Жизнь, богословские труды и нравственно-аскетическое учение прп. Нила Синайского. Часть 5

Часть 1, 2, 3, 4

Прп. Нил Синайский

Преп. Нил, как и другие известные аскеты (прпп. Антоний Великий, Макарий Египетский, Исаия Нитрийский, Иоанн Кассиан, Евагрий Понтик и др.), обращает свое внимание не на абстрактное раскрытие Божия бытия, а на условия приближения человека к Богу и усвоения Божией милости, на указание тех Божественных свойств, которые, проникая в сознание человека, оказывают воспитательное действие на его душу, – и призывает к подвигу и покаянию как необходимым условиям для принятия Божией благодати. Преп. Нил как опытный учитель подвижнической жизни далек от ложного и надменного убеждения в безграничности человеческого познания, и потому он не стремится к абстрактно-логическому изъяснению догматических понятий. Если в его трактатах и многочисленных письмах и встречаются догматическо-теоретические рассуждения, то они обычно кратки и основываются исключительно на Священном Писании, без углубления в сущность предмета. Такие места отчасти служат лишь отражением той ожесточенной и пламенной борьбы, которую в IV и в начале V века Церковь должна была вести с различными еретическими сектами, посягающими на основы христианского вероучения.

Сила же преп. Нила, заключающаяся в нравственном аспекте, и главное направление, в котором движется его мысль, лежат в области аскетики, то есть практичеcкой нравственной деятельности. Если же он иногда и останавливается на догматических пояснениях, то делает это почти всегда лишь в тех случаях, когда догматы непосредственно соприкасаются с нравственно-практической областью, а именно: при размышлении о деле спасения и искупления человека и о будущем праведном суде. Но слово преп. Нила проявляется в своей силе, свободе и действенности лишь тогда, когда оно касается монашеской жизни, нравственной святости, подвига добродетели, тяжести и разноообразия грехов и искушений. Когда он говорит об этих предметах, тогда мы видим его в любезной для него сфере и замечаем, что высказывает он именно то, что глубоко запало ему в сердце и что он во всей силе прочувствовал, пережил и проверил личным опытом.

Мы попытаемся отобрать тот богатый материал, который преп. Нил предлагает нам в нравственно-аскетической области, и изложить его в следующей системе.

А. Учение о человеке и о цели его земной жизни.

Учение о свободе воли. О Промысле Божием и о благодати. Отношение к богатству, славе, земной мудрости и удовольствиям.

Б. Препятствия на пути к достижению конечной цели.

Учение о грехе. Демонология.

В. Средства к достижению цели.

Учение о добродетели. Монашество.

В одном из своим писем преп. Нил называет человека «прекраснейшим творением человеколюбивого Бога»^[1].

В чем же собственно состоит преимущество человека перед другими земными созданиями и что возвышает его над всей сотворенной Богом природой?

На этот вопрос сам преп. Нил отвечает во втором письме, адресованном пресвитеру Оливрию. Он, в частности, пишет: «Хотя солнце находится на небе и сияет своими светлыми лучами, оно тем не менее создано для служения людям, сотворено повелением и по закону, а не Божиими руками. И лишь человек – это удивительное живое существо – сотворен руками Божиими, украшен невещественными (Божественными) перстами, и в него (Бог) вдохнул разумную душу»^[2].

Следовательно, по учению преп. Нила, преимущество человека над другими существами заключается прежде всего в самом акте его творения. Тогда как прочая вещественная и живая природа сотворена лишь повелением (заповедью) Творца и по Его закону, в сотворении человека Сам Бог принимает особое и непосредственное участие, украшая его Своими невещественными (букв. – «не-телесными») перстами.

С другой стороны, и состав самого естества человека сильно вычленяет его из прочего материального мира.

По своему телу человек принадлежит к миру видимому, тогда как с невидимым, духовным миром он связан «живой и разумной душой»^[3], которая есть дыхание Божие и как таковая содержит в себе отблеск Божественного совершенства.

Человеческая душа, нося в себе образ Творца, приближает человека к существам бесплотным и воздвигает его на ступень, на которой он «умален малым чим от ангел» (Пс. 8, 6). Человек, по учению преп. Нила, занимает исключительное положение: он является носителем двух миров, он – «микрокосмос»^[4], и как венец всего творения он предназначен к самой полной и совершенной жизни, стоящей ближе всего к жизни Божественной. Человека как носителя «образа и подобия Божия»^[5] Бог наделил «исключительной честью» и вверил ему Свои царственные права над видимой природой, где человек «обладает властью над всеми животными».

Превосходство человека над земными творениями, по преп. Нилу, тесно связано с сущностью его естества, подобного естеству Божественному. Тогда как прочие чувственные существа, будучи произведены из земли, только к земле и стремятся, человеку сделано исключение. Он, будучи собственником души, «сего чудного Божия творения», предназначен для того, чтобы духовным взором «устремляться к Своему Творцу» как Источнику своего бытия и жизни и в Нем искать для себя «непрестанного веселия и блаженства». Дабы иметь способность возвыситься и достигнуть «богоподобного» совершенства, человеческая душа наделена особыми силами или качествами, каковы суть разум и свободная воля. Человек как существо разумное познает не только то, что непосредственно воспринимает своими чувствами, но своею мыслью он может вознестись и узреть то, что находится выше и вне чувств, и даже то, что превосходит все его силы. При этом человеческий разум относится к телесным чувствам и полученным через их посредство впечатлениям не как раб, а как подлинный господин.

«Когда ум, – говорит преп. Нил, – блюдет чувство, ни один член не работает греху». Поэтому человеческий разум в отношении к чувствам является «управителем», он – «господин», и благодаря своим способностям возвыситься к Богопознанию он может быть наречен «престолом Божиим».

Вторая, не менее важная особенность человеческой души, на которой зиждется нравственная жизнь и человеческая деятельность, заключается в свободе воли, то есть в способности души в своих поступках, пользуясь полной свободой, избирать путь к тому, что благо и свято. Покоряясь воле Божией, она преуспевает в добродетели и восходит до уподобления Богу (к богоподобию).

Однако человек может выбрать и иной путь, – путь злобы и греха, путь противления воле Божией. Эта свойственная людской душе способность выбора между добром и злом, а также ее свободная, не зависимая от внешних мотивов наклонность в ту или другую сторону, нашла свое выражение в учении преп. Нила. «Душа, – свидетельствует преп. Нил, – отличается свободой воли, потому как может иметь одинаковую склонность и к добру, и к злу»^[6].

В другом месте мысль преп. Нила о свободе воли выражена еще яснее: «В нашей воле, – пишет он, – находится то, облечемся ли мы в светлую брачную одежду или же совлечем и переменим одежды, иногда к лучшему, а иногда и к худшему, и выберем то одну, то другую, потому что человек сотворен свободным»^[7]. «Бог мог бы остановить творящих зло и против их воли, – говорит преп. Нил, – однако Он не останавливает их насильно, дабы не была ограничена человеческая свобода. Следовательно, по собственному желанию и по своей воле человек либо награждается, либо наказывается»^[8].

Таким образом, свобода воли делает человека морально ответственным за свои дела перед Богом. Кроме того, в своем учении преп. Нил ясно подчеркивает мысль, что зло есть не что иное, как отступление от Божией воли, и что причина тому лежит в свободной воле, а не в естестве, ибо в противном случае Сам Бог явился бы творцом зла. «Безбожно утверждать, – говорит преп. Нил, – что зло проистекает из естества; не в естестве оно, а в свободе воли»^[9]. В другом письме, объясняя природу греха, преп. Нил, в частности, пишет: «Не подумай, что грех является каким-то живым разумным существом… Грех обыкновенно зачинается и утрачивает свое значение в человеческой свободе»^[10].

Как грехопадение наших прародителей, так и связанные с ним последствия – лишение первозданной праведности и повреждение человеческого естества – явились результатом свободного отступления первых людей от Божественной воли. Человек, пребывая в раю, находился в тесном общении с Богом, Который был для него Источником нравственной чистоты, духовного совершенства, «непреходящей радости» и блаженства. Так, благодать Творца, оживотворяя первого человека, преисполняла все его чистое и бесстрастное естество, делая его истинным владыкой всей земли. «Слушая приятные Божии слова и напояя свою душу неизреченной беседой», первый человек «употреблял пищу, приготовленную для него самой природой». А грехопадение, как понимает его преп. Нил, удалило человека от прежнего непосредственного общения с Богом, извратило его чистое и совершенное естество и лишило его того нравственного совершенства, которым он обладал дотоле. В человеческом естестве после грехопадения появилось зло, известное под именем страстей (противное тому состоянию, которое в его естестве называлось бесстрастием)^[11]. Непослушание первого человека послужило, в конечном итоге, причиной того, что «одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть» (Рим. 5, 12).

С появлением смерти была, таким образом, нарушена гармония, существовавшая ранее между телом и душой. «Душа, будучи бессмертной, но обремененной смертным земным телом, стремится теперь посредством смерти освободиться от смертного, дабы затем вновь принять свое нетленное тело и радостно пребывать с Господом».

Как следствие грехопадения пошатнулась и царственная власть человека над природой. Для приобретения себе пищи человек был вынужден «взять в руки лопату, серп и плуг и распахивать ту землю, которая незадолго до того сама производила для человека все потребное». Повинуясь изреченному Богом наказанию: «в поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3, 19), человек начал «сеять, поливать, жать, переносить снопы, молотить, веять, молоть, смешивать муку с водой, печь на огне… и тем самым получать хлеб со скорбью». Да и живая природа, некогда покорявшаяся и служившая человеку как своему господину, вышла из прежнего подчиненного положения. Более того, человек сам «начал бояться ярости зверей, яда пресмыкающихся, нападения сильных животных… За непослушание Богу он лишился всего того, чем обладал благодаря послушанию»^[12].

Хотя вызванные грехопадением последствия были весьма тяжелыми, ибо они нарушили устроение всей земли, а самого человека сделали неспособным к непосредственному общению с Богом, все-таки Господь, «сотворивший все по Своей благости и обо всем прилагающий попечение», не захотел предоставить человека самому себе; не попустил Он, чтобы в людском роде вместо истинной жизни воцарились и всецело овладели им смерть и власть диавола. Говоря о Божием Промысле, преп. Нил не стремится всесторонне охватить и объяснить это Божественное действие, ибо считает, что человеческий разум не в состоянии полностью познать Божии пути. «Кто довлеет проникнуть, – спрашивает преп. Нил, – в суды Божии? Кто может уразуметь истинность Божия домостроительства? Любой человеческий ум теряется, входя в более глубокое исследование этого предмета». Однако об объекте Божия Промысла, о человеке и о возможности его исправления преп. Нил изъясняется более пространно и ясно. По его мнению, «Господь может без мучения исправить человечество, ибо, если Богу угодно худую вещь преобразить в лучшую, то все будет повиноваться Его повелению». «Если Господь, – говорит преп. Нил, – из небытия дал человеку бытие (жизнь), то тем более может Он исправить человека, уже сотворенного, растлевающегося во грехе и переходящего в состояние для него неестественное»^[13]. «Богу, – пишет преп. Нил в другом месте, – возможно претворить огрубевшие и окаменевшие человеческие сердца в плодотворную и плодоносную (духовную) землю»^[14]. По учению преп. Нила, Господь в Своем попечении о человеке более всего проявляет милосердие, чистую и совершенную любовь. «Бог, – говорит преп. Нил, – не имеет ни в чем никакой нужды, но по Своему милосердию и для нашего блага обнаруживает Свое попечение, за которое ничем воздать невозможно. Милует Он всякого и “солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя, и на неправедныя” (Мф. 5, 45)». «Посему после грехопадения, – пишет преп. Нил, – Бог не оставил непокорного преступника Его заповеди, то есть человека, без Своей заботы и не лишил его Своей помощи, но паки предписывает закон для другого образа жизни, соответствующего его (человека) греховному состоянию». Исподволь открывался Он помраченной человеческой душе и по Своей бесконечной милости и «сострадательной» любви к человеку научил его, как подобает угождать Богу, дабы спастись, то есть чтобы избавиться от греха и тем самым вернуть себя в свое чистое, первозданное состояние.

А когда наша нравственная болезнь усилилась, когда грех в человеке занял господствующее положение, Бог посылал к людям Своих избранников, проповедников истины и учителей добродетели… Через Моисея, величайшего среди пророков, Он открыл людям Свой закон, «в сущности которого было посекание и уничтожение греха». Моисеев закон, по учению преп. Нила, имел временное и преходящее значение, потому что «был преподан на некоторое время и в соответствии с состоянием тех, которые юны разумом». Он должен был воспитывать людей, моральная природа которых была повреждена, и приготовить их к встрече обетованного Спасителя мира, «Который Своими совершенными и высокими правилами нравственности заменил сей закон». Хотя ветхозаветный закон своими строгими требованиями и грозными прещениями делал из людей «рабов, служивших закону под страхом и бичами», тем не менее он имел и грубокое моральное значение. Всевая в людей благоговейный страх и трепет перед величием и силой Божией, он в человеческой душе производил, с одной стороны, сознание оправданности законных требований, а с другой – убеждение в собственной греховной повинности и духовной немощи для нравственного самоусовершенствования. Таким образом, моральная цель ветхозаветного закона сводится к тому, чтобы под строгостью этого закона смягчились огрубевшие человеческие сердца, чтобы была сломлена их горделивая самонадеянность и чтобы мысль смирившегося человека устремилась к Богу, от Которого человеку надлежало ожидать сверхъестественной помощи. Преп. Нил подчеркивает это воспитательное значение закона и, повторяя слова святого апостола Павла, именует его «законом-детоводителем (воспитателем)», «нравственным воспитателем» и «воспитателем-управителем» (Гал. 3, 24).

Когда Моисеев закон выполнил свою задачу, на его место, как учит преп. Нил, пришло новое и самое совершенное дело Божия Промысла, – дело воплощения Сына Божия, дело, в котором нашла свое отражение тайна беспредельного милосердия и высочайшей Божественной любви к человеческому роду. С пришествием на землю Сына Божия для людей открылся путь спасения и им были вручены благодатные средства для вечной жизни. Ибо «как в Адаме окрепла смерть, так ослабела она и изнемогла в смерти Христовой»^[15].

По учению преп. Нила, из соединения Бога Слова с человеческим естеством проистекают все благодатные и спасительные следствия. Божественное Слово (Lovgo"), восприняв человеческую плоть, умертвило в человеке начало (принцип) греха, обладавшее его существом, и сделало для него возможным сочетание с Богом, его обновление (воссоздание) и восхождение к Богу. Между отдельной человечеcкой личностью и Богочеловеком Христом «силой вочеловечения»^[16] установлена такая тесная связь, какая действительно существует между каждым человеком и прародителем Адамом. Воплотившийся Сын Божий становится, таким образом, Носителем всего человечества. Спасительное значение воплощения заключается как раз в том, что человек не остается сам по себе, со своей личной немощью, но его немощь и личное несовершенство покрываются совершенством Бога, любящего людей и воспринявшего их немощь на Себя. Он ради нас стал всем тем, что составляет нас самих, кроме греха. Реально (онтологически) соединив Свою жизнь с нашей, Он уже больше не отлучает Себя от нас. Ради нас становится Он одно с нами, грешными и непокорными Богу; ради нас Он и Сам делается как бы непокорным Богу, однако и наше непокорство преобразуется в Нем в совершенное послушание Божией воле. Тем самым в лице Иисуса Христа мы имеем Нового Адама, вновь установившего союз Бога с человеками.

Эту мысль об Иисусе Христе как идеальном Человеке, как новом Адаме и как Носителе всего человечества, примирившего человека с Богом, преп. Нил нарочито подчеркивает в письме к епископу Сильвану^[17]. В этом письме, истолковывая псалом 21, в котором Христос говорит: «Боже, Боже мой, вонми ми, вскую оставил мя еси?» – преп. Нил пишет: «Христос не был оставлен Отцом и Божественным Сыном, так как в противном случае выходило бы, как ложно представляют себе ариане и евномиане, что Христос боялся страданий… Но кто, – спрашивает преп. Нил, – принудил Спасителя воплотиться и вознестись на крест?.. Не против воли, а добровольно и с великой радостью пошел Он на крест». И далее, в том же смысле сам преп. Нил и отвечает на поставленный вопрос: «Вместо нас говорит Христос: Боже, Боже мой, вонми ми. Христос изображает в Себе наше лицо»^[18]. «До того мы были оставлены, а теперь приняты и спасены страданиями бесстрастного Христа… Произнося слова псалма, Он как бы усваивает Себе наше неразумие и греховность… Помимо сего и Его вопль и слезы, и то, что Он молился и был услышан, а также и Его покорность (см.: Евр. 5, 7) – все это дивно собирает Он вместо нас и полагает в Себе. Ибо как Слово не был Он ни послушным, ни непослушным. Сие свойственно лишь подчиненным и занимающим второе место, а не Ему… Между тем в образе раба по собственной воле снисходит Он к сослужителям и рабам и воспринимает на Себя чуждый облик (обличье). Носит Он в Себе всего меня и все мне присущее, дабы – как огонь растапливает воск или как солнце развеивает земной пар – в Себе Самом истребить во мне худшее, а мне через сочетание с Собой вверяет Он Ему свойственное»^[19].

Итак, по учению преп. Нила, отношение человека ко Христу аналогично отношению человека к Адаму. Благодаря воплощению Бога Слова человек реально соединяется с человеческим, вознесенным к Богу естеством Христовым. Вместе же с этим соединением человек приращается и к нераздельно соединенному Божественному естеству Богочеловека, «Который и после восприятия образа, или плоти, от Святой Девы не лишился Своего Божества и не утратил его»^[20].

Человек, уподобляясь Христу, может усваивать себе и воплощать в своей личной жизни путь, качество и содержание жизни Христа Спасителя, «Который есть пажить для всех верных, и пища, и одежда». Это уподобление Христу служит средством, благодаря которому человек становится фактическим участником Христовых заслуг. Духовное же общение с Ним делает человека способным привиться к Божественной вечной жизни и воспринять вечное блаженство. Этим определяется вся человеческая жизнь, а также его предназначение, высший идеал и его истинная сущность.

Преп. Нил учит, что Господь Иисус Христос первым проложил путь нашей жизни. «Явил Он образ чистой жизни, присно возносясь душой над плотскими страстями»^[21]. В другом месте еще яснее выражена мысль о том, что цель человеческой жизни заключается в стремлении к Богу, в общении и живом союзе с Творцом, Который есть Источник неизреченного благолепия и великой радости. «Если ты дивишься, взирая на красоту нынешних вещей, то еще паче удивляйся грядущему; если прекрасны творения, то еще более и гораздо более прекрасен сотворивший их Господь. Если таково временное, то каково же тогда вечное?»^[22] К этому вечному и живому союзу с Богом преп. Нил непрестанно призывает людей, ибо считает, что цель земной жизни заключается в том, чтобы «земной человек изменился в небесного». «Оставь земное, – с любовью поучает он одного из своих многочисленных учеников, – и ухватись за небесное… Направь свою любовь по другому пути. Переселись мыслью из сей суетной жизни в мир иной. Отринь земное и взыщи небесного; оставь тленное, и найдешь нетленное; беги мыслью от временного, и встретишь вечное… Старайся об этом со всяким тщанием, и обрящешь благо у Бога». «Христианин должен жить так, – пишет преп. Нил, парафразируя слова апостола Павла (Евр. 11, 13–16), – чтобы всегда ощущать себя здесь, на земле, пришельцем. Свое пристанище надлежит иметь ему там, где наша постоянная обитель, и ничего из здесь существующего не должен он считать важным, полагая великим лишь то, что относится к его будущей участи».

Призывая читателя к нравственному преуспеянию, к устремленности к Богу и к уподоблению Христу, преп. Нил ободряет нас надеждой на вечное блаженство, тесно связанное с богообщением. «Ничто не делает нас столь добродушными и радостными, – пишет он, – как учение истинного любомудрия и… жажда грядущих, то есть вечных, благ»^[23]. «Блаженство на небе, – пишет преп. Нил монаху Лимению, – невозможно ни словом выразить, ни умом постичь, ни мыслью объять»^[24]. Для достижения сего необходим сложный внутренний процесс роста и преуспеяния, предстоит пройти путь восхождения «от силы в силу» (2 Кор. 3, 18) (в синод. тексте: «от славы в славу», ср.: Пс. 83, 8. – Примеч. перев.), доколе человек не достигнет зрелости, не придет «в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф. 4, 13). Это нужно ему для того, чтобы удостоиться «почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе» (Флп. 3, 14).

Впрочем, говоря о необходимости постоянного морального совершенствования на земле, преп. Нил рассматривает естественные нравственные силы новозаветного человека и приходит к выводу, что человек немощен и что сам по себе, без благодатной помощи, он не может достигнуть спасения. Собственная немощь исполняет человека мыслью о том, что в себе самом и в своих слабых естественных силах не следует искать опоры к духовному росту, но все свои взоры надобно устремлять к Творцу как Источнику Божественной благодати, ибо «никто не может придти ко Мне, – говорит Спаситель Христос, – если то не дано будет ему от Отца Моего» (Ин. 6, 65)^[25].

Хотя у преп. Нила, как и у других древних восточных писателей, вопрос о Божией благодати не является предметом специального исследования^[26], однако из отдельных трактатов, а особенно из его многочисленных писем, мы можем извлечь целый ряд мест, в которых учение о помощи свыше выражено достаточно ясно. Божественная благодать как сила, «оживляющая, наполняющая (букв. «пропитывающая». – Примеч. перев.) и насыщающая души», является главным фактором в деле возрождения и спасения человека. Благодать, проистекающая из свойства милующей Божией любви, проявляла себя и в Ветхом Завете и как внутренняя сила поощряла людей устремлять свои взоры к Богу, взыскуя от Него помощи. Эту благодать преп. Нил называет «законной», в отличие от новозаветной, «евангельской» благодати, которая преизобильно изливается на людей благодаря искупительному подвигу Христа Спасителя. «В древнее время, – говорит преп. Нил, – когда мы уподоблялись рабам, мы имели законную благодать. Теперь же Господь подает нам уже не как рабам, а как возлюбленным чадам благодать евангельскую, величайшую и могущественнейшую первой, в силу которой мы и восходим к совершенству, и обогащаемся вышней премудростью, и как сыны дерзновенно приближаемся к Богу, сопричащаясь Его Божественного света». Поэтому Божественная благодать как сила, возрождающая и возводящая к совершенству духовную жизнь человека, – это главный движитель в деле спасения и освящения человека.

Кроме того, в учении преп. Нила отмечена и характерная особенность Божией благодати, заключающаяся в том, что благодать действует не снаружи, а в сокровенных глубинах человеческой души и в единстве с духовной природой человека, производя в человеке внутреннее обновление и делая его способным принять в себя Христа. «Надобен великий подвиг, – пишет преп. Нил, – чтобы человек мог взыскать и получить ничем не возмущаемое состояние ума, в котором пребывает Владыка Господь и о котором апостол говорит: “Разве не знаете, что Иисус Христос живет в вас?” (в синод. тексте: верою «вселиться Христу в сердца ваши» (Еф. 3, 17), а также: «разве не знаете, что… Дух Божий живет в вас?» (1 Кор. 3, 16), или: «Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы?» (1 Кор. 6, 15). – Примеч. перев.). Ибо там, в некоем невыразимом и непостижимом мире, действительно существует некое иное небо, озаренное самой Божией благодатью»^[27].

Признавая необходимость Божией благодати для нравственного преуспеяния и спасения человека, преп. Нил, по обыкновению, не вдается в абстрактное догматическое изучение вопроса о спасении. В своем письме к некоему Асклипиаду он спрашивает: «Если от приходящего к тебе лекаря ты не требуешь объяснения, как он лечит, но лишь просишь его уврачевать тебя, зачем тогда испытуешь Божий путь спасения?» И далее поучает: «Приступая в покаянии ко Господу, не будь любопытным, чтобы узнать способ очищения твоих грехов, но только веруй, изумляйся, поклоняйся и хвали. А если ты и впрямь любознателен, то яви мне образ Божественной искусности, как из однородного вещества, разумею прах, сотворено существо разумное – человек, составленный из толиких частей. Если же ты не можешь ответить, как сотворил тебя Бог, то не изыскивай и объяснения тому, как излечивается душа Божественной силой и Божиим человеколюбием… Ибо где действует Бог, там не подобает исследовать образ спасения»^[28].