«А зла никому ничева не делайте!»

Портал Православие.Ru продолжает публиковать материалы к 25-летию прославления праведного Иоанна Кронштадтского. Центром празднования 14 июня станет родина святого – село Сура, где до сих пор живут родственники Всероссийского батюшки. В Суре, на Крайнем Севере, их, между прочим, много!

Внучатая племянница отца Иоанна Кронштадтского Любовь Алексеевна Малкина читает Евангелие. Фото: Петр Давыдов / Православие.Ru

О святом праведном Иоанне Кронштадтском, его приездах на родину, о Суре начала XX века и Суре сегодняшней рассказывают внучатая племянница отца Иоанна Любовь Алексеевна Малкина и ее дочь Нина Яковлевна Кривицкая.

***

Российские дороги, особенно проселочные и внутрипоселковые, убеждают и после Николая Васильевича: патриотизм – это очень выстраданное чувство. И активно, настойчиво способствуют его формированию у граждан. Но люди, к которым эти дороги все-таки ведут, а иногда и доводят, доказывают, что есть ради чего терпеть все эти неудобства, потому что именно такие люди твоя настоящая родина и есть. Ради них ты не только сотни и тысячи километров проедешь-прокряхтишь, но и войну-другую осилишь, если надо будет.

Тут все свои. «Иоанновы»

Отец Иоанн с родными сестрами Анной и Дарьей. Суре, 1891 год

Мой дедушка показывал мне всегда балкон, откуда отец Иоанн с народом разговаривал

Анна Дербина говорит, укладывая поленницу: «Вообще-то мы тоже – родственники отца Иоанна. Да что тут говорить! У нас, как и в любом селе, все, наверное, друг другу если не родственники, то друзья да знакомые. Но мой дедушка – он брат Любови Алексеевны. Показывал мне всегда балкон на доме, откуда отец Иоанн с народом разговаривал, деньги людям бросал. Много чего рассказывал про батюшку-то. А дом Любови Алексеевны – во-он стоит: Иоанна Кронштадтского, 21, с зеленым забором и желтой калиткой. Она-то всегда дома, надо дочки ее дождаться, Нины Яковлевны. Как придет, так и поговорите. Всего доброго».

Хлеб, коты и приставки

Обратил внимание, что решительно все поленницы в Суре строго правильной формы – ни одно полено не выделяется. Их тут что, по линейке меряют? – Нет, на глазок, судя по всему. Меткий же глаз у местных! Они вообще ребята основательные, похоже.

Пекарня. Фото: Петр Давыдов / Православие.Ru

Прошел по улице: мало того что воздух чистый и солнце сияет на снеге, глаза слепит, так еще и запах от пекарни местной идет такой, что сыт ты или голоден, но за хлебом вприпрыжку помчишься. Я и помчался, распугивая исполненных собственного достоинства котов. Продавец, понимающе улыбаясь, протянула мне горячую буханку – вкуснее любого тебе торта или пирога оказалась. Пока поедал на кухне в гостевом доме сурский хлеб, настало приличное для похода в гости время.

Приставки нет – стучусь в дверь. Открывает Нина Яковлевна: «Заходите, заходите! Холодновато сегодня». Рука в гипсе. «Да ничего страшного, всё нормально: как без скорбей-то? Надо немножко поскорбеть. Вот, съездила на рентген в Архангельск, а на обратном пути руку сломала – поскользнулась на улице. Ничего, пройдет! Вы садитесь. Давайте сперва с вами поговорим, а бабушка, ну, мама, то есть, Евангелие читает – не будем мешать. Как дочитает, придет к нам».

Сура. На улице Иоанна Кронштадтского

Итак, мы беседуем с Ниной Яковлевной Кривицкой, дочерью Любови Алексеевны Малкиной, приходящейся внучатой племянницей святому праведному Иоанну Кронштадтскому. Отца Любови Алексеевны, младшего сына Дарии, сестры Всероссийского пастыря, святой Иоанн Кронштадтский хотел видеть священником, даже отвез его учиться в Санкт-Петербург. Но тот очень быстро затосковал по дому, в городе он чувствовал себя одиноко, и отец Иоанн не стал его неволить, по словам Любови Алексеевны: «Отвез на следующий год обратно. Зачем неволить человека? Невольник – не богомольник!» Таким образом, отец Любови Алексеевны священником не стал. Зато ее внук, тоже Алексей, служит теперь в Суре – окормляет сестер Иоанновской обители, а также всех жителей села и приезжающих сюда паломников.

Любови Алексеевне Малкиной в октябре исполняется 95 лет, и она – самая пожилая родственница Иоанна Кронштадтского

Любови Алексеевне в октябре этого года исполняется 95 лет, и она – самая пожилая родственница Иоанна Кронштадтского. Обе женщины живут в доме на улице имени святого. Пока баба Люба читает Новый Завет, Нина Яковлевна рассказывает о жизни Суры – своего родного села.

На острове, но не в блокаде – Бог не оставляет

– Работала всю жизнь воспитателем – в детском садике, в школе, в группе продленного дня. У нас есть почта, школа, небольшая больница. А всё остальное – в район. Как распута, так, конечно, сложно добираться. Это недели три-четыре. Как апрель, так разливается и Сура, и Пинега, и мы как на острове живем. Все луга заливает, над которыми церковь стоит. Так рыбаки-мужики на лодках плавают, рыбу ловят! Рекостав у нас был в середине октября, значит, ровно через полгода будет распута – в середине апреля, получается. До воды далеко здесь докопаться: мы пять лет назад скважину вырыли у себя – 16 метров вышло. Но, слава Богу, вода есть. У кого 10 метров, у кого 11, 15, а то и 20 бывало – ничего, никакого песка-плавуна нет, так что не тоскуем без воды.

Внучатая племянница отца Иоанна Кронштадтского Любовь Алексеевна Малкина. Фото: Петр Давыдов / Православие.Ru

– Нина Яковлевна, чем местные занимаются еще?

– Да много чем. Охотой, конечно: волк, медведь, кабан, лось – этого у нас много. В леса люди ходят, ягоды сдают, грибы. Кто в торговле работает, кто где – безработных мало, к счастью. А «в блокаде» мы живем недели три или месяц. Хорошо, что пекарня своя есть, – хлеб всегда свой, и вкусный – гости хвалят все. Но привозные продукты, да и всё, что привозят, конечно, дорого – дороже, чем в городе. Перед половодьем наберем продуктов, как следует, наложим в холодильники и ждем, когда транспорт наладится. Кстати, тут собираются еще мост Иоанна Кронштадтского построить – вот тогда точно полегче будет! Если молока надо или другого чего молочного, то у многих все-таки остались коровы, еще голов 20 так точно есть, и, говорят, будут увеличивать поголовье частники. И правильно так-то. Весь Сурский куст, то есть Сура и деревеньки в округе, – это около 2,5 тысяч человек. В принципе, мало что изменилось по сравнению с прошлым веком: по переписи начала ХХ века, здесь как раз ровно столько мужчин и женщин проживало.

Люди берут молоко, мясо тоже – всё свое. Сейчас еще начинают брать коз, овец. Куры, конечно, почти в каждом хозяйстве есть.

Хваткие питерские и раскачивающиеся местные

– То есть уныние, вызванное «перестройкой», «кризисами» и прочими веселыми явлениями, прошло?

– Вы знаете, в деревне оно как-то особо и не чувствовалось. Если есть свой дом, значит, есть и огороды. Значит, должны быть и хлевы, и все остальные хозяйственные пристройки. Где можно и сено высушить, всё другое – луга-то рядом. Праздным народ не сидит. Особенно хорошо, что молодые стали это понимать: дома оставаться начали. Да еще и из других мест приезжают, своим хозяйством обзаводятся. Вот, из Питера семьи приезжают, из Белгорода. Самые активные, кажется, питерские все-таки: Сергей Рождественский, например, сейчас в лесхозе работает, но планирует ферму создать. Взяли они земли за рекой, за Сурой – там планируют открыть. Другой Сергей с семьей тоже хочет ферму сделать, козью. С Питера-то они более хваткие – наши пока-а раскачиваются. Но смотрят на соседей и начинают тоже что-то делать. Делать-то умеют, и основательно так, парато! Для себя-то все держат – чтобы детей прокормить, родителей, внуков, а вот чтобы широко-то так – это пока раскачиваются еще. Но сделают, сделают.

– Может быть, тут сказывается и то, что как село дольше сопротивлялось революционному уничтожению, так и теперь ему требуется больше времени для восстановления?

Нет уныния в русском селе. Если село настоящее

– Вполне может быть! Надеюсь, государство поддержит деревню: когда село поймет, что государство за него стоит, а не за запад какой-нибудь, вот тогда заработает по-настоящему. Сейчас люди сами говорят: будем спокойны за государство, проживем и кризис этот несчастный – надо корову, сено, хозяйство, а руки, слава Богу, есть, работать умеем. Так что нет уныния в русском селе, мне кажется. Если село настоящее, не истраченное, не спитое.

Но молодежь все-таки часто уезжает в город. Сначала на учебу, а потом могут ведь и остаться там на работу: не все возвращаются обратно. И хотели бы вернуться домой, но – куда им всем с педагогическим, скажем, образованием? Здесь педагогов – пруд пруди: битва идет за часы в школе. Плюс трудности с жилищным фондом. Но Сура сейчас строится хорошо: многие хотят свои дома построить. Тут мало таких домов заколоченных, в которых больше никто не живет, никому не нужных.

Один пустой дом – это дом Дарьи Ильиничны. Но он пустой не просто так: его сейчас в порядок приводят. Там собираются открыть музей батюшки Иоанна. Летом будут проходить там мастер-классы по ткачеству, лоскутному шитью, обработке шерсти и т.д. Любовь Алексеевна, например, всю жизнь чапала, пряла, ткала, вязала. А по профессии она бухгалтер: работала в совхозе, школе и лесхозе.

Из Суры? – Не проказничай!

Святой праведный Иоанн Кронштадтский

– Думаю, да. Местные ребята, мне кажется, меньше подвержены вызовам нынешнего времени: меньше, чем в городах, пьют, например. Этому очень помогают встречи с нашим священником, отцом Алексием Кривицким, которые педагоги проводят в школах. Такие откровенные встречи-беседы, на которых молодежь понимает, что Православие – это не свечки, ладан и крашенки на Пасху, а смысл жизни. По крайней мере, священник пытается донести это до них. Думаю, что получается. Со временем, я уверена, это даст свои всходы. В трудностях, а то и, не дай Бог, бедах, нынешние молодые будут знать, что у них есть Бог и Церковь – самый настоящий Отчий дом. Кроме того, само то, что они родом из Суры, уже накладывает на наших молодых определенную ответственность. Вот они рассказывают, что когда где-нибудь в городе узнают, что они из Суры, то на них и смотрят уже по-другому: «О-о, да ты с родины Иоанна Кронштадтского, парень!» – тут уж не будешь проказничать – будешь вести себя так, чтобы родину святого земляка не опозорить.

У нас полегче, чем в городе: не рай, но все-таки лучше, спокойнее, может быть достойнее. Всякое бывает, конечно, но село чувствует себя по-настоящему русским.

Дети и молодежь здорово помогают в подготовке Суры к торжествам, которые пройдут в июне: мастерят поделки, готовят выступления, проводят научную работу, роются в библиотеках и архивах. Стоит надеяться, что такие события помогут им лучше понять Православие, приблизиться к Христу.

У нас летом очень хорошо! Бабушке Любе оно больше всего нравится. Приходят паломники, расспрашивают, она рассказывает. Летом на скамеечке у крыльца, а если холодно, то дома сидят – разговаривают. У бабушки Любы есть желание рассказать молодежи про былые годы, передать воспоминания своей мамы, Павлы Григорьевны, об отце Иоанне Кронштадтском – если давление не скачет, она с удовольствием принимает гостей. Паломники приезжают из Питера, из Москвы, еще из Вологды, Сыктывкара, Архангельска – наши северные, короче. А еще из Швеции были. Северные-то наши даже виновато говорят, что, мол, «своей земли по-настоящему не знаем: всю жизнь тут живем, а ее красоты и не видели – стыдно!» Ну, мы их не осуждаем: спасибо, что хоть сейчас приехали – смотрите, радуйтесь, молитесь. О, бабушка Люба идет!

Любовь Алексеевна вошла в комнату, села на диван, сняла очки: «От хорошо написано-то как!» – «Что же, Любовь Алексеевна?» – «А вот смотри: “Потому отныне мы никого не знаем по плоти; если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем… – процитировала она 2 Послание к Коринфянам почти дословно. – Если и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем”». Задумалась, замолчала. Я полез с расспросами.

– Любовь Алексеевна, вы видели отца Иоанна, вашего двоюродного деда? Помните его?

(Тут я прошу понимания у читателей: речь бабы Любы я попытался передать без изменений, и, чтобы сохранить ее особенности, я выделяю ударения заглавными буквами и текст практически не редактирую, не правлю.)

Знашь – не знашь, а женись!

– Не, отца Иоанна я не видала: я родилась-то после его смерти уже.

А росказывала мне про него мама – чего он ей росказывал, дак она мне потом. Маму звали Павла Григорьевна. Мама назвала меня Любой, потому что родилась я 1 октября, а называла она всех своих детей по святцам. День мучениц Веры, Надежды, Любови и Софии – вот я и попала. Я родилась в 1920 году, а Кронштадтский-то Иоанн умер в 1908-м. Четверо детей-то осталось, у Алексея-то, у отца, когда жена первая умерла. И батюшка в церкви ему посоветовал: «Бери Павлу Григорьевну – она у тебя детей выростит, она всё умеет делать. Поезжай, сватайся, и она за тебя пойдет замуж». – А он: «Я ей не знаю!» – «А знашь – не знашь – поезжай и сватайся!» И он поехал на Прилук, у дяди-то Васи просит: «Я приехал за невестой, мне надо жениться». А дядя-то Вася говорит: «Павла, иди! Давай жениху руку да молись Богу – пойдешь замуж!» А она говорит: «Нет, я не пойду замуж!» – «Как не пойдешь?! Если ты замуж не пойдешь, ты мне не сестра, я тебе не брат, и сейчас же уходи из моего дому!» – это Василий-то, брат ей, который ее вырастил. И она дала жениху руку, помолилась Богу, и он в этот дом ей и привез, в этот самый дом, где мы сидим. Она от отца-то осталась маленькой, дак рОстил ее брат.

Св. прав. Иоанн Кронштадтский на родине в селе Сура

До того, как замуж вышла Павла, всех детей рОстил старший брат, и отдал ей в няньки к батюшку, который тут служил. А Кронштадтский-то приезжал, у того батюшки ночевал, у отца Павла. Он ездил на пароходе «Николай Чудотворец» – как вода поднимется в Пинеге, он и приедет в Суру. Каждый год ездил. А вода поднимается в мае, так и сейчас осталось – как май, так воды много, половодье.

Хорошие деньги и «манашки с коровами»

– Мама росказывала, что поехал он в нашу Рошчу, там церква была деревяна построена, там жили манашки с коровами, и он к им поедет. Поедет по деревням: сначала в Филимоново, Прилук, Горушка, Слуда, а там дорога одна – прямо на церковь. И вот, поехал по Прилуку-то – весь народ вышел его встречать, просят его благословения, а он им денежки кидат, мелочь таку. С лошади кидал, с телеги. Моя-то мама тоже подняла, 20 копеек. И купила себе на сарафан. А хорошие деньги были: 5 копеек метр был! Ситцу купила. Четыре метра и вышло. Жили-то беднО – всё на своем, чего насеют да насадЯт, на том и живут. Производства-то никакого не было. Он денежки-ти кинет, дак возьмут, дак только на соль да на мыло, да на спички. А давки никакой, мама говорила, и не было – никто не ссорился.

Про Христа говорил. А еще сказал, что, вот, построили церкву большую, а в ней службы долго не будет: церкви будут закрывать, священников убивать

И вот он опять на другое лето приехал. Приехал, и у Макавеева-та ночевал, и с балкона народу-то всё говорил. Про Христа говорил. А еще сказал, что, вот, построили церкву-ту большую, а в ней службы долго не будет. А почему не будет? – Народ думает, что сгорит или еще чего, а он говорит: «Нет: церкви будут закрывать, священников убивать» – предсказал он всё. Ну, вот я в это самое время, про которое он говорил-то, и родилась, и выросла, и жила. И потом он опять приехал, и стал ночевать-то у батюшка, где мама-то в няньках жила. Их повалили в одну комнату ночевать-то, и батюшка-то, Кронштадтский, всю ночь молился. Молился, молился… А поп-от, у которого он ночевал, сказал ему: «У нас нету житья от крыс. Да звери на пастбище скота задирают». Он стал молиться, и с того время, начиная от Верколы и до конца района у нас, до Кучкаса, крыс нету: он намолил. Молитвы-те у него доходчивы были до Бога-то. И вот, он намолил и потом поехал по пастбищам, чтобы скота зверь не трогал. Тоже молился. И с того время скота зверь не трогает у нас. Волки ходят, медведи ходят, а скота не трогают.

Батюшка намолил, чтобы скота зверь не трогал. И крыс нету – он намолил. Уж больше ста лет так

– А есть звери? Медведи, волки?

– Есть, как нет. Всё есть. Только скота меньше стало – люди меньше держать стали, дак за леса не гоняют больше. Крыс нету вообще – батюшка ходил, молился, освящал – и Сурский куст, и другие деревни. Уж больше ста лет нету, и не надо.

Время на время не приходит

Святой праведный Иоанн Кронштадтский с племянником Игорем Шемякиным

– Правда. Как нет? Он всем помогал – деньги, которые ему давали, он всё в Суру посылал. И строил тут церкви – вот Успенскую, другие тоже, и дома помогал строить. Николаю Чудотворцу церковь построил, монастырскую лавку, школу церковноприходску, часовню – это всё камено. Там две могилки в часовне, его родителей. А в том конце опять монастырь Успенский, да была кузница камена сделана – теперь магазин. Всё помогал, и все дома помогал строить – посылал деньги всё. Помогал своим землякам.

– Как странно получается: помогал отец Иоанн своим землякам дома строить, село обустраивать, а потом в его же родной Суре, да и во всей России, храмы рушили…

– Время на время не приходит. Когда какое время.

– А к своим родственникам как отец Иоанн относился? Выделял их как-то особо?

На свои/чужие батюшка никого не разделял. Для него все были свои

– Нет, для него все были равны. Он ко всем заходил, со всемА говорил, наставление давал, что делайте всё добро. Людям только делайте добро, а зла никому ничевА не делайте, – вот это наставление егово. А на свои/чужие он никого не разделял, для него все были свои.

– А как Сура пережила страшное время гонений?

– Я мало что помню: в 1930 году начали рушить-то всё, а мне девять годов было, я и не помню. Церковь закрыли. Председателем сельсовета была Таисия Петровна. Приехал с войны Иван Романович, в ногу ранен, на костылях ходил. И она его вызвала в сельсовет: «Иди, ломай церковь – надо кирпич, надо народу печи ремонтировать. Будем продавать». Он говорит: «Я как раз стукну – полкирпича, опять другой раз стукну – снова полкирпича. Не пойду больше ломать – пусть идет сама ломат». И вот так церкви стали ломать, кирпич, что осталось, продавать, священников убивать… Я всю жизнь была в Суре.

А еще я была в комсомоле. Прибежали девушки – меня зовут в комсомол: «Люба, пойдём-ко в комсомол! Пиши заявление». Я пришла, у мамы спрашиваю: «Мама, я пойду в комсомол?» – «Иди, я твоей воли не отнимаю», – говорит. Я написала заявление, на меня собрание сОбрали, вызвали из партийной организации Григория Панфилова, он был коммунист, его присутствовать на собрание-то послали. И вот, я зачитала автобиографию, зачитала заявление, и все ребята подняли руки. А Григорий-то сказал: «Можно ли ей в комсомол принимать – она ведь родня Кронштадтскому?!» А комсомольцы эти все приняли меня, защитили от него, и я была в комсомоле. Бедная жизнь была. Бедно жили. Сейчас лучше: пенсию получаю – раньше не давали пенсию-то.

90 лет ожидания

– Вы чувствуете помощь от своего святого родственника?

Все удивились: самая старая в Суре входит в церковь, в которую давно ходила, а потом ее разрушили, но дождалась, когда восстановили!

– Я ему молюсь – и чувствую, что он меня защищает. Чувствую я это. Сейчас в храм мне дойти – ноги слабые, так я дома молюсь. В новом-то, в Никольском храме я бывала. Через 90 годов туда пришла, как его построили, потом разрушили, а потом восстановили. Меня мама в тот храм водила еще за ручку, он еще не сломан был, молились там. Водила в храм, там было Причастие, и я потом всякий раз маму опять зову: «Пошли опять в церкву-ту, там Причастие!» Она: «Каждый-то день не служат!» А мне причащаться-то понравилось, конечно. А потом через 90 годов снова сходила, когда снова церковь эту построили. В той церкви меня и крестили давно. Все и удивились тогда: самая старая в Суре (мне тогда 93 было) входит в церковь, в которую давно ходила, а потом ее разрушили, но дождалась, когда восстановили!

Святой праведный Иоанн Кронштадтский

Любовь Алексеевна утомилась – пора и честь знать. Нина Яковлевна вышла проводить. Прощаешься с ними, выходишь из дома и вспоминаешь слова, которые прочитала баба Люба сегодня: «А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего. Если и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем. Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое». Спасибо, российские дороги, – довели куда надо!