Служитель Святой Троицы

С.Кириллов. Преподобный Сергий Радонежский.

При имени преподобного Сергия народ вспоминает, что политическая крепость прочна только тогда, когда держится на силе нравственной

Значение этого смиренного, но великого в любви Божией монаха для христианского просвещения Руси и реального проявления в ней идеала Руси Святой трудно переоценить. Недаром XIV столетие нередко называют веком преподобного Сергия – единственного инока, которого благодарная память народа именует Игуменом земли Русской, «неусыпным хранителем рода Российского». Как пишет о нем известный историк В.О. Ключевский: «При имени преподобного Сергия народ вспоминает свое нравственное возрождение, сделавшее возможным и возрождение политическое, и затверживает правило, что политическая крепость прочна только тогда, когда держится на силе нравственной. Это возрождение и это правило – самые драгоценные вклады преподобного Сергия, не архивные или теоретические, а положенные в живую душу народа, в его нравственное содержание»^[1].

С образом преподобного Сергия Радонежского в православном сознании связаны самые светлые представления о гармоничной человеческой личности, живущей «по закону Христову»: смиренно-мудрой, сердечно-милующей всякого человека и «всякую тварь», но без расслабляющей сентиментальности, всегда деятельной, «труднической» – будь то в каждодневной житейской работе или в углубленной молитве. Все эти черты истинно христианского миропонимания соединились в Троицком игумене, явив идеальный пример святости, зовущий нас к искреннему единению и братству во Христе.

Известно, что предельным символическим выражением такого наивысшего единства православное сознание Руси всегда признавало (особенно же со времени великого старца Сергия) неразрывное единство Божественных Лиц – Отца, Сына и Святого Духа – в Боге-Пресвятой Троице. Именно преподобному Сергию, как никому до него на Руси, открылась, в меру его монашеского подвига, эта «вышняя», или «горняя», пренебесная тайна Троицы – как тайна Божественной Любви, чьим неустанным почитателем и проповедником он оставался на протяжении всей жизни.

Точная дата рождения Сергия (мирское его имя – Варфоломей) неизвестна. Предполагается, что он родился между 1313/14 и 1322 годами в селе Варницы, в окрестностях Ростова Великого. Впоследствии в память о Радонежском игумене там основали Троице-Варницкую обитель.

Вскоре, однако, Варфоломей с родителями переехал в подмосковное сельцо Радонеж (или Городок), неподалеку от Покровского Хотькова монастыря (после долгих лет запустения он возобновлен в 1989 г.).

Именно здесь Преподобный еще в детстве пережил удивительную встречу с посланцем из ангельского мира, явившимся ему под видом старца и чудесно даровавшим – через свое благословение – особые способности к «книжному научению». Как рассказывает ученик преподобного Сергия – кропотливейший и благоговейный собиратель сведений о нем Епифаний Премудрый, составивший в 1417–1418 годах подробнейшее его житие, – будущий святой, тогда еще отрок, посланный однажды отцом «искать скот», неожиданно «увидел некоего черноризца, старца святого, удивительного и неизвестного, саном пресвитера, благообразного и подобного ангелу, на поле под дубом стоящего и прилежно со слезами молящегося»^[2]. Старец этот «обратился к Варфоломею, подозвал его, и поцеловал его во имя Христа, и спросил его: “Что ищешь и чего хочешь, чадо?” Отрок же сказал: “Душа моя желает более всего знать грамоту, для чего я отдан был учиться. Ныне скорбит душа моя, так как учусь я грамоте, но не могу ее одолеть. Ты же, святой отче, помолись за меня Богу, чтобы смог я научиться грамоте”.

Старец же, подняв руки и очи к небу и вздохнув перед Богом, помолился прилежно и после молитвы сказал: “Аминь”. И, взяв из мошны своей как некое сокровище, он подал ему тремя пальцами… с виду маленький кусок белого хлеба пшеничного, кусок святой просфоры, и сказал ему: “Отвори уста свои, чадо, и открой их. Возьми это и съешь – это тебе дается знамение благодати Божией и понимания Святого Писания. Хотя и малым кажется то, что я даю, но велика сладость вкушения этого. <…> А о грамоте, чадо, не скорби: да будет известно тебе, что с сего дня дарует тебе Господь хорошее знание грамоты, знание большее, чем у братьев твоих и чем у сверстников твоих”. И поучил его на пользу души»^[3]. Отрок затем привел чудного гостя домой к родителям, которые любили принимать странников-богомольцев: старца пригласили потрапезовать, но тот прежде повел Варфоломея в часовню, где «начал он Часы петь, а отроку велел псалом читать. Отрок же сказал: “Я не умею этого, отче”. Старец же ответил: “Сказал я тебе, что с сего дня дарует тебе Господь знание грамоты. Произноси слово Божие без сомнения”. И случилось тогда нечто удивительное: отрок, получив благословение от старца, начал петь псалмы очень хорошо и стройно; и с того часа он хорошо знал грамоту»^[4].

После трапезы старец обратился к родителям преподобного с такой пророческой речью: «“Радуйтесь и веселитесь, что смогли такого ребенка родить, которого Бог избрал до рождения его… Вот последнее слово я скажу и потом умолкну: будет вам знамением истинности моих слов то, что после моего ухода вы увидите: отрок хорошо знает всю грамоту и все святые книги понимает. А вот второе мое знамение вам и предсказание: будет отрок славен перед Богом и людьми из-за своей добродетельной жизни”. И, сказав это, старец ушел, промолвив им такие непонятные слова: “Сын ваш будет обителью Святой Троицы и многих приведет вслед за собой к пониманию Божественных заповедей”. Так сказав, старец ушел от них. Родители же провожали его до ворот; он же внезапно стал невидим.

Они же, недоумевая, решили, что это ангел послан был даровать отроку знание грамоты»^[5].

В 1337 году родители Варфоломея, а также его старший брат Стефан приняли монашеский постриг. Вскоре же, после кончины отца и матери – преподобных схимонаха Кирилла и схимонахини Марии (причислены к лику святых в 1992 г.), будущий великий инок вместе со Стефаном поселился в глухом лесу у горы Маковец, в нескольких верстах от Радонежа (там, где ныне и находится Троице-Сергиева Лавра).

Труд и полуголодное существование, тяжелейшие условия одинокой жизни в радонежских дебрях, но одновременно и непрекращающееся «молитвенное делание» так называемой Иисусовой молитвы («Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного») необычайно закалили юного отшельника, во всем полагавшегося на одного только Бога.

В возрасте 23–25 лет он принял монашество с именем Сергия. К тому времени инок уже приобрел определенное уважение в монашеской среде, и к нему постепенно начали стекаться такие же подвижники, «взыскующие Небесного града». Когда число пришедшей к Сергию братии достигло апостольского числа – двенадцати, они огородили свое лесное поселение тыном, и так на Руси возникла новая обитель с деревянным храмом во имя Пресвятой Живоначальной Троицы. Сергий же по общей просьбе иноков стал их игуменом.

Поначалу монастырь был «особножитным», и каждый монах жил в нем на свои собственные средства; совместной, по сути, была только служба в церкви. Но в 1354 году в обители вступил в действие «общежитный» устав, который вскоре и стал применяться во многих монастырях, основанных учениками великого старца. Так началась эпоха духовно-нравственного влияния Троицкого игумена на русское общество.

Святитель Алексий искренне ценил преподобного и даже предлагал Сергию стать его преемником на митрополичьей кафедре, от чего тот смиренно, но решительно отказался. Неустанный «печальник» о тяжкой судьбе родной земли, этот простой радонежский инок неоднократно ходил по благословению Алексия в Ростов, Нижний Новгород, а позднее в Тверь и Рязань, где смирял выступавших против Москвы князей, «прелагая» их «свирепство на кротость». Авторитет его личности был настолько велик, что он, – по свидетельству его жития, если не помогали «тихие и кроткие словесы и речи и благоуветливые глаголы», – мог даже закрывать в наказание храмы и прекращать привычное течение церковной жизни, как это произошло, например, в Нижнем Новгороде из-за вражды с Москвой тогдашнего владельца этого города – суздальского князя Бориса^[6].

Не имея власти даже и церковной, неизменно словом, обликом, молитвой он поддерживает Русь

О духовной роли Сергия в деле возрождения Руси прекрасно сказал известный литератор первой половины прошлого века Б.К. Зайцев: «Он по природе вовсе не был политиком – ни по церковной, ни по государственной части. Но фатально – вся жизнь и его и Лавры переплетена с судьбой России того времени. Во всех страданиях и радостях ее – и он участник. Не имея власти даже и церковной, неизменно словом, обликом, молитвой он поддерживает Русь, государство. Это получается свободно: Сергий – человек эпохи, выразитель времени. <…> Сергий – благоуханнейшее дитя Севера. Прохлада, выдержка и кроткое спокойствие, гармония негромких слов и святых дел создали единственный образ русского святого. Сергий глубочайше русский, глубочайше православный. В нем есть смолистость севера России, чистый, крепкий и здоровый ее тип. <…> Всматриваясь в его образ, чувствуешь: да, велика Россия. Да, святая сила ей дана. Да, рядом с силой, истиной мы можем жить.

В тяжелые времена крови, насилия, свирепости, предательств, подлости неземной облик Сергия утоляет и поддерживает. Не оставив по себе писаний, Сергий будто бы ничему не учит. Но он учит именно всем обликом своим: одним он утешение и освежение, другим – немой укор. Безмолвно Сергий учит самому простому: правде, прямоте, мужественности, труду, благоговению и вере»^[7].

И действительно, подвижнический путь Троицкого игумена вполне соответствует столь благодарной и совершенно справедливой оценке его неповторимой – одновременно строгой и обаятельной – личности.

Он «свой» и в радостно светлых ангельских сферах, и столь же неразрывно связан с окружающей скорбью родной земли.

По словам его жизнеописателей, почти его современников, Сергий всегда жил как бы в параллельных мирах – и в «горнем» и в «дольнем»: то он в самых «худых ризах» рубит себе бедную келью, скудно питаясь подаянием более обеспеченных собратий, то силой молитвы изводит из земли водный источник; то, как простой смерд, копается в огороде, то становится свидетелем сошествия небесного огня в евхаристическую чашу на алтарном Престоле; то радуется приходу в обитель любого крестьянина и последнего нищего, то благоговейно встречает Саму Божию Матерь, посещающую, вместе с апостолами Петром и Иоанном, его убогое жилище. Он и духовидец, прозревающий тайны небесного мира, и опытный наставник братии, тонко разбирающийся в греховных борениях человеческих душ. Он «свой» и в радостно светлых ангельских сферах, и столь же неразрывно связан с окружающей скорбью родной земли.

Эта внутренняя христианская целостность личности Сергия и стала благодатной почвой для того удивительного провидческого дара, что так зримо проявился в его известном предсказании Великому князю Димитрию победы над татарами на Куликовом поле. И потому вполне естественно, что народ, приняв от него благословение на эту страшную битву и победив в ней, навсегда сохранил память о великом старце как о духовном своем полководце – вековечном защитнике Святой Руси и неустанном предстоятеле за нее перед Богом.

Вся жизнь преподобного Сергия – как бы постоянный (чаще безмолвный, но оттого не менее красноречивый) призыв к богообщению и христианской любви. Призыв этот впоследствии нашел весьма полное, хотя и краткое выражение в своеобразном его «письменном завете», что нередко помещается иконописцами на иконных изображениях преподобного – в тексте свитка, который он держит в руке: «Внимайте себе, братие, всех молю: прежде имейте страх Божий и чистоту душевную и телесную, и любовь нелицемерную; к сим же страннолюбие (любовь ко всем странствующим: богомольцам, бездомным и нищим. – д. Г.М.) и смирение». В столь кратком поучении и передана вся суть завещания Сергия духовным потомкам: именно этому в основном он и учил – и именно это в основном народ и запомнил.