Владыка Иоанн – святитель Русского зарубежья.
В Харькове. Первые уроки благочестия

В издательстве Сретенского монастыря вышла в свет книга «Владыка Иоанн – святитель Русского зарубежья», составленная протоиереем Петром Перекрестовым, ключарем кафедрального собора в честь иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость» (Сан-Франциско). Книга посвящена видному иерарху русского рассеяния архиепископу Иоанну (Максимовичу; 1896–1966). Общецерковное прославление святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского в лике святых (память 19 июня / 2 июля) совершилось на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 2008 года. Предлагаем нашим читателям познакомиться с отрывками из этой книги.

***

Глава 1

…Воспитывайте их в учении

 и в наставлении Господнем.

Еф 6, 4

Миша Максимович. 15 лет. Харьков

Сам будущий владыка Иоанн, нареченный во святом крещении Михаилом в честь Архангела, был, при всей своей тщедушности и болезненности, мальчиком необыкновенным. Его сестра Любовь Борисовна вспоминала, что он был необыкновенно послушным и родители не испытывали трудностей с его воспитанием[1]. Особое почтение к родителям осталось у него на всю жизнь, он всегда считался с их мнением. Отрок Михаил был очень благочестивым, что, в частности, проявлялось в его любви к иконам, которые он собирал, покупая их в большом количестве. Эта привычка привела к тому, что в доме Максимовичей больше не осталось места, куда их ставить, и отец Миши вынужден был положить предел благочестивому собирательству своего сына. Будучи покорным сыном, Миша не прекословил, а только попросил разрешения купить еще лишь одну икону. Отец заинтересовался тем, какую именно икону выберет его сын, и согласился. Комнату Миши украсил образ «Всех святых, в земле Российской просиявших»[2].

Родительское имение в Голой Долине находилось лишь в восьми верстах от знаменитого Святогорского монастыря, где часто бывал молодой Михаил. Этот дивный монастырь, с афонским уставом, расположенный на лесистом берегу Северского Донца, с великолепными соборами, высокой горой Фавор, со многими пещерами, схимниками, скитами, многолюдной братией (тогда насчитывавшей 600 человек), производил сильное впечатление на юного «инока с детства». Монастырь был основан в первой половине XIII века, когда из Киева плыли по Северскому Донцу монахи, спасаясь от жестокости татар. По другим источникам, первыми насельниками Святогорского монастыря стали афонские иноки. С XVI века Святые Горы известны по всей Руси и за ее пределами. Одно из святых мест монастыря — могила иеросхимонаха Иоанна Затворника, который пробыл в затворе 17 лет и почил в Бозе в 1867 году. Молитвенное правило затворника состояло из 700 земных и 100 поясных поклонов, 5 тыс. Иисусовых и 1 тыс. Богородичных молитв, акафистов Христу, Божией Матери и Страстям Христовым, поминания по запискам, поданным от богомольцев. Не прошло года по кончине о. Иоанна, как на могиле его начали твориться знамения и исцеления бесноватых. Святогорский монастырь был закрыт большевиками и возродился в 1992 году, когда появились первые монастырские насельники[3].

Не только Святогорский монастырь, но и харьковская местная церковная жизнь была для юного Михаила школой благочестия. В кафедральном соборе под влиянием архиепископа Антония (Храповицкого) совершались богослужения по требованиям церковного устава, насколько это было возможно, со строго уставным пением, приближающимся к монастырскому. В Успенском соборе пребывала древняя Елецкая икона Божией Матери, перед которой каждую субботу совершался акафист, на верхней же площадке лестницы, ведшей в придел собора, находился весьма чтимый всеми харьковчанами чудотворный образ святителя Николая Чудотворца. В Покровском монастыре хранилась Озерянская икона Божией Матери, привлекавшая многочисленных почитателей. В этом же монастыре, в особой усыпальнице, почивал праведник чудотворец архиепископ Мелетий (Леонтович). Над самым его гробом владыка Антоний неоднократно лично совершал по нему панихиды и при отпустах на них добавлял: «И нас святыми его молитвами помилует». Будущий архиепископ Иоанн весьма почитал архиепископа Мелетия и, видимо, начал ему подражать. Будучи ректором семинарии, владыка Мелетий (1784—1840) значительно оживил дело преподавания. Прекрасно излагая свой предмет, он сумел заставить учеников заинтересоваться им. Кроме того, по словам святителя Иоанна, «показывая собою образец монашеской жизни и будучи весьма строг к себе, он в то же время относился с большою любовью к ученикам — являлся для них не столько начальником, сколько отцом и пастырем»[4]. В 1826 году он был хиротонисан во епископа Чигиринского, викария Киевской митрополии. Праведный Мелетий был строгим подвижником. Страстную неделю он проводил почти без пищи, чему окружающие изумлялись. Он был и усердным молитвенником. Неопустительно выслушивая каждую службу, он положил себе определенные часы для келейной молитвы, и молитва Иисусова никогда не сходила с его уст. Во время богослужения, особенно во время Божественной литургии, его благоговение доходило до высшего напряжения, проявляясь в слезах. Его чрезвычайно огорчало малейшее неблагочиние, запинка в богослужении. Часто певчие начинали петь ранее, чем он оканчивал свой возглас, в чем он их упрекал после литургии.

В 1828 году святитель Мелетий был назначен епископом в Пермь. За три года, проведенные Преосвященным Мелетием в Перми, он осмотрел почти всю епархию, посетил такие места, где его предшественники никогда не бывали. Всюду он служил, вникал во все, наставлял или карал недостойных. К духовенству он был требователен и строго экзаменовал лиц, искавших мест, в знании Устава. Может быть, для наших современников это непонятно, но, по словам святителя Афанасия, епископа Ковровского († 1962), «в Уставе Православной Церкви нет ничего случайного, в нем все строго продумано. И все, даже малейшие, детали имеют свой, часто весьма глубокий смысл...»[5]. В храмах архиепископ Мелетий требовал строжайшей тишины. По его собственному прошению, ввиду трудностей, с которыми он переносил суровый климат, Преосвященный Мелетий из Иркутска был переведен в Харьков. По словам святителя Иоанна, «находясь в Харькове, праведный Мелетий жил уже словно вне земного мира. Келейная его молитва продолжалась по нескольку часов, воздержание в пище доходило почти до неядения, особенно Великим постом»[6]. Раз, после того как ему случилось служить три дня подряд, его спросили, не устал ли он. Он отвечал: «Нет, в служении я только отдыхаю... Служить Божьи службы я бы рад хоть и всякий день»[7]. Однажды во время объезда епархии Преосвященный Мелетий предсказал восстановление закрытой в то время Святогорской обители. В ночь с 28 на 29 февраля 1840 года, вскоре после полуночи, он пригласил к себе священника со Святыми Дарами, приобщился, затем прочел «Ныне отпущаеши» и предал дух свой Богу. Тело архиепископа Мелетия, пребывающее нетленным, погребено в усыпальнице в подземной церкви Покровского монастыря.

Харьковчане свято чтили память праведного Мелетия, испрашивая его загробного ходатайства, не раз проявленного им в необыкновенных явлениях, служили по нему заупокойные литургии и панихиды, в результате чего совершались чудеса.

Да простит нам читатель столь длинное изложение жития праведного Мелетия — оно важно, поскольку святитель Иоанн ему подражал и своей подвижнической жизнью, и любовью к своим ученикам, и даже предсказанием своей блаженной кончины. А после своего преставления, подобно святителю Мелетию, святитель Иоанн почил в усыпальнице под собором, где служились по нему панихиды по заказу просивших его помощи.

В Харькове также священствовал протоиерей Николай Загоровский, пастырь высокой духовной жизни, впоследствии сподобившийся исповеднического подвига, которого юный Михаил хорошо знал. Отец Николай был женатым, у него было двое детей. Он стал настоятелем городского больничного храма, где служил перед почитавшейся им чудотворной иконой Божией Матери «Взыскание погибших» акафисты и произносил проповеди. Вначале присутствовали одна или две старушки, но такое положение длилось недолго: очень скоро народ повалил валом. Слава о нем как о Златоусте распространилась по всему Харькову. При батюшке образовался особый хор, с которым он посещал частные дома для служения молебнов. Устраивал он и народные паломничества, между прочим и к мощам св. Иоасафа Белгородского, причем участвовало в них несколько тысяч человек. Вокруг о. Николая стал собираться женский монастырь, который существовал тайно и после революции. Одной из будущих монахинь была Ульяна Ноздрина, которую выбрал о. Николай в спутницы, когда настало время изгнания. Отца Николая вскоре арестовали большевики и посадили в тюрьму. Ему было предложено покинуть Харьков и уехать подальше. Отец Николай, взяв с собой Ульяну, уехал в Петербург. Тут его опять арестовали и сослали на Соловки, где он принял тайно монашество с именем Серафим. После пребывания на Соловках отец Николай был отправлен на Крайний Север на поселение. Ульяна не оставила батюшку. Проехала тысячи верст. Путь шел тайгой. Наконец о. Николай отбыл свой срок наказания. Его отпустили жить где он захочет, кроме Харьковской губернии. Поехал о. Николай с Ульяной в Обоянь в Курской губернии, где существовал тайный женский монастырь. Отец Николай нашел квартиру в Обояни, где он ежедневно совершал литургию. Ульяна жила в Обояни в полном послушании у батюшки. Она была им пострижена в монашество с именем Магдалина. Началась Вторая мировая война. Во время немецкой оккупации о. Николай совершал в своем доме богослужения при большом стечении народа. Когда немцы стали отступать, о. Николай решил двинуться на Запад, ибо, как он говорил, был не в силах снова увидеть большевиков. Пересекая границу своего Отечества, он горько заплакал. При переезде в город Перемышль с ним случился удар. Умер он накануне праздника Покрова Пресвятой Богородицы, 13 октября 1943 года[8]. Отец Николай был прославлен с прочими мучениками и исповедниками Российскими Русской Зарубежной Церковью. Мать Магдалина бежала во Францию и вступила в Леснинскую обитель, где и скончалась в 1998 году. Юный Миша Максимович глубоко почитал этого святого батюшку и, постоянно присутствуя на вечернях, которые тот служил, подходил к священнику за благословением после каждой службы. Монахиня Магдалина (Ноздрина) рассказывала, что однажды, когда Миша подошел за благословением, о. Николай сказал ему: «Да ты будешь святым!» Юноша, потупив глаза, ответил: «Нет, отче, Вы станете святым!»[9]

Однако определяющую роль в жизни будущего святителя сыграл уже упомянутый нами владыка Антоний Храповицкий, в те годы архиепископ Харьковский. Выдающийся богослов и необыкновенный пастырь, владыка Антоний впоследствии стал митрополитом Киевским. Участники Всероссийского Поместного Собора 1917 года отдали за него большинство голосов при избрании патриарха. Но по воле Божьей случилось иначе. Патриархом Московским был избран митрополит Тихон, героически исповедовавший веру в России, а митрополиту Антонию пришлось нести крест эмиграции. В 1920 году он оказался в Югославии, где стал Предстоятелем Русской Зарубежной Церкви. Патриарх Сербский Варнава († 1936) позднее сказал о нем: «Он должен быть поставлен в один ряд с великими иерархами первых веков христианства»[10].

Как-то председатель Харьковской губернской земской управы В.В.Акишев рассказал Высокопреосвященному Антонию, что у одного из предводителей дворянства той губернии старший сын, студент, очень интересуется духовными вопросами. Владыка не замедлил попросить отца привести к нему своего сына.

Приглашение юноши к архиепископу было в то время неслыханной вещью в Харькове, где и из лиц с общественным положением не каждый дерзал пойти к самому архиерею, всегда имевшему множество посетителей по деловым вопросам. Потому отец посчитал приглашение архиепископа лишь простым выражением любезности.

Прошло несколько месяцев. О приглашении архиерея было забыто. Архиепископ Антоний был приглашен отслужить молебен в одном собрании, в котором принимал участие упомянутый предводитель дворянства. По окончании молебна он подошел под благословение к архиерею. «Отчего вы скрываете от меня своего сына? — спросил владыка. — Боитесь, что сделаю монахом?» Совершенно не ожидавший такого вопроса и пораженный тем, что архиепископ помнит о сыне-юноше, отец начал уверять, что и не думал скрывать, но не считал возможным и удобным приводить к обремененному важными делами архиепископу молодого человека. «Нет, обязательно приведите, только тогда и поверю», — сказал владыка.

Вернувшись с собрания, отец сообщил всех поразившую новость, что архиерей не только помнит о бывшем между ними когда-то разговоре, но настойчиво повторил приглашение.

Смущенный несколько поставленным вопросом, отец теперь решил повезти сына к архиерею, но словно что-то этому мешало. Сначала заболел сын, потом отец должен был уехать по делам службы из Харькова. И посещение архиерея было отложено на неопределенное время.

Как-то архиепископ Антоний читал лекцию в помещении Земв Владыка через отца приглашал к себе. Во время перерыва, когда многие подходили к владыке, подошел под благословение и он. Стоявшие около владыки указали, что это тот, о котором владыка разговаривал с его отцом. «Так это тебя скрывают от меня твои родители!» — воскликнул владыка, обнимая его. Тот ответил, что нисколько не скрывают, доказательством чего может служить его присутствие на лекции. «Так передай отцу, чтобы обязательно пришел с тобою ко мне».

После того отцу ничего не оставалось, как вместе с сыном отправиться к архиепископу. Архиепископ Антоний не замедлил отдать визит и, не застав хозяина, но узнав, что дети дома, все же вошел, благословил детей и побеседовал с ними.

С тех пор все семейство находилось в живом общении с владыкой, горячо полюбив своего архипастыря, и во все последующие годы им духовно окормлялось[11]. По словам святителя Иоанна, владыка Антоний «сделался навсегда руководителем его духовной жизни»[12].

Личность владыки Антония произвела сильное впечатление на молодого Михаила, который позже писал: «Близок митрополиту Антонию был каждый православный, какой бы он ни был народности и из какого бы ни был края. К каждому приходившему к нему за духовным советом он относился как к своему духовному сроднику, телесное родство перестало для него существовать после принятия им монашества. Всякому обращающемуся к нему за поддержкой и помощью он себя считал обязанным помочь как своему ближнему, отдавая нередко последнее, что имел, а сам испытывая подчас лишения»[13].

Однако Михаилу готовилась светская карьера, хотя сердце его далеко отстояло от мира сего. В 1907 году он поступил в Петро-Полтавский кадетский корпус, который окончил в 1914. Уже тогда он отличался сильной верой, о чем свидетельствует следующий случай. В 1909 году, по случаю двухсотлетнего юбилея русской победы в Полтавской битве, кадеты проводили церемониальный марш в город Полтаву. И вот, когда они проходили мимо храма, Миша снял фуражку и перекрестился. Кадеты стали смеяться. Сын великого князя, учившийся вместе с ними и на ночь уходивший домой, рассказал Константину Константиновичу об этом. Наутро, когда кадеты были в строю, великий князь обратился к кадетам со словом, что случай, который произошел с кадетом Михаилом Максимовичем, хотя и не по форме кадетского устава (поскольку в строю не полагается делать что-либо без команды), но показывает глубокое религиозное чувство и заслуживает не насмешки, а похвалы. Так Михаил из объекта насмешек превратился в героя[14].

После кадетского корпуса, который он окончил в чине фельдфебеля[15], юноша пожелал поступить в Киевскую духовную академию. Однако его родители настаивали на том, чтобы он шел на юридический факультет в Харьковский университет, и из послушания он выполнил и это. В 1918 году он окончил учебу. Учась превосходно, он тем не менее больше времени посвящал чтению житий святых, чем посещению лекций. Он именно «изучал» православных святых и «выучил» их на университетском уровне: усвоил их миропонимание и житейскую ориентацию, вошел в их психологию, изучил все виды их деятельности, и подвига, и молитвенного делания — словом, всей душой полюбил их и проникся их духом. От такого духовного опыта и происходило его определение святости: «Святость есть не просто праведность, за которую праведники удостаиваются блаженства в Царствии Божием, но такая высота праведности, что люди настолько наполняются благодати Божией, что она от них течет и на тех, кто с ними общается. Велико их блаженство, происходящее от лицезрения славы Божией. Будучи преисполнены и любви к людям, происходящей от любви к Богу, они отзывчивы на людские нужды и на их моления и являются ходатаями и предстателями за них пред Богом»[16].

В своем Слове при наречении во епископа святитель так говорил о своей юности: «Изучая светские науки, я все больше углублялся в изучение науки наук, в изучение духовной жизни»[17]. Приложив все усилия, он сподобился того, что ему открылись духовные глаза и душа уязвилась жаждой приобрести истинную цель и путь жизни во Христе. Тогда он с пылкостью начал подвижничать.

Уже в военной школе Михаил почувствовал, что ему нужно избрать другой путь. На это повлиял не только упомянутый выше митрополит Антоний, но еще два священника: протоиерей Сергий Четвериков († 1947), автор двух выдающихся трудов — о св. Паисии Величковском и об Оптинских старцах, позднее эмигрировавший во Францию, и отец Варлаам (Ряшенцев), ректор Полтавской семинарии, оставшийся в России, ставший архиепископом и погибший в сталинских лагерях в 1942 году. Архиепископ Варлаам и его брат, епископ Герман († 1937), оставили после себя письма с бесценными духовными поучениями.

Но прежде всего, по его собственным словам, «совершившееся крушение государственной мощи Отечества» его «убедило окончательно в непрочности всего земного и слабости человеческих сил и способностей», после чего он «решил отречься от сует земного мира, посвятить себя единому служению Богу»[18].

Проработав некоторое время в Харьковском суде при гетмане П.П.Скоропадском, он прервал свою юридическую практику в связи с революцией. О жизни молодого Максимовича в те годы нам известно мало, лишь то, что он был членом приходского совета в Харькове, учрежденного для того, чтобы помогать в эти нелегкие годы священнику[19].

Когда на юге России была установлена большевистская власть, остатки Белой армии вместе с множеством эмигрантов 19 ноября 1920 года покинули Крым. Около ста двадцати судов направились из России в Константинополь; на борту их находилось примерно 50 тыс. человек. Среди них был и будущий архиепископ Иоанн, который сыграл ключевую роль в эвакуации своей семьи. На пароход было очень трудно попасть, и семья вся двинулась куда следовало, чтобы исхлопотать себе место на борту, оставив Михаила на пристани стеречь багаж. Было темно, красные банды уже вплотную подступили к городу, где-то еще было сопротивление белых, предместья пылали. Вернувшись после безрезультатных хлопот на пристань, Максимовичи обнаружили следующую картину: багажа нет, а на двух-трех оставшихся чемоданах сидит Михаил, углубившийся в чтение Евангелия, держащий книгу так, чтобы удобнее было читать при зареве пожаров. Он не заметил, как был украден багаж. В это время уже отчалил последний пароход. Семья наняла стоявшую рядом шлюпку и пустилась вслед пароходу. На просьбу принять их на борт они услышали ответ, что пароход перегружен и никого не берет. Затем последовал вопрос: «А кто вы такие?» — «Максимовичи». Капитан парохода оказался тоже Максимович, хотя и не родственник. Только благодаря этому семья владыки была спасена. Вероятно, положительное значение имела и пропажа чемоданов, так как облегчила бегство на шлюпке[20].

Гражданская война подтолкнула к выезду из России около двух миллионов человек. Рассеянные по двадцати пяти странам мира, русские эмигранты были везде, начиная с уругвайских и аргентинских плантаций и заканчивая шахтами Германии и японскими заводами. Пока еще юный Максимович станет позже пастырем этого рассеянного стада.

Король Югославии Александр по-братски распахнул двери перед русскими эмигрантами — многие из них направились именно в Белград. Так случилось и с будущим архиепископом, его родителями, его братьями и сестрой, которые прибыли в Югославию в 1921 году, предварительно проведя около года в Константинополе.

Как и множество его соотечественников, владыка Иоанн был знаком с тяготами эмиграции, которые он описал следующими словами: «В таком, во всех отношениях тяжелом, состоянии русские люди за рубежом проявили исключительно высокие качества терпения, выносливости и самопожертвования. Словно забыв о прежних, прекрасных у многих, условиях жизни, своих заслугах перед Родиной и союзными с ней во время Великой войны странами, о своем образовании и всем остальном, что могло бы побуждать стремиться к комфорту жизни, русские люди в изгнании взялись за всякого рода занятия и работы, чтобы обеспечить себе возможность существования за границей. Бывшие вельможи и генералы сделались простыми рабочими, ремесленниками и мелкими торговцами, не гнушаясь никакого рода трудами и помня, что никакой труд не унизителен, если не связан с безнравственными поступками. Русская интеллигенция в том отношении проявила не только способность во всех обстоятельствах сохранить свою жизненную энергию и побеждать все, что стоит на пути ее существования и развития, но показала, что имеет высокие душевные качества — способность смиряться и терпеть. Школа беженской жизни многих нравственно переродила и возвысила. Должно отдать честь и почтение тем, кто несут свой крест беженства, исполняя непривычные, тяжелые для них работы, живя в условиях, о которых никогда прежде не знали и не думали, и притом остаются крепкими духом, сохраняют благородство души и горячую любовь к своему отечеству и без ропота, каясь о прежних прегрешениях, переносят испытание»[21] . Архипастырь будет помогать своему стаду достойно нести этот крест изгнанничества.

[1] Петр (Лукьянов), иером. (ныне еп. Кливлендский). Приснопамятный владыка архиепископ Иоанн. Джорданвиль, 1991. C. 3–4.

[2] Сообщил священнику Андрею Папкову Б.К. Максимович, племянник свт. Иоанна.

[3] Безносoв В.Г. Возрождение древнего монастыря // Русская мысль. Париж, 1992. 27 нояб.; Житие и подвиги прп. Иоанна Затворника Святогорского. Изд. Святогорской пустыни, 1995.

[4] Иоанн (Максимович), еп. Мелетий, архиепископ Харьковский // ПЛ. 1940. 12 февр.

[5] Афанасий (Сахаров), еп. О поминовении усопших по Уставу Православной Церкви. СПб.: Сатис, 1995. С. 22.

[6] Иоанн (Максимович), еп. Мелетий, архиепископ Харьковский…

[7] Там же.

[8] См.: Концевич И.М. Оптина Пустынь и ее время. Джорданвиль, 1970. С. 437–451.

[9] Сообщила автору монахиня Магдалина (Ноздрина).

[10] Никон (Рклицкий), архиеп. Жизнеописание Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Т. 10. Нью-Йорк: Изд. Северо-Американской и Канадской епархии, 1963. С. 224.

[11]Никон (Рклицкий), архиеп. Жизнеописание Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Т. 4. Нью-Йорк: Изд. Северо-Американской и Канадской епархии, 1958. С. 23–24.

[12] Слово при наречении во епископа Шанхайского // Слова иже во святых отца нашего Иоанна, архиепископа Шанхайского и Сан-Францисского / Сост. прот. Петр Перекрестов. Сан-Франциско: Русский пастырь, 1994. С. 17.

[13] В чем духовная сила Блаженнейшего митрополита Антония? // Там же. С. 273.

[14] Петр (Лукьянов), иером. (ныне еп. Кливлендский).  Приснопамятный владыка… C. 4.

[15] Краткая биография Преосвященного Иоанна // Китайский Благовестник. 1934. № 7–8. C. 17.

[16] Слова… С. 180.

[17] Слово при наречении… // Там же. С. 17.

[18] Там же. С. 17–18.

[19] См.: Иоанн (Максимович), архиеп. Слово на собрании прихода собора Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость». 7 февр. 1965 // ПР. 1965. № 4. С. 7.

[20] Сообщил священнику Андрею Папкову Б.К.Максимович.

[21] Иоанн (Максимович), архиеп. Духовное состояние эмиграции // Слова… С. 257–258.