Из книги митрополита Анастасия (Грибановского) "Беседы с собственным сердцем (размышления и заметки)", изданной в серии "Духовное наследие русского зарубежья", выпущенной Сретенским монастырем в 2007 г.
Известная русская пословица, гласящая, что «утро вечера мудренее», взята, конечно, из сокровищницы многовекового человеческого опыта. Но она вполне оправдывается и данными психологической науки. Утром после обновления сном нашей нервной системы в нас особенно ярко горит светоч сознания, работа которого не прекращалась, однако, и во время нашего ночного отдыха, подготовляя решение того или другого волнующего нас вопроса. В утреннюю пору он один становится в центре нашего внимания, не заслоненный другими впечатлениями, и на него направляется вся энергия нашего ума. Результатом этого и служит то, что предмет, казавшийся нам смутным и неясным накануне, сразу проясняется при свете дня. Известно много случаев, когда решение тех или других математических задач и даже важные научные открытия делались во время сна.
***
«Англия рассчитывает, что каждый исполнит свой долг» — в этом боевом сигнале, данном Нельсоном накануне Трафальгарского боя, сказался характер английского народа. Если прибавить сюда свойственный ему консерватизм и так называемый common sence, то есть здравый смысл, не оставляющий англичан даже в минуты крайнего возбуждения, то станет понятным источник особой жизненности и устойчивости этой нации.
***
Один король просил своего капеллана доказать ему истинность христианства в кратчайших словах, потому что он не имел в своем распоряжении достаточно свободного времени. «Евреи, Ваше величество», — был ответ капеллана.
***
С шумом несутся вперед только мелководные потоки. Глубокие же воды текут спокойно. Отражение этого естественного порядка природы мы наблюдаем часто и в психологии людей.
***
Содержание творчества великих писателей исчерпывается часто лишь несколькими оригинальными идеями; остальное в их произведениях есть только раскрытие и обоснование, а иногда и просто повторение этих основных мотивов их творческой мысли. Замкнувшись в определенном круге излюбленных идей, они уже как бы не в состоянии выйти из него; здесь лучше всего сказывается ограниченность человеческой природы, которая не может превзойти сама себя даже в наиболее ярких и блестящих своих проявлениях.
***
«Aimer c’est comprendre» — «любить значит понять», — сказал Виктор Гюго. Любовь помогает нам воплощаться в дорогой для нас предмет, чтобы, слившись с ним, мы могли изучать его, так сказать, изнутри, то есть из самого его существа.
***
«Слушайте, безжалостные и жестокие, — говорит Златоуст, — вы жестоки не для других, а для самих себя». «Когда ты питаешь злобу, то питаешь ее к самому себе, а не к другому». Разве не таково состояние духов злобы, всегда коснеющих во вражде и ненависти к добру, и всех, кто только подражает им, питаясь ядом собственного отравленного злобою сердца. Когда последнее овладевает нашей душою, мы ясно ощущаем демоническую природу этого чувства. Как отравленная игла, оно постепенно вонзается в нашу душу, разжигая ее губительным пламенем. Мы чувствуем, как сгораем в этом огне сами, однако продолжаем бередить свои раны, находя в этом своеобразное духовное сладострастие.
***
Одна светская дама в беседе с митрополитом Филаретом задала ему следующий искусительный вопрос: «Скажите, владыко, почему Христос по воскресении Своем явился прежде всего женщине (то есть Марии Магдалине)?» Митрополит, по своему обычаю, несколько помолчал и потом ответил: «Надо думать, что Он хотел таким образом скорее распространить весть о Своем воскресении». Содержание ответа не исчерпывает, конечно, существа вопроса, но он соответствовал характеру последнего, и искусительница невольно смолкла в смущении, получив должный урок от знаменитого святителя.
***
Тот, кто хочет справедливо относиться к людям, должен оценивать их не столько по отрицательным, сколько по положительным качествам, то есть не по тому, чего недостает им, а по тому, что они имеют, хотя бы иногда и в незначительной степени.
***
Величайшие умы человечества беседуют обыкновенно с нами как равные с равными, тогда как священные писатели Библии стоят всегда на недосягаемой высоте, будучи отделены от нас таким расстоянием, которого никогда не может перейти естественный разум человека.
***
Два чувства овладевают нами на грани каждого Нового года: с одной стороны, сожаление об оторвавшейся части нашей земной жизни, возвратить которую назад мы уже не можем, с другой — живое ощущение непрерывности времени, когда мы видим, что один год сейчас же непосредственно смыкается с другим и когда нас невольно поражает величественное дыхание вечности как бытия бесконечного.
***
«Если истина вначале угнетена, то впоследствии признают ее и сами гонители». Не проходит дня, чтобы это исповедание великого страдальца за истину святителя Афанасия Великого не находило себе нового подтверждения. Вся история Церкви есть постоянное торжество гонимой истины. На каждой странице ее написаны бессмертные слова Зоровавеля: «Истина пребывает и остается сильною в век» (2 Езд 4, 38).
***
Под однообразную мелодию няни смыкаются глаза ребенка. Так монотонный ритм жизни постепенно убаюкивает человека, и он засыпает, стремясь к покою.
***
Если принять во внимание, что около трети жизни человек проводит в физическом сне, а большая часть его бодрственного состояния изо дня в день проходит автоматически, в привычных, почти механических действиях, то сколько же времени он живет на земле вполне сознательной жизнью?
***
Почему состояние сомнения столь тягостно для нас? Потому что это есть не просто болезнь, а как бы разложение души, раздирающейся на части. Оно убивает нормальную духовную жизнь, погружает нас во мрак и доводит до отчаяния. Человек может вынести самое тяжкое горе, всевозможные лишения и обиды, но не муку внутреннего раздвоения, — эту междоусобную брань, в которой наш дух борется сам с собою и, подобно скорпиону, вонзает в себя самого свое отравленное жало. Истощенный столь тяжким искушением, которое не только подвижники, но и поэты приписывали влиянию демонических сил, страдалец готов призвать к себе преждевременную смерть, чтобы найти успокоение в ее холодных объятиях. Вопрос «быть или не быть?», стоявший во всей своей остроте перед Гамлетом, вырастает чаще всего из души, разъеденной ядом сомнения.
***
Некоторые стихотворения в прозе Тургенева, вышедшие уже из-под его старческого слабеющего пера, являются подлинной исповедью его сердца. Подобно увядающим деревьям осени, они дышат меланхолией и грустью — спутниками угасающей жизни. Тургенев не имел мужества Толстого, чтобы смотреть прямо в лицо надвигающейся смерти. Певец и служитель плоти по преимуществу, он хотел как бы укрыться от ее грозного образа в мечтах о тех свежих благоухающих розах, какими усыпан был путь его прежней беспечной и роскошной жизни.
***
Что главный источник силы действенности нашей речи заключается прежде всего в силе ее внутренней убежденности, это можно доказать многими примерами. Простые люди нередко плачут, слушая проповедника, которого не понимают, будучи тронуты только искренностью тона его речи и высоким подъемом религиозного чувства.
Призывая некогда всех идти на освобождение Гроба Господня, Петр Амиенский потрясал сердца тысяч людей, для которых был совершенно чужд и непонятен его язык. Очевидно, наша речь способна пленять иногда людей непосредственным красноречием чувства, будучи в этом случае подобна музыке без слов.
***
Зло по своей сущности настолько отвратительно для нас, что оно не смеет приблизиться к нам в своем собственном обличии, без всякого прикрытия. Сатана нередко принимает поэтому образ «ангела светла». Все искушения основаны на подделках, на обмане наших внешних или внутренних чувств. Всякий соблазн стремится к тому, чтобы подменить истину — подкрашенным заблуждением, подлинный свет — блуждающими огнями, порок и страсть представить если не под видом добродетели, то по крайней мере в ореоле свободы и с привкусом временной сладости греха.
***
Все люди живут и питаются надеждой, которая есть «бог грядущих дней», по слову поэта. Она одна часто озаряет мрачные дни нашей жизни. Больной надеется выздороветь, старость — помолодеть и окрепнуть, бедняк — освободиться от гнетущих тисков нужды.
Каждый утомленный странник этого мира говорит себе: «Подожди немного, отдохнешь и ты». Горе тому, в чьем сердце погас этот светильник. Отчаяние равносильно духовной смерти. Ад будет ужасен именно своею безнадежностью.
***
Наша душа, рассеянная сменяющимися впечатлениями в течение дня, собирается внутрь себя с наступлением ночи. Поэтому ночные часы считаются наиболее благоприятным временем для молитвы, для сосредоточенной умственной работы и для всякого духовного делания вообще. К сожалению, однако, ночь способствует не только делам света, но и покрывает своим мрачным покровом дела тьмы, которые, подобно некоторым хищникам и пресмыкающимся, боятся показаться наружу при свете солнца.
***
Гораздо легче высокому ростом человеку склониться к маленькому, чем подняться до него последнему. Люди великодушные никогда не забывают этого простого и благородного правила в отношении тех, кто ниже их по своему положению.
***
Кант сделал верное наблюдение, что у «человека есть не только тоска по родине, но и другая болезнь — тоска по чужбине». Где бы последний ни находился, ему везде тесно и всегда чего-то недостает.
«Принято говорить, что человеку нужно только три аршина земли, — сказал Чехов устами одного из своих героев. — Но ведь три аршина нужны трупу, а не человеку... Человеку нужны не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа» («Крыжовник»).
Но можно было бы распространить эту мысль еще далее и сказать, что душа наша шире самой вселенной и нигде не находит себе покоя.
***
Замечательно, что человек грустит среди радости, в скорбях мечтает о днях утешения, но когда последнее приходит к нему, он не хочет довольствоваться им и жаждет новых неиспытанных наслаждений. Всегда недовольный настоящим, он умеет ценить счастье только в мечтах или в воспоминаниях о прошлом.
И сиротливо, сиротливо
Ты странствуешь из века в век,
Неусмиренный, горделивый
И бесприютный человек.
А. Блок
***
Хотя лучшим и часто наиболее строгим судьей своих произведений обыкновенно служит сам автор, однако он не смеет положиться только на собственный приговор и ждет признания от общества. Очевидно, и для него нужна своего рода рецепция, то есть соборное приятие его идей, сообщающее им печать истинности.
|