

Хозяйственное взаимопитание российских стран и народов будет рано или поздно органически восстановлено, и если рано, то в мирное процветание всех народов империи, а если поздно, то в результате многих лишений, после ряда войн и ценою многой крови. Рабочая сила, сырье, готовые товары и единая валюта — или будут свободно циркулировать от «линии Керзона» до Владивостока и от Баку до Мурманска, и тогда народы российского пространства будут блюсти свою независимость и экономически процветать, или же Россия покроется внутренними рубежами и таможнями, и сорок бессильных и беспомощных государствиц будут бедствовать на сорока монетных системах, ломать себе голову над сорока рабочими вопросами, вести друг с другом таможенные и иные войны и сидеть без необходимого сырья и вывоза. Ибо Россия есть единый хозяйственный организм.

6. Само собою разумеется, что этим органическое единство России только очерчено. Однажды оно будет раскрыто с подобающим вниманием и установлено с полной доказательной силой.

Мы приведем здесь только еще одно поучительное доказательство.

Выдающийся русский антрополог нашего времени, пользующийся мировым признанием, профессор А. А. Башмаков, устанавливает замечательный процесс расового синтеза, осуществившегося в истории России и включившего в себя все основные народности ее истории и территории. В результате этого процесса получилось некое величавое органическое «единообразие в различии».

Именно в этом единообразии при различии, пишет Башмаков, «лежит ключ к русской загадке, которая сочетает эти два противоположные начала в единое устойчивое и умеряющее соотношение; в нем резюмируется вся история этих десяти веков, разрешивших между Эвксинским Понтом и пятидесятой параллелью ту проблему, которую другие расы тщетно пытались разрешить и которая состояла в творческом закреплении человеческих волн, вечно обновлявшихся и вечно распадавшихся».
«Этот русский успех там, где сто других различных рас потерпело неудачу, должен непременно иметь антропологический эквивалент, формулу, резюмирующую… выражение этой исторической мощи, которая привела к успеху после тысячи лет приспособления славянской расы».

«Вот эта формула. Русский народ, славянский по своему языку, смешанный по крови и по множественной наследственности, роднящей его со всеми расами, сменявшими друг друга до него на русской равнине, представляет собою в настоящее время некую однородность, ярко выраженную в черепоизмерительных данных и весьма ограниченную в объеме уклонений от центрального и среднего типа представляемой им расы. В противоположность тому, что все воображают, — русская однородность есть самая установившаяся и самая ярко выраженная во всей Европе».

Американские антропологи исчислили, что вариации в строении черепа у населения России не превышают 5 пунктов на сто, тогда как французское население варьирует в пределах 9 пунктов, а итальянское — в пределах 14 пунктов, причем средний череповой тип чисто русского населения занимает почти середину между нерусифицированными народами империи. Напрасно также говорить о «татаризации» русского народа. На самом деле в истории происходило обратное, т. е. русификация иноплеменных народов, ибо иноплеменники на протяжении веков «умыкали» русских женщин, которые рожали им полурусских детей, а русские, строго придерживавшиеся национальной близости, не брали себе жен из иноплеменниц (чужой веры! чужого языка! чужого нрава!); напуганные татарским игом, они держались своего и соблюдали этим свое органически-центральное чистокровие. Весь этот вековой процесс «создал в русском типе пункт сосредоточения всех творческих сил, присущих народам его территории» (см. труд А. А. Башмакова, вышедший на французском языке в 1937 году в Париже: «Пятьдесят веков этнической эволюции вокруг Черного моря»).

Итак, Россия есть единый живой организм: географический, стратегический, религиозный, языковый, культурный, правовой и государственный, хозяйственный и антропологический. Этому организму, несомненно, предстоит выработать новую государственную организацию. Но расчленение его поведет к длительному хаосу, ко всеобщему распаду и разорению, а затем — к новому собиранию русских территорий и российских народов в новое единство. Тогда уже история будет решать вопрос о том, кто из малых народов уцелеет вообще в этом новом собирании Руси. Надо молить Бога, чтобы водворилось как можно скорее братское единение между народами России.