Владыка Иоанн — святитель Русского Зарубежья
В Югославии

В издательстве Сретенского монастыря вышла в свет книга «Владыка Иоанн – святитель Русского зарубежья», составленная протоиереем Петром Перекрестовым, ключарем кафедрального собора в честь иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость» (Сан-Франциско). Книга посвящена видному иерарху русского рассеяния архиепископу Иоанну (Максимовичу; 1896–1966). Общецерковное прославление святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского в лике святых (память 19 июня / 2 июля) совершилось на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 2008 года. Предлагаем нашим читателям познакомиться с отрывками из этой книги.

***

Когда же будут гнать вас в одном

 городе, бегите в другой.

Мф 10, 23

Новохиротонисанный епископ Иоанн с братьями Бартошевичами, будущими епископом Леонтием и архиепископом Антонием. Белград. 1934 г.

По приезде в Белград будущий архиепископ поступил на богословский факультет Белградского университета, который окончил в 1925 году. По словам своего соученика Николая Зернова, Михаил Максимович «очень бедствовал, зарабатывал на жизнь продажей газет. Белград в те годы покрывался непролазной грязью во время дождей. Максимович носил тяжелую меховую шубу и старые русские сапоги. Обычно он вваливался в аудиторию с запозданием, густо покрытый уличной грязью…»[1]. Знаменитый епископ Николай (Велимирович), недавно прославленный Сербской Православной Церковью, так описывает молодого студента: «Слабый телом, со светлыми очами и улыбающимся лицом, бывший продавец белградских газет. После Первой мировой войны он каждое утро приходил к зданию патриархии, крича: “Газеты, газеты!” Мы покупали у него газеты, но никто из нас не подозревал, что еще до эмиграции в Сербию он окончил высшее учебное заведение в России...»[2] В ту пору митрополит Антоний тоже эмигрировал в Югославию, и Михаил поддерживал с ним отношения. В 1925 году молодой Максимович, хорошо разбиравшийся в русской истории, получил от митрополита Антония поручение составить доклад об истоках закона о престолонаследии в России. Из простой лекции это сочинение выросло в целую книгу на восьмидесяти страницах «Происхождение закона о престолонаследии в России», где были подробно изложены все аспекты проблемы со времен святого равноапостольного князя Владимира до царя-мученика Николая. В конце книги Михаил Максимович критиковал дополнение, сделанное в 1830 году к закону о престолонаследии, об ограничениях при заключении «неpaвнородныx» браков. Будущий святитель пишет: «Нельзя не согласиться, что это совершенно противоречит истории и старым русским обычаям. Вполне бы, с другой стороны, соответствовало духу русского права требование, чтобы все члены Царского Дома исповедовали православную веру... и чтобы лица, от Православия отпавшие, теряли и достоинство, и права Царского Дома»[3]. Как видно, Михаил Максимович и общественную жизнь рассматривал с церковной, а не с мирской точки зрения.

В 1924 году в Белграде он был посвящен в чтецы самим митрополитом. Михаил с детства заикался. Рассказывают, что, приходя в белградскую русскую Троицкую церковь, он надевал стихарь, скромно становился в углу клироса и ждал, когда дадут что-нибудь прочесть[4].

Когда он принял монашеский постриг, то этот недостаток прошел и потом проявлялся только когда он волновался.

Через два года Михаил Максимович в Мильковском монастыре был пострижен в монахи митрополитом Антонием, получив имя в честь св. Иоанна Тобольского, своего дальнего предка. Мильковский монастырь, пришедший в упадок, начал оживать в 1926 году, когда там поселились трое русских монахов, отличавшихся высокой духовностью и образованностью. Во главе их был поставлен архимандрит Амвросий (Курганов, † 1933), высокодуховный человек, окончивший богословский факультет в Варшаве. Новый игумен, как записано в монастырской летописи, «притягивал в Мильково, как магнит, лучших монахов из русской эмиграции»[5]. Мильковский монастырь стал сербско-русской обителью, братии там было около двадцати человек; он взрастил не только будущего архиепископа Иоанна — это был первый русский монах, постриженный в этом месте, но и других выдающихся представителей русского Зарубежья: архиепископа Антония Сан-Францисского (Медведева, † 2000) и иеромонаха Никандра, духовника Леснинского монастыря во Франции († 1986).

Приняв постриг, отец Иоанн стал вести строгую подвижническую жизнь, никогда не давая себе послаблений. По примеру архиепископа Мелетия Леонтовича, он никогда не спал на кровати, позволяя себе лишь краткий отдых в кресле или на стуле или засыпая на коленях после молитвы.

Архимандрит Амвросий очень любил отца Иоанна и позднее с восхищением говорил о его смирении и готовности исполнить любое монашеское послушание. Атмосфера монастыря в Мильково, полная, по выражению одного из современников, «искренности и простоты»[6], наложила свой отпечаток на отца Иоанна. Для будущего архиепископа Мильково было синонимом «чистого и незапятнанного монашества»[7]. В 1951 году епископ Леонтий Женевский напишет, что он «и поныне живет тем духом и той настроенностью, какими жилось всем в Милькове»[8].

В 1926 году, в день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, архиепископ Челябинский Гавриил (Чепура, † 1933) рукоположил иеродиакона Иоанна во священника. Его рукоположение было поспешным, и он не успел сообщить об этом родителям, на что архиепископ Гавриил заметил: «Ничего, мы позовем их на хиротонию»[9]. В этот период иеромонах Иоанн составил два богословских трактата: «Как святая Православная Церковь чтила и чтит Божию Матерь» и сочинение, посвященное софиологическим заблуждениям протоиерея Сергия Булгакова. Общим для обоих сочинений является то, что богословие в них основывается не на человеческих измышлениях, а на Божественном откровении. Вот как будущий святитель пишет о Богородице: «Зная, что Ей приятны лишь те восхваления, которые соответствуют Ее действительной славе, святые отцы и песнописцы у Нее Самой и у Ее Сына молили вразумить их, как воспевать Ее: Огради помышления моя, Христе мой, ибо чистую Матерь Твою воспети дерзаю (икос Успения)»[10]. По этой причине он определит римско-католическое учение о непорочном зачатии как «ревность не по разуму» (см.: Рим 10, 2). Что касается протоиерея Сергия Булгакова, то он, по словам иеромонаха Иоанна, принадлежал к той части русской интеллигенции, которая, долго блуждая без веры, вернулась в Церковь после того смятения, которое произвела в их душах Октябрьская революция. Как будет писать позднее архиепископ Иоанн: «Однако все те отрадные явления имели и отрицательную сторону. Далеко не все, обратившись к вере, восприняли ее во всей полноте православного учения. Горделивый ум не мог согласиться с тем, что он до сих пор стоял на ложном пути. Начались стремления согласовать христианское учение с прежними взглядами и идеями обратившихся. Отсюда появление ряда новых религиозно-философских течений, часто совершенно чуждых церковному учению»[11]. К числу таких учений принадлежит и «софиология» отца Сергия Булгакова, которая, как продемонстрировал иеромонах Иоанн, имеет сходство с древней ересью гностиков: «И там, и здесь стремление постигнуть все тайны высшего мира... Руководит и первенствует при этом человеческий ум. Священное Писание, богооткровенные истины приспособляются к созданным людским вымыслом учениям...»[12]

Впрочем, юный иеромонах не имел возможности долго наслаждаться монастырской тишиной. В 1925 году его назначили законоучителем в государственную гимназию города Велика Кикинда в области Бaнaт. Этот пост он занимал до 1927 года[13]. Своим ученикам и ученицам он направил следующее прощальное письмо, которое свидетельствует о его пастырской заботливости и любви:

«Дорогие мои ученики и ученицы!

К моему большому сожалению, я не оставлен вашим законоучителем (…). Два учебных года я был с вами, поучая вас истинам православной веры и проповедуя вам слово Божие. Время, которое провел с вами, никогда не исчезнет из моих воспоминаний. Как всегда, я и сейчас часто вспоминаю всех вас, каждого в отдельности (…). Я всегда буду вас считать моими дорогими учениками, и мне будет приятно, если и вы не будете забывать меня, время от времени посылая мне письма (…). Но больше всего я буду радоваться, когда узнаю, что мой труд с вами не был напрасным, что вы делаете то, что вы всегда слышали от меня. Любите Бога, будьте преданы православной вере (…). Не думайте, что теперь можно не приходить в церковь, так как нет меня, присматривавшего за вами. В церковь нужно идти не ради людей, а для Бога, который видит, кто и с каким сердцем приходит. Слушайтесь того, кто будет вашим законоучителем, и учите Закон Божий не ради оценок, а для того, чтобы узнать волю нашего Небесного Отца. Будьте покорны вашим родителям, как Христос покорялся Пресвятой Деве Марии. Будьте послушны вашим учителям и всем старшим, которые учат вас добру. Трудитесь и берегитесь лености, которая мать всех пороков. А больше всего берегитесь ссор, прощайте друг другу, когда обижены. Помните: кто ссорится — тешит диавола; который мирит других — помогает Христу и будет принят в Небесном Царстве как сын Божий (см.: Мф 5, 9).

Не имея возможности послать каждому это мое письмо, я шлю всем, адреса которых знаю, но через них я обращаюсь ко всем и желал бы, чтобы по возможности каждый мой ученик и ученица прочитал его и (чтобы) мои слова упали в ваши сердца и оставили след в ваших душах»[14].

В Белграде образовался студенческий кружок, носивший имя преподобного Серафима Саровского. Митрополит Антоний и другие выдающиеся иерархи русского рассеяния читали там лекции на духовные темы. В этот кружок входил и будущий архиепископ Иоанн. В официальной записи тех лет сказано о том, что «редкую по силе проповедь произнес иеромонах Иоанн (Максимович), призывавший к покаянию русский народ, так глубоко павший, между тем как из его среды выходили праведники такой высоты. Сильное мужественное слово о. Иоанна произвело огромное впечатление»[15].

С 1927 по 1934 годы иеромонах Иоанн преподавал на юге Югославии, в семинарии святого апостола Иоанна Богослова в Битоле, где в те годы насчитывалось от четырехсот до пятисот студентов, по большей части сербов, а также албанцев, русских и чехов. Это был важный этап его жизни, о котором у нас есть любопытные свидетельства.

В те годы Битольская епархия находилась под управлением епископа Охридского Николая (Велимировича; † 1956). По праву прозванный сербским Златоустом, он был выдающимся проповедником, поэтом, богословом и, наряду с архимандритом Иустином Поповичем († 1979), одним из отцов духовного возрождения Сербии. Он очень любил юного иеромонаха Иоанна и часто повторял: «Если вы хотите увидеть живого святого, поезжайте в Битолу, к отцу Иоанну»[16]. В брошюре, озаглавленной «Продавец белградских газет — епископ в Китае», есть рассказ о том, как владыка Николай ответил одной девочке, которая спрашивала, почему в наши времена нет святых: «Да нет же, есть, моя девочка!» — и прибавил, говоря об аскетизме будущего епископа: «Сегодня имя отца Иоанна произносится в Битоле, как имя Ангела Господня»[17]. Биограф архимандрита Иустина Поповича, владыка Афанасий (Иевтич), нынешний епископ Герцеговинский, напишет: «Отец Иустин был связан узами дружбы и любви во Христе с выдающейся личностью нашего времени: когда он преподавал в Битоле, он был коллегой и собратом святого человека, иеромонаха Иоанна Максимовича, в дальнейшем — епископа Шанхайского, который окончил свою богоугодную жизнь, полную молитвы и рвения, в Сан-Франциско, еще при жизни прославившись обилием божественных даров»[18]. В гостиной отца Иустина, где он принимал посетителей, на видном месте висела фотография, свидетельствовавшая об этой дружбе. Но… предоставим слово отцу Урошу Максимовичу, когда-то учившемуся в Битольской семинарии:

«С появлением нового учителя у студентов всегда возникают вопросы: “Каким он будет? Строгим или добрым?” и т. д. Возможно, подобные вопросы появились и с приходом отца Иоанна. Он, однако, собственным примером очень скоро на них ответил: самым строгим он был по отношению к себе. Как велики были его ежедневные труды в молитве и поклонах, знает один Бог, а мы могли лишь частично видеть и ощущать это. Епископ Охридский Николай (Велимирович) часто посещал семинарию, беседовал с учителями и студентами. Для нас его встреча с отцом Иоанном была более чем впечатляющей. Поклонившись друг другу, они начали необычайно сердечный разговор. Как-то перед уходом епископ Николай обратился к небольшой группе студентов (я был среди них) со словами: “Дети, внимайте отцу Иоанну; он Ангел Божий в человеческом обличье”. Мы и сами убеждались в справедливости этих слов. Его жизнь действительно была ангельской. Справедливо было бы сказать, что он больше принадлежал Небу, нежели земле. Его кротость и смирение напоминают те, что увековечены в житиях величайших аскетов и пустынников. Пищу он принимал в количестве, необходимом лишь для поддержания телесных сил. Одежда его была простой, а в постели он вообще не нуждался. Комната его была в полуподвальном помещении, с одним не занавешенным окном, выходившим во внутренний двор. В комнате стоял простой стол со стулом да кровать, на которую он никогда не ложился. На столе всегда лежало святое Евангелие, а на полке стояли богослужебные книги. И больше ничего. В любое время ночи его можно было застать читающим Библию, потому что в законе Господни воля его, и в законе Его поучится день и нощь (Пс 1, 2).

Те переживания, которые он испытывал во время церковных служб или молитв, не передать словами. Необычайной была и его подготовка к Божественной литургии: уже в четверг он ел меньше, в пятницу и субботу едва притрагивался к пище, пока в воскресенье не совершит литургию.

В первую седмицу Великого поста он не вкушал ничего, но каждый день служил, как и в течение Страстной седмицы. Когда наступала Великая суббота, его тело было совершенно истощено. Но в самый день Христова Воскресения он как бы возрождался. После Божественной литургии силы возвращались к нему, и ангельская радость озаряла его лицо. Таким образом перед нашими глазами протекала его подвижническая жизнь.

Отец Иоанн был редким молитвенником. Он так погружался в тексты молитв, что создавалось впечатление, будто он говорит с Богом, Пресвятой Богородицей, Ангелами и святыми, которые предстояли его духовным очам. Может быть, для нашей пользы он говорил вслух, чтобы научить нас молиться. Каждая его молитва была потрясающей; произносил он их наизусть с исключительной выразительностью. Неизвестно, сколько сот молитв он знал наизусть. Это для него не было чудом, потому что он имел великий дар от Бога — необыкновенную память. Об этом знали все — и студенты, и преподаватели. Евангельские события были известны ему так, как будто происходили на его глазах, он мог указать и главу, где что найти, и даже при необходимости и процитировать нужные стихи. Он знал индивидуальные возможности и особенности характера каждого студента так, что мог незамедлительно сказать, что и как каждый из его студентов ответит, что он знает и чего не знает. При этом он обходился без каких-либо записей, и после многократных проверок никто не мог усомниться в исключительности его памяти.

Отец Иоанн любил нас всех, и мы его. В наших глазах он был воплощением всех христианских добродетелей: мирный, спокойный, кроткий. Мы не находили в нем недостатков и быстро привыкли даже к его манере говорить. Он стал нам настолько близок, что мы относились к нему, как к старшему брату, любимому и уважаемому. Не было конфликта, личного или общественного, который он не мог бы разрешить. Не было вопроса, на который у него не нашлось бы ответа. Достаточно было кому-нибудь на улице что-то у него спросить, как он немедленно давал ответ. Если вопрос был более важным, он обычно отвечал на него после службы в храме, в классе или в кафетерии. Ответ его был всегда информативно насыщенным, ясным, полным и компетентным, потому что исходил от человека высокообразованного, имеющего два университетских диплома — по богословию и праву. Ежедневно и еженощно он молился за нас. Каждую ночь он, как Ангел Хранитель, оберегал нас: одному поправлял подушку, другому одеяло. Всегда, входя в комнату или выходя из нее, он осенял нас крестным знамением»[19].

У нас есть еще одно свидетельство о том времени, оставленное автором из Скопье, Владом Малески. Он происходил из бедной семьи, когда-то учился в Битольской семинарии, но позднее стал коммунистом, однако восхищение отцом Иоанном осталось в его душе — это видно по его воспоминаниям. Он пишет о том, как другие семинаристы смеялись над ним, оттого что на нем плохо сидела форма (у него не было денег, чтобы пойти к портному). В порыве гнева он бросил в них камнем, который попал в окно комнаты отца Иоанна. «Я в первый раз видел его, низенького, правая нога короче левой, с каштановой свободно растущей бородой, с выбивающимися из-под камилавки волосами, спадающими на плечи, покрытые замасленной мантией, когда он промолвил: “Ну?”

Видел его верхнюю губу со шрамом — след из времен русской революции.

Между мною, полным смущения, и им, исполненным милосердия, внезапно возник воспитатель отец Пантелеймон. “Без обеда и ужина!” — промычал он своим мощным баритоном. Записал мое имя и пронесся дальше.

И отец Иоанн был воспитатель, поэтому, когда отец Пантелеймон исчез, мягко сказал: “Ничего, ничего. Я заплачу”. И затем добавил: “Господь прощает грехи, которые не повторяются”.

Мне понравился отец Иоанн (я возненавидел отца Пантелеймона!). Тогда я и не мог подумать, что разбитое мною окно определит мою судьбу. Быть наказанным лишением обеда и ужина не означало только запрещения обедать и ужинать. Надо было и присутствовать во время приема пищи, когда в огромной столовой насыщаются и учащиеся младших классов, и богословы из старших.

Я стоял на коленях (по приказанию воспитателя отца Пантелеймона) около кафедры, расположенной в центре у стены столовой... Был голодным и уставшим от стояния на коленях. Ночью все вокруг меня спали. Я же глаз не мог сомкнуть. Лежал и смотрел на потолок, на котором прочерчивались светлые линии, шедшие через окно от фонаря. Смотрел на эти линии, когда заскрипела дверь. Поднял голову и увидел тень хромающего человека. Тень хромала между рядами кроватей, останавливаясь, чтобы укрыть разметавшихся во сне, и снова хромала прямо ко мне, пока наконец не нагнулась над моей кроватью. Отец Иоанн сказал: “Не спишь”.

Он не спрашивал, только промолвил то, в чем был уверен. Я оперся на локоть. “Не сплю, отче Иоанне”. Сунул мне в руки кусок хлеба и завернутые в бумагу маслины (был постный день). Я хотел что-то сказать (“спасибо”, может быть), но он меня остановил: “Господь прощает грех, который не повторяется”, — сказал он и захромал назад к дверям. На следующий день он позвал меня к себе, в дом через дорогу. В комнате были еще два моих сверстника. Читал нам жития святых.

...Каждый вечер (в свободное время, до девяти часов) мы — тройка сверстников — были у отца Иоанна. Учили молитвы, слушали рассказы о святых отцах-пустынниках, предавались миру неизвестному, древнему, совсем непостижимому и мечтали о такой жизни, когда человек жертвует собой ради другой, вечной, жизни, все еще необъяснимой в наших детских головах, но все же означенной как-то через Христа, Херувимов, Серафимов (...).

Проходили годы... По завершении четырех классов гимназии для меня и двух моих сверстников учение шло гораздо легче, нежели для других наших однолеток. Это объяснялось тем, что наша тройка, еще с детского возраста, вспаивалась богословием отца Иоанна на протяжении четырех лет. Каждый вечер вместо обычного отдыха мы шли (…) с ним в небольшую греческую церковь, затаившуюся в лабиринтах Битолы, и пели во время богослужений, на которых священнодействовал отец Иоанн. Опять же с ним по праздникам бывали в монастырях и тем самым готовились к той жизни, которая должна будет стать нашей, к жизни, которая должна помочь нам донести правду (до людей) на земле и затем предаться вечным блаженствам того света, до которого путь лежит через неведомое число мытарств.

Однажды вечером слушали мы у отца Иоанна потрясающий рассказ о некоем святом, которого мучили язычники. Руки ему сломали, нос отрезали, глаза выкололи — все ради того, чтобы только он отрекся от Христа. Святой не отрекался, святой молился о грешных душах своих мучителей. Молился святой и в сломанных руках сжимал Евангелие. Вырвали язычники Евангелие из сломанных рук и бросили его в пылающую печь. Огонь превратился в пепел, сама печь в то же мгновение остыла, а Евангелие осталось нетронутым пламенем.

Отец Иоанн поставил вопрос: “Почему Евангелие не сгорело?” Ни один из нашей тройки не знал ответа, ведь мы были еще дети. Ответил отец Иоанн: “Потому что вера его была безгранична”»[20].

Этот талант в деле воспитания детей подтверждается свидетельством отца Уроша: «…посмотрим, каким он был педагогом. Преподавал он по плану, по специальной методике. Он был одновременно и теоретиком, и практиком, искусно сочетавшим и то и другое, и потому его предметы удерживались в памяти без дополнительных разъяснений. Взять, к примеру, литургику и богослужебные правила. Он имел расписание, по которому студенты дежурили на клиросе за богослужением. Одна группа из четырех студентов и другая (всего восемь человек) должны были приходить в назначенное время в комнату отца Иоанна, где можно было найти все богослужебные книги. Первая четверка студентов должна была найти все, что следовало петь или читать на тот день или праздник, а другие четверо слушали. В это время объяснялась теория, символика богослужения и прочее. Так практиковалось весь год. В классе акцент делался на теории. Отец Иоанн требовал постоянного бодрствования везде, а особенно при богослужении. Он хотел научить студентов уделять особое внимание Священному Писанию как источнику всякого богословского знания. Поэтому в начале урока он спрашивал, что читалось в тот день из Евангелия и Апостола. Каждый должен был это знать, так как заранее не было известно, кого он спросит. После этого он давал краткие толкования. Какие прекрасные объяснения он давал, когда читал пастырское богословие и историю Церкви! Некоторые свои лекции по пастырскому богословию он записывал для нас в специальные тетрадки. В них он выразил себя в полной мере. По его убеждению, священник показан как идеальный пастырь у апостола Павла: он должен быть образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте... (1 Тим 4, 12–14).

Священник — это духовный отец своего прихода; и в соответствии с этим он и должен действовать, а его приход — большая семья, которая не может существовать без пастырской любви и ежедневной молитвы. Где только возможно, он должен приходить на помощь, чтобы соучаствовать в их радости и в печали. Вот основные мысли отца Иоанна, которые он разъяснял нам на всех своих лекциях.

Уроки по истории Церкви также хорошо усваивались, поскольку отец Иоанн умел выделить наиболее важные моменты и, часто повторяя их, заставлял все запомнить. Когда в 1931 году мы держали экзамены на получение диплома об окончании семинарии, профессор Димитрий Стефанович, представитель министерства, был поражен превосходными ответами студентов. Полагаю, более половины отвечали на “отлично”, а остальные на “хорошо”. Плохих оценок не было. Преподаватели объяснили представителю министерства, что отец Иоанн неразлучен со своими учениками и в течение года дает им детальное знание предмета.

Так каждый студент, осознавая исключительность личности отца Иоанна, всей душой был предан ему. Он был среди нас как посланник Божий, призванный возделывать Его обширную ниву»[21].

Еще один из тогдашних воспитанников семинарии пишет: «Мы любили его всем сердцем — так, как любил нас он сам»[22]. Вот что говорит один из его бывших учеников: «Позднее, когда я сам стал преподавателем гимназии, я понял, почему владыка имел такой успех как преподаватель семинарии, несмотря на свой природный недостаток, некоторую косноязычность. Он был не только прекрасным педагогом, но он и любил своих учеников, которые отвечали ему такой же любовью»[23]. Эта любовь сочеталась с глубоким смирением: когда ученики фотографировались вместе с ним, он всегда вставал в задний ряд. Когда позже один из «белградцев» спросил святителя, каким «методом» он руководствовался и привлекал сердца, тот ответил: «У меня нет никакого педагогического метода; я только стараюсь, общаясь с людьми, быть в благодати Божией и не мешать ей врачевать и возрождать людей»[24].

Когда он приезжал в Белград, об этом знали все. По рассказам епископа Митрофана (Зноско-Боровского, † 2002), во время приездов отца Иоанна в столицу «студенты-сербы буквально осаждали его. Праведная жизнь инока-подвижника, непривычная в миру строгость к себе и любовью исполненное сердце привлекали к нему внимание и сердца сербского студенчества»[25]. Все это — при полном пренебрежении к внешнему виду. Когда один из сербских епископов, вместе с владыкой Николаем Охридским, встретил его в Белграде возле русской церкви, то заметил, что чистота рясы отца Иоанна оставляет желать лучшего. Владыка Николай ответил на это: «Господь смотрит не на грязную рясу, а на чистое сердце!»[26] И хотя его внешний вид в повседневной жизни был неряшливым, но во время богослужения он держался, по выражению одного из его учеников, как «князь Церкви»[27].

Пастырская и педагогическая деятельность иеромонаха Иоанна распространялась и за пределы Сербии, на Карпатскую Русь, которая в те годы вернулась к Православию после долгих веков униатства. В газете «Православная Карпатская Русь» за 1934 год можно прочесть: «Отец Иоанн приобрел громадное уважение всех своих коллег и учеников своей кротостью и беспримерной любвеобильностью, а также выдающейся богословской эрудицией. Для Карпатской Руси он имел очень большое значение, ибо объединял вокруг себя учеников-карпатороссов и передавал им лучшие традиции русского пастырства и глубокое, правильное православное мировоззрение. На всех его воспитанниках чувствуется отпечаток этой аскетической собранности»[28]. Судьба Прикарпатской Руси будет беспокоить его всегда. Уже в бытность епископом Шанхайским он будет следить за всеми событиями церковной жизни в этой местности и неоднократно взывать к щедрости верующих, чтобы там на пожертвованные средства могли строиться храмы[29].

Духовное попечение иеромонаха Иоанна не ограничивалось порученными ему студентами, он посещал больных и страждущих, чем и продолжал заниматься на протяжении всей своей жизни. По этому поводу у нас есть одно любопытное свидетельство епископа Николая (Велимировича) о том периоде, когда сам он был епископом Охридским: «Одна хорошая женщина по имени Велика П. из деревни Bpycникa рассказывает, как два года тому назад она лечилась в Битольской больнице. Ее рука очень сильно опухла, и когда врачи вскрыли отек, из него вышло большое количество гноя. В это время пришел к ней о. Иоанн Максимович. Велика П. его не знала. Отец Иоанн ей предложил принять Святое Причастие, и она приобщилась. После этого ей стало немного легче. Два или три дня спустя о. Иоанн навестил ее опять и снова предложил ей причаститься. Она согласилась, но сказала, что прежде ей хотелось бы попоститься по крайней мере три дня, так как в прошлый раз она причастилась без поста и поэтому ее мучит совесть. Отец Иоанн согласился и вышел из палаты. Женщина начала поститься и ничего не ела, кроме маленького кусочка хлеба. Спустя три дня о. Иоанн приобщил ее. Это было утром в Великую Среду. K вечеру того же дня ее рука стала совсем здоровой. Лечащий врач был очень удивлен, увидев, что рана на руке полностью затянулась и боль в руке окончательно исчезла. Ведь на лечение потребовалось бы не менее трех месяцев! Перекрестившись, врач подтвердил, что Велика исцелилась и что она может идти домой. Когда женщина рассказывала, что с ней случилось, ее спрашивали, кто же был тот священник. Она не знала его по имени, но описала его таким образом, что мы все поняли, что речь идет об о. Иоанне, ибо он почти каждый день навещал больных»[30].

Как позже в Китае, отец Иоанн заботился о сиротах и часто посещал основанный владыкой Николаем (Охридским) в Битоле детский приют «Дай-Бог»[31].

На берегах Охридского озера расположен монастырь преподобного Наyмa, просветителя южных славян, последователя и сподвижника святых Кирилла и Мефодия. В этом монастыре и покоятся eго мощи. Отец Иоанн глубоко почитал св. Наума, известного своей молитвенной помощью в исцелении душевнобольных. Он ходил с иконой этого святого по больницам и читал над больными молитву преподобному Науму, которого он затем почитал всю свою жизнь. А когда его назначили епископом на Шанхайскую кафедру, он освятил на мощах св. Наума его икону и в день памяти святого выставил ее в Шанхае для поклонения; до тех пор в Шанхае о нем ничего не знали, но благодаря епископу Иоанну он стал там очень почитаемым святым. К этому следует добавить и то, что за несколько дней до кончины архиепископ Иоанн совершенно неожиданно поставил эту икону на аналой. Потом оказалось, что кончина владыки Иоанна пришлась как раз на день памяти св. Наума Охридского[32].

Отец Иоанн, как и его наставник митрополит Антоний, заботился не только о русских и сербах, но и обо всех православных, какой бы национальности они ни были. Он был назначен временно исполняющим обязанности настоятеля греческого прихода в Битоле, где по просьбе местных жителей греческого происхождения служил на их языке[33].

Итак, целиком отдавая себя пастве, молодой иеромонах и не мечтал об архиерейском звании. Но в 1934 году митрополит Антоний и Архиерейский Синод Русской Зарубежной Церкви избрали его епископом Шанхайским, на кафедру, где проживала значительная по численности русская диаспора. Один из студентов Битольской семинарии, Милутин Деврня, вспоминает: «Ректор семинарии внезапно открыл дверь класса и воскликнул сияя: “Отец Иоанн, я получил телеграмму: мне пишут, что Вас избрали Шанхайским епископом!” Эта новость была для нас как гром среди ясного неба, потому что скромность о. Иоанна была столь велика и столь искренняя, что у него никогда не было намерения занять более высокое место. Некоторые даже упрекали его в невнимании к своему внешнему виду и в несоблюдении привычной для тех времен школьной дисциплины. И хотя нам было тяжело с ним разлучиться, мы непроизвольно пропели все как один: “Иc полла эти деспота”!»[34]

Однако отец Иоанн вовсе не был убежден в том, что его избрали епископом. Одна из его знакомых в Югославии, Мария Дмитриевна Павленко, урожденная Шатилова, встретившись с ним в трамвае, спросила, по какой причине он в Белграде, на что он ответил, что приехал в город, так как по ошибке получил сообщение вместо какого-то другого иеромонаха Иоанна, которого должны посвятить во епископа. Когда же на другой день она опять его увидела, то он сообщил ей, что увы, ошибка оказалась хуже, чем он ожидал, ибо именно его решили посвятить во епископа. Когда он воспротивился, выставив свое косноязычие, то ему коротко сказали, что и пророк Моисей имел те же затруднения[35].

Чин наречения отца Иоанна состоялся в белградской русской церкви 9 июня 1934 года (ему в то время было тридцать восемь лет). В наречении участвовали, во главе c Блаженнейшим митрополитом Антонием, архиепископы Гермоген (Максимов, † 1944) Екатеринославский и Феофан (Гаврилов, † 1943) Курский и Обоянский и епископы Николай Охридско-Битольский и Митрофан (Абрамов, † 1945), б. Сумский. По окончании чина наречения епископ Николай, который не мог присутствовать на службе на следующий день, от лица верующих Охрида вручил епископский посох будущему архиерею. Журнал «Церковная жизнь» сообщал: «Весь русский Белград знает и почитает иеромонаха Иоанна, и этим объясняется особенно большое число богомольцев, собравшихся на церковное торжество. Но не мало было и сербов, в том числе декан и несколько профессоров Белградского богословского факультета»[36]. На следующий день состоялась не менее торжественная хиротония. Это была последняя архиерейская хиротония, совершенная Блаженным митрополитом Антонием, который, когда вручал архиерейский жезл новопоставленному епископу, сказал: «Помню, как престарелый митрополит Петербургский и Новгородский Исидор, вручая жезл новым епископам, говорил: “Мудреного здесь ничего нет, старайся только исполнять две заповеди: хорошо служи и не важничай”. Ты больше всего на свете любишь службу Божию, а важности у тебя никакой нет, но твоя простота безгранична, так что эти заветы ты выполнишь в полной мере... Мое сердце всегда болезненно сжималось, когда о каком-либо архиерее говорили: он не любит служить и плохой молитвенник, зато хороший администратор. Если он будет видеть свой первейший долг в молитве, то администрация будет устраиваться сама по себе и все вокруг него будет становиться лучше и лучше»[37].

Речь владыки Иоанна по случаю наречения не была, как это часто случается, формальным официальным докладом; в ней он обрисовал портрет архипастыря, как его понимал — или, скорее, так, как понимали его святые отцы. Таким он и будет сам, по евангельскому изречению: Кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном (Мф 5, 19).

Он тогда сказал: «Ныне устами архипастырей Церкви призываюсь я восприять архипастырское служение. Не смею помыслить себя достойным сего сана, сознавая греховность свою, но боюсь и отрекаться от него, слыша слова Господни, обращенные к согрешившему, но кающемуся Петру: “Аще любиши Мене, паси агнцы Моя, паси овцы Моя”. Святой Иоанн Златоуст, объясняя настоящее место Евангелия, обращает внимание на то, что в доказательство любви Господь потребовал не иного подвига, а именно подвига пастырства. Почему же так велико в очах Господних пастырское служение? Потому что пастыри, по выражению апостола Павла, суть Богу споспешницы (1 Кор 3, 9). Христос пришел на землю восстановить осквернившийся образ Божий в человеке, призвать людей, соединить их во единого человека, едиными усты и единым сердцем прославляющего своего Творца.

Задача каждого пастыря привлекать людей к тому единству, перерождать и освящать их. Что может быть более великим, чем воссоздать создание Божье! Какую большую пользу можно принести своему ближнему, чем подготовив его к вечной жизни? Нелегко выполнение сей задачи — приходится бороться с испорченной грехом природой человека. Часто встречается непонимание, а иногда сознательное сопротивление, ненависть со стороны тех, кого любишь и о ком заботишься. Велико должно быть самопожертвование пастыря и велика любовь к своему стаду. Все готов должен быть перенести он ради его пользы, и каждая овца должна найти место в его сердце, к каждой должен он применить соответствующее врачевание, сообразуясь с особенностями характера и обстоятельствами каждого.

Если же столь трудны и сложны обязанности обычного пастыря и велика его ответственность за спасение им пасомых, что можно сказать об архипастыре? Поистине к нему обращены речи Господни, сказанные некогда пророку Иезекиилю: Сыне человечь, стража дах тя дому Израилеву (Иез 3, 17).

Архипастырь ответствен не только за всех агнцев, Богом врученных ему, но и за пастырей. Взыщется с него за каждого грешника, которого вовремя не образумил, за каждого, кто шел путем правды, но совратился с него. Долг его болеть болезнями своих овец и тем исцелять их, подобно Пастыреначальнику Христу, “раною Которого мы исцелехом” (см.: Ис 53, 5). Нет у него личной жизни, весь должен он отдаться делу спасения душ человеческих и водительству их в Царство Небесное. Он должен быть готов перенести все озлобления, гонения и самую смерть ради истины, пить чашу Христову и креститься Его крещением (см.: Мф 20, 23; Мк 10, 39). Он должен заботиться не только о приходящих к нему, но и сам искать и возвращать стаду заблудших овец, нося их на раменах своих. Долг его возвещать Христово учение его не знающим, памятуя заповедь Господню: шедше в мир весь, проповедите Евангелие всей твари (Мк 16, 15). Будучи проникнут сознанием вселенскости Церкви, он не должен ограничиться заботой только о тех, кто непосредственно поручен ему, но должен духовным оком озирать всю вселенскую Церковь Христову, желать просвещения всех народов и преуспеяния их в вере истинной, ибо в Церкви “несть еллин, ни иудей, варвар и скиф”, но все суть одинаково любезные дети Отца Небесного. (…)

Заботясь о спасении душ человеческих, нужно помнить, что люди имеют и телесные потребности, громко заявляющие о себе. Нельзя проповедовать Евангелие не проявляя любовь в делах. Но при том нужно опасаться, чтобы заботы о телесных потребностях ближних не поглотили все внимание пастыря и не шли бы в ущерб попечению о духовных нуждах, помня слова апостолов: не угодно есть нам, оставльшим слово Божие, служити трапезам (Деян 6, 2). Все должно быть направлено к снисканию Царства Божия и исполнению Христова Евангелия. Истинное христианство не состоит в умоотвлеченных рассуждениях и учениях, а воплощается в жизни. Христос сходил на землю не для того, чтобы преподать людям новые знания, а чтобы призвать к новой жизни. (…)

Пастырю нельзя уклоняться от участия в общественной жизни, но участвовать в ней нужно в качестве носителя Христова закона и представителя Церкви. Священнослужитель не смеет превращаться в обыкновенного политического или общественного деятеля, забывая главную сущность своего служения и его цель. Христово Царство не от мира сего (Ин 18, 36), и Христос не устроял земного царства. Не делаясь политическим вождем и не вдаваясь в партийные распри, пастырь может давать духовное освещение явлениям жизни, дабы его пасомые знали путь, которого держаться, и являлись бы христианами как в своей личной жизни, так и в общественной. Архипастырь должен уметь каждому дать совет духовный: и монаху-отшельнику, очищающему душу от помыслов, и царю, устрояющему державу, и военачальнику, идущему на брань, и обычному гражданину. (...)

Прежде всего мы должны хранить между собой единодушие и единство, представляя единую Русскую Церковь, а в то же время продолжать ее великое дело среди других народов. С самых первых веков христианства в России из нее шли проповедники в другие края. Просияли вначале преподобный Кукша, Леонтий Ростовский, после Стефан Пермский, Иннокентий Иркутский, уже в наши времена апостол Алтая Макарий и Николай Японский. Теперь рассеянный русский народ сделался проповедником веры во всех краях вселенной. Задача Русской Заграничной Церкви позаботиться о том, чтобы просветить возможно большее число людей из всех народов.

Ради выполнения сей цели Русский Архиерейский Заграничный Синод посылает меня в страну, откуда восходит чувственное солнце, но которая нуждается в просвещении лучами мысленного Солнца Правды»[38].

После литургии за скромной трапезой собралось сорок пять человек. Произносились краткие речи, в которых описывали нового епископа как верного и талантливого последователя митрополита Антония, как великого подвижника, педагога, не знающего себе равных, горячо любимого своими учениками, как человека, всегда видящего, где правда, а где ложь, как человека, который при всех этих качествах обладает необыкновенным смирением (…). Как бы подтверждая мысль о том, что слова владыки Иоанна относятся ко всем верующим, независимо от национальности, первыми его поздравили представители греческой общины из Битолы. Несколько дней спустя его принял патриарх Сербский Варнава и подарил ему перламутровую панагию[39].

Когда архиепископ Димитрий Хайларский (епархия в Маньчжурии) приглашал его на Дальний Восток, митрополит Антоний ему ответил: «Друг, я уже настолько стар и слаб, что не могу думать ни о каком путешествии, кроме путешествия на кладбище... но вместо себя, как мою собственную душу, как мое сердце, посылаю к вам епископа Иоанна. Этот маленький, тщедушный человек, с виду почти ребенок, — на деле зерцало аскетической твердости и строгости в наше время всеобщего духовного расслабления»[40]. На вопрос журналиста по поводу владыки Иоанна митрополит Антоний сказал: «Новый владыка Шанхайский Иоанн отличается огромной скромностью, послушанием и глубоким смиренномудрием. Всесторонне образован, постоянно и много читает, но никакого превозношения не имеет. Чистый душой и преисполненный ласки, владыка Иоанн очень любит учеников и детей и всегда окружен ими... Горячо и смело говорит он свои поучения и чрезвычайно приветлив со всеми в обращении»[41]. Здесь стоит упомянуть и о событии, которое свидетельствует о том духовном родстве, которое было между двумя архиереями. 28 июля 1936 года епископ Иоанн сидел в Шанхае у себя в кабинете, и вдруг у него вздрогнуло сердце. Он не придал этому никакого значения, но посмотрел на часы и запомнил время. На следующий день пришла телеграмма, что именно в тот самый час скончался митрополит Антоний[42].

Отъезд епископа Иоанна в Шанхай задержался из-за того, что в Марселе был убит король Югославии Александр. Первую панихиду в русской церкви в Белграде отслужил владыка Иоанн; он был одним из двух русских епископов, присутствовавших на отпевании короля[43]. Позднее он отслужит по нему в Марселе, на месте покушения, панихиду.

«Религиозная жизнь сербов, мало заметная для поверхностного наблюдателя, в действительности бьет живым ключом»[44] , — напишет впоследствии владыка. Он не без сожаления прощался с сербским народом, который, как сказал епископ Николай (Велимирович), «он так любил и которым был так любим»[45].

[1] Зернов Н.М. Богословский факультет Белградского университета // За рубежом. Хроника семьи Зерновых (1921–1972). Под ред. Н.М. и М.В.Зерновых. С. 24.

[2] Савва Эдмонтонский, еп. Летопись почитания архиепископа Иоанна Mаксимовича. Платина, Калифорния, 1976. C. 89.

[3] Иоанн Шанхайский, еп. Происхождение закона о престолонаследии в России. Шанхай, 1936. C. 79.

[4] Петр (Лукьянов), иером. (ныне еп. Кливлендский). Приснопамятный владыка… C. 5.

[5] Милошевић Д. Миљков Манастиp. Cмедepeво, 1974. C. 50.

[6] Архиепископ Иоанн (Максимович). Аpxипастырь, молитвенник, подвижник. Сан-Франциско, 1991. C. 9.

[7] (Неопубликованное) письмо епископа Леонтия Женевского иеромонаху Антонию (Медведеву) от 6 авг. 1951.

[8] Там же.

[9] Петр (Лукьянов), иером. (ныне еп. Кливлендский). Приснопамятный владыка… C. 6.

[10] Православное почитание Богоматери // Слова… С. 146–147.

[11] Духовное состояние русской эмиграции // Тамже. С. 254.

[12] Иоанн Максимович, иером. Учение о Софии, Премудрости Божией. Варшава: Синодальная типография, 1930. Цит. по: Летопись почитания архиепископа Иоанна Mаксимовича. T. 2. Платина, Калифорния, 1980. C. 138.

[13] Чедомир Остојић, прот. У свети спомен архиепископа подвижника Jована (Максимовића) Шангајского // Глас Српске Цркве y Западноj Eвропи. Мюнхен, 1966.

[14] (Неопубликованное) письмо (на cepбском языкe). 1927, авг. (Перевод B.H.Kocикa.)

[15] Церковная жизнь. Белград, 1933. № 2. C. 28.

[16] Савва Эдмонтонский, еп. Ceћaњe нa владикy Jованa Максимовићa // Православни Мисионар. Белград, 1969. № 5. С. 196.

[17] Савва Эдмонтонский, еп. Летопись почитания архиепископа Иоанна Mаксимовича. Платина, Калифорния, 1976. C. 90.

[18] Атанасиjе Jевтић, jером. На Богочовенчанском путу. Белград, 1980. С. 63.

[19] Урош Максимович, прот. Сеhање на jеромонаха Jована Максимовиhа // Православље, Белград, 1975, сент. Цит. по: Блаженный Иоанн Чудотворец / Сост. иером. Серафим (Роуз) и игумен Герман (Подмошенский). М.: Правило веры, Русский паломник, 1993. С. 52–54.

[20] Димитријевић В., Србуљ Ј. Cвети Јован Шангајcки. Белград, 1998. C. 69.

[21] Урош Максимович, прот. Сеhање на jеромонаха Jована Максимовиhа. Цит. по: Блаженный Иоанн Чудотворец. С. 54–56.

[22] Савва Эдмонтонский, еп. Ceћaњe нa владикy Jованa Максимовићa. // Православни Мисионар. Белград, 1969. № 5. С. 196.

[23]Хрущев Ю.К. Мои встречи с владыкой Иоанном // Архиепископ Иоанн (Максимович). С. 15.

[24] Прибытие архиепископa Иоаннa в Париж // ПР. 1951. № 15–16. С. 23.

[25]Митрофан (Зноско-Боровский), прот. (впоследствии еп. Бостонский). Памяти архипастыря-подвижника // Архиепископ Иоанн (Максимович). С. 27.

[26] Кангра Х.-Н. Ceћaњa нa Владикy Hикoлaja и Aвy Jycтинa. Белград, 1999. C. 18.

[27] Петр (Лукьянов), иером. (ныне еп. Кливлендский). Приснопамятный владыка… С. 14.

[28] Воспитатель семинаристов-карпатороссов o. Иоанн — епископ // ПКР. 1934. 6 июня. № 11–12. С. 8.

[29] Cм.: Сборы на построение церкви в Карпатской Рoccии // ПЛ. 1937. № 254; 1940. № 410.

[30] Николaj (Beлимиpoвић), еп. Eмануил // Николай (Велимирович), еп. Сабрана дела. Кн. V. Дюссельдорф, 1977. C. 389.

[31] Душан Милошевић, Милосав Радојевић, протојереји. Блажени Joвaн, eпископ Шангајски. Cмедерево, 1994. C. 22.

[32] Блаженный Иоанн Максимович. Платина, 1971. C. 10.

[33] Церковная жизнь. Белград, 1934. № 6. С. 108.

[34] Савва Эдмонтонский, еп. Ceћaњe нa владикy Jованa Максимовићa // Православни Мисионар. Белград, 1969. № 5. С. 197.

[35] Блаженный Иоанн Максимович. C. 10.

[36] Церковная жизнь. Белград, 1934. № 6. C. 108.

[37] Никон (Рклицкий), архиеп. Жизнеописание Блаженнейшего Антония. Т. 5. Нью-Йорк: Изд. Северо-Американской и Канадской епархии, 1959. С. 201–202.

[38] Слова… С. 20–22.

[39] Церковная жизнь. Белград, 1934. № 6. C. 108.

[40] Савва Эдмонтонский, еп. Летопись… С. 130.

[41] Краткая биография Преосвященного Иоанна // Китайский Благовестник. 1934. № 7–8.

[42] Петр (Лукьянов), иером. (ныне еп. Кливлендский). Приснопамятный владыка… C. 6.

[43] Поминовение короля Александра // Церковная жизнь. Белград, 1934. № 11. C. 176.

[44]Деяния Второго Bceзарубежного Собора Русской Православной Церкви за границей. Белград, 1939. C. 397.

[45] (Неопубликованное) письмо еп. Николая (Велимировича) еп. Иоанну от 22 мая 1947.