Священномученик Иларион (Троицкий) о свойствах Церкви и ее границах. Часть 1

Седьмой Вселенский собор. Икона XVII в.

Согласно экклезиологическим воззрениям священномученика Илариона, существенные свойства Церкви есть выражение различных сторон единой церковной жизни, жизни тела Христова, возрастающего в совершенстве действием Святого Духа, и так же едины, как церковная жизнь. Каждое из существенных свойств Церкви выражается каким-либо образом во всех других и все – в каждом. Единство это выводится из учения святых отцов и учителей Церкви.       «Церковь составляет народ, объединенный священником»[1]. «Апостолы предали епископам Церковь только одну» (с. 376), и эта «единая, кафолическая Церковь сплочена и скреплена связью священников» (с. 392), а средоточие епископата – «соборное единение и единомыслие епископов» (св. Киприан) (с. 407). «Апостолы по всем концам земли основали Церкви, и все эти Церкви составляют единую Вселенскую Церковь… Единение же со всеми Церквами и есть признак принадлежности к истинной Вселенской Церкви. Поэтому кафолична и всякая Поместная Церковь» (блж. Августин) (с. 500). В Церкви кафолической «объединяются люди в единстве веры», преданной от апостолов (Климент Александрийский) (с. 248, 249). «Епископ не только хранитель вероучения, но и хранитель святости Церкви» (Каллист, папа Римский) (с. 322).

«Апостольское учение… лежало в основе церковных понятий о святости Церкви» (с. 360). «Церковь едина и святость ее – в таинствах» (с. 493) и есть «святость всей совокупности освящающих средств Церкви» (с. 543). Этими и подобными выражениями владыка Иларион показывает взаимосвязанность существенных свойств Церкви, исследуя, конечно же, и каждое из них в отдельности.

Впервые встречающимся у святого Игнатия Богоносца термином «кафолическая Церковь» (Послание к смирнянам. 8: 2), «нужно думать, – писал будущий священномученик в своей магистерской диссертации, – обозначается именно вся совокупность Церкви христианской в противоположность отдельной самозамкнутой общине» (с. 233). Но впоследствии термины «кафоличность», «соборность» стали пониматься в Церкви не только как повсеместность, вселенскость в смысле распространения по всему миру, но и обозначать полноту учения и таинств (с. 498). Апостольство Церкви означает принятые Церковью от Бога через апостолов преемственную иерархию, имеющую право «вязать и решить», и с нею и святые таинства, а также учение веры и жизни. Апостольство связано с единством Церкви: «повиновение епископу – вот основа единства Церкви!» (с. 371). Епископы как преемники апостолов имеют сугубые права и обязанности в соблюдении вероучения и устроения Церкви, основанных на апостольском предании.

Исследуя святоотеческие мысли о святости Церкви, архиепископ Иларион приходит к выводу о двух смыслах этого термина, определяющего одно из свойств двуприродного, богочеловеческого церковного организма. В смысле безусловном святость Церкви есть святость Божественной благодати, действующей в Церкви и в особенности в ее таинствах, через которые и освящаются члены тела Церкви: «Церковь свята в своих таинствах» (с. 527), и в этом смысле «святость Церкви не зависит от святости ее членов» (с. 493). Но через освящающие средства Церкви члены ее также приобщаются к святости: «Сами члены Церкви получают святость от Церкви» (там же), и святость эта уже относительна. Она заключается в устремленности к святости безусловной, в прохождении по пути совершенствования, в покаянном отвержении своей греховности. Так, например, святой «Климент приводит слова апостола Павла к филип[пийцам], 3: 12–14, и рассуждает: он считает себя совершенным потому, что отрекся от греховной жизни и стал стремиться к лучшей не как совершенный в гнозисе, но как стремящийся к совершенству. Ясно, что под совершенством он разумел отречение от грехов и возрождение в вере в Единого Совершенного с полным забвением прежних грехов» (с. 339–340).

Святость членов есть частный аспект возрастания в совершенстве всего тела Церкви: «Апостольское учение о возрастающем теле Церкви лежало в основе церковных понятий о святости Церкви с самого начала бытия Церкви» (с. 360). Совершенство, неизменность святости членов Церкви – дело будущего века (с. 344). В этом смысле «Церковь святая – Церковь будущего века» (блж. Августин) (с. 514), а пока Церковь «не общество святых, а учрежденная Христом врачебница для больного грехом человечества» (по Оригену) (с. 351). Совершенно отделяются от Церкви лишь те грешники, которые упорствуют в своем грехе, но и они – только до тех пор, пока не покаются (св. Киприан) (с. 424). Пока не пришел к концу этот мир, к Церкви принадлежат и праведники, и согрешающие, но прибегающие к врачевству покаяния. Хотя к покаянию прибегают и те, и другие. Мало того, праведники – это именно те, которые с большей силой прибегают к врачевству покаяния, а полностью свободных от греха нет даже и в Церкви, но святость человека в Церкви определяется как стремлением не грешить, так и глубиной покаяния.

Архиепископ Иларион приводит употребляемые церковными писателями образы, в которых выявляется учение о святости членов Церкви. Это ковчег, содержащий животных чистых и нечистых, имеющий разные уровни жилья, поле с растущими пшеницей и плевелами, невод с пойманными различными рыбами, гумно, наполненное зерном и мякиной, Иерусалим с оставленными в нем иевусеями (с. 323–324, 343–344).

Поскольку же святость членов Церкви всегда относительна, то о святости Церкви в смысле абсолютном говорится не только, что «Церковь свята в своих таинствах» (с. 527), но и что «святость таинства не зависит от святости его совершителя» (с. 525). В противном же случае мы становимся на позиции монтанизма и донатизма.

Архиепископ Иларион больше внимания уделяет именно понятию совершенной святости Церкви в таинствах, поскольку этот вопрос в полемике с раскольниками II–V веков имел решающее значение, а тема его магистерской диссертации ограничивается именно этими временными рамками. Вопрос же личной святости членов Церкви, образ участия в церковном единстве согрешающих, в особенности грешников нераскаянных, но не отлученных церковным судом, не раскрыт им в достаточной полноте. Поэтому в высказываниях автора необходимо четко различать, о какой святости, собственно, идет речь. Необходимо указать на некоторую неточность, которую допускает в изложении мыслей архиепископа Илариона о святости Церкви протоиерей Владислав Цыпин: «И несравненно более глубокий богослов Владимир Троицкий, впоследствии епископ Иларион, прослеживая путь, по которому двигалась святоотеческая мысль в уразумении догмата о святости Церкви, приходит к тем же выводам: святость Церкви вовсе не предполагает святости ее членов (разрядка моя. – прот. В.Ц.)…»[2]. Дело в том, что отцу Владиславу здесь принадлежит не только разрядка, но и вся фраза, которой у В. Троицкого просто нет. Есть похожие места, где излагается позиция блаженного Августина в связи с учением донатистов и признается, как это уже цитировалось выше, что «святость таинства не зависит от святости его совершителя» (с. 525). Тем не менее, обобщая святоотеческое учение о святости Церкви, В. Троицкий писал: «Святость Церкви понята была как святость всей совокупности освящающих средств, содействующих достижению личной святости и каждым отдельным членом Церкви» (с. 543).

Единство, в учении о Церкви архиепископа Илариона, является существенным свойством Церкви, универсальный характер которого наиболее заметен. Единство тела Церкви в едином Духе – едином источнике множества духовных дарований, служащих возрастанию единого тела Христова в любви; единство святости как единство неделимой Божественной благодати, очищающей, освящающей и совершенствующей церковные члены; единство преемственной иерархии, веры и жизни, принятых от апостолов, равенство, однородность, равноспасительность всех частей единой, распространенной по всему миру Вселенской Церкви – вот основные аспекты единства Церкви, по мысли архиепископа Илариона, которые можно определить как единство человечества в Боге.

Обращает на себя внимание тот факт, что архиепископ Иларион не слишком много говорит о вере как принципе единства Церкви, но это не значит, что он не придает ей значения. Это обусловлено лишь направленностью его полемики против отвлеченного понимания христианства. Для священномученика Илариона христианская вера есть вера Церкви, вера в Церкви и вера не только во Христа, но и в Церковь. Понятия «христианство» и «Церковь» для него тождественны: «Христианство необходимо совершенно совпадает с Церковью» («Христианство или Церковь?»)[3]. Основное заблуждение современников, которое он обличал, – подмена Церкви христианством, а христианства – суммой «некоторых теоретических и моральных положений» («Священное Писание и Церковь»)[4]. Между тем христианство не школа и не учение, Христос не просто «Учитель, а именно Спаситель человечества» (там же)[5], а спасение возможно только в Церкви.

Среди современников архиепископа Илариона получало все большее распространение протестантское «учение об оправдании (или спасении) одной верой (sola fide)»[6]. С другой стороны, видя, что римо-католичество согласно с Православием по основным пунктам вероучения, многие считали, что разделение между Римом и Православием лишь формальное, не затрагивающее существа духовной жизни (то, что это не соответствовало действительности, владыка Иларион показывает, например, в работе «Покаяние в Церкви и покаяние в католичестве» и в др.). Единство веры многими понималось лишь как единство интеллектуальное. Поэтому владыка Иларион, признавая необходимость и наличие такого единства в Церкви (с. 139, 143, 383–385, 394 и др.), делает перенос ударения на природное, или, как он еще называет, органическое единство. Единство это выражается и в вере Церкви, которая наряду с прочими добродетелями также является дарованием Святого Духа. Источник веры, как и «источник церковного вероучения, один – Дух Святый, живущий в Церкви, о Котором обетованно Христом, что Он будет вести (см.: Ин. 16: 13) Церковь ко всякой истине» («Священное Писание и Церковь»)[7]. Поэтому в вопросах веры «мы можем все свести к вере в Церковь»[8]. Но все же одного признания истин веры недостаточно: «Бесы тоже веруют в Божество Христа (см.: Иак. 2: 19); они и исповедовали Христа подобно апостолу Петру (см.: Мф. 8: 29; Мк. 1: 24), но они вне Церкви» («Краеугольный камень Церкви»)[9]. Поэтому в основу учения об органическом единстве Церкви архиепископ Иларион полагает понятие любви, которая, по апостолу, «есть совокупность (связь, союз) совершенства» (Кол. 3: 14): «В своей прощальной беседе Христос говорил ученикам: “Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга; по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будет иметь любовь между собою” (Ин. 13: 34–35). Вот это-то новое начало церковного единения и создает не механическое объединение внутренне разделенных личностей, а единение органическое» («Христианство или Церковь?»)[10]. Для пояснения этого единения владыка использует различные образы, взятые из Священного Писания и у святых отцов. Это единое стадо, руководимое единым пастырем, вода и вино в чаше Господней, множество зерен, смолотых и замешанных, образующих единый хлеб (с. 377), брачный союз (с. 36, 377), здание, храм Божий (с. 226), хор (с. 226), ковчег, вертоград заключенный и источник запечатленный, виноградник Господа Саваофа (с. 379), хитон Господень, единый источник многих ручьев (с. 380), Адам и Ева как «реальные типы Христа и Церкви» (с. 474), солнце и лучи (с. 380)[11]. Но наиболее часто употребляемые образы – дерева и тела (с. 19, 226, 380)[12].

Из этих образов последний – образ тела – занимает особое место, так как это не просто образ, уподобление, не аллегория, но образ существенный, имеющий начало не только в Священном Писании, но и в центральном таинстве Церкви – евхаристии: «Истинная жизнь возможна лишь при тесном природном или, как теперь говорят, реальном единении со Христом в таинстве евхаристии, но это единение со Христом создает и единение людей друг с другом, то есть создает единое тело Церкви» («Христианства нет без Церкви»)[13]. Это единство Церкви в евхаристии непосредственно связано с Боговоплощением и является его прямым следствием: «Но в том-то сила и значение дела Христова, что оно не ограничивается одним только учением. Человеку даны новые силы, а потому для него и возможным становится новое церковное единение. Эти силы даны, прежде всего, тем, что в воплощении Сына Божия человечество теснейшим образом соединилось с Богом. В Церкви и продолжается всегда и неизменно единение человека с Христом. Это единение – источник духовной жизни, а без единения с Христом – духовная смерть. В чем же это единение? Христос говорил: “Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира… Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день… Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне” (Ин 6: 51, 53–54, 56). Таинство причащения – вот где единение со Христом и, следовательно, источник духовной жизни. Таинство причащения соединяет людей с Богом и тем самым объединяет и друг с другом» («Христианства нет без Церкви»)[14].

Другое начало единства христианской жизни, то есть жизни Церкви, – Святой Дух. Его действие в церковном теле уподобляется действию духа в человеческом теле: «Как в теле дух есть начало, все связывающее и объединяющее, хотя члены различны, так и в верующих есть Дух Святой, который объединяет всех»[15] (блж. Феофилакт). Приобщаться к единству человеческой природы, возрожденной в Боговоплощении, члены Церкви имеют возможность действием Божественной благодати, подаваемой им в ипостаси Святого Духа, Который со дня Пятидесятницы объединяет людей в Церкви, делая их «причастниками Божеского естества» (2 Пет. 1: 4): «В Церкви и достигается единство человечества, о котором мечтают люди и вне Церкви, но которого без Церкви достигнуть не могут, ибо лишь в Церкви “низшедшая сила Божественного Духа совокупила в одно согласие разделенный в древности язык людей, согласившихся на зло, вразумляя верных познанием Троицы”» («Триединство Божества и единство человечества»)[16].

Таким образом, множество человеческих ипостасей в Церкви природно объединяется во Христе и в Святом Духе по подобию единства Лиц Пресвятой Троицы: «В этих словах канона Пятидесятницы выражена та именно истина, что Церковь есть единство человечества, подобное триединству Божества»[17].

Пониманием Церкви как единого одухотворенного организма определяется позиция архиепископа Илариона в вопросе о границах Церкви. Пребывание в теле Церкви не является гарантией спасения, но гарантирует лишь возможность спасения. Находясь в Церкви, можно и погибать, и погибнуть. «Отделение же от Церкви ведет к непременной погибели» (с. 544). Причина этому та, что Церковь есть богочеловеческий организм, предназначенный для спасения, совершенствования и обожения человека, и «для этого она только одна обладает необходимыми благодатными средствами» (с. 473).

Она едина и единственна, и другой такой или подобной ей нет. Один Христос создал одну Церковь, оживотворяемую одним Духом. Вне общения с ней – вне богообщения, вне благодати, вне спасения. «Находящийся вне Церкви мог бы спастись только в том случае, если бы спасся кто-либо из находившихся вне ковчега Ноева» (св. Киприан) (с. 428).

Единство Церкви есть двуединство. Это единство человеческой природы во Христе и единство божественной природы в Духе Святом, соединяющем сердца любовью. Единство это в человеческом аспекте существования не есть единство совершенное, неизменное, но – растущее, совершенствующееся, как и свойственно живому организму. Отсюда естественный вывод, что отпадающий от этого природного, органического единства теряет и все блага, доступные ему в Церкви. И пока он остается вне Церкви, он теряет возможность обожения, совершенствования и спасения. Он теряет Христа, теряет Святого Духа. Он отделяется от единой человеческой природы и от Божественной благодати. Находясь в Церкви, «побеждающий наследует все» (Откр. 21: 7), так же как отходящий от нее все теряет. Жизненно важное значение имеют пребывание в Церкви или отделение от нее. Причины отпадения вторичны. Отделяющий себя от единства церковного отделяется от Божественной любви, обитающей в Церкви, и тем самым отделяет себя от жизни, пребывая в состоянии мертвости. Смерть есть смерть, вне зависимости от причин, вызвавших ее. Как бы ни отделилась рука от тела, она теряет жизненные силы.

«Сам Христос единство своих учеников сравнивал с органическим единством дерева и ветвей. Два рядом стоящих “тела” или два дерева не могут быть в органической связи друг с другом. Что душа в теле, то Дух Святый в Церкви, Церковь не только единое тело, но и Единый Дух. Душа не оживляет отсеченного от тела члена, как и жизненные соки дерева не переходят на отрубленную ветвь. Этими сравнениями необходимо руководствоваться при рассуждении об единстве Церкви. Если же эти сравнения, эти образы дерева и тела приложить к Церкви, то всякое отделение от Церкви, всякое прекращение единения с Церковью окажется несовместимым с принадлежностью к Церкви. Не важно, насколько велико догматическое разномыслие отделившегося; важен и имеет полное значение самый факт отделения, самое прекращение единства с Церковью. Пусть будет отделение лишь на почве церковного мятежа и дисциплинарной непокорности без всякого догматического разногласия – отделение от Церкви будет иметь все печальные последствия для отделившегося. От Церкви отделяются не только еретики, но и раскольники. Сущность отделения остается одна и та же» («Единство Церкви и всемирная конференция христианства»)[18].

Вывод: в отделившихся от Церкви еретических, раскольнических и самочинных сообществах нет ни духовной благодатной жизни, ни благодатных таинств.

(Окончание следует.)