Отношение к исламу в дореволюционной России по трудам церковных авторов. Часть 1

Отношение к исламу в XI–XVI веках

Преподобный Нестор Летописец

По количеству памятников видно, что тематика христиано-мусульманских отношений была очень востребована на Руси, что неудивительно, учитывая непрекращающиеся и нередко драматические контакты с мусульманским миром.

Как правило, на раннем этапе наши предки черпали сведения из переводов византийских работ, а позднее – из латинских сочинений.

Переводные труды об исламе на Руси

Преподобному Иоанну Дамаскину († 780) принадлежит известная 100-я глава сочинения «О ересях», представляющая собой миниатюрный компендиум по исламу. Еще в начале XIII века это сочинение была переведено русскими монахами на Афоне по заказу святителя Саввы Сербского, который включил ее в «Номоканон» («Кормчая»). Уже тогда ее экземпляры были высланы не только в Сербию, но и в Болгарию и на Русь.

Преподобному Иоанну также приписывается «Разговор христианина с сарацином», хотя это сочинение ему явно не принадлежит. «Разговор» был переведен на славянский язык князем Андреем Курбским († 1583) в числе других творений преподобного Иоанна.

«Хроника» Георгия Амартола, составленная в Константинополе в середине IX века, включает пространную главу «О вожде сарацин Магомете». Уже в середине XI века «Хроника» была переведена в Киевской Руси на славянский язык русского извода.

Влияние этого памятника на средневековую русскую историческую литературу сложно переоценить. Большое влияние на представления средневековой Руси об исламе оказала и указанная глава «Хроники». Сведения из этой главы, дополненные сведениями на эту тему из переведенной в Болгарии «Хроники» Константина Манассии ( XI в.), были использованы в Толковой Палее второй редакции ( XIV в.), а также в «Русском хронографе» (1512 г.). Во многом на нее опирался в своих противомусульманских сочинениях преподобный Максим Грек.

Феодор Абу Курра († ок. 830) известен как автор 16 антимусульманских сочинений на греческом. Один выпускник Острожской семинарии на Волыни в начале XVII века «пошел даже во Аравию» ради полемического трактата против мусульман известного «Федора Авукары». Вернувшись с греческим текстом диалогов, он перевел его в 1611 году на славянский язык.

Святой Константин Философ († 869) после посещения Багдада в составе византийской миссии Георгия Асикрета составил антимусульманское сочинение из записей его диалогов с арабами. Это сочинение не сохранилось на языке оригинала, но дошло до нас в славянском пересказе в составе «Жития Кирилла», написанном около 870 года его учениками.

Преподобному Григорию Декаполиту († 816) принадлежит «Историческое сказание о видении, которое видел один сарацин, и уверовал, и стал мучеником за Господа нашего Иисуса Христа». В славянском «Прологе» – памятнике, развившемся из перевода греческого Синаксаря, сделанного в начале XII века, под 26 ноября находится пространный пересказ этого произведения.

Византийский чин приема из ислама известен в нескольких версиях, ранняя из которых составлена была, вероятно, в конце IX– Х веках. Святитель Савва Сербский в начале XIII века сделал славянский перевод, который пришел на Русь вместе с текстом «Номоканона» святителя Саввы.

Однако имела хождение и другая версия этого чина, которую включил в свой Великий Требник знаменитый Киевский митрополит Петр Могила. Чин здесь значительно более краток, а где-то переработан. Имеются оригинальные анафематизмы, например:

– подробное анафематствование Сунны: «Отрицаешься ли от… всех учений его, законоположений и преданий его и как богопротивных, погибельных и хульных проклинаешь ли их?»;

– анафематствование всех мусульманских богословов и всего, что они ввели после Мухаммеда: «Отрицаешься ли от всех льстивых и хульных учителей турецких и всех богохульных и блядивых басней Мухаммеда и всех, кто был после него?».

Мухаммед анафематствуется более пространно и неоднократно на всем протяжении чина, чем в версии, восходящей к переводу святителя Саввы. Анафематствование «бога Мухаммеда», имеющееся в византийском чине, в чине Петра Могилы присутствует, но в несколько другой форме: неофит должен отречься «от басней Мухаммеда о некоем боге всекованном».

Святителю Самону Газскому (XI в.) принадлежит «Разговор с Ахмедом Сарацином, показывающий, что от священнодействий иереев хлеб и вино истинно и непреложно становятся телом и кровью Господа нашего Иисуса Христа». Славянский перевод диалога святителя Самона Газского был сделан, по-видимому, в конце XVI – начале XVII века.

Святителю Григорию Паламе († 1359) принадлежат два сочинения, касающиеся мусульмано-христианских отношений и полемики, – это «Письмо своей Церкви», которое он направил Фессалоникийской пастве из плена, и записанный тогда же врачом Таронитом диспут Паламы с турками и некими хионами. Упомянутый диспут очень рано был переведен на славянский язык – вероятно, в конце XIV века.

Рикольд де Монте Кроче († 1320) написал сочинение «Contra Legem Sarracenorum». Около 1360 года его перевел на греческий Димитрий Кидонис. В XV веке был сделан неполный русский перевод с перевода Кидониса и позднее включен в Великие Четьи-Минеи митрополита Макария († 1563), где это сочинение помещено под 31 июля как «Сказание о сарацинской вере».

Патриарх Геннадий II Схоларий († 1468) составил свое сочинение, в котором в диалоге с турецким султаном излагает православные догматы. Собственно полемики против ислама в диалоге нет, тем не менее оно дает представление о методах изложения христианского учения на понятном для мусульманина языке. Славянский перевод этого сочинения был включен Андреем Курбским как дополнение к «Разговору христианина с сарацином».

Оригинальные труды об исламе на Руси

К оригинальной древнерусской литературе, посвященной хотя бы частично исламу, можно отнести крайне малое число произведений.

Так, в «Повести временных лет» содержится сделанное преподобным Нестором Летописцем († ок. 1114) краткое описание мусульманской веры и обрядов – в известном эпизоде «испытания вер» святым князем Владимиром: «Веруем Богу и учит нас Мухаммед так: совершать обрезание, не есть свинины, не пить вина, зато по смерти можно творить блуд с женами… и другую всякую ложь говорили, о которой и писать стыдно». Посланный от греков православный миссионер, отговаривая князя от соблазна ислама, не касается догматических вопросов, но указывает на непотребность исполнения некоторых мусульманских обрядов. После возвращения от булгар послы князя Владимира говорят: «Ходили к болгарам, смотрели, как они молятся в храме (то есть в мечети), стоят там без пояса; сделав поклон, сядет и глядит туда и сюда, как бешеный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их». В истории христианской полемики это очень нетипичные аргументы. Они все показаны с точки зрения простого, нерелигиозного человека, внешним взглядом, из-за чего акценты смещаются и позволяют увидеть нечто новое в исламе, на что не обращали внимание полемисты и апологеты-интеллектуалы в пылу спора. Послы называют три аргумента против ислама.

Первый – эстетический: богослужение некрасиво, при этом подразумевается критерий земной красоты как отражения красоты небесной, божественной.

Второй – психологический: ислам не несет радости людям; мусульмане не выглядят счастливыми, при этом подразумевается, что обладание истинной религией должно преисполнять человека «веселием».

Третий – этический: мусульманский закон «не добр», при этом, опять-таки, подразумевается, что подлинная связь верующего с Богом неминуемо выльется в более доброе отношение к окружающим.

Так взгляд древнерусского человека, осмысленный и запечатленный преподобным иноком-летописцем, раскрывает иное измерение и в восприятии ислама, и в полемике с ним.

Другим древнерусским автором, упоминавшим ислам, является путешественник игумен Даниил, который в начале XII века во время морского путешествия, избрав в качестве исходного материала «Слово на Богоявление» святителя Григория Богослова, частично изложил его, обильно снабдив собственными комментариями. В них он трижды касается ислама, упоминает Мухаммеда и с возмущением описывает мусульманские омовения. Коран он описывает как «книгу лживую и скверную сарацинского жреца их Моамеда и Бохмита проклятого».

Столкновения с исламом в Древней Руси вынуждали в ряде случаев Русскую Церковь на официальную реакцию. Среди таких примеров следует упомянуть анафематствования лицам, совратившимся из христианства в ислам во время татаро-монгольского ига, которые содержатся в Соловецком и Ростовском чинах в неделю Православия: «Корнилий монах, новый еретик, отвергнувший святую веру христианскую, и монашеские обеты поправший, и приступивший к ереси магометанской, да будет проклят» ^[1] . Точно такая же формула употреблена и в отношении другого совратившегося в ислам монаха – Зосимы.

Кроме того, в ряде других древних чинов в неделю Православия (Московском, Архангельском, Иркутском) находится анафематствование в адрес Мухаммеда и его учения. Эта анафема, составленная, по-видимому, на Руси, отличается особой резкостью выражений. Анафеме предается сам Мухаммед как «лжепророк демонский, ругатель Христов, разоритель христиан», как «учитель богопротивной турецкой веры», погубляющий «души и тела и в пропасть адову их предпосылающий», а также анафематствуются все его преемники и «сотаинники его и лжеучителя» со всеми его «христохульными писаниями и душепагубными законоположениями» и все последователи его «от всей церковной полноты стада Христова да будут прокляты в сей век и в будущий».

Афанасий Никитин , русский купец, в 1462–1472 годах предпринял путешествие в Индию, о котором составил записи, названные «Хождение за три моря». Это по-своему уникальный памятник в контексте христиано-мусульманских отношений. «Хождение» написано не богословом, не монахом, но простым мирянином, который, как он сам признается, в путешествии вел не вполне аскетическую жизнь. Но сочинение, помимо географического, имеет и ярко выраженный религиозный смысл: основной темой является вопрос, как христианину сохранить веру в мусульманском окружении. Афанасий считает своим долгом на собственном примере дать инструкцию последующим купцам-христианам, которые решатся повторить его путь.

Последователей Мухаммеда Афанасий именует «неверными», «псами-мусульманами». Он изображает их в негативном свете – здесь «Хождение» соприкасается с традицией древнерусской письменности. Но в данном произведении это не идеологический штамп, а свидетельство личного опыта: Афанасий многократно описывает злоключения, которые претерпевали он сам и его спутники от злобы мусульман – татар, кайтаков, турков, арабов: здесь и нападения, и неоднократные ограбления, и плен, и попытки насильственного обращения в ислам. И само описание мусульманской земли красноречиво: «Здесь люди все черные, все злодеи, а женки все гулящие, да колдуны, да тати, да обман, да яд, господ ядом морят». Даже при поверхностном знакомстве с текстом видно, что индусов русский путешественник описывает со значительно большей симпатией. Но при этом только христианство для него – «путь истинный», а христиане – «благоверные»:

«О благоверные христиане русские! Кто по многим землям плавает, тот во многие беды попадает и веру христианскую теряет. Я же, рабище Божий Афанасий, исстрадался по вере христианской. Уже прошло четыре Великих поста и четыре Пасхи прошли, а я, грешный, не знаю, когда Пасха или пост, ни Рождества Христова не соблюдаю, ни других праздников, ни среды, ни пятницы не соблюдаю: книг у меня нет. Когда меня пограбили, книги у меня взяли. И я от многих бед пошел в Индию… и тут много печалился по вере христианской».

В соответствии со своей задачей, Никитин собирает и выписывает для последующих путешественников те мусульманские фразы, которые христианин может произносить без ущерба для своей веры. Именно поэтому мусульманское исповедание веры приводится только до середины – без исповедания Мухаммеда пророком. Приводится и известное кораническое название Иисуса Духом Божиим. И приведена эта цитата с той же целью, что и у полемистов: указать мусульманам на уместность христианского почитания Иисуса с точки зрения Корана.

Но первым автором, писавшим на русском языке работы, специально посвященные исламу, стал преподобный Максим Грек († 1556). Ему принадлежат три сочинения: «Слово обличительное против агарянского заблуждения и против измыслившего его скверного пса Магомета», «Слово второе, о том же, к благочестивым против богоборца и пса Магомета» и «Ответы христиан против агарян, хулящих нашу православную христианскую веру».

Преподобный Максим привнес в русскую литературу собственную полемику с исламом в классическом виде. Византийское резко негативное отношение сочеталось с ошибочными, фантастическими сведениями, почерпнутыми из латинских источников, при всем этом работы преподобного Максима не были целиком компилятивными, но содержали и самостоятельные выводы и аргументы.

Первое «Слово» преподобный Максим начинает с определения трех главных признаков истинности религии: основана ли она Самим Богом, праведна ли жизнь основателя и согласуется ли она с учением древних пророков-Боговидцев. После этого полемист доказывает, что этим признакам всецело отвечает христианство и совершенно не отвечает ислам. Для этого преподобный, помимо прочего, излагает биографию Мухаммеда, целиком составленную из бытовавших на латинском Западе фантастических легенд.

В целом разбираются обычные для средневековой христианской полемики и апологетики пункты: Божественность Христа, неискаженность Евангелия, тщетность исламского ритуала омовений, ошибки в Коране, сексуальная разнузданность мусульманского рая, несостоятельность пророческих притязания Мухаммеда, распространенность ислама.

Сочинение преподобного Максима настолько пропитано резкими и уничижительными эпитетами по отношению к Мухаммеду и его учению, что выделить из текста рациональные зерна аргументов неподготовленному читателю не очень легко, но это вполне отвечало литературной традиции того времени.

«Второе слово» преподобного Максима посвящено болезненным для христиан вопросам распространения ислама и массового отступничества от христианства среди покоренных народов: «Куда ни устремишь по вселенной мысленный взор, всюду видишь, что тьма нечестия измаильтян – противников христианства – умножается и омрачает всех… И нет нам ниоткуда никакого избавления, а напротив, касательно нас все приходит к худшему, а их положение делается все славнее». Причину тому он усматривает в прегрешениях против веры среди христиан и в том, что «кончина века сего не далеко отстоит, но находится близко и что скверный Магомет есть тот самый упоминаемый в Божественном Апокалипсисе лживый пророк и предтеча богоборного антихриста». Признак тому преподобный видит и в упадке нравственной жизни христиан, враждующих друг с другом.

При этом преподобный Максим решается на предельно трезвый взгляд: «Все это совершается по непостижимым судьбам Божиим. Поэтому хорошо и спасительно для нас… отвергнуть от мыслей наших всякое расслабление и пагубное для души отчаяние, а в особенности – льстящие нас суетные надежды, по которым мы ждем, что опять по- прежнему устроится царская держава в Константинополе, но следует нам воспрянуть от многолетнего сна великого нашего нерадения и небрежения». Находящиеся под мусульманским игом христиане не должны скорбеть, но радоваться, как радовались древние христиане, живущие под игом язычников, возможности исповедовать имя Христово.

Наконец, третье сочинение преподобного Максима, «Ответы христиан», является всецело апологетическим. Оно посвящено преимущественно способам доказательств Божественности Иисуса Христа и Триединства Божиего. В основном эти доказательства построены на многочисленных цитатах из Библии, которую, по мнению преподобного Максима, мусульмане должны признать вслед за Кораном.

Несмотря на чрезмерно оскорбительный по отношению к оппонентам тон, сочинения преподобного Максима выделяются как широтой тем христиано-мусульманских отношений, так и глубиной их анализа и оценки.

(Окончание следует.)

^[1] Паламарчук П. Анафема: история и XX век. М. 1998. С. 179.