Жизнь, богословские труды и нравственно-аскетическое учение прп. Нила Синайского. Часть 3

Часть 1, 2

Прп. Нил Синайский

Рассказ начинается с описания того, как преп. Нил, потерявший после нападения варваров своего сына Феодула, пришел, оплакивая свою участь, в синайский Фаран. Его отчаяние и скорбь привлекли внимание некоторых аскетов, которые, желая утешить старца, начали с состраданием расспрашивать его о причинах его горя. Отвечая на их расспросы, автор излагает им историю своей жизни. Из нее мы узнаем, как он, гонимый неодолимым желанием нести бремя аскезы, оставил, с согласия своей жены, счастливую супружескую жизнь и вместе со старшим сыном Феодулом ушел на Синай, будучи «вдохновлен мыслью о тишине и уединенном подвижническом жительстве». Здесь прожил он долгое время, «наслаждаясь великим безмолвием». Но на их обитель напали варвары, которые увели с собой, вместе с другими монахами, и его любимого сына. Не имея сведений о его судьбе, терзаемый отеческой любовью старец впал в глубокое отчаяние, предаваясь тяжелым думам о возможной участи Феодула.

Затем рассказчик в той же самой беседе с упомянутыми аскетами переходит к описанию жизни варваров, совершивших нападение на синайских монахов. Это кочевники, живущие охотой и промышляющие грабежом. Их религия заключается в почитании утренней звезды («люцифера»), которой они приносят в жертву, прежде всего, красивых юношей, попавших к ним в плен. А если таких нет, то в жертву приносится белый верблюд без каких-либо изъянов. Жертвенное животное ставится на колени. После троекратного обхода вокруг жертвы, сопровождаемого торжественными песнопениями в честь утренней звезды, начальник церемонии наносит жертве первый удар, который в то же время является знаком и для прочих участников. Последние немедленно набрасываются на жертву и мечами разрубают ее на части. Весьма красноречиво, хотя местами и преувеличенно, описывается кровожадность, с которой толпа устремляется на жертвенное животное, желая получить часть от него. Затем рассказчик переходит к повествованию о жительстве синайских монахов, выразительно представляя их благочестивую жизнь и великие аскетические подвиги. Далее он подробно рассказывает о варварском нападении на Синай, о пленении Феодула, о его тяжкой участи и, наконец, о его спасении и возвращении на Синай вместе с отцом.

Это произведение служит единственным источником сведений о жизни преп. Нила. Традиционное жизнеописание преп. Нила основывается главным образом именно на «Narrationes». Аутентичность этого сочинения до недавнего времени не оспаривалась. Однако в новейшее время К. Хойсси попытался опровергнуть автобиографическое значение «Narrationes», рассматривая это произведение как написанное в V веке неизвестным автором под влиянием греческого романа^[2]. Сходство «Narrationes» с греческими романами дало повод К. Хойсси «в известной мере» скептически относиться к исторической ценности этих повествований». Его мнение во многом склонны принять О. Барденхевер и П. Кэрэ, поскольку и они считают, что именование «Синайский», усваиваемое преп. Нилу, неточно^[3].

Аргументация К. Хойсси, направленная в основом против работы Ф. Дегенхарта, подвергнута последним детальному рассмотрению.

Следуя принципу, согласно которому народные романы служат поэтическим выражением событий в жизни того или иного народа, Дегенхарт справедливо отмечает, что лишь в том случае можно было бы оставить традицию, признающую историческую достоверность «Narrationes», если бы к тому нас вынуждали события и деяния той эпохи по natura sua (по своей природе)^[4]. Однако Хойсси не приводит и не может привести таких доводов. Сходство «Narrationes» с греческими романами объясняется лишь подражанием форме и стилю древних писателей, которые преп. Нилу, как утверждает J. Stiglmayer (Й. Штигльмайер)^[5], были хорошо известны. Внешнее же подобие «Narrationes» и греческих романов не дает ни малейшего права отрицать историчность самого повествования и искать, вопреки многовековой традиции, вместо преп. Нила какого-то нового и неизвестного автора V века.

В завершение мы решаемся представить также и результаты собственных тщательных сравнений. Мы обратили внимание на то обстоятельство, что в небольшом сочинении преп. Нила «Похвальное слово Альбиану»^[6], аутентичность которого никто не оспаривает, имеется несколько мест, весьма сродных с отдельными повестованиями в «Narrationes». Мы имеем в виду картины жизни синайских монахов в «Narrationes» и описание подвигов Альбиана в «Похвальном слове Альбиану». В обоих произведениях проводятся одни и те же мысли, а именно: попечение о душе, связанное с презрением всего земного, неустанное восхождение к «горней мудрости» и подражание «ангельской жизни». И синайские пустынники, и монах Альбиан довольствуются малым, подражая тем самым жизни ангельской, потому как «неимение никаких нужд – свойство лишь существ бесплотных».

И синайские монахи, и Альбиан стремились «угодить Богу», а о плоти заботились лишь настолько, насколько это было необходимо для поддержания телесной жизни. И в «Narrationes», и в «Похвальном слове Альбиану» имеется указание на то, что монахи не знали о «царских монетах».

Эти вышеуказанные присущие обоим произведениям мысли, как и общее родство их стиля и содержания, позволяют нам сделать вывод, что автором «Narrationes» является преп. Нил, потому что оба труда принадлежат перу одного и того же автора, а аутентичность «Похвального слова Альбиану» до сего времени не оспаривалась.

Это произведение является кратким, но прекрасно составленным похвальным словом монаху Альбиану, добродетельную жизнь которого автор ставит монахам в пример для подражания. Считая полезными повествования о жительстве и деяниях прославленных подвижников, преп. Нил свежими и живыми тонами изображает жизнь смиренного подвижника Альбиана, в надежде на то, что «по крайней мере, некоторые возлюбят его добродетели и почувствуют в себе любовь к ним», ибо «душа человеческая» по некоему естественному устремлению «предается прекрасному». И действительно, легко и интересно читаются яркие описания подвигов Альбиана, научающие нас «ангельской жизни».

Этот трактат, состоящий из 75 глав, свидетельствует об огромном аскетическом опыте автора и о его глубоких знаниях Священного Писания, которое он истолковывает, как правило, аллегорически. По содержанию этот трактат можно разделить на три части.

В первой части (гл. 1–20) объясняется возникновение и смысл монашеской жизни «как истинной философии», а вместе с тем описываются и недостатки современного автору монашества.

Вторая часть (гл. 21–41) излагает учение о наставниках (руководителях) монахов. В ней представлены высокие духовные качества, которыми должен обладать наставник монахов, а также перечисляются его обязанности и подчеркивается трудность его призвания; сверх того, дается совет, что о принятии такого бремени не следует состязаться, ибо «тяжелее всего управлять душами» (гл. 27).

Третья часть призывает простых монахов, которым она и посвящена, исполнять свои обязанности, каковы суть: послушание, отречение от земных благ и непрестанная борьба со страстями. В заключение (гл. 75) автор напоминает о «вечном благе», ожидающем того, кто украсил свою жизнь делами добродетелей.

Вопрос об аутентичности этого трактата первым поставил Tillemont (Тильмон). Он выдвинул предположение, что «Слово подвижническое» – сочинение гораздо более позднего времени, так как трудно отнести то ослабление монашеской жизни, с которым борется автор, к концу IV или началу V веков^[9]. Последуя Tillemont’у, Schwietz (Швитц) в новейшее время попытался доказать, что в первых главах (а особенно в гл. 7) находятся места, представляющие собой позднейшую интерполяцию. Ибо наличие монастыря с высокой организацией собственного хозяйства и послабления в монастырской дисциплине, как это описывается в трактате, «противоречит всем достоверным свидетельствам о восточном монашестве в IV и в начале V веках^[10]. Однако эта попытка Швитца, как об этом свидетельствует О. Барденхевер, «не имела успеха»^[11].

С мнением Швитца не согласен и Дегенхарт^[12], и даже Хойсси^[13]. Дегенхарт обращает внимание на то обстоятельство, что недостатки монашеской жизни, описанные в указанном трактате, носят общий характер, ибо корыстолюбие и непостоянство, осуждаемые автором, подвергались нареканиям и во многих письмах преп. Нила. По логике же Швитца, эти места добавлены в более позднее время. Однако для такого предположения нет никаких оснований.

С другой стороны, существование монастыря с высокой организацией собственного хозяйства в эпоху преп. Нила подтверждается и свидетельством Палладия Еленопольского, скончавшегося около 430 года. В своей «Historia Lausaica» Палладий Еленопольский повествует об обителях, в которых могли разместиться по нескольку тысяч монахов^[14]. Естественно, что для снабжения продовольствием и для удовлетворения других насущных потребностей столь большого числа людей должна была существовать высокая организация собственного хозяйства. И действительно, у Палладия мы находим свидетельства о том, что в монастырях были свои хлебопекарни, аптеки, библиотеки-читальни и различные сельскохозяйственные орудия.

Таким образом, аргументация Швитца, который покусился доказать, что некоторые главы рассматриваемого нами трактата суть позднейшая интерполяция, не может выдержать критики, и там самым достоверность данного трактата остается бесспорной. К. Хойсси и О. Барденхевер справедливо полагают, что этот труд преп. Нил написал несколько ранее трактата «Слово нестяжательности», так как в первой главе последнего сам преп. Нил говорит, что «недавно» составил «Слово живущим монашеской жизнью», в котором укорял монахов за их пристрастие к обогащению и к наслаждению «земными утехами»^[15].

По сей причине мы можем предположить, что «Слово живущим монашеской жизнью» – это и есть рассматриваемый нами трактат «Слово подвижническое». Поскольку «Слово живущим монашеской жизнью» написано примерно в 426–427 годах^[16], то трактат «Слово подвижническое» можно датировать 425 годом.

Этот трактат состоит из 67 небольших глав. Он является продолжением вышеуказанного трактата «Слово подвижническое».

В этом сочинении преп. Нил заповедует монахам прежде всего отречение от всевозможных земных привязанностей (гл. I–XII), а затем излагает свое учение о тройной нищете. Величайшая нищета свойственна лишь малому числу людей, которые нисколько не заботятся о материальных благах, но во всей полноте посвящают себя служению Богу, как это делали и наши прародители в раю до своего грехопадения. Такой нищетой отличаются и святые, которые, будучи свободны от всех телесных забот и жительствуя лишь мыслью о спасении своей души, всецело уповали на Божий Промысл и отреклись от всякого имущества (гл. 13–21).

Среднюю нищету преп. Нил особенно рекомендует монахам. Она состоит в том, что часть времени уделяется ручному труду с целью приобретения средств, необходимых для удовлетворения первейших телесных потребностей, а остальное время проводится в молитве и чтении слова Божия (гл. 21–29).

Малая или «малейшая» нищета заключается в полной приверженности ко всему земному.

Тех монахов, которые день и ночь проводят в заботах о плоти, проявляя тем самым склонность к «малейшей нищете», преп. Нил строго порицает и требует от них изменения образа жизни (гл. 30–41). Затем он с любовью увещевает и ободряет монахов, дабы, последуя примеру святых апостолов, они сами себе зарабатывали на жизнь и не причиняли издержек другим.

Занятие физическим трудом не наносит ущерба монахам в их «попечении о душе», потому что они благоразумно распределяют время, уделяя прежде всего внимание «своему самому главному труду» (гл. 42).

Далее преп. Нил учит, как надлежит подражать Богу и как достигается то состояние, о котором говорит апостол Павел, что человек живет «не по плоти… а по духу» (Рим. 8, 9) (гл. 42–51). Для этого необходимо отвергнуть земные заботы и полностью предаться размышлению о Божественном законе и Его природе (гл. 52–64).

В конце трактата преп. Нил дополнительно дает еще некоторые советы касательно воздержания, терпения и смирения, предназначенные в первую очередь для новоначальных монахов.

Этот трактат можно считать одним из позднейших трудов преп. Нила, так как время его возникновения датируется 426–427 годами. Основанием для этого служит глава 21, в которой говорится об Александре, основателе так называемого «неусыпающего монашества», который, как об этом упоминается в трактате, «недавно» возбудил «царский Константинополь», а деятельность Александра «Акимита» («бдящего») в Царьграде, как известно, относится к периоду 426–427 годов^[18].

Этот трактат состоит из 27 глав. В нем детально излагаются преимущества анахоретской жизни по сравнению с благочестивой жизнью граждан.

Первым основанием, возвышающим анахоретскую жизнь над жизнью городской, по мнению преп. Нила, является то, что жизнь в пустыне содержит меньше искушений, и потому она безопаснее, чем жизнь среди мирской суеты. Второе основание преп. Нил видит в высоте вечных благ. Ибо добрые дела (добродетели), совершаемые в тайне с единственной целью угодить Богу, приносят их творящему в качестве награды вечные блага.

Весь трактат написан в живом и искреннем тоне. Излагая свою мысль, преп. Нил прибегает к удачным сравнениям, придающим его аргументации яркость и убедительность. Особое же внимание обращает на себя удивительное сравнение анахорета с горлицей, отпускающей своих птенцов на свободу, а людей, живущих в городе, – с голубем, который, вскормив своих голубят, отдает их людям на заклание.

Время написания этого трактата неизвестно. Ф. Дегенхарт на основе введения, носящего в некоторых местах следы энергичного и возбужденного тона, заключает, что этот труд преп. Нил написал непосредственно перед поступлением в монастырь. «Может быть, – пишет Ф. Дегенхарт, – поводом к написанию этого трактата было желание окружающих его людей удержать его от удаления в пустыню и их доводы касательно того, что и в городе можно проводить благочестивую жизнь»^[20].

Это одно из лучших сочинений преп. Нила. В нем автор раскрывает богатый личный духовный опыт и глубокое познание монашеской жизни. Его живые и красноречивые поучения о духовной брани полезны не только для монахов, но и для мирян. Преп. Нил, как это видно из 1-й главы, был поощряем к написанию этого трактата неким монахом Евлогием, которого он именует «о посвященный в тайны добродетелей Евлогий».

Трактат состоит из 34 глав. В нем преп. Нил рассуждает, прежде всего, о скитской жизни и о сопряженных с ней ежедневных искушениях, затем о добродетели вообще, о долготерпении и о том, что нужно стремиться как к внешнему миру с ближними, так и ко внутреннему миру между телом, духом и душой. В заключение идут рассуждения о различии между «радованием в Господе» и «печалью по Богу», с одной стороны, и греховными радостями и печалями – с другой. Помимо сего, преп. Нил дает советы, как нужно переносить находящие на нас скорби и, раскрывая лукавство и притворство демонов в духовной брани, поучает читателя, каким образом надлежит побеждать страсти и как подобает взращивать и возгревать в себе главные добродетели: смирение, самоотверженность (буквально – «не-себялюбие»), воздержание и гостеприимство.

Этот трактат, несомненно, написан после долгого пребывания в пустыне, ибо, как верно отмечает Дегенхарт, он показывает, что «автор обладает глубокими знаниями монашеской жизни»^[22].

Упоминание о трактате «К Евлогию монаху» мы находим у Никифора Каллиста, который считает его одним из лучших сочинений преп. Нила^[23].

Это сочинение представляет собой предназначенное для монахов поучение о духовной жизни. Оно состоит из 33 кратких изречений. Наиболее интересным является изъяснение сущности христианского подвига в борьбе с главными страстями. Здесь преп. Нил коротко, но ясно показывает, какими средствами надлежит истреблять в себе греховные наклонности. С помощью сильных сравнений он указывает на необходимость в духовной брани подвига вообще^[25], а особенно поста, молитвы, чтения слова Божия и пения псалмов. Говорит он также о нищете, о терпении, о смирении, о молчании и т. д. То, что преп. Нил является автором этого сочинения, оспорить невозможно, хотя Holstenius (Хольстениус) приписывает его Евагрию Понтику. Ибо, как правильно отмечают Zoeckler (Цеклер)^[26] и Дегенхарт^[27], в нем сохранилась формула glaitaus преп. Нила, а не формула glatiaus Евагрия.