57 глав о старце Селафииле Ново-Нямецком

19 июня 2005 года отошел ко Господу известный в Молдавии и Румынии и пока ещё малоизвестный в России старец Селафиил (Кипер; 1908-2005), насельник Ново-Нямецкого монастыря. Портал Православие.Ru представляет вниманию читателей перевод «57 глав о старце Селафииле», подготовленных одним из ближайших учеников молдавского подвижника – иеромонахом Савватием (Баштовым).

Иеросхимонах Селафиил и отец Савватий (Бастовой)

«Некий человек впал в великий грех, и духовник запретил ему причащаться до конца дней. По прошествии некоторого времени человек этот, охваченный отчаянием, пошел к патриарху и рассказал ему о случившемся, надеясь, что патриарх разрешит его от греха. Однако патриарх одобрил запрещение духовника. В состоянии еще большего отчаяния грешный человек пришел в один монастырь. Настоятель, видя, в каком он состоянии находится, спросил его, что с ним. Человек этот рассказал ему всё: и как он был у патриарха, и как тот не стал разрешать его епитимию. Настоятелю стало жалко бедного человека, и он сказал:

– Смотри, я разрешаю тебя от этого греха и впредь буду нести епитимию за него, а ты завтра утром пойди на литургию и причастись.

Так они и сделали».

Келейник, читавший этот рассказ, в недоумении спросил отца Селафиила:

– Батюшка, как может настоятель брать на себя грех, связанный патриархом? И сколько же покаяния нужно было принести ему, и через сколько времени Бог мог простить их обоих?

Отец Селафиил ответил:

– Да Бог сразу же простил их обоих, ибо видел, что настоятель сделал это из любви, поскольку ему жаль стало этого человека, и Он простил обоих сразу же.

Думаю, такую любовь имеет в виду и апостол, когда говорит: «Любовь покрывает множество грехов» (1 Пет. 4: 8).

2. Однажды другой келейник батюшки, помоложе, загорелся желанием прочитать «Лествицу» преподобного Иоанна Синаита. Отцу Селафиилу не хотелось, чтобы он это делал, но поскольку он был очень деликатным и не ущемлял никого, даже ребенка, то не смел сказать ему об этом. Келейник где-то достал эту книгу и принес ее в келью. По случаю я в это время оказался там. Благословив меня, старец заговорил со мной, а юный послушник присутствовал при этом.

– Батюшка, – сказал он, – это очень хорошая книга – «Лествица» преподобного Иоанна Синайского, но уж об очень высоких вещах говорится в ней, не каждый ведь может их понять. Мне, к слову сказать, эта книга впервые попала в руки уже после того, как закрылся монастырь[1], у одного батюшки. Я увидел ее на столе и стал читать. Отче, я прочел четыре страницы, но не понял ничего, ничего. О таких высоких вещах говорится в ней. А сейчас, дожив до этого возраста, я могу уже не только читать «Лествицу» святого Иоанна, но и толковать написанное в ней.

Мы оба удивились словам батюшки, поскольку знали, что он никогда не хвалился. Слова эти он сказал для нашей пользы. После этого разговора юный брат отложил чтение «Лествицы» до лучших времен.

3. Однажды, когда мы читали отцу Селафиилу «Письма» старца Иосифа Исихаста, я сказал ему:

– Батюшка, в общине старца Иосифа братия молчали всю неделю, и лишь в субботу и воскресенье старец немного беседовал с ними, чтобы наставить их, а потом они снова молчали. Можем ли и мы так молчать?

Батюшка ответил:

– Для нас достаточно остерегаться женского пола.

4. Однажды ночью келейник проснулся, услышав, что старец Селафиил поет:

– Воскресение Христово видевше…

Включив свет (батюшка не замечал электрического света), он увидел, что старец сел на постели и поет. Келейник спросил его:

– Что ты делаешь, отче?

– Как что делаю? – ответил батюшка. – Вот раскрылся потолок, и ангелы сходят и восходят, поя «Воскресение Христово видевше…», ну и я тоже пою с ними.

5. В последние месяцы жизни у батюшки несколько раз вырывались признания о том, что он раньше держал втайне. Так, примерно неделю он почти каждый день интересовался у нас, слышим ли мы пение.

– Какое пение, батюшка? – спрашивали мы.

– «Аллилуиа, аллилуиа, аллилуила».

– Не слышим, батюшка. А кто поет?

– Какие-то барышни, красиво украшенные.

Как-то вечером, когда мы поставили для него стул и готовы были начать молитву, батюшка сказал:

– Как ты думаешь, отче, вот эта песня, которую мне поют, это не вражье искушение, чтобы я впал в гордыню вот теперь, на старости лет? Я сказал так: Господи, если от Тебя это пение, то пусть поют, а мне не очень-то и нужно, чтобы мне пели.

6. Однажды кто-то пришел к батюшке и среди прочего рассказал ему об его односельчанине, который убил человека. Когда тот ушел, батюшка сказал келейнику:

– Как бы мне хотелось поговорить с этим человеком, совершившим убийство, он же наверно очень страдает, бедняга.

7. Однажды батюшка рассказал мне об одном иеродиаконе, который ушел из монастыря к женщине:

– Пришел ко мне отец такой-то и сказал, что он без женщины больше не может жить и уходит с ней. Я ему сказал: «Ну ладно, иди, но когда насытишься ею, возвращайся назад».

Потом он еще добавил:

– А какой красивый голос был у батюшки, и как он служил – словно ангел! Поэтому-то и позавидовал ему враг и выманил его из монастыря.

Таким был батюшка: он видел одно только хорошее, и сколько бы зла ни совершали люди, это не умаляло в нем любви.

8. В последнее время батюшка уже не мог не только ходить, но даже стоять на ногах, и все же просил отвести его в храм. Сначала его возили на коляске, но потом, поскольку неудобно было ехать через столько дверей, мы решили носить его сидящим на стуле. Один держал стул с одной стороны, второй с другой, и мы несли его на руках в храм. Однажды брат, носивший его вместе со мной, вышел на улицу, и я остался с батюшкой. Батюшка говорит:

– Вынесите-ка меня во двор, мне нужно до ветру.

– Подожди, батюшка, брата такого-то сейчас нет.

– Иди поищи его.

Пошел я его искать, но не нашел. Батюшка снова отправил меня искать его, но я снова его не нашел. Всё это происходило для того, чтобы открыта была мера отца Селафиила, которую он ревностно скрывал.

Видя, что я никак не найду этого брата, и побуждаемый требованиями естества, батюшка не смог больше терпеть и сказал мне:

– Иди, он вот там стоит, у икон, говорит с одним братом.

Я тут же пошел и нашел запропастившегося брата в иконописной мастерской.

9. Однажды один молодой священник уронил по искушению Тело Спасителя. Охваченный отчаянием, он уже думал, что недостоин когда-либо еще совершать литургию. В таком состоянии он пришел к отцу Селафиилу. Батюшка выслушал его и спокойно сказал:

– Отче, а что, твоя святость хотел уронить Тело Спасителя? Богу известно, что ты не хотел этого.

Священник сразу же успокоился и вышел из этого состояния.

10. Две монастырские послушницы пришли просить совета у отца Селафиила. Одной батюшка сказал, чтобы она любила тишину и уединение, а второй сказал, чтобы читала утренние и вечерние молитвы. Та, которой он говорил о тишине и уединении, осталась в монастыре, а другая через полгода вышла замуж.

11. Однажды пришел к отцу Селафиилу один схимонах, считавший себя чудотворцем и духовным учителем. Батюшка молча сидел на стуле, а схимонах не умолкая говорил, не давая старцу ввернуть ни слова. Схимонах так разошелся в своей проповеди, что постучал пальцем старцу по голове, как стучат в дверь, давая этим понять, что тот не понимает ничего. Отец Селафиил молчал и слушал. Закончив свою пламенную речь, схимонах ушел. Отец Селафиил, не дрогнув, спросил келейника, присутствовавшего при этом:

– Брат, ты понял что-нибудь из того, что сказал этот батюшка?

– Нет, отче.

– Так и я ничего не понял. С ним невозможно говорить, он же вообще не дает тебе и рта раскрыть.

Действительно, батюшка никогда не повторял дважды одно и то же, и если кто противился ему, то он замолкал, оставляя его при своем мнении.

12. Однажды, когда мы закончили читать акафист святому Георгию, батюшка, сняв с себя епитрахиль, сказал:

– Да, сегодня столько народу было у нас на акафисте!

А в келье были всего-то батюшка да мы, двое читавших. Мы замолчали и ни о чем его не спросили, потому что он все равно не сказал бы ничего.

13. Один брат очень хотел стать схимником. Как-то он сидел в келье отца Селафиила и между делом шил для себя схиму. Стояла полная тишина, и только брат носился умом в вихре мечтаний, воображая себе, как ему будет идти эта схима. Так продолжалось около часа: юноша воображал себя схимником, а отец Селафиил тихо лежал под одеялом. Вдруг старец нарушил тишину:

– Святый отче такой-то! (Он назвал юношу по имени.)

Юноша ничего не ответил, потому что подумал, что батюшка молится какому-нибудь святому. Старец снова повторил:

– Святый отче…

Поняв, что он зовет его, юноша ответил:

– Да, батюшка.

– Что ты делаешь?

– Сижу.

Юноша постеснялся сказать, что шьет себе схиму.

– Отче, – продолжил старец, – а ну-ка подойди ко мне поближе.

Юноша подошел и сел на стул возле батюшкиной кровати.

– Что ты говоришь, отче? – начал старец. – Вот посмотри, я лежу здесь под одеяльцем и тяну эти четочки. Протяну сотни две Спасителю, затем тяну сотни две Матери Божией, а затем и святому ангелу. Потом поминаю отца настоятеля, потом всех иеромонахов и всех братий. Что ты скажешь, хорошо ли я делаю?

– Хорошо делаешь, батюшка, – сказал пристыженный юноша, поняв, что старец прозрел его мысли и указал ему, что должен делать желающий стать схимником вместо того, чтобы грезить.

Ново-Нямецкий монастырь

Когда подошло время его монашеского пострига, юный Киприан (ибо так он был назван во святом крещении) сшил себе монашеское облачение и повесил его на гвоздь. И вот духовник спрашивает его однажды:

– Ну что, Киприан, ты сшил себе подрясник и рясу?

– Да, батюшка!

– А мантия у тебя есть?

– Да, батюшка!

– И четки тоже есть?

– Да, батюшка!

– И где же ты их держишь?

– За дверью, батюшка!

– А бьют ли они земные поклоны и творят ли хотя бы одну молитву?

– Не бьют, батюшка!

– Так знай же, что если и ты не будешь творить поклонов и молитв, то одежды не сделают тебя монахом.

15. Однажды один из келейников задался вопросом, действительно ли Бог слушает отца Селафиила. Когда он подумал об этом, старец сказал:

– Ой, как бы мне хотелось поесть домашнего борща с лапшой!

И вот часам к одиннадцати (в это время старец обычно вкушал пищу) стучится в дверь женщина, ни разу здесь не бывшая:

– Батюшка, я принесла тебе борща с домашней лапшой, вот, он еще теплый.

Здесь надо заметить, что в келью отца Селафиила народ не валил валом, как в кельи знаменитых духовников. Порой бывало, что целую неделю никто не постучится к нему в дверь. Случай с борщом произошел ради келейника, чтобы он убедился в том, что Бог слышит каждое желание рабов Своих.

16. Тот же келейник говорил мне, что у него были большие искушения в келье старца, и он решил его оставить. Тем временем появился другой брат, помоложе, который явно хотел прийти к нему на смену. Однако в те дни брат этот уехал в другой монастырь. Келейник пришел к отцу Селафиилу и сказал:

– Батюшка, я устал и хочу уйти на другое послушание. Больше не могу быть твоим келейником.

Батюшка огорчился и спросил его:

– А что же мне делать, я же немощный старик? Кто мне будет помогать?

– Есть тут один желающий брат, но сейчас он в отъезде.

Батюшка немного помолчал, а потом сказал:

– Хорошо, тогда иди.

К вечеру отлучавшийся брат вернулся в монастырь. Он сказал, что ему стало невмоготу, и он чувствовал, что должен пойти к старцу Селафиилу.

Бог исполнял всё, чего хотел старец, но он не дерзал молиться, пока не узнал, что и брат этот хочет стать его келейником, – чтобы ненароком не обидеть его чем-нибудь.

17. Однажды летом была сильная засуха, и отец Селафиил молился о дожде. Через несколько дней разразился такой сильный дождь, что уже стало казаться, он не кончится никогда. После обеда, воздав благодарение, отец Селафиил сказал:

– Господи, хватит этого дождя, а то его уже слишком много.

Вскоре дождь прекратился.

18. В другой раз, также во время засухи, один батюшка, придя к старцу Селафиилу, нашел его на веранде кельи. Сидя в коляске, он протягивал руку, ища капли, которые уже начали падать.

– Благослови, отец Селафиил! Что делаешь?

– Да вот, я помолился, чтобы Бог послал немного дождя, и теперь вышел посмотреть, идет ли он.

19. Я присутствовал при том, как к батюшке однажды пришел один украинец. Хоть я и сказал батюшке, что пришел посетитель, он попросился к столу, говоря, что хочет есть. Я удивился: старец обычно принимал всех подряд, кто бы то ни был, а теперь проявил такую холодность.

– Скажи ему, чтобы он стал монахом! – сказал батюшка, приблизив к себе тарелку.

Как «чтобы стал монахом»? – удивился я. Что это за слова? Батюшка, обычно никому не смевший дать и самую малую епитимию, теперь говорит вот этому незнакомцу, которого он даже не выслушал, чтобы тот стал монахом! Я подумал, что батюшка не в духе (хотя ничего подобного никогда не было, батюшка всегда был таким, какой он есть, с тех пор, как я знаю его), и я не перевел пришедшему, что сказал старец. Я сам спросил его, что у него за история, поскольку видел, что батюшка не в настроении.

Молодой человек рассказал мне, что он окончил семинарию и очень хочет стать священником, но его только что бросила жена. По канонам, женатый вторым браком не может стать священником. С другой стороны, он опять хотел жениться. Когда он мне сказал это, я понял, почему отец Селафиил так четко сказал ему, чтобы он принял постриг, если хочет стать священником. Тогда я перевел ему совет старца. Молодой человек недовольно проговорил:

– А, и старец Иона из Одессы[2] сказал мне то же самое!

Услышав такой ответ, я вежливо повел его к двери, дав себе зарок, не знаю в который раз, не думать плохо об отце Селафииле, что бы он ни сказал.

20. В последние месяцы жизни батюшка все более углублялся в себя в ожидании конца и встречи со Спасителем Христом. Однажды один монах, постучав в дверь старца, услышал изнутри:

– Кто там? Это Ты, Господи?

21. Много раз, просидев на стуле в молчании целый час (батюшка был очень болен и уже не мог двигать ногами), в какой-то момент он начинал говорить:

– Отче, знаешь, что я думаю?

– Что, батюшка?

– Я думаю, что когда Христос скажет: «Придите ко Мне, благословенные Отца Моего, и Я дам вам Царство, уготованное вам от сложения мира»[3],– то это услышат все. Он не будет кричать громко, потому что каждый будет слышать Его рядом с собой, вот как мы с тобой сейчас сидим. Ведь Он Бог и может всё. Я так думаю, отче, а твоя святость как скажешь?

– Я тоже так думаю, батюшка.

Разве можно было не верить в это?

22. В другой раз он говорил:

– Отче, я думаю, что Бог поместит диавола ниже всех в аду, ведь всё зло совершил он, он научил и человека творить зло, человек же не хотел делать зла.

23. Батюшка думал просто и чисто, как дитя. Он никогда не мудрил, его ум отказывался от сложных рассуждений. Духовные реалии он называл своими именами, как ребенок показывает пальцем и называет всё, что видит. Всякий приходящий к батюшке чувствовал, как душа и мысли внутри словно становятся материальными, их легко было увидеть и исцелить. Всё, что говорил батюшка, он говорил со знанием дела, и его слова имели силу исцелять и просвещать.

24. Батюшка говорил только о страстях, остерегаясь говорить о высоких предметах. Никогда он не говорил о состояниях сердца, а тем более о благодати. Только однажды батюшка сказал:

– Отче, наши дела и слова должны быть такими, чтобы мы не отогнали Духа Святого, пребывающего в нас.

25. Будучи спрошен однажды, что такое смирение, батюшка сказал:

– Смирение – это значит прощать всех.

26. В другой раз, будучи спрошен о слезах, он сказал:

– Есть такие, которые плачут, а потом снова совершают грех. У таких нет истинного плача. Есть, однако, и такие, кто не плачет, но борется за то, чтобы не совершать грех, – у таковых плач в сердце.

27. Батюшка достиг состояния бесстрастия. Однажды, говоря о плотской страсти, батюшка сказал:

– И я был мучим страстью лет до семидесяти. А с тех пор, как на меня нашли болезни, я чувствую себя так, словно у меня совсем нет плоти. Я даже не могу отличить женский пол от мужского.

Это, по святому Иоанну Лествичнику, вершина чистоты, с которой чистые видят Бога.

28. Батюшка видел духов злобы, как видели их Павел Простый и Андрей, Христа ради юродивый. Святой Исаак Сирин говорит, что зрение бесплотных существ, будь то ангелы или демоны, дано только чистым сердцем, бесстрастным. Это прозорливцы, видящие духом.

Об ангелах батюшка не говорил никогда, а о бесах рассказывал с удовольствием, смеясь над ними. Он видел, как они стоят в храме перед алтарем, одетые в одежду ученых людей, министров, и шушукаются между собой. В другой раз видел, как они надевают священнические облачения перед литургией и входят в алтарь. Батюшка возмущался, как ребенок:

– Почему они надевают облачения? Лжецы! Они не могут служить литургию, но прикидываются, будто облачаются и служат!

Он видел и то, как они входят в его келью, и говорил нам об этом. Когда мы спрашивали, сколько их, он говорил, что их две тысячи, а иной раз – что пять тысяч.

– А что они делают, батюшка?

– Смотрят на меня.

– А они не бьют тебя?

– Нет, им же нельзя.

Затем батюшка ругал их:

– Идите отсюда, проклятые, в свой тартар! Что вы сюда явились? Здесь люди молятся, а вы не молитесь!

Даже когда ругал бесов, батюшка не мог гневаться, а скорее будто просил их уйти. Вскоре после того, как батюшка видел эти полчища бесов, между нами начинались искушения, ибо мы не могли прийти к согласию.

29. Однажды один брат, искушаемый бесами, почувствовал благоухание на молитве. Придя к отцу Селафиилу, он спросил его, могут ли бесы издавать благоухание, ведь из свидетельств святых известно, что от них исходит невыносимый смрад. Старец засмеялся и сказал:

– Ага, могут издавать благоухание и миром тоже могут мазать.

– Даже по иконам? – спросил брат.

– И по иконам, – сказал батюшка.

30. Батюшка во всем являл собой живой патерик. Все его слова, движения, то, как он ел, всё было таким, как пишут в патерике. Однажды батюшка сказал мне:

– Я не всегда был таким, поскольку не знал, каким должен быть монах. Но когда приехал сюда, брат, живший со мной в келье, читал мне Патерик святого Саввы[4]. Я раньше не читал этой книги, ведь в наше время ее не было. И теперь я узнал, каким должен быть монах, так сказать. Я попросил брата читать мне каждый день, чтобы наизусть выучить, что там написано, и говорить приходящим ко мне. Вот с тех пор я и положил благое начало и больше не совершал прежних дел. А до того как прочитать эту книгу, я не был совершенным, но потом стал совершенным.

Батюшка в 16 лет поступил в монастырь и подвизался, прилагая все свое старание, как умел. Когда же он прочел книгу, изменившую его, ему было уже за 85, но даже в этом возрасте он нашел в себе силы и волю измениться с рвением более горячим, чем у молодых.

31. Батюшка тщательно исполнял правило, хотя никому не навязывал никакой епитимии. Поскольку он был незрячим, кто-нибудь должен был читать ему правило. Если он видел, что брату тяжело или он ленится, то не заставлял его читать, а молился по четкам.

Помимо других болезней, батюшка страдал и бессонницей. Порой он не спал неделями. Однажды монастырский врач принес ему какое-то снотворное. В первую ночь батюшка спал хорошо и был очень рад этому. Но на вторую ночь батюшка уже не мог заснуть. Таблетки начали оказывать действие только под утро, когда уже наступило время молитвы.

От звона била батюшка проснулся, и мы принялись читать полунощницу и прочее. Я увидел, что батюшка засыпает, и спросил его, не хочет ли он отдохнуть, а почитаем мы потом. Батюшка ответил, что нет, и просидел на стуле более двух часов, борясь не только с немощами и болезнью тела, но и с таблетками, которые брали над ним верх после бессонной ночи.

Батюшке было 97 лет, он уже не мог сам переворачиваться на другой бок и просил, чтобы его взяли на руки и посадили на стул. Когда его поднимали с постели, он кричал от боли и просил дать ему немного прийти в себя. Затем, как ни в чем не бывало, садился на молитву или принимал приходивших навестить его.

32. Однажды, в 2001 году, стали говорить о владыке Доримедонте[5]. Владыка был очень энергичным человеком, он начал многое делать в епархии, недавно вверенной ему. Отец Селафиил сказал:

– Вот и владыка Доримедонт борется, чтобы столько сделать, открыл школы и монастыри… Но он сам не знает, чем это кончится, бедняжка…

Эти слова врезались в мою память, и я ждал, что владыку снимут и переведут в Россию, о чем ходили слухи. Но произошло не так. Через пять лет после того, как старец сказал эти слова, владыка погиб в автокатастрофе в возрасте всего 45 лет.

33. Владыка привез отца Селафиила в монастырь после открытия. В течение 30 лет Ново-Нямецкий монастырь был закрыт: с 1960 до 1990 года. Владыка Доримедонт был его первым настоятелем. В 1997 году, по совету одного старца святой жизни, архимандрита Сергия, архимандрит Доримедонт привез в монастырь отца Селафиила и постриг его в великую схиму. У владыки не было привычки хвалить кого бы то ни было, но об отце Селафииле он говорил, что это человек очень высокой жизни, это столп Церкви, которого ему не достичь даже умом:

– Невозможно не склониться перед этим человеком, – говорил владыка, – каким бы окаменевшим ты ни был. Перед его кротостью даже Ленин встал бы на колени.

И действительно, я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь говорил плохо об отце Селафииле, потому что он никого ни разу не опечалил ни делом, ни словом.

34. Батюшке не нравилось, когда с ним ведут себя как со святым. Однажды после литургии, когда отец настоятель говорил проповедь, я вышел из храма и направился в келью отца Селафиила, думая про себя: «Какой смысл слушать проповедь настоятеля, он же ничего нового не говорит. Пойду-ка лучше к отцу Селафиилу, он скажет мне слова от Бога».

Вскоре пришел еще один брат, постарше и туговатый на ухо. Благословив меня, батюшка благословил и этого брата.

– Это кто? – как обычно спросил батюшка, поскольку не видел.

– Брат Михаил!

– Ну, брат Михаил, добро пожаловать! Ты идешь из храма?

– Да, батюшка!

– А ты слышал, что говорит отец настоятель на проповеди?

– Слышал, батюшка!

– А ну-ка, расскажи нам, что он сказал, дабы и мы получили пользу, а то я плоховато слышу в храме.

Никогда ни до этого, ни после этого за все семь лет я ни разу не слышал, чтобы отец Селафиил проявлял интерес к проповеди настоятеля.

35. Батюшка был очень хорошим рассказчиком и говорил с удовольствием, хотя никогда слишком много. Любил жития святых и знал их. Он всегда говорил, что монах, да и простой верующий тоже, должен все время говорить из Писания и житий святых, а о мирском не надо говорить вообще, потому что от этого нет никакой пользы.

Утром он просил прочитать ему Синаксарь и сам тут же рассказывал что-нибудь из жизни святых, поминаемых в этот день, перечисляя имена императоров и сподвижников святого с поразительной точностью. У него была впечатляющая память, как плод любви, ибо он помнил имена святых и встречавшихся ему в жизни людей, которых поминал в молитве и по прошествии десятков лет, в то время как не всегда знал, утро сейчас или вечер и ел ли он что-нибудь сегодня.

36. Батюшка принимал всех без исключения и не был резок или презрителен даже с самыми наглыми и надменными посетителями. Но при этом смиренным и ищущим духовного он говорил духовно, а приходившим из любопытства или по совету других говорил обычные вещи. То есть спрашивал, кто они, сколько им лет, чем занимаются, как у них погода дома, уродилась ли кукуруза, запаслись ли они дровами на зиму и прочее.

Когда батюшка спрашивал нас, видели ли мы, проезжая мимо на автобусе, каков урожай кукурузы на холмах, то это следовало понимать так, что мы с головой погрязли в мирском. Но я об этом догадался слишком поздно, уже перед смертью батюшки, потому что старец не позволял себе ни малейшей иронии в словах, и никому бы на ум не могло прийти, что он способен на такое, поскольку он всегда оставался неизменным и не шутил никогда.

Однажды, за несколько месяцев до смерти, он сам сказал мне:

– Отче, если приходит человек и ищет Бога, то станем говорить ему из Писания и житий святых, а если нет, то не будем затягивать разговора. Вот и я, если приходит ко мне кто, я спрашиваю его, был ли дождь и здоров ли он, а затем благословляю и направляю в трапезную подкрепиться.

Батюшка поступал так, чтобы не огорчить никого, говоря каждому в его меру, с любовью.

37. Келейник помоложе сказал мне, когда батюшка был еще жив, что он несколько раз в храме во время пения Херувимской ощущал благоухание, исходящее от головы отца Селафиила.

38. Монахи из Нового Нямца, приехав на Святую Гору, рассказали тамошним старцам об отце Селафииле и о том, как он говорит о любви, неосуждении, прощении грехов. Афонские старцы сказали: это совершенный человек – только достигший совершенства может говорить так.

39. Отец Селафиил, подобно аввам из Египетского патерика, говорил, что любой грех, как бы тяжек он ни был, прощается Богом сразу же, как только грешник обращается всем сердцем и исповедует свой грех:

– Если ты сказал: «Прости меня», то вот Бог и прощает тебя!

Но при условии, что и мы прощаем согрешившим перед нами.

Самый большой грех – отчаяние, поскольку из-за него мы лишаемся уверенности в Боге. Но когда мы обращаемся и молимся Ему, Он нас принимает.

40. Отец Селафиил, когда был помоложе, посетил святого Кукшу Одесского[6]. Святой принял его с радостью (хотя уже стояла ночь и преподобный Кукша обычно в такое время никого не принимал), и отец Селафиил рассказал ему о себе. Преподобный укорил его в том, что он слишком легко разрешает большие грехи – за деньги. Отец Селафиил ответил ему, что об этом он прочел у святого Симеона Фессалоникийского, что это хорошо, когда люди подают деньги на храм и милостыню, чтобы им простились грехи. Отец Селафиил отдавал эти деньги на милостыню и молился о грешных.

Это свидетельствует о том, сколько дерзновения к Богу у него было, если он знал, что Бог за его молитвы прощает грешников, приходящих к нему, какие бы грехи у них ни были[7].

41. Священникам и монахам Русской Церкви не платят жалованья. Но поскольку в период гонений батюшка работал на государство, то на старости лет имел маленькую пенсию, которую получал в монастыре. На эти деньги батюшка покупал книги и посылал их сельскому священнику.

42. Батюшка был очень милосердным. Когда храмы стояли закрытые и он жил в селе, люди приходили к нему и приносили много денег. На эти деньги батюшка творил милостыню. Однажды он заплатил людям, чтобы они построили дом. Когда дом был готов, он позвал одну вдову, оставшуюся без кола и двора, и вручил ей ключ, сказав, что этот дом ее.

43. Батюшке в келью посетители приносили сладости, вино и консервы. Этим он угощал и братий. Иногда он говорил:

– Если придет отец такой-то, дай ему рыбных консервов и вина, а то они сегодня заливали бетон, а еда у нас в трапезной слабовата.

Отец Селафиил во дворе монастыря

– Батюшка, – сказал врач, – ты знаешь, что идешь на поправку?

– Знаю, – ответил старец, – этой ночью пришел ко мне святой мученик Христофор и сказал: «Селафиил, не волнуйся, ты выздоровеешь».

– Это хорошо, батюшка, – пошутил врач, – но тогда уж сказал бы и мне, чтобы я так не усердствовал.

Отец Селафиил никому больше не говорил об этом, а келейник сказал, что батюшка раскаивается, что произнес эти слова.

45. Больше всего батюшка ненавидел тщеславие. И не выносил даже самой малой похвалы. Один из келейников, перейдя жить в келью батюшки, в первый же день сказал себе: «Всё, отныне не буду больше есть яиц и пить вина, ведь схимники не пьют вина». И вот через пару дней отец Селафиил говорит ему за обедом:

– Брат, налей-ка нам по кружечке вина.

Брат этот был дородный, весил более 90 килограммов, а батюшка маленький и тщедушный. Когда они выпили по кружечке, батюшка снова говорит:

– Налей еще по одной.

Брат видит: у батюшки покраснел нос и язык стал заплетаться. Затем батюшка сказал:

– А теперь запри дверь, и давай поспим немного.

Батюшка сделал это затем, чтобы выбить у брата из головы ту мысль, будто быть схимником значит не пить вина. А ведь батюшка вообще не брал в рот ни капли, и не только по воздержанию, но и потому, что уже 40 лет страдал язвой желудка в тяжелой форме.

46. Из-за язвы желудка у батюшки в келье всегда имелся мешочек с сухарями. Видя, как важно для батюшки иметь под рукой сухари, я сказал ему однажды:

– Батюшка, благослови нам пойти в трапезную, нарезать хлеба и подсушить его на плите, сухари тут же и будут готовы.

Батюшка робко ответил:

– Нет, не надо, чтобы не произошло соблазна, будто я посылаю вас пользоваться плитой в трапезной, и чтобы братия не возроптали. Не надо, нам носит их просфорник, когда может, он ведь сушит просфоры, если они у него не получаются как следует.

Так заботился батюшка о том, чтобы не побеспокоить и не ввести в соблазн никого.

47. В другой раз один священник из Румынии привез для батюшки посылку с книгами, чтобы он раздавал их верующим. Батюшка очень обрадовался книгам, как дитя, хотя сам ничего не видел и не мог их читать. Он сел радостный на краешек кровати и попросил принести книги, чтобы он положил на них руку. И тут же спросил:

– А на улице уже стемнело?

– Нет, батюшка.

– Ну, раз так, то подождем; когда стемнеет, тогда и принесете их. Чтобы не увидел их кто-нибудь из братий и не сказал: «Ты посмотри, какие у них книги», и не впал в соблазн.

48. Однажды батюшка лежал на кровати, а я за столом писал иконочку. После затянувшейся тишины, когда я уже думал, что батюшка спит, он вдруг говорит:

– Ой, ой, какие они красивые!

– Кто, батюшка?

– Двое юношей.

Полагая, что батюшка видит ангелов, я подумал, что это, должно быть, мой ангел хранитель и еще один ангел пришли, чтобы научить меня писать иконы. И я начал у него выспрашивать:

– А где они стоят, батюшка?

– Здесь.

– И что делают?

– Молчат.

– А они красивые?

– Очень красивые.

Когда я уже был уверен, что это ангелы, батюшка добавил:

– Очень красивые, но только я знаю, сколько коварства скрывают они!

И затем сразу же:

– Фу, какими отвратительными они стали! Всё, уходят!

Я еще спросил его, зачем они приходили и что делали. Батюшка сказал, что эти двое были бесами из мудрых, посланными с самого престола сатаны, чтобы послушать, о чем мы советуемся (то есть что нам советует батюшка), и знать, какие искушения нам еще подготовить.

49. Однажды, сидя в кровати, батюшка заговорил:

– Эта рыба хорошая, но она недосолена.

– Какая рыба, батюшка? Ты сидишь в кровати, а не за столом.

– Да, я вот проголодался и захотел съесть кусочек рыбы, но она недосолена.

Брат пошел в трапезную и, к своему великому удивлению, увидел, что там жарят рыбу. Тут надо заметить, что в Новом Нямце редко едят рыбу. И если бы я не читал о старце Порфирии, как он сходил духом под землю и пробовал воду из источников, чтобы увидеть, сладкая ли она, то подумал бы, что отец Селафиил бредит. Но, видимо, и он мог идти духом, куда хочет, и если у него был аппетит, то и рыбы отведать.

50. Батюшка достиг чистоты ребенка. Диавол уже не мог его одолеть никакой страстью. Келейник, ночевавший в той же келье, говорит, что у батюшки было два сна: первый, будто он ест, а второй, будто идет дождь с грозой в келье. Дождь и гроза во сне – вот и всё, что еще мог диавол воздвигнуть против старца.

51. Батюшка никогда не повелевал, даже самому юному послушнику, даже ребенку. Он считал себя ниже всех и показывал это своей жизнью. Когда наступал час молитвы, батюшка спрашивал своего келейника, хочет ли он сотворить молитву. Бывало, что братия, читавшие ему, уставали, потому что батюшка хотел, чтобы ему вычитывали весь суточный круг богослужений, три канона, одну кафизму, один акафист, одну кафизму из Псалтири Пресвятой Богородице. Когда всё это читалось лишь двумя людьми по несколько дней подряд, то бывало тяжеловато. Так, у одного из келейников образовалась рана в горле от столького чтения, ведь нужно было читать громким голосом, поскольку батюшка плохо слышал. Так что бывало, что и не хотелось читать. Тогда мы говорили:

– Не теперь, батюшка.

– А когда?

– Попозже, мы устали.

– Хорошо, – говорил батюшка без обид, – тогда и я присоединюсь к вам.

И, продолжая сидеть на стуле, тянул четки. Через несколько минут снова говорил:

– И сколько же сейчас времени? Наверно, прошел уже час.

– Не прошел, батюшка, прошло всего пять минут.

– А, ну ладно.

И начинал снова тянуть четки. Затем через пару минут снова говорил:

– Еще не прошел час?

– Нет, батюшка, прошло всего пять минут!

Но поскольку терпение и смирение батюшки побеждало нас, то мы переставали сопротивляться и говорили:

– Батюшка, хочешь, чтобы мы начали молитву?

– Да! Хочу! – отвечал батюшка радостно и без следа огорчения.

– Благослови!

– Благословен Бог наш…

Так поступал батюшка всегда: и на молитве, и за столом, во всем. Ничего не делал, пока не спросит у стоящего рядом: «Помолимся?» – или: «Поедим?» – или: «Пойдем в церковь?» И если ему говорили: «Нет!» – то он больше не настаивал, кто бы с ним ни был, повинуясь во всем, словно учеником был он. Если нужно было, он менял свое время сна и молитвы, как того хотел келейник, и не держал никаких обид.

52. Однажды утром он сказал:

– Этой ночью я думал, что умру, так сильно у меня болела печень. Я уже хотел помолиться Богу, чтобы Он меня забрал, да побоялся, как бы не пойти против Его воли.

Батюшка не молился даже о том, чтобы у него прошла боль, говоря, что таким образом Бог очищает его.

53. В другой раз он сказал мне, что в болезнях он достиг бесстрастия, так что ему кажется теперь, что у него вовсе нет плоти.

54. Даже когда его мучили лютые непрекращающиеся боли, он никогда не проявлял недовольства, и если его спрашивали о чем-нибудь, то отвечал со всей любовью и никого не заставлял себя ждать.

55. На погребении отца Селафиила владыка Доримедонт сказал:

– От нас ушел столп, поддерживавший Церковь, молитвенник о душах наших, наставник, мученик и исповедник. У отца Селафиила был дар от Бога. Каждый грешник, приходивший к нему, какие бы большие грехи у него ни были, уходил утешенным и с надеждой на спасение.

56. Отец Селафиил умер так, как хотел этого. Дверь в дверь с кельей батюшки жил отец Сергий, архимандрит, который перед смертью не мог есть десять дней. Иногда отец Селафиил говорил:

– Хорошая смерть была у отца Сергия, мне тоже хотелось бы не есть десять дней перед смертью.

Так оно и случилось, ибо в последние десять дней батюшка не мог ни есть, ни пить, потому что его рвало. Из-за летней жары во рту у него пересыхало, и единственное, что можно было для него сделать, – это смочить ему губы влажной салфеткой. Батюшка был в ясной памяти, но не мог говорить от измождения. В последний день, когда влажная салфетка коснулась его губ, батюшка отвел ее рукой в сторону, тем самым показывая, что в этом нет необходимости.

Он подвизался до последнего мгновения и угас, как свеча, догоревшая до конца. Присутствовавшие при кончине говорят, что батюшка распрямил руки перед последним вздохом.

В последние дни батюшка говорил, что его посещал один очень красивый святой мученик, говоривший ему длинную речь о вере и будущей жизни, а также женщина в белом.

57. Что отец Селафиил был совершенным – это видно было по всему. Любой может держать себя в руках в присутствии гостей, но быть невозмутимым все время – для этого нужно иметь благодать Божию.

Случалось и мне читать батюшке правило вместе с келейником. В течение трех месяцев я находился в келье батюшки с утра, как только он просыпался, и до вечера, когда он ложился спать. И во все эти дни, мучила ли его бессонница, страдал ли он от лютых болей, я ни разу не слышал, чтобы он сказал: «Оставь меня в покое», – или: «Мне некогда», – или: «Займитесь своим делом». Ни видом своим, ни движением он ни разу не выказал нетерпения или недовольства, даже малейшего. Так что я ни разу не почувствовал себя ни огорченным, ни обиженным или обойденным вниманием, хотя у меня никогда не было должного поведения.

В отце Селафииле явственна была любовь, которой Христос любит людей, ведь сколько раз я ни проявлял непослушание ему и ни перечил ему, батюшка ни разу не сказал: «Вот видишь, если бы ты меня послушал», – или: «Я же говорил тебе», – но всегда встречал меня с неизменной любовью, словно мое прегрешение не касалось его. Поэтому я могу сказать, что никогда еще не видел таких людей, как отец Селафиил.