Мучить и тревожить себя

Иногда замирает природа. В небе не видно птиц, не ощущается ни дуновения ветерка, выдающего движение воздуха; вокруг тихо, словно нет никого во всем мире, кроме тебя. Это пора дивного покоя, когда он обволакивает тебя, словно удивительно мягкое, теплое одеяло, не сковывающее движений, легкое, почти незаметное.

А иногда замирает жизнь духовная. Точно душа засыпает, проваливается в ватный, лишающий способности и переживать, и чувствовать сон. И что бы ни делал ты, все словно через вату и воспринимаешь – и молишься «через вату», и каешься, и книги читаешь. Плохое это время. Нельзя долго в таком состоянии оставаться, надо выбираться, выходить из него. Оно похоже на замерзание на холодной равнине: идет выбившийся из сил, голодный, насквозь продрогший путник; останавливается отдохнуть, приваливается к какому-то холмику и… засыпает. Заносит его потихоньку снегом, а он и не чувствует этого, как и всего остального, впрочем. И уже не холодно, не голодно, уже хорошо. Только вот замедли в этом сне и больше не проснешься. И надо вставать и идти дальше, если, конечно, хочешь жить.

Вот то же и с замиранием жизни духовной. Смиришься с ним, решишь, что, «значит, так и надо», «и так можно жить», «все так живут», – и всё. Так и будешь «жить», не понимая уже, в чем разница между жизнью и существованием. А ведь есть она – и немалая. Нет, надо выкарабкиваться.

Только как? Вроде и делаешь все, что должен. Сказано ведь: и молишься, и читаешь, и в храм ходишь, и каешься. Ясно, если бы не делал ничего, а тут-то что? И правда – кажется, непонятно, в чем дело, что за беда. А раз непонятно, в чем причина беды, то и справиться с ней – как?

Бывает замирание от усталости. Но оно недолговременно и быстро проходит, стоит только передохнуть.

Бывает как естественное чередование состояний – большей и меньшей ревности, большей и меньшей горячности; такое чередование не только душе, но и телу нашему знакомо хорошо: не можем все время в одной мере пребывать. И в таком замирании тоже нет ничего страшного, оно столь же недолговременно, скоропреходяще.

Но бывает оно и следствием каких-то грехов наших или одного всего лишь, однако тяжкого греха – разленения, нерадения о жизни духовной и обо всем, к ней отношение имеющем. И тогда оно не просто замирание, а самое настоящее омертвение. Тогда оно опасно, о нем и речь. Опасно же еще и тем, что редкий христианин на своем опыте его не познает – не частная это болезнь, не редкая, не особенная какая-то, а общераспространенная. Поэтому и так важно понять, как лечиться.

Первое тут – определить причину. Если грехи душу до такого состояния довели, значит, давно уже живет человек, не внимая себе, на каких-то «старых запасах», вот и иссякли они, и он сначала нагрешил, а потом и до бесчувствия дошел. И прежде, чем что-то еще делать, надо, конечно, упраздниться от греха, перестать совершать то, что привело душу в такое состояние. Потому что, продолжая в тех же грехах пребывать, вряд ли можно надеяться на его изменение.

А дальше… Дальше примерно то же, что и в случае, если причина замирания в разленении.

Человек удивительно хорошо умеет приспосабливаться – и к хорошему, и к плохому. Это универсальное качество порой является условием выживания как такового, неким замечательным механизмом самосохранения. Порой же, наоборот, – губит. Чувствует христианин, что не молится, а «выполняет правило», что не читает святых отцов, а «знакомится с материалом», не участвует в богослужении, не включается в него, а только телом в храме пребывает, умом же весь мир успевает в краткие мгновения обежать. И надо, чтобы честным с Богом и самим собой оставаться, либо понудить себя к вниманию, к участию сердца во всех этих спасительных по существу своему деланиях, либо вообще от них отказаться. Отказываться плохо… Понуждать себя трудно. И избирается все же этот средний вариант: делать все, что надо, но так, «на автомате». Хотя, может, и отказаться было бы лучше: увидел бы, как плохо душе, и назад бегом бы побежал. А тут – вроде все ничего, все на месте, никто не упрекнет, кроме совести. Ну а у нее голос зачастую совсем не громкий, и не разберешь, «чего она там», особенно если не вслушиваться.

И если надолго во всем этом замедлить, то не только свыкнуться и приспособиться риск есть, а вообще – увериться, что только так и можно, так и нужно, и вообще у всех так. А потом… Потом занесет снегом – и поминай, как звали. Звали-то христианином, конечно, но по сути или «по паспорту» – вопрос не однозначный.

Как же с этим замиранием-умиранием справиться? Как проснуться? Надо испугаться. И чтобы удалось это, помочь себе. Собрать нужно все, что способно растревожить, расшевелить душу.

Память о смерти. Не о том только, что люди умирают в принципе. Нет, надо приблизить ее к себе, да она и так близка. Вспомнить близких, дальних, кто ушел не так давно… Как ушли? Ведь зачастую неожиданно, вдруг. А сколько вокруг тех, кто жил-жил да и заболел. Рак, химиотерапия – и все: сгорел человек. А мне ведь уже не семнадцать, не девятнадцать и не тридцать, может быть, даже… И сердце иногда как-то колет, и давление повышается. Скоро… Скорей, чем кажется. Какие это будут часы, минуты – перед концом, когда будешь лежать и думать, как иначе можно было бы прожить жизнь, если бы?.. Если бы ты и правда жил, а не существовал только. А может, и не будет ни часов, ни минут, все произойдет быстро, без возможности хоть как-то приготовиться?

А как пред Господом предстать? Предстать и просто ждать Его решения о тебе, которого уже не изменить, не переиначить, не отсрочить. И только плакать – опять же о том, как иначе все могло быть.

Даже если не встрепенется сразу от таких мыслей душа, если не оживет тотчас, то что-то все же шевельнется в ней, отзовется – хоть в самой последней ее глубине. И с этим отозвавшимся уже можно работать. Потому что чуть оживет молитва, с чуть большим интересом читать будет человек, в храм с большей легкостью пойдет. И главное – будет отчего родиться молитве маленькой, несовершенной, но своей – о том, чтобы помог Господь от усыпления пробудиться, оживил душу, наполнил Своей жизнью – хотя бы и через потрясения какие-то, страдания, боль, как Сам один Он знает. Мучая себя этой молитвой, тревожа ею свое сердце, не давая себе забыться, успокоиться, увидит человек, что жизнь возвращается, что действует в ней Господь. Только бы была эта готовность – мучить себя и тревожить. Потому что чаще всего именно ее недостает, ее отсутствие мешает. Здесь, наверное, и проходит линия выбора: на что ты готов и на что не готов ради своего спасения. Так-то все и определяется.