После службы отец Андрей попросил помочь дом освятить. Взяли они чемодан требный и пошли на самую околицу, к Сергею Кузьмичу. Дом Кузьмич отгрохал основательный – специалист он крепкий. Сруб храмовый – тоже его рук дело, а теперь вот и для себя потрудился. С Савельевичем они хорошие приятели, хотя из-за забот разных не виделись порядочно.
Кузьмич поджидал у калитки. Взял у батюшки благословение, а с Савельевичем они похристосовались, это дело Савельевич освоил. Жена Кузьмича утащила батюшку перекусить, потому как после службы и натощак. Они же настроились подождать и присели на скамейку. Через дорогу у Кузьмича уже колхозные поля: далеко видать. Хотя смотреть тут особо нечего: сентябрь в своей силе, серое небо, серая земля… И тут внимание Савельевича привлекла одинокая яблоня на обочине через дорогу. Видеть-то он ее и раньше видел, но вот сейчас, по осени, заметил вдруг среди желтых пятен антоновки три огненно-красных яблока.
– Это что еще за чудо? – спросил он у Кузьмича, показывая на них.
– А, это да, чудо, – согласился Кузьмич, – правда, чудо рукотворное. Был тут один Мичурин – дед Савва. Помер уже, ты его не застал. Но пока был жив, обхаживал эту яблоню, прививок наделал и даже поливал из колодца.
– Это антоновка что ли?
– Даже не антоновка, дичка. Но на дичку можно хороший сорт привить, вот он и привил.
– Что-то урожай маловат, три яблочка всего.
– Да я тоже говорил ему: пообрежь дикие ветки. А он: нет, – говорит, – дерево живое, болеть будет.
И вдруг в душе у Савельевича всколыхнулась былая муть:
– Да, ерунда все это, только место занимает. Хочешь, я свалю бензопилой? Хоть дрова будут…
И тут позвали их в дом, началось освящение. Батюшка читал молитвы, а Савельевич держал чашу со святой водой. Стоял он, как всегда, неподвижно, а в душе у него опять поднялся переворот. Заботы, проблемы, неудачи, страхи бурлили и разжигали друг друга, наполняя его изнутри жгучими парами раздражения. Чего он приплелся сюда? И надо ему стоять здесь как подпорка для этой чаши? Дела его ждут, дома дела: нечем, что ли, больше заняться? Начал он ворошить заботы свои, думал спрятаться в них. Однако не получилось: были эти мысли горьки, как плоды яблони-дички. И сердце, сердце начало прихватывать – давно уже не было… Тогда решил Савельевич уйти: не хотел больше терпеть. Но вдруг в окутавшем его сумраке зажглись светлые лучики. Вспомнил он, сколько радости было, когда новый купол в небе засиял. И как Апостола впервые прочел, а было это на престольный праздник. Вот это и была настоящая жизнь, а не всякие там ремонты-хлопоты. Пускай небольшой, а был в его жизни добрый плод. И вспомнились ему три красных яблока на фоне хмурого осеннего неба…
А потом как-то сразу, единым взором увидел Савельевич суть своих духовных борений. Эх, дела, дела житейские – грош им цена. На что собрался жизнь тратить? Их бы выкорчевать вообще, как дикие заросли. Но Господь милосерд, лишь аккуратно придерживал дурные побеги, не давая целиком уйти в пустоцвет. А он все ярился да кулаком в небо махал…
Из гущи духовного сражения к реальности вернул Савельевича обильный водопад святой воды. Это батюшка с архиерейским кропилом пошел освящать дом, не забыл и отрешенного своего пономаря. И словно проснулся Савельевич. Спала с глаз пелена, сердце забилось ровно и радостно. Как мальчишка побежал он за батюшкой, вновь и вновь подставляя лицо под живительные струи прохладной благодати. А уходя, сказал Кузьмичу:
– Ты прости меня за яблоню: нашло что-то на меня. Пусть растет, сколько Бог дал.
– Так вот и я думаю: с чего это ты? На ней яблок-то немного, но вкус – как у плодов райских.
На обратной дороге говорил Савельевич с батюшкой, как алтарь покрасить и кадило запаять. И о том, как сад возле храма разбить, между прочим. И Савельевич, кажется, знал, какое дерево посадит первым в этом саду. Дерево с райскими плодами.
Спаси Господи за рассказ.