Владыка Иоанн – святитель Русского зарубежья. В Западной Европе

Из книги «Владыка Иоанн – святитель Русского зарубежья», вышедшей в издательстве Сретенского монастыря в 2008 г.

***

...по власти, данной мне Господом к созиданию, а не к разорению.
2 Кор 13, 10

На Западно-европейской кафедре

Вот в такую пору 21 июля 1951 года владыка прибыл в Париж.

Из аэропорта он сразу же направился в храм Воскресения Христова в Медоне, где его принял настоятель, архимандрит Сергий Пфефферман. Вечером того же дня, окруженный толпой верующих, владыка Иоанн отправился в протестантский храм на улице Эрланже, где парижский приход организовал всенощное бдение. Интересно, что сам храм был выстроен в византийском стиле. На полукруглой стене алтаря изображена Голгофа. Поэтому на какое-то время он довольно органично преображался в православный храм — прихожане ставили там иконостас и расставляли иконы[3]. Храм был полон народа; нового архиерея ожидали верующие от всех юрисдикций, в том числе и из шанхайской паствы. При входе в здание владыку Иоанна встретил епископ Леонтий Женевский, который в Сербии был его духовным чадом. Еще в Шанхае владыка хотел его сделать своим викарием. Но Господь рассудил иначе: обоим владыкам пришлось вместе окормлять паству в Европе[4]. Владыка Леонтий приветствовал святителя краткой речью: «Преосвященный Владыко! В этот знаменательный год, когда Православная Греческая Церковь (…) празднует 1900-летие со времени прихода в Европу св. апостола Павла, Божественный Промысл послал тебя, как бы нового Павла, чтобы пасти врученную тебе ныне паству Западно-Европейской епархии Русской Православной Церкви Заграницей (…). Нам известно, с какой любовью и почитанием    провожала тебя твоя шанхайская паства. С такими же чувствами ждут и встречают тебя и здесь новые твои духовные чада…»[5]

B числе прочих на богослужении присутствовали игуменья Феодора и монахини Магдалина и Флавиана из Леснинского монастыря; они поклонились владыке до земли. Войдя в церковь и приложившись к иконам, владыка впервые обратился к своей парижской пастве с проповедью, посвященной теме исповедания православной веры словом и делом: «от восток солнца до запад хвально имя Господне. Божией волей, во исполнение возложенного на меня послушания, ныне прибыв на запад Европы, впервые возношу с вами молитву, как со своей паствой (…). Волею Божией русские православные люди теперь рассеяны по всему свету, и благодаря тому теперь Православие проповедуется и церковная жизнь существует там, где ранее не знали Православия. Медленно, однако неуклонно ширится истинная христианская вера (…). Слово Божие говорит нам, что перед Страшным Судом по всему миру будет проповедана истина христианского учения. Могут сказать, что христианство уже давно проповедуется по всей земле, однако оно преимущественно проповедуется в виде тех или иных отклонений от подлинного учения. Чистое и правое христианское учение сохранилось только в Православии, и вот оно-то проповедуется ныне там, где его не знали. Мы рассеяны по всему миру не только для научения и исправления нас самих, но еще и для того, чтобы исполнить волю Божию о проповеди Православия всему миру.

Блажен, кто исполнит возложенное на него послушание проповеди Православия исповеданием своей веры и своей жизнью по вере, блажен, кто с чистой совестью воскликнет: “Ей, гряди, Господи”.

Быть сосудами воли Божией — великая честь, но и великая ответственность, ибо кому много дано, c того много и спросится (...).

Воля Божия известна нам через Священное Писание и Предание, a как исполнять ee, наc научают правила и уставы Церкви, составленные Богом вдохновенными святыми отцами, которые на сeбе изведали путь борьбы с грexoм и нравственного совершенствования, a ныне, увенчанные, предстоят Престолу Божию.

Будем же следовать им и, ycтрояя свое личное спасение, своим словом и жизнью pacширять вокруг ceбя свет веры. Чем ярче он будет светить, тем обильнеe будет изливаться благодать Божия на род человеческий»[6].

Все слушали его с огромным вниманием. Как вспоминает очевидец, «народ, можно сказать, с жадностью слушал для многих новое по xapaктеру своему cлово архипастыря»[7]. После всенощной был отслужен молебен перед списком Курско-Коренной иконы Божией Матери «Знамение», привезенным владыкой. После службы народ долго подходил под благословение владыки Иоанна. Многие pacxoдились co cлезами в глазax после этого незабываемого богослужения[8]. Одна прихожанка, увидев перед собой низенького седого старца в белой рясе, в изумлении воскликнула: «Да это же Серафим Саровский!»[9]

На следующее утро он служил литургию в храме в Медоне, где молящихся собралось еще больше. В последующие дни владыка побывал в кафедральном соборе Святого Александра Невского на улице Дарю, после встретился с действующими послами западных государств в Париже — скорее всего, для того, чтобы ходатайствовать о тех «шанхайцах», которым еще не удалось уехать из Китая.

В эти первые месяцы кафедра святителя Иоанна находилась в Медоне; там он постоянно служил. По воскресеньям он иногда служил в Леснинском монастыре, в Фурке близ Парижа.

В самой столице архиепископу служить было негде. Дело в том, что парижский приход отделился от Зарубежной Церкви, присоединился к Московскому Патриарху, а затем перешел в подчинение Константинополю. Как опытный пастырь, владыка был убежден, что церковные проблемы нельзя решать насилием, и когда кто-то из прихожан сказал ему, что нужно «бороться», чтобы вернуть себе церковь, святой Иоанн ответил: «Нет, не надо бороться, надо созидать!»[10] Продолжая то дело, что было начато в Шанхае, владыка стремился примирить между собой православных и во Франции. Большинство русских, во главе которых стоял митрополит Владимир (Тиxoницкий), подвижник и молитвенник, находилось в подчинении у Константинопольской Патриархии. Прибыв во Францию, владыка Иоанн поздравил митрополита с днем ангела. Увы, этот шаг был воспринят враждебно: очевидно, под влиянием своего окружения, митрополит выразил свой протест против пребывания владыки Иоанна в Европе, так как это, по его мнению, могло стать лишь причиной раздора[11]. Тем не менее, понимая, что злу можно противиться только добром, владыка Иоанн не отчаивался и делал все, что было в его силах, ради того, чтобы разногласия между православными русскими не усугублялись. «Мы скорбим о существующих разделениях, но мы не враждебны к тем, кто отошел от нас, кто не согласен с нами и не верит в правду нашего пути»[12], — писал он.

Так, в 1952 году, когда страсти накалились до предела, под его влиянием было принято послание епископов Западно-Европейской епархии Зарубежной Церкви, призывающее к миру между Церквами Божьими. Воззвание, содержащее слова апостола Павла: Молю же вы, братие, именем Господа нашего Иисуса Христа, да тожде глаголете вси, и да не будут в вас распри, да будете же утверждени в томже разумении и в тойже мысли (1 Кор 1, 10), гласило: «Русские люди за рубежом... ныне разделены, имея различные священноначалия, не имеющие между собою общения. Одно зло порождает другое, и возникшие разногласия привели к раздорам, к неповиновению церковным властям и непочитанию самих законов, правил и уставов церковных. Даже отстаивая правду и будучи правы по существу, мы, ревнуя не по разуму, своими попытками защитить добро часто еще более увеличиваем зло. Все сие привело и приводит к упадку среди нас веры и благочестия, к потере ощущения правды и к безразличию к ней. Призванные стать проповедниками истинной веры среди других народов, мы вместо того своими действиями отвращаем от нее, и “ради нас”, как написано, имя Божие хулится во языцех (Рим 2, 24). (...) Оставим взаимные осуждения и искания неправды у другого и приложим все усилия для восстановления церковного мира и единой Зарубежной части Русской Православной Церкви»[13]. Это послание заслужило благоприятный отзыв в периодическом издании Русского Экзархата Константинопольской Церкви: «обращение к православным русским людям... производит благоприятное впечатление своим спокойным и мирным тоном... Действительно, поношения и клевета, устные и в печати, должны прекратиться, и пусть это послужит началом спокойного обсуждения о наших взаимоотношениях. Различие понимания устроения Русской Церкви за границей не должно быть поводом к какой-либо вражде. Если в настоящее время в силу ряда существенных причин нет единого управления в Русской Церкви за рубежом, то, с Божьей помощью, можно добиваться, чтобы Ее ветви жили как сестры во Христе»[14]. Уповая на это, владыка Иоанн сослужил совместно с клириками Экзархата и всячески проявлял свою братскую любовь по отношению к митрополиту Владимиру. «Не paз посещал митрополитa Владимирa наш святитель Иоанн, — пишет архиепископ Cepaфим, — а после Рождества посылал к нему колядовать кадетов Версальского корпуса»[15].

В соборе на улице Дарю в Париже по случаю пятидесятилетия епископской хиротонии митрополита, который получил от Константинопольской Патриархии вторую панагию, состоялась торжественная церемония. Автор биографии митрополита Владимира пишет: «Первым поздравил владыку митрополита архиепископ Иоанн»[16]. Эта верность дружбе продлится и после кончины митрополита. Владыка Иоанн, не имея возможности присутствовать в Париже на его похоронах, благословил своего викарного епископа, Преосвященного Антония, сослужить на отпевании[17] и распорядился, чтобы духовник из Леснинского монастыря поминал усопшего в течение положенных обычаем сорока дней[18]. До самой его блаженной кончины святитель ревновал о единстве Русской Церкви за границей. Вот что он написал в декабре 1965 года: «Желательно... сделать попытки восстановить единство Русской Церкви за рубежом и во всяком случае смягчив предварительно отношения с отколовшимися от нее частями»[19].

Но вернемся к парижскому приходу. Протестантская община на улице Эрланже перестала предоставлять место для богослужений. Некоторое время спустя один католический священник, симпатизировавший Православию, предоставил в распоряжение владыки храм, расположенный на улице Сакс, 28; архиепископ Иоанн посетил монсеньера Фельтина, кардинала-архиепископа города Парижа, чтобы испросить разрешение пользоваться этим храмом. Именно там владыка впервые будет служить в Западной Европе Страстную седмицу. Одна из прихожанок написала: «Девятимесячное пребывание его (архиепископа) в Париже успело уже оказать свое действие, и личность его оказывает все большее притягательное воздействие на людей, пусть сначала и отчужденных несколько из-за его требовательности, но теперь все больше начинающих понимать и духовную красоту, и силу возглавляемых им богослужений»[20]. Однако католический храм предоставили русской общине лишь на время, и поэтому нужно было искать другой выход; при этом было очевидно, что в такое время найти подходящее помещение будет очень сложно. Наконец благодаря настойчивым стараниям двух прихожан — A.Б.Григоровича-Бapcкого и И.A.Дулговa (впоследствии аpxиепископ Cepaфим) было найдено небольшое помещение. Теперь, почти как в Тубабао, «собором» владыке служили, правда, уже не палатки, а два небольших смежных помещения гаража. В них не было ни окон, ни вентиляции, всегда было сыро и холодно. Этот примитивный храм на улице Рибера в шестнадцатом округе Парижа был освящен во имя Всех святых, в земле Российской просиявших. Для святителя важно было не здание, а молитвенная жизнь, которая царила в нем. Одна из верующих вспоминает: «я лично любила эту церковь в гараже. В ней хоть и было убого и была она маленькая, но было в ней очень молитвенное настроение. Наш дорогой владыка очень часто приезжал и у нас служил. С ним было так легко молиться. Он заражал своей молитвой»[21]. Только в 1961 году святому удастся отыскать более подходящее место для богослужения на улице Клод лоррен, тоже в шестнадцатом округе. Эта новая церковь также была посвящена Всем святым, в земле Российской просиявшим. Освящал храм сам архиепископ Иоанн вместе с епископом Антонием Женевским 25 декабря 1961 года; это событие состоялось в день памяти святителя Спиридона Тримифунтского по старому стилю. До мая 1952 года архиепископ Иоанн жил у протоиерея Александра Трубникова († 1988), настоятеля прихода Воскресения Христова в Медоне, а затем переехал в Версаль. Отец Александр, долгие годы возглавлявший свой приход, издавал журнал «В Духе и Истине» («Dans l’Esprit et la Verité») на французском языке, где публиковались многочисленные переводы житий святых и богослужебных текстов; влияние владыки Иоанна сказалось и на этом издании.

Духовным центром Русской Православной Церкви Заграницей во Франции был монастырь леснинской иконы Божией Матери. Он был основан в России в 1885 году; там хранилась чудотворная леснинская икона Божией Матери, явленная в 1683 году. Этот известный в России монастырь получил благословение святого праведного Иоанна Кронштадтского; его поддерживал царь-мученик Николай II. После революции монастырь был эвакуирован в Румынию, затем шестьдесят две монахини монастыря, по приглашению короля Александра и сербских церковных властей, переехали осенью 1920 года в Королевство сербов, хорватов и словенцев (впоследствии Королевство Югославия), где способствовали развитию женских сербских обителей, совершенно исчезнувших со времен турецкого ига. Леснинским монахиням предоставлен был Хоповский монастырь. Сестрам суждено было пребывать в Хопово со своей святыней, чудотворной иконой Божией Матери, до 1943 года. В 1941 году область, в которой находился монастырь, вошла в новое «государство» хорватских усташей, которые преследовали леснинских сестер. В 1943 году коммунисты-партизаны пришли и ограбили монастырь. А ночью в среду на Страстной седмице пришлось сестрам пережить страшное огненное испытание, когда коммунисты подожгли обитель. Горели все монастырские здания, кроме храма. Добрые сербы из соседнего местечка стали вывозить сестер, и многие православные семьи приняли их, приютили. Но скоро немецкие оккупационные власти выгнали сестер в Белград, где те временно поселились. После того как коммунисты пришли к власти в Югославии, монастырь одно за другим постигали тяжелые испытания. Игуменья Феодора († 1977) решила, что для общины будет предпочтительнее покинуть Югославию и найти убежище во Франции. Благодаря усилиям епископа Нафанаила это осуществилось; римско-католический епископ Боссар помог им получить визы. Леснинских монахинь приняла католическая община в Сен-Клу, а впоследствии, в декабре 1950, им удалось найти дом в окрестностях Парижа, в Фурке[22].

Игуменья монастыря, мать Феодора (в миpy княгиня Львова), была выдающейся во всех отношениях личностью; в ней сочетались высокая духовность и мощный, образованный ум. Помогали ей мать Магдалина († 1987), отец которой, граф Павел Граббе, участвовал во Всероссийском Соборе 1917 года, а прадедом был известный богослов Хомяков, и мать Флавиана († 1979), талантливый иконописец. Все трое любили и понимали владыку Иоанна, который часто приезжал в монастырь и служил там. «Особое внимание святитель Иоанн обращал на богослужебные порядки (в монастыре) и устав. За военные годы в Хопово и особенно в Белграде в практику богослужений внедрилось много сокращений и упрощений, и владыка начал постепенно возвращать монастырь к более строгому уставному порядку. На монастырском клиросе сохранились многие его записи и переводы из греческих и выписки из сербских богослужебных книг»[23]. Владыка даже думал о том, чтобы устроить в Фурке епархиальное управление, но ему пришлось от этого отказаться, чтобы не нарушать монастырский покой. Он относился к сестрам очень деликатно. алексей Солодовников рассказывал, что однажды владыке подали еду на особой тарелке. Он молчал и не притрагивался к ней. Игуменья поняла, что он не будет есть, пока ему не накроют в такой тарелке, из каких едят все сестры[24].

В мае 1952 года владыка переехал из Медона в Версаль. Епархиальное управление он расположил именно там, в здании русского Кадетского корпуса имени императора Николая II на улице Дуглас Хейг, 8. На первом этаже в одной из построек была маленькая церковь во имя святителя Николая. Е.Г.черткова описывает келью владыки, которая была на самом деле комнатой в девять квадратных метров на последнем этаже главного здания: «В келье был стол, его кресло и несколько стульев вокруг стола; в углу иконы и аналой с книгами. Кровати в келье не было; владыка никогда не ложился спать. Иногда, когда мы с ним разговаривали, он сидя в кресле, начинал дремать. Тогда я останавливалась, но он сразу говорил: “Продолжайте, продолжайте, я слушаю”»[25]. а вот детали, о которых рассказывает Валентина Дикова: «В келье было очень просто, свято и мирно. Письменный стол был завален письмами — на многих письмах лежали деньги для посылки, — владыка всем помогал чем мог, а главное — молитвой»[26].

В новой резиденции распорядок дня у владыки был следующим: в семь утра он служил утреню, затем — часы и литургию, которая заканчивалась к одиннадцати часам. Потом еще с час архиепископ оставался в храме, а затем переходил к своим повседневным делам: слушал доклад секретаря, принимал посетителей и т.д. В три часа дня он прерывал свои дела, чтобы вычитать девятый час. В пятнадцать тридцать он спускался в трапезную, где ему подавали кофе. До шести вечера он снова занимался делами, а в шесть служил вечерню. После службы он, часто собственноручно, писал ответы своим многочисленным корреспондентам, о чем стоит вкратце рассказать.

Владыка всегда начинал свои письма изображением восьмиконечного креста, затем ставил дату по старому стилю с именем святого, память которого совершалась. Поздравления с днем ангела он отправлял в сам день праздника. Больные и скорбящие получали от него слова утешения в несколько строк, например такие:

«Обретение честной главы св. Иоанна Предтечи, 24 февраля (9 марта) 1954 г.

Страждущая Ольга! Да поможет тебе Господь и исцелит тебя. Господь попускает нам страдать, с тем чтобы мы восчувствовали нашу слабость и стремились более усердно к Источнику всякого блага, нашему Творцу, дающему каждому то, что ему полезно. Да укрепит тебя Господь. Я молился за тебя и буду молиться за литургией. Да простит тебе Господь все твои согрешения. Иди исповедайся и приими причастие Святых Таин. Да будет благословение Господне с тобой и с твоей сестрой Софией. Да поможет Бог и болящей Гайде (племяннице-латышке).

Твой архиепископ Иоанн»[27].

Владыка прерывал работу с корреспонденцией, чтобы присутствовать на вечерней молитве кадетов, после него он рассказывал им житие святого, память которого совершалась в этот день. Но часто бывало и так, что еще до молитвы он спускался в интернатскую столовую и беседовал с воспитанниками за едой. Как и в Югославии и в Китае, он очень интересовался детьми и относился к ним с большим вниманием. Один из тогдашних воспитанников кадетской школы вспоминает, что, когда он освящал их здание, окропляя его крещенской водой, он кропил даже снежные крепости, выстроенные детьми. Когда кто-то этому удивился, он ответил, что опасается, как бы постройки не обрушились и не повредили бы детей. Один из его современников пишет: «Невесомое, но явно ощущаемое влияние владыки воздействует на весь уклад корпусной жизни. Меньше ссор и драк, больше подтянутости и здоровой дисциплины... На воскресных богослужениях столько желающих прислуживать, что не хватает стихарей. Все, особенно маленькие, совсем неопытны. Обычно строгий и требовательный во время богослужений, владыка оказывает снисхождение…»[28] Через некоторое время после вечерних молитв объявлялся отбой, жизнь в пансионе замирала, и в этот-то час и начиналась самая напряженная для владыки пора…

Святитель Иоанн взял под свою опеку, помимо кадетов, пансион в Тионвиле, о котором стоит сказать несколько слов. В 1905 году Варвара Кузьмина основала в Санкт-Петербурге школу, ставшую знаменитой благодаря своей педагогической системе и преподаванию языков. После революции Кузьмина эмигрировала в Болгарию и основала в Софии лицей с теми же принципами обучения, что и ее заведение в России; на сей раз в лицее насчитывалось 4 тыс. воспитанников. В 1944 году лицей был разрушен во время бомбежки; уцелел только красный угол с иконами.

Около 1950 года Кузьмина эмигрировала во Францию, перевезя с собой две чудом сохранившиеся иконы, одна из которых и по сей день хранится в храме Всех святых, в земле Российской просиявших, на улице Клод лоррен в Париже. Во Франции Кузьмину почти сразу после приезда ожидал сюрприз: французское правительство пожертвовало ей значительную сумму в признательность за тот вклад, который она внесла в развитие французской культуры за рубежом. Кузьмина, которой к тому времени было семьдесят лет, тут же на эти Неожиданные средства организовала, с благословения владыки, новое учебное заведение во имя святых Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Она приобрела замок в деревушке под Тионвилем. В первый же год, когда там было всего семь учеников, туда стал приезжать владыка Иоанн. Там произошло чудо, сильно поразившее ребят: женщина с четырьмя детьми, охваченная паникой, подбежала к владыке, рассказывая о своем несчастье. Один из ее сыновей серьезно заболел, и доктор велел забрать его из больницы домой, так как тот якобы был безнадежен. Владыка горячо молился у постели ребенка. Затем он впустил всю семью и причастил маленького больного, говоря, что тот должен скоро поправиться. И действительно, к концу дня жар прошел, и ребенок выздоровел[29]. Школу позднее перенесли в Шалифер, под Париж; под опеку заведения были взяты несколько русских пенсионеров. Владыка появлялся там один-два раза в месяц. Приезжал он около десяти часов вечера и сразу же направлялся в домовый храм.

Затем он ужинал вместе с экономкой заведения, Марией Дмитриевной Ивановой. Она вспоминает, что владыка спрашивал у нее, есть ли какие-либо затруднения. Она всякий раз отвечала, что они заключаются главным образом в материальных трудностях. Казалось, что владыка засыпает, и тогда Иванова замолкала. И тут собеседник сам возобновлял разговор на том месте, где он прервался, затем доставал из кармана деньги, зная заранее, какая там находится сумма. Утром владыка служил литургию, на которой присутствовали все дети. Перед литургией постоянно звонил телефон — многие просили, чтобы владыка помолился о них за службой[30]. Во время школьной трапезы архиепископ Иоанн ходил взад и вперед по трапезной, рассказывая детям жития святых. Он поощрял то, чтобы дети читали в храме, и всегда в этом отдавал им предпочтение перед взрослыми, даже если это было сложное для чтения Шестопсалмие, при этом мягко исправляя их ошибки. Настоятелем владыка назначил протоиерея аристарха Пономарева, пожилого батюшку из Харбина. К сожалению, в 1964 году школа закрылась.

Вообще, как и в Китае, владыка присутствовал везде, где собиралась русская молодежь, в том числе и у «Витязей», следя за тем, чтобы воспитание юного поколения осуществлялось в православном духе. Он даже ходил в иезуитский колледж святого Георгия в Медоне и встречался там с русскими православными детьми. Хроника тех лет упоминает о том, как он однажды провел весь вечер в интернате, беседуя с учениками. В другой раз, когда он беседовал со школярами, они собрались вокруг него кружком, не побоявшись нарушить почти что военную дисциплину заведения. Владыка пригласил детей присутствовать на вечерней службе в Медоне, исповедаться там и на следующий день причаститься. Тех, кто хотя бы немного говорил по-русски, владыка исповедовал сам[31].

Архиепископ Иоанн не только заботился о детях, но еще и взял под свое покровительство общество «Православное дело», имевшее своей целью «обучение основам православной жизни и помощь православным организациям». На открытии первого съезда общества в 1959 году святитель Иоанн в характерной для него манере настойчиво предупреждал о существовании «подводных камней», которых следовало избегать: «Главное — в нашей преданности великим идеям не считать великими себя и смиренно проводить свою жизнь и служение, памятуя, что от себя мы по преимуществу приносим все грешное, и лучшее, что мы можем принести, рождается в покаянии и смирении»[32].

Первостепенную важность для владыки имело устроение в Западной Европе подлинно литургической жизни, без чего нельзя и думать о христианской жизни. По его собственному признанию, «в церквах нам легче отбросить все земные заботы и всего себя посвятить молитве. Совместной молитвой мы выражаем любовь друг к другу, поэтому во время обычных богослужений не следует читать особых молитв, нужно внимательно следить за богослужением и всем вместе отдавать знаки богопочитания (поклоны и т.д.). Такая общая молитва увеличивает у молящихся молитвенное воодушевление, передаваемое от одного к другому. Бог слышит каждого и на каждом месте, но особенно чувствуется Его благодать в храмах, о чем являл людям во многиx виденияx (видение Покрова Богородицы Андрея Юродивого, видение преподобного Серафима Саровского во время малого входа, ангелы служили со свт. Спиридоном и др). “Богу угодна домашняя молитва, но еще угоднее молитва в церкви” — было явлено святой праведной Иулиании[33]. По церковным правилам, христианин, который не был три недели в церкви на литургии, подлежит отлучению, а клирик — лишению сана.

...Участие в общественном богослужении есть знак принадлежности к Церкви, как и уклонение от него означает отречение от Церкви»[34].

Так же, как и в Шанхае, владыка призывал священство и мирян к тому, чтобы службы совершались максимально приближенно к церковному уставу[35]. Будучи знатоком богослужения, он имел обыкновение немедленно исправлять ошибки и упущения в порядке службы[36].

Приехав во Францию в 1951 году, он писал: «Богослужение в своем составе содержит всю полноту догматического учения Церкви и излагает путь к спасению. Оно представляет неоценимое духовное богатство. Чем полнее и точнее оно совершается, тем большую пользу получают принимающие в нем участие. Совершающие же его небрежно и сокращающие его по лености священнослужители обкрадывают свою паству, лишая ее самого насущного хлеба и похищая у нее самое ценное сокровище»[37]. Чтобы молитва была не только «внешней», владыка говорил, что нужно «внимать каждому слову, которое произносится или читается»[38]. Вот почему, по его мнению, лучше отпевать сразу двух или более покойников, чем отпевать их поочередно и сокращать службу, тогда как «каждое слово молитвы для усопшего есть как капля воды жаждущему»[39]. Помимо всего прочего, владыка желал, чтобы пение не заменялось чтением, за исключением тех случаев, когда петь невозможно. Ведь «действие пения гораздо сильнее, и весьма редко чтение может заменить пение»[40], — говорил он. Заботясь о том, чтобы пение по духу было церковным, он не терпел, когда оно становилось театральным: «Надлежит всегда помнить и сознавать, что церковное пение есть молитва и что пение молитв должно совершаться благоговейно, для возбуждения к молитве стоящих в церкви. Недопустимы напевы и песнопения, лишь услаждающие слух, но по содержанию или по исполнению не располагающие к молитве, а также не соответствующие данному богослужению, событию, отмечаемому Церковью, дню и церковному уставу. Вместе с тем, поведение поющих должно быть благоговейным и соответствующим высокому званию церковных певцов, соединяющих голоса свои с голосами ангелов. Наблюдение за тем лежит на обязанности руководителей пения и на совершающем богослужение служителе, указания коего должны исполняться беспрекословно»[41]. В ходе очередного архиерейского Собора он просил, чтобы были приняты все меры по искоренению мелодий, чуждых духу Церкви, которые никоим образом не побуждают к молитве. Он издал Указ, по которому на день памяти святого Романа Сладкопевца и Иоанна Кукузеля, то есть 1 октября по старому стилю (14 октября по гражданскому календарю), назначался праздник певчих. В этот день по окончании литургии полагалось пропеть певчим многолетие; владыка писал: «По окончании богослужения желательно устроить прихожанам храма угощение для певчих как знак внимания и благодарности за их труды и усердие»[42].

Еще владыка настаивал на том, чтобы утреня совершалась с утра, а не накануне вечером, за исключением дней, когда совершается всенощная. «Весьма необходимое для верующих: даже краткое пребывание утром в храме благотворно действует на душу и дает направление всему дню, освящая его»[43], — говорил он. Более же всего внимания архиепископ уделял, естественно, Божественной литургии. Он учил, что «литургия должна совершаться, если невозможно ежедневно, по крайней мере неопустительно во все воскресные и церковнопраздничные дни, независимо от количества могущих быть на ней богомольцев. Она есть бескровное жертвоприношение за весь мир, и совершение ее есть долг священника»[44]. Большое значение святитель придавал приготовлению Святых Даров, то есть проскомидии. Одна из верующих вспоминает, что у владыки был «большой блокнот, который он всегда носил с собой, где он помечал имена всех, кто по воле Божией встретился на его пути, — он поминал их за проскомидией каждый день»[45]. По воспоминаниям отца Адриана (Корпорала), «дискос был переполнен из-за множества поминовений. Из каждого “кармашка” он доставал записки с именами, каждый день добавлялись все новые — из писем, доставленных со всех частей света: люди просили его молитв, особенно за больных. К тому же он хорошо запоминал всех, с кем ему довелось встречаться в своей деятельной жизни. Он знал и помнил их нужды, и уже это было для людей утешением. Во время Великого входа с Дарами он начинал новое поминовение по вновь полученным запискам, так что хор должен был иногда трижды повторять Херувимскую»[46]. Протоиерей Чедомир Остоич[47] вспоминает, что владыка Иоанн поминал еще и всех усопших, имена которых сообщались в некрологах газеты «Русская мысль», выходящей в Париже. Все, кто входил в алтарь, когда святитель совершал проскомидию, удивлялись его сосредоточенности. А.М.П. вспоминает, что, будучи мальчиком, он вошел в алтарь, чтобы прислуживать (причем он раньше часто прислуживал при разных архиереях), и что совершенная святителем проскомидия произвела на него такое впечатление, что его внутренний мир изменился навсегда[48]. Владыка издал указ, в котором напоминал верующим, что инославных поминать на Божественной литургии нельзя[49], поскольку поминаемое лицо участвует в богослужении, а те, кто не являются православными христианами, не могут этого делать. Это никак нельзя назвать фанатизмом — мы видели, что владыка делал добро всем, независимо от вероисповедания; в этом проявлялось его уважение к канонам Церкви. К тому же он позволял служить по инославным панихиды кратким чином и без кондака, если те помогали православным или с уважением относились к Православию. И хотя он помнил, что нельзя поминать тех, кто в здравом уме наложил на себя руки, он все же позволял служить панихиды по тем, кто совершил самоубийство, находившись прежде на лечении в психиатрической больнице, с той оговоркой, что необходимо получить на это благословение архиерея. Все это показывает, что владыка твердо придерживался своих принципов, но был снисходителен при их конкретном применении.

Литургии, которые совершал владыка, везде, в том числе и в Западной Европе, производили глубокое впечатление на верующих. «Ни один из знакомых мне иерархов не служил так, как служил владыка Иоанн, в частности совершая Божественную литургию с такой молитвенностью и глубоким проникновением. Он всецело углублялся в молитву. Когда он благословлял богомольцев, произнося слова: “Призри с небесе, Боже, и виждь...”, ими действительно ощущалось, что они — тот благословляемый виноградник, на который владыка призывал милость и благодать Божью»[50], — вспоминает Елена Городецкова. Как бы желая подчеркнуть единство Церкви, архиепископ Иоанн произносил эти слова один раз на церковнославянском, второй раз по-гречески, а в третий раз — на каком-то другом из языков, в том числе и на арабском, латыни и даже китайском! Еще владыка желал, чтобы прихожане, насколько возможно, участвовали в службе пением или чтением, дети — прислуживая в алтаре. Он издал указ, в котором требовал, чтобы все молящиеся пели Символ веры и «Отче наш» на литургии и «Воскресение Христово видевше» на воскресной утрени[51].

Когда русская и греческая богослужебные практики расходились, владыка непременно следовал греческой. Поэтому к возгласу «Со страхом Божиим и верою приступите…», который священник произносит, выходя с чашей из алтаря, владыка, следуя греческому тексту, прибавлял «с любовью». Согласно одному из его указов, на заамвонной молитве на литургии следовало читать «согласно ее подлиннику, неизменно хранимому все время Греческой Церковью, ”благоверным царем”, а не просто ”православным христианам”, как указывалось в современных изданиях богослужебных книг[52]. Тропарь третьего часа («Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа...» — Примеч. ред.) в момент эпиклезы, которого нет в греческом тексте, он не опускал, но произносил его тихо, считая, что в литургии свт. Василия Великого он нарушает последовательность молитвы. Тем не менее он признавал, что этот тропарь важен для священника, который должен ощущать свое духовное несовершенство, неспособность совершать Таинство[53]. В Великую Среду владыка совершал Таинство соборования «по обычаю московского Успенского Собора и восточных Церквей»[54]. В Великий четверг он совершал чин омовения ног. На пасхальной службе он также следовал греческой традиции. Поэтому до возгласа «Слава Святей, и Единосущней, и Животворящей, и Нераздельней Троице» на пасхальной заутрени он читал Евангелие о воскресении Христовом (Мк. 16, 1–8) перед дверями храма. Что касается чтения Евангелия на различных языках, оно происходило на пасхальной вечерне, а не во время литургии, как это принято в Русской Церкви. Владыка читал Евангелие по-еврейски, а остальное духовенство — на греческом, латыни и других языках, на которых говорят православные народы, даже на грузинском, сербском, румынском и украинском! Отдание Пасхи же служил по пасхальному чину. Кутью он предписывал готовить из пшеницы, а не из риса[55], как это с недавнего времени начали делать в Русской Церкви и из-за чего скрадывается символический смысл этого обряда, отсылающего к притче о зерне, упавшем в землю (см.: Ин 12, 24). Владыка с ходу переводил с греческого тропари тем святым, которым в славянских Минеях помещены лишь общие тропари, a не ocoбые[56]. В монастыре в Джорданвиле сейчас хранятся греческие Минеи, которыми он пользовался.

По отзывам священнослужителей, владыка Иоанн был очень строгим, требовал от них чистоты в алтаре и на жертвеннике, чистоты священных сосудов и антиминса. Чтобы служба шла гладко, богослужебные книги должны были быть расставлены по порядку, а закладки находиться на своих местах. Владыка всегда аккуратно складывал свое облачение и этого же требовал от других. Если прислужник подходил под благословение для ношения стихаря и последний был неаккуратно сложен, то владыка благословения не давал[57]. В одном из своих указов архиепископ Иоанн напоминал священнослужителям о том, что «священнослужители обязаны изучать правила, касающиеся совершения богослужения, и все время развивать свои знания. Почти полное незнание самых обычных церковных служб показывает пренебрежение к своим первейшим обязанностям»[58]. Более того, священнослужители в каждой епархии должны были вести две книги[59]. Первая — синодик, куда записывали имена всех живых и усопших, которых постоянно поминали на всех службах, а также тех, кто скончался недавно и кого, следовательно, нужно было поминать за каждой литургией и на общих панихидах. Вторая книга — богослужебный журнал храма, в коем должны были отмечаться дни служения и праздничные воспоминания, какая служба, кто служил, кто и о чем проповедовал... Эти две книги предоставлялись святителю во время его архипастырских поездок. Еще святитель Иоанн требовал, чтобы антидор принимался верующими строго натощак[60].

Владыка со вниманием относился ко многим деталям богослужебной жизни, понимая всю их важность. Поэтому, например, в субботу на Светлой седмице он не затворял царские врата сразу же после литургии. Царские врата затворялись на «Господи, воззвах» при словах «дверем заключенным». Во время литургии на Вознесение владыка сам произносил после причащения возглас «Всегда, ныне и присно и во веки веков», в то время как священники снимали плащаницу с престола и клали ее на горнее место в алтаре[61]. По словам самого владыки, «наш церковный устав не сборник мертвых правил и не плод отвлеченного кабинетного труда. Он запечатлел духовный опыт святых подвижников, в совершенстве познавших глубины человеческого духа и законы духовной жизни... Церковный устав является руководством для приучения и обучения молитве, и чем больше его держаться, тем больше пользы будет получаться»[62]. События, вспоминаемые Церковью, переживались им с таким участием, что в день памяти святого пророка Моисея он служил литургию с босыми ногами, как если бы он находился перед Неопалимой Купиной. Архимандрит Амвросий Погодин пишет: «В богослужениях владыка всего себя отдавал: он жил каждым словом песнопения или псалма. Странно, но само его присутствие в храме самыe будничныe службы делало глубоко праздничными»[63]. Некоторые миряне и священнослужители, как когда-то в Китае, воспринимали строгость владыки в штыки. Например, в Каннах «из уст отца Н. посыпались на владыку громогласные упреки.

Это выглядело так, будто он — старший — обращается к подчиненному. Владыка Иоанн выслушал их молча, как должное, с тем глубочайшим смирением, которое было ему свойственно», — вспоминает один из свидетелей этой сцены[64]. Более того, когда этот священник умер, владыка издал указ с похвалами усопшему и просьбой к клиру и мирянам поминать его в своих молитвах. Он переносил дурное обращение с собственной персоной, но при этом все же хотел, чтобы Церковь в его лице, в его епископском сане не была попираема. Поэтому во время официальных приемов он всегда был в панагии и в клобуке. На улице xoдил всегда c пocoxoм[65]. Однако строгость владыки не мешала ему быть снисходительным по отношению к слабым. Вот что он ответил одному голландскому священнику, попрекнувшему русских тем, что они болтают во время службы: «Это бедные эмигранты. Нужно понимать, что единственное место, где они могут встретиться, — это храм»[66].

Отношение владыки к пастве в сжатом виде выражено в тех наставлениях, которые он оставил своему преемнику по Западно-Европейской кафедре, архиепископу Антонию Женевскому (Бартошевичу, † 1993), в день хиротонии последнего: «Перед тобой часто будет стоять искушение делать попущения и послабления, широко распространенные ныне и становящиеся словно правилом жизни. Однако если иногда бывает полезно несколько ослабить узды, то в других случаях оно может принести вред тому, для кого-то сделано, и для окружающих. Нужно тщательно исследовать и взвесить каждое дело и обстоятельство, мудро избрав, что полезнее.

Нельзя заставить ускорить шаг отстающих по слабости, но делающих то по беспечности и лености необходимо побудить, хотя бы потребовалось иногда употребить жезл пастырский. Нельзя уподобляться врачу, боящемуся причинить боль при нужном лечении и тем лишающему больного возможности поправления»[67].

В самых важных решениях владыка неукоснительно следовал принципу соборности Церкви. Поэтому он неоднократно созывал совещания архиереев Западной Европы, которые заседали под его председательством в Мюнхене, Женеве, Висбадене, Брюсселе и Фурке. В октябре 1951, некоторое время спустя после своего прибытия во Францию, он созвал Епархиальное собрание с участием духовенства и мирян. Как заметил один из участников, «в отличие от обычных епархиальных съездов, (этот) был по преимуществу собранием молитвенным. День начинался с утрени и Божественной литургии, которую совершал архиепископ Иоанн в сослужении с владыкой Леонтием Женевским и многочисленным духовенством, прибывшим на съезд. Богослужение начиналось в 8 часов yтра и кончалось около 1 часа дня. После обеда и краткого отдыха начинались заседания, с тем чтобы окончиться к вечерне, в 7 часов вечера. Малое время, отведенное на заседания, принуждало проводить последние в ускоренном темпе. Для длинных речей не было времени. Владыка Иоанн вел заседания энергично и властно, отстраняя попытки многоречия или ненужные выступления. Участники собрания сочувственно отнеслись к установлению такого делового характера собрания. Глубокое, христианское слово веры преданного Церкви архипастыря произвело сильное впечатление. Нельзя было ответить на поставленные вопросы яснее, глубже и убедительнее, чем это сделал архиепископ Иоанн»[68]. На одном из таких епархиальных собраний владыка произнес слово, в котором подчеркивал прежде всего церковное значение таких собраний:

«Начиная свою работу, Епархиальное собрание должно ясно дать ответ на вопросы — зачем оно собралось, в чем смысл таких собраний, которые, в принципе, желательно проводить ежегодно и даже два раза в год.

Его смысл — прежде всего взаимное общение священнослужителей и всех сотрудников их по церковной работе. Мы, члены Церкви, все находимся в церковном единении, но на этих съездах мы наглядно исповедуем и утверждаем наше единство, приобщаясь из единой чаши, и тем свидетельствуем, что не напрасно трудимся ради создания того единства и такое сознание является основой для духовного подъема и ревности в нашем служении. Во-вторых: собрания духовенства дают возможность священнослужителям поговорить, а иногда и познакомиться друг с другом. Наконец, в-третьих: собрание призвано также озаботиться и вопросами материального обеспечения епархии.

Участники собрания должны прежде всего помнить, что есть собрание церковное, что есть его основа, — наше литургическое церковное объединение и наше собрание есть следствие и продолжение того единства. Поэтому такие собрания ранее происходили в самом храме и тотчас после совершения Божественной литургии. Собрания должны проходить в соответствующем настроении, и все участники призываются к тому, чтобы утверждать церковное единение и думать только о благе церковном»[69].

Как в Югославии и в Шанхае, владыка в Западной Европе жил подвижнически, принимая пищу только один раз в день и не ложась спать на кровать. Игуменья Феодора рассказала, что однажды, когда он был в Леснинском монастыре, то заболел, и у него сильно воспалилась нога. Игуменья привела доктора, который посоветовал владыке отдохнуть в постели.

«Тогда, — рассказывала матушка, — сама не знаю, как я на это дерзнула, я прямо ему сказала: “Владыка, как игуменья сей обители, властью, мне данной от Бога, повелеваю Вам лечь!”» Владыка изумленно взглянул на мать Феодору и отправился в постель. Но наутро его нашли уже в храме — так и закончилось это «лечение сном»[70].

В другой раз, в ноябре 1952 года, владыка Иоанн после архипастырского визита приходов в Ривэ и Лионе и освящения храма в Безье, когда у него ужасно болела нога, вынужден был прервать свою деятельность и отправиться в Париж, чтобы лечь в больницу. В одной из эмигрантских газет сообщалось: «Все возможное было сделано для наблюдения навыков владыки. В палате его совершались ежедневно утреня и литургия... Болезнь владыки, вызвавшая расходы, побудила его друзей поспешить ему с помощью. архиепископ Тихон обратился с соответственным призывом. Надо ли говорить о том, с какой горячностью возносились молитвы по мере распространения сведений о болезни чтимого и любимого владыки, связанного узами пастырской близости с многими сотнями разбросанных по всему свету людей, — об исцелении его. Да хранит его Господь на многая лета!»[71]

Действительно, Господь сохранил своего святого и совершил через него еще множество чудес; о некоторых из них мы расскажем.

Владыка Василий Родзянко († 1999), епископ Православной Церкви в Америке, оставил следующий рассказ: «Моя матушка, покойная жена моя, занемогла. что-то случилось неясное, но у нее была страшная боль в бедре, она не могла ступить, она не могла двинуться, и еле-еле мы привезли ее туда в школу, где мы жили в Версале, и сразу же вызвали французского врача. И французский врач долго ее осматривал, покачал головой, отвел меня в сторону и сказал: “Вы должны свыкнуться с мыслью, что она уже никогда больше ходить не сможет. Вам придется купить для нее специальный стул на колесах. И это уже до конца жизни. Но все-таки мы ее отправим в больницу для окончательной и полной проверки”. Ну, можете себе представить: после всех испытаний, которые уже с нами были... Владыка Иоанн в это время был в отъезде. Приехал, узнал об этом, сразу же вызвал меня, говорит: “Не беспокойся. Я завтра приду, ее причащу”… И он после литургии (это была домовая школьная церковь) в полном облачении пришел с чашей... остановился в дверях и говорит: “Мария, вставай! Иди причащаться”. И она вдруг встала и пошла. он спрашивает: “Больно?” — “Нет”. — “Ну, иди, причастись. Причастилась? а теперь иди снова ложись”. она легла. Это было как во сне. Он ушел — потреблять Святые Дары, назад в церковь, я остался с ней. она мне говорит: “Боль прошла, ничего не чувствую”. Но тем не менее после обеда приехала “скорая помощь” и отвезла ее в больницу. Пробыла она там несколько дней, и через несколько дней вернули ее с запиской доктора: “Зачем вы нам ее прислали? она совершенно здорова, ничего у нее нет!”»[72]

Е.Г.Черткова рассказывает, что один юноша, который жил при монастыре Леснинской иконы Божией Матери, внезапно заболел менингитом. Владыке сообщили, что у него безнадежный случай и не остается надежды на то, что он доживет до следующего утра. Владыка сразу же отправился его навестить, долго молился около него, и на следующий день выздоровевший молодой человек уехал из больницы[73].

От одной православной француженки, С.Д., нам стал известен еще один случай исцеления: «Когда мы решили отправиться в Леснинскую обитель на литургию, мы поехали в Фурке на двух машинах. Одна из машин близ Лувесьена внезапно съехала с дороги и врезалась в дерево. Мы отвезли пострадавших в больницу в Сен-Жермен-ан-ле на “скорой помощи” и передали их заботам врачей, а затем на второй машине продолжили путь в Фурке, где узнали, что владыка уехал в Версаль. Там он нас и встретил, прямо на огромной лестнице. Он был крайне худым, одет в небеленую рясу, в кожаных сандалиях на босу ногу. Он усадил нас в своем кабинете, и мы рассказали ему, как наша поездка прервалась из-за аварии. Он слушал с неослабным вниманием, с взглядом одновременно тяжелым и оживленным. Я не помню, сколько мы беседовали, так как с самой первой встречи я испытывала перед ним совершенно особое чувство — будто время остановилось или мы находимся в другом времени. Он попросил держать его в курсе относительно состояния здоровья потерпевших, и я предложила ему свозить его в больницу, когда ему будет удобно навестить их. На следующей неделе я отвезла его туда»[74]. Вот что пишет об этой аварии один из потерпевших: «6 января 1958 года я стал жертвой автомобильной катастрофы... Был выброшен из автомобиля... были разбиты оба колена, сломаны ребра, серьезно повреждены голова и желудок... Тем временем монахиня из Фурке, которой архиепископ велел посетить меня, принесла мне немного антидора. Я из уважения начал есть этот хлеб... с аппетитом. Через полчаса мой кишечник опорожнился. У женщины, Паулины Рише, было несколько переломов правых руки и ноги... После операции она все время была в состоянии комы. На второй день, около часу дня, архиепископ Иоанн навестил ее. Увидев его, она почувствовала себя просветленной, у нее было впечатление, что Бог посетил ее... он взял ее руки и долго молча их держал. На следующий день она пришла в сознание и поняла, что спасена»[75].

Свидетелями многочисленных чудес стали верующие Брюсселя. Приведем письмо чтеца Владимира Котляревского: «Благодаря усердным молитвам владыки Иоанна, мой отец Николай Михайлович быстро выздоровел после третьего сердечного инфаркта, который случился в городе Спа летом 1962 года. (...) Моя сестра, графиня Мария Николаевна Апраксина, и я были у врача, который сказал, что положение нашего отца совсем безнадежное. Вдруг в комнате нашего отца появился владыка Иоанн и начал молиться. Вскоре наш отец совсем выздоровел и возвратился домой, в Брюссель. Наш отец прожил еще четыре года.

Мне еще известен случай Валентина Стадницкого, который, когда стал мыть окна на квартире своей сестры, упал со второго этажа на улицу. Это случилось в 1959 году. Очень многие переломы не давали врачам надежды на выздоровление. Владыка Иоанн приехал в госпиталь с о. Чедомиром Остоичем и стал молиться у кровати умирающего. Отец Чедомир рассказывал, что он первый раз слышал, как владыка Иоанн разговаривал в молитве с Господом Богом. На следующее утро врачи не хотели поверить, что больной еще не скончался, а даже стал очень быстро поправляться. Через месяц он покинул госпиталь совсем здоровым и еще долго жил.

(И еще:) Филипп Геринг родился в Брюсселе в 1943 году. (...) Филиппу начали делать операцию, думали, что простой аппендицит, но нашли, что это рак и что положение безнадежное. По усердным молитвам владыки Иоанна Филипп скоро совсем выздоровел, чего врачи, конечно, не предполагали» [76].

В. Дикова оставила следующий рассказ, который свидетельствует о даре ясновидения у владыки: «Мама прислала письмо из Парижа, что на моего брата напали хулиганы, избили до потери сознания и взяли его деньги. (...) Брата отвезли в больницу, и рентген показал, что у него трещина в черепе. (...) К брату ночью приходил владыка Иоанн, причастил его, помолился, потрогал его голову и спросил, не нужны ли ему деньги. (...) Рассказав об этом маме, брат спросил, как владыка узнал, что он в госпитале и что он остался без денег, — мама ведь еще о случившемся не знала! Когда моему брату сделали повторный снимок головы, то не нашли трещины, и брат быстро поправился, а доктор ничего не мог понять! Многим, кто знал владыку, было известно, что владыку просить не надо — его Сам Господь посылал и указывал, куда и к кому идти. В Париже в госпиталях владыку все знали, и его туда пускали в любое время»[77].

П.Б. вспоминает, что его мать попала в дорожную аварию в Экс-ан-Провансе. Никем не оповещенный, владыка отправился ее причастить, и она исцелилась[78].

Покойная мать анна из монастыря Леснинской иконы Божией Матери рассказывала: «В парижском госпитале лежала больная Александра Лаврентьевна Ю., и архиепископу сказали о ней. Он передал записку, что приедет и преподаст ей Святое Причастие. Лежа в общей палате, где было около 40–50 человек, она чувствовала неловкость перед французскими дамами, что ее посетит православный архиерей, одетый в невероятно поношенную одежду и к тому же босой. Когда он преподал ей Святые Дары, француженка на ближайшей койке сказала ей: “Какая вы счастливая, что имеете такого духовника. Моя сестра живет в Версале, и когда ее дети заболевают, она выгоняет их на улицу, по которой обычно ходит архиепископ, и просит его благословить их. И они всегда после этого немедленно поправляются. Мы его зовем святым”»[79]. Та же монахиня вспоминает, что один католический священник, который заботился о больных в Версале, часто приходил к владыке, прося у него молитв о своих духовных чадах или прося навестить их, веря, что тот их исцелит, и это часто происходило. Так слава о святости владыки распространилась и среди инославных — до такой степени, что один католический священник ответил молодым людям, сомневавшимся в существовании святых и чудес: «Вы требуете доказательств, вы говорите, что сейчас нет ни чудес, ни святых. К чему вам теоретические доказательства, когда сейчас по улицам Парижа ходит живой святой — Saint Jean Pieds-Nus (святой Иоанн Босой)»[80].

Приведем еще несколько свидетельств о даре прозорливости у владыки.

Когда архипастырь служил на одном из приходов в Бельгии, то поднял крест в тот момент, когда к нему подошла приложиться женщина, и сказал ей: «Не судите, да не судимы будете!» Выяснилось, что эта женщина была очень большой сплетницей, а также то, что владыка никогда ее не видел раньше и не был с нею знаком[81].

Одна женщина рассказывает, что была она раз в церкви, служил владыка Иоанн. Служба показалась ей очень длинной и утомительной, и, чувствуя себя очень усталой, она подумала: «Длинная служба, хотя бы владыка немного сократил», но продолжала терпеливо стоять. После службы она подошла приложиться к кресту, который держал владыка, и вдруг он ей говорит: «Если вы не можете долго стоять и у вас болят ноги, то можете сесть или уйти домой, так как ваша квартира близко от храма»[82].

А вот воспоминания Марии Скачковской, прихожанки из Медона: «Владыка нас поразил тем, что читал чужие мысли. В наш храм пришла дама, недавно овдовевшая. Она намеревалась устроиться в старческий дом и хотела поговорить о чем-то с владыкой. Богослужение кончилось, все приложились к кресту, а она, приложившись, не решилась заговорить с владыкой, а отошла в глубь храма. Сам владыка тогда спросил ее подругу: “а что же с этой дамой, которой нужно было поговорить со мной?”»[83]

Архимандрит Осия (де Реваль) вспоминает об одном разговоре с архиепископом Иоанном, состоявшемся в то время, когда он желал рукополагаться. Владыка попросил, чтобы тот рассказал ему о своей жизни, а потом показалось, что святитель уснул. Отец Осия замолчал, но владыка возобновил разговор там, на чем тот прервался. Отец Осия, видя, что беседа никак не доходит до вопроса о рукоположении, подумал, что это, вероятно, означает, будто ему не нужно принимать священный сан. Но как раз в этот момент владыка сказал ему: «Вы будете священником!»[84]

Упомянем еще о случае с иподиаконом Георгием Рябининым: «В 1950-х годах совершалось одно отпевание, во время которого он прислуживал владыке Кассиану и владыке Иоанну. Когда они шли на кладбище, иподиакон шел за ними и размечтался, как он в сане архиерея будет кадить владыке Иоанну на его прославление. Владыка Иоанн прочитал его мысли, обернулся к нему и сказал: “Ты перестанешь?”»[85]

В заключение приведем свидетельство епископа Будимского Лукиана (Сербской Православной Церкви) о прозорливости святителя: «Покойный епископ Савва (Вукович) ездил во Францию на встречу с владыкой Иоанном, чтобы обсудить некоторые вопросы между нашими Церквами. Он ехал в Париж на поезде и думал: “Так начну разговор. Так скажу о том, об этом”. Когда же приехал, зашел в подъезд дома, то по ступенькам ему навстречу спускался человек в светлых одеждах: “Давай, давай, владыка, заходи”. Это был владыка Шанхайский. Сразу узнал, что перед ним владыка Сербский. A когда сидели за столом и начали говорить, то разговор пошел точно так, как и задумывал владыка Caввa. Этот человек говорил все в том же порядке. Видно было, что говорит Божий человек, владыка святой»[86].

Без всякого сомнения, этот дар ясновидения проявлялся у владыки Иоанна и во время принятия исповеди. Г.А. рассказывает, что, впав в грех юности и опасаясь его исповедать, она увидела, что владыка смотрит на нее с таким сияющим лицом, что тут же позабыла всякий страх[87]. Е.Г.Черткова пишет о том же: «я часто у владыки Иоанна исповедовалась. Он умел исповедовать так, что вы, сами того не замечая, вспоминали свои грехи и уходили спокойным и радостным, что смогли от души покаяться»[88]. П.Б. вспоминает, что исповеди у владыки длились подолгу. Владыка настаивал прежде всего на исповедании массы малозначимых грехов, которые, как множество частичек пыли, в итоге образовывали целое скопление грязи[89]. Иногда он даже называл исповедь «очищением пыли». любовью исцелял святитель кающихся. В уже упоминавшемся курсе пастырского богословия святой Иоанн написал: «Пастырь должен не гневаться и сердиться на грешников, а жалеть. Пастырская любовь есть сопереживающая любовь. Этой любовью пастырь должен спасать свое стадо, имея постоянно перед собой образ верховного Пастыря Христа. Христос в Гефсиманском саду перед Своими крестными муками принял на Себя все грехи человечества, прочувствовал каждый из них как Свой, хотя и был безгрешен. И пастырь Его стада должен любить своих овец, уметь вживаться в их жизнь, а их грехи ощущать как свои собственные. Он должен еще больше чувствовать их тяжесть и еще больше сожалеть о них, нежели сам грешник, который неоднократно не может уразуметь ни тяжесть своего греха, ни серьезность своего положения»[90].

Позднее он писал в том же духе: «Когда мы погружены в грехи, а ум наш занят житейскими только заботами, мы не замечаем состояния своей души. (...) Но вот луч Света Божия проникает в нашу душу. Сколько мы увидим тогда грязи внутри самих себя! (...) Если мы осознаем тогда свое духовное ничтожество, свою греховность, от души пожелаем своего исправления, — близки мы к спасению. Из глубины души воззовем к Богу: “Помилуй мя, Боже, помилуй мя по Твоей милости!”»[91]