«Нареченный в святейшую митрополью Русскую…» Часть 1

Святитель Иона, Митрополит Московский и всея Руси. Икона конца XVII в.

Одно из таких «белых пятен» – избрание святителя Ионы в местоблюстители митрополичьей кафедры после смерти митрополита Фотия († 1431). Немногочисленные источники рисуют весьма противоречивую картину этого. Более того, как раз противоречивость сведений, содержащихся в источниках, позволила Я.С. Лурье, а вслед за ним и некоторым другим исследователям считать, что наречения Ионы митрополитом в 30-е годы XV века не было вовсе и сама фигура епископа Рязанского в качестве кандидата в митрополиты появилась лишь во второй половине 40-х годов в связи с деятельностью Дмитрия Шемяки^[1].

Традиционный взгляд на историю митрополичьей кафедры после смерти митрополита Фотия, сложившийся уже в дореволюционной отечественной историографии, сводится к следующему. Через некоторое время после смерти митрополита Фотия епископ Рязанский Иона был избран в качестве кандидата на митрополичий престол. Затем он отправился в Константинополь для рукоположения в митрополиты «всея Руси», но получил отказ со стороны патриарха. Вернувшись на родину, владыка Иона временно оставался в тени, а после неудачной попытки ввести на Руси митрополитом Исидором Флорентийскую унию вновь появился на политической арене в роли претендента на митрополичью кафедру. Сознательно или же будучи обманутым, владыка в течение непродолжительного времени выступал на стороне Дмитрия Шемяки против Василия II Темного. Вскоре он опять поддержал Василия II и по инициативе последнего в 1448 году был избран Собором русских епископов в митрополиты.

Как уже было отмечено, Я.С. Лурье поставил под сомнение истинность свидетельства источников о наречении святителя Ионы в митрополиты непосредственно после смерти митрополита Фотия. Во-первых, он обратил внимание на то, что ни в одной из современных событиям 1431–1448 годов летописей ничего не говорится о назначении епископа Ионы преемником митрополита Фотия и его сношениях с Константинополем. Во-вторых, автор сопоставил сведения грамот Василия II в Константинополь, датируемых 1441–1443 и 1448–1453 годами (на основании этих сведений строится традиционная версия), с духовной святителя Ионы и сделал заключение о подделке грамот. В итоге Я.С. Лурье пришел к выводу о фальсификации всей истории наречения епископа Ионы в митрополиты.

Между тем оппоненты Я.С. Лурье достаточно веско отвели его доводы, особенно в части, касающейся проблемы подлинности константинопольских посланий Василия II^[2]. Однако вопрос о наречении святителя Ионы до сих пор нельзя считать окончательно закрытым. Существует источник, не так давно привлеченный к полемике, но затронутый обеими сторонами лишь вскользь и не ставший убедительным аргументом ни для приверженцев точки зрения о раннем наречении митрополита Ионы, ни для ее противников. Речь идет о духовной грамоте князя Василия Васильевича Галичского^[3].

Дата наречения епископа Ионы в митрополиты неизвестна. Е.Е. Голубинский считал, что это событие произошло во второй половине 1432 года. Обосновывая данное положение, он указывал, что сразу после смерти митрополита Фотия вопрос о кандидате в митрополиты не мог быть решен, поскольку Василий II и Юрий Звенигородский оспаривали в Орде великокняжеский титул. Заняться выбором нового главы Русской Церкви стало возможным лишь после победного возвращения Василия II из Орды летом 1432 года. Начало 1433 года прошло в предсвадебных приготовлениях великого князя московского Василия, когда опять-таки не было возможности обратиться к выборам, а уже 11 марта 1433 года датируется грамота «нареченного в святейшую митрополью Рускую» епископа Ионы, посланная в нижегородский Печерский монастырь^[4].

Я.С. Лурье считал эту грамоту подделкой. Согласно его мнению, в других грамотах, связанных с именем святителя Ионы, упоминаний о наречении нет. Во-вторых, грамота помещена в сборнике (митрополичьем формулярнике – ГИМ, Син. 562) не среди близких по времени документов, а в дополнительной части, после посланий конца XV века^[5]. Появление грамоты в дополнительной части формулярника, относящейся к концу XV – началу XVI столетий, рассматривалось исследователем в контексте постепенного создания культа митрополита Ионы и обоснования автокефалии Русской Церкви. Положение Я.С. Лурье о недостоверности содержащегося в тексте грамоты указания на наречение владыки Ионы было подвергнуто справедливой критике со стороны А.И. Плигузова и Г.В. Семенченко^[6]. Приведем дополнительные соображения.

В начале XVI века, когда был создан митрополичий формулярник, независимости Русской Православной Церкви было уже более 50 лет. Страсти вокруг самовольного избрания святителя Ионы в митрополиты улеглись. Отношения с Константинопольской Патриархией были вполне спокойными: пик напряжения и конфликтов между Константинополем и Русской Церковью пришелся на рубеж 60–70-х годов XV века. И православный мир при молчаливом согласии Константинополя, который, по выражению А.В. Карташева, не хотел «терять своего лица», признал фактическую независимость митрополии Московской и всея Руси от Византийской Церкви^[7].

Представляется, что в XVI веке уже не было смысла использовать поддельную грамоту, подтверждающую, будто сами русские еще в начале 30-х годов XV века нарекли святителя Иону на митрополичий престол как преемника митрополита Фотия. Даже если подобная грамота и была нужна, скорее следовало ожидать появления фальшивого соборного решения о наречении святителя Ионы после смерти митрополита Фотия или какого-нибудь схожего документа, но никак не рядового послания, где факт того, что владыка Иона действительно есть архиерей, «нареченный в митрополью», утверждается лишь существованием подписанной им грамоты. Такое доказательство прав святителя Ионы на митрополичью кафедру – через косвенные свидетельства – вряд ли могло убедительно подтверждать в начале XVI века претензии Русской Церкви на самостоятельность.

Еще более существенно то, что канонические обоснования независимости Русской Церкви в первую очередь строились исходя из 15-го правила Константинопольского Двукратного собора 861 года, предусматривавшего возможность автокефалии в случае отклонения Матери-Церкви в ересь^[8]. В качестве такой ереси рассматривалась Флорентийская уния 1439 года между Константинопольской Патриархией и Папской курией. Следовательно, обоснование прав владыки Ионы на митрополичий престол давностью его наречения, как и вообще всякое косвенное обращение ко времени, предшествующему Флорентийской унии, становилось бессмысленным.

Также невозможно согласиться с Я.С. Лурье в том, что другие источники, связанные с именем владыки Ионы, не содержат сведений о нем как об архиерее, нареченном в митрополиты вскоре после смерти митрополита Фотия. Сохранились два послания рубежа 40–50-х годов XV века, составленных непосредственно митрополитом Ионой, в которых святитель обосновывал свои права на митрополичью кафедру. В них указывается, что еще прежде русского Архиерейского собора 1448 года владыка Иона ездил в Константинополь и получил там по воле императора «благословение святого и вселенскаго патриарха и всего святого вселенскаго збора»^[9]. Естественно, такая поездка могла иметь место в случае наречения, то есть предварительного избрания кандидатуры владыки Ионы на замещение места митрополита Фотия.

О.А. Абеленцева полагает, что к 30-м годам XV века необходимо относить данную грамоту И.В. Минина митрополиту Ионе на село Аксиньинское Звенигородского уезда, где святитель Иона также назван «нареченным» на митрополию^[10]. Исследовательница обратила внимание на то, что послухи Иван Ильич и митрополичий дьяк Ананья, упоминаемые в грамоте И.В. Минина, присутствуют также в данной грамоте В.К. Гуся Добрынского митрополиту Фотию, датированной в АФЗХ 1410–1425 годами^[11]. Малая вероятность упоминания одних и тех же послухов с перерывом в 23 года заставила О.А. Абеленцеву скорректировать датировку, предложенную в АФЗХ, и отнести грамоту к 30-м годам XV века^[12]. Эта гипотеза заслуживает пристального внимания, однако требует уточнения. Дело в том, что послухи, в частности митрополичьи дьяки, могли служить при святительской кафедре весьма продолжительное время, иногда существенно дольше четверти века. Но к этому мы еще вернемся.

Теперь обратимся к духовной грамоте князя Василия Васильевича Галичского (внука последнего независимого галичского князя Дмитрия Ивановича). Как явствует из текста духовной, она была представлена владыке Ионе и по его благословению подписана «владычным дьяком» 27 августа 1433 года. Издатели «Русского феодального архива» А.И. Плигузов и Г.П. Семенченко приводили этот документ в качестве свидетельства наречения святителя Ионы в митрополиты всея Руси уже в начале 1430-х годов^[13].

Считая, что показания грамоты могут пониматься двояко, Я.С. Лурье справедливо замечал, что «владыкой» можно было называть Иону не только как митрополита, но и как Рязанского епископа^[14].

Между тем значение духовной грамоты не только в величании святителя Ионы «владыкой». Намного более значимым является само обстоятельство странного знакомства епископа Рязанского и Муромского с завещанием князя Василия Васильевича. Ведь его вотчина располагалась в Дмитровском уезде, который никогда не входил в состав Рязанской епархии: ни при епископе Ионе, ни при его предшественниках. Наоборот, эта земля находилась в подчинении Владимиро-Московской митрополичьей епархии. Рязанскому архиерею не должно было быть никакого дела до мелкого князя, жившего совсем в другой области Северо-Восточной Руси.

Можно предположить, что святитель Иона являлся духовником князя, а потому ему предстояло благословить последнюю волю завещателя. Однако в грамоте приводится имя княжьего духовника попа Якова. Ничего не известно и о родственных связях между иерархом Русской Церкви и князем Василием Васильевичем. Да и вряд ли рожденный в семье галичского землевладельца Иона мог приходиться родственником давно обосновавшимся под Дмитровым князьям, о связях которых с Галичем напоминал лишь титул.

Никакой странности бы не было, если бы Василий Васильевич завещал святителю Ионе часть наследства. В таком случае представление духовной архиерею можно было бы рассматривать как знакомство душеприказчика с волей завещателя. Однако текст духовной не содержит не только указаний на необходимость наследования святителем Ионой имущества князя, но и ни разу не упоминает имени епископа. О том, что завещание было представлено владыке Ионе, известно только из приписки в конце грамоты после текста духовной.

Таким образом, никакой личной заинтересованности владыки Ионы в ознакомлении с данной грамотой мы не находим. Но все же завещание было ему продемонстрировано. Почему?

Согласно приписке, существовала необходимость показать святителю Ионе духовную грамоту да еще уверить иерарха, что с юридической точки зрения она безупречна. Так, священник Геннадий и Иван Васильевич (очевидно, неоднократно упоминаемый в тексте духовной брат Василия Васильевича), присутствовавшие при составлении завещания, ручались владыке Ионе в точности составления грамоты, а также в ее подлинности. Вероятно, Василий Васильевич хотел видеть на своей духовной благословение архипастыря. Такое благословение князю, чьи вотчины располагались на территории Владимиро-Московской епархии, мог дать епархиальный архиерей, то есть митрополит. Или его местоблюститель – митрополит нареченный.

Обращает на себя внимание, что духовная Василия Васильевича находится в составе архивного фонда Троице-Сергиева монастыря. По всей видимости, она попала туда потому, что в числе посмертных дарений со стороны князя галичского упоминается село Никольское (Озерецкое), которое должно было быть передано обители. Всего в данном фонде за период XIV–XV веков сохранилось 16 духовных грамот, как включающих в себя дарения в пользу монастыря, так и не включающих. Их анализ показывает, что формуляр тех духовных, в которых оговорены дарения, с начала 30-х годов XV века предполагал обязательное заверение со стороны высшей духовной власти – митрополита.

Вообще же практика предъявлять завещания епархиальным архиереям широко распространилась в XV столетии среди различных вотчинников Северо-Восточной Руси^[15]. При этом соблюдалось условие нерушимости церковных границ, запрещавшее епископам простирать свою власть за пределы вверенных им епархий и оговоренное рядом канонических правил, в частности вторым правилом II Вселенского собора в Константинополе (381 г.). Так, духовная суздальца Семена Наквасы, оговаривающая дарения, в том числе в Троице-Сергиев и Кирилло-Белозерский монастыри (обители Владимиро-Московской и Ростовской епархий), направляются владыке Суздальскому и Тарусскому Евфимию; духовная игумена Дионисия Глушицкого, монастырь которого располагался в окормлении архиерея Ростовского и Ярославского, – епископу Ефрему, занимавшему именно эту кафедру, как и духовная ярославского вотчинника Якима Алексеева, направленная в 1473 году владыке Ростовскому и Ярославскому Вассиану Рыло.

Обратим внимание также на имя владычного дьяка, по благословению святителя Ионы подписавшего грамоту. Его зовут Карло. По свидетельству Ермолинской летописи, среди членов русского посольства на Ферарро-Флорентийском Соборе находился дьяк Василий «прозвищем Карла». Маловероятно, чтобы столь редкое прозвище в 1430-е годы могли носить два разных дьяка, к тому же связанных с Церковью. Очевидно, речь идет об одном и том же лице. Таким образом, Василий Карло, исполнявший обязанности дьяка митрополичьей кафедры (владычного дьяка) в 1433 году при нареченном митрополите Ионе, отправился вместе с новым митрополитом на Собор в качестве должностного лица. Очевидно, и при владыке Исидоре он исполнял свои служебные обязанности.

Нет ничего странного в том, что предстоятели Русской Церкви менялись, а аппарат митрополичьей кафедры оставался на своих местах. В ряде документов, основной объем которых относится к 50-м годам XV столетия, Василий Карло еще несколько раз упоминается в качестве митрополичьего дьяка. Можно привести и другие примеры «долгожительства» служилых людей митрополитов.

Так, например, нам известны имена дьяков митрополита Даниила (1522–1539): Данилы Карпова и Леваша. Данила Карпов был митрополичьим дьяком уже при предшественнике Даниила митрополите Варлааме (1511–1521). Фигура же Леваша еще более примечательна. Впервые он упомянут в качестве митрополичьего дьяка еще в годы предстоятельства святителя Геронтия (1473–1489) и затем неминуемо выступает митрополичьим дьяком при преемниках митрополита Геронтия вплоть до митрополита Даниила, то есть в течение полувека! За верную службу Леваш получил в награду право распоряжения митрополичьим селом Богоявленским.

Причина нейтрального именования святителя Ионы «владыкой» в завещании, по-видимому, кроется в особенностях непростого положения, в котором оказался митрополит после своего наречения. Он стал кандидатом на митрополичий престол в обстановке усобицы между потомками Дмитрия Донского, когда духовенство и большая часть знати стояли перед проблемой выбора. Ставленник одной из сторон, конечно, не мог быть принят приверженцами другого лагеря^[16]. Не лучше обстояло дело и с духовенством нейтральным, занявшим выжидательную позицию. Поскольку ситуация менялась постоянно, то один, то другой соперник оказывался в выигрыше, подчинение иерарху, ставленнику побежденного лагеря, могло иметь тяжелые последствия.

Таким образом, положение святителя Ионы, когда он удостоился чести стать нареченным «в митрополью Рускую», не было устойчивым. Судьба митрополита Ионы несколько напоминает историю митрополита Михаила (Митяя). Известно, что после смерти святителя Алексея Дмитрий Донской посадил на митрополичий стол своего ставленника, архимандрита Михаила (бывшего коломенского священника Митяя, незадолго перед наречением принявшего постриг). Недовольство кандидатурой нареченного митрополита было всеобщим: «И епископи вси, и архимандриты, и игумены, и священницы, и иноцы, и вси бояре, и людие не хотяху Митяа видети въ митрополитехъ, но единъ князь велики хотяше»^[17].

Во времена Дмитрия Донского возмущение вызвали самоволие великого князя, а также не приличествующие положению нареченного митрополита использование владыкой Митяем средств и символов главы Церкви (казны, ризницы, услуг митрополичьих бояр), сопровождавшееся резким вмешательством в жизнь духовенства, а также и увеличением податей. В 1430-е годы ситуация усугубилось феодальной войной. Василий II принял решение в обстановке усобицы. Теперь недовольство и отказ подчиняться были рождены не только своеволием великого князя и пребыванием на митрополичьем престоле великокняжеского ставленника, но и нежеланием клира ввязываться в московский династический конфликт.

Определенное сходство обнаруживается и в вопросе о благосклонности митрополитов-предшественников к великокняжеским кандидатам на замещение кафедры. Ни у Михаила, ни у владыки Ионы не было благословения от предыдущих глав Церкви. Дмитрий Донской долго добивался у святителя Алексея признания прав Михаила на наследование кафедры, но этого так и не произошло. Если бы Михаил получил благословение святителя, он, несомненно, обставил бы этот акт присутствием авторитетных свидетелей, сделав его тем самым не подлежащим сомнению. То же самое можно сказать о святителе Ионе. Лишь в позднем его житии появляется легенда о предсказании и благословении митрополита Фотия, данном юному насельнику Симонова монастыря. Следует учитывать, что до утверждения автокефалии на Руси благословение митрополитом своего преемника если и имело место, то могло носить лишь рекомендательный характер, поскольку окончательно вопрос о замещении кафедры решался в Константинополе^[18].

Несомненно и то, что наречение митрополита Ионы прошло без созыва собора. Желание великого князя было единственной причиной появления епископа Рязанского при митрополичьей кафедре. Свободное волеизъявление «православного христианства» в условиях внутренних неурядиц в княжестве было невозможно. Но и позднее сколько-нибудь серьезных попыток придать наречению Ионы митрополитом подобающий каноничный характер не возникло. Это свидетельствует о весьма напряженных отношениях внутри Русской Церкви в годы феодальной войны. Только Степенная книга дает окончательную форму рассказа о церковных событиях времени местоблюстительства Ионы^[19].

Правда, послание Василия II императору Константину XI Палеологу (ок. 1452 г.), сообщающее об избрании Ионы митрополитом Киевским и всея Руси, содержит претенциозный отрывок об имевшем место после смерти митрополита Фотия наречении епископа Рязанского: «Мы, милостью Божиею съгадавше с своею матерью, с великою княгинею, и с нашею братьею, с русскыми великими князи и с поместными князьями, и с Литовския земли осподарем с великим князем, и с святителями нашия земли, и со всеми священники и духовными человеки, общежители же и пустынными отходники, с святыми старци, и с нашими бояры, и со всею нашею землею Русскою, со всем православным христианством»^[20].

Однако данное этикетное рассуждение противоречит характеру отношений начального периода феодальной войны и ранним документам. Так, первая грамота Василия II, направленная в Константинополь около 1441–1443 годов, не только не содержит сообщения об избрании кандидата на пост митрополита «всем православным христианством», но и вообще не упоминает обстоятельств наречения митрополита Ионы. По всей видимости, в этом месте уверения второго послания, смысл которого состоял в том, чтобы всеми средствами убедить Константинополь в правоте архиерейского собора 1448 года, не отражают исторической действительности.

Итак, суммируя сказанное, можно сделать вывод, что духовная грамота Василия Васильевича Галичского, содержащая упоминание о владыке Ионе, является еще одним, и при этом веским, подтверждением наречения епископа Рязанского в митрополиты всея Руси в начале 1430-х годов.

Напомним, что положение владыки Ионы, избранного кандидатом в митрополиты всея Руси волей великого князя московского, оказалось незавидным. Большинство паствы либо не хотело, либо боялось признавать его кандидатуру. Вероятно, влияние митрополита Ионы распространялось только на Рязанскую епархию и ряд областей митрополичьей Владимиро-Московской епархии, на что указывают грамоты 1433 года. Шаткое, постоянно меняющееся положение, неуверенность в завтрашнем дне и перспективах дальнейшего пребывания на митрополичьей кафедре накладывали отпечаток на поведение Ионы как местоблюстителя кафедры предстоятеля Русской Церкви. Принимая во внимание данное соображение, можно попытаться объяснить причины разного титулования святителя Ионы в грамотах 1433 года.

Послание святителя, направленное в нижегородский Печерский монастырь, датируется 11 марта 1433 года. В это время Василий II еще занимал московский великокняжеский стол и благоволил местоблюстителю. Поэтому владыка смело называет себя «нареченным в святейшую митрополью Рускую». Однако духовная Василия Васильевича Галичского предъявляется митрополиту Ионе 27 августа 1433 года уже в иной обстановке. Теперь великим князем московским, по всей видимости, считается Юрий Звенигородский, а побежденный Василий II находится в опале, в дарованной ему по высочайшему благоволению Юрия Коломне^[21]. Естественно, лишившийся высокого покровителя и не признанный новым великим князем митрополит более сдержан; он не смеет выступать в духовной как «нареченный в митрополью» и определяется более мягким, нейтральным титулом – «владыка».