Первое сентября в школе христианства и самый действенный способ убеждения

1 сентября для древней Вологды – особый день. Можно сказать, это и ее день рождения, и первый день в школе – только не в светской, обычной, а в школе христианства: «Лета 6655 (1147) Августа в 19-й день (то есть 1 сентября. – С.И.), на память святого мученика Андрея Стратилата, прииде преподобный отец Герасим от богоспасаемого града Киева, Глушенскаго монастыря постриженик, к Вологде реке, еще до зачала града Вологды, на великий лес, на Средний посад Воскресения Христова, Ленивыя площадки малаго Торжку, и создал пречестень монастырь во славу Пресвятыя Троицы, от реки Вологды расстоянием на полпоприща», – писал неизвестный летописец. Это первое упоминание о городе в истории.

О том, как пример преподобного Герасима помог вологодским просторам стать впоследствии Северной Фиваидой, какие качества нужны проповеднику, чтобы Евангелие читалось его слушателями не только глазами, но и всей жизнью, мы беседуем с протоиереем Александром Лебедевым, настоятелем вологодского храма Рождества Пресвятой Богородицы, что на Нижнем Долу.

Вологда

Сначала – небольшая историческая справка. Священник Иоанн Верюжский, составитель «Исторических сказаний о жизни святых, подвизавшихся в Вологодской епархии, прославляемых всею Церковию и местно чтимых», изданных в 1880 году, писал о том, что увидел святой, пришедший в северные русские пределы из далекого Киева в 1147 году:

«Северные окраины России, богатые пушным товаром и другими дарами природы, давно известны был Новгороду под именем Заволочья. Населявшая их чудь белоглазая, находившаяся в постоянных торговых сношениях как с Новгородом, так и с Ростовом, могла услышать и познакомиться с христианством еще в конце Х и никак не позже начала XI века, вскоре после того, как христианская вера распространилась и утвердилась в сих городах. Стремясь овладеть богатым и обширным краем, предприимчивые новгородцы везде, в лучших местах, старались заводить свои колонии, приобретая от местных жителей землю или куплею, или силою. Оставляя навсегда родину для отыскания себе нового отечества на берегах Вологды или Сухоны, они, как христиане, без всякого сомнения, приводили с собою и священников; овладев какою-нибудь местностию и срубивши на ней городок для защиты от нападений, они немедленно строили в нем или церковь, или часовню. Таким образом, населяя страну, они в то же время насаждали и распространяли в ней православную веру – особенно в тех местностях, где они селились вместе с прежними жителями-идолопоклонниками.

Но не любовь и усердие к распространению христианства, а жажда корысти и обогащения влекла новгородцев в дремучие леса севера: они были более носителями… торговли, нежели Евангелия. Всеми силами стремясь к достижению материальных целей, новгородцы часто превосходили грубых язычников одною только смелостию и отвагою, ловкостию и опытностию в торговле и мало отличались от них нравственностию и образом жизни. По крайней мере, не дошло до нас ни малейших сведений о каких-либо христианских подвигах и миссионерской деятельности этих первых колонизаторов края; а образ их жизни мало мог привлекать к христианству простые сердца сынов природы. Оттого православная вера, давно известная язычникам, не привлекала их к себе, распространялась медленно и слабо утверждалась в их сердцах. Неудивительно, что между местными жителями много было христиан только по имени… Сами христиане… очень мало были проникнуты духом христианства. Жадные до наживы и приобретения, они слишком мало думали о требованиях исповедуемой ими религии и с одинаковою почти холодностию относились как к христианству, так и к язычеству. Чтобы согреть холодные сердца их любовью к Богу, утвердить в них православную веру, уяснить им превосходство и величие христианства перед язычеством и возбудить в них самих живое стремление к христианскому нравственному совершенству, нужны были лица, сердечно преданные и всецело посвятившие себя на такое высокое служение, нужны были люди, которые бы жизнью своею показали высокие образцы христианского самоотвержения и любви, твердости и терпения, люди с апостольскою ревностью к православной вере, с несокрушимою твердостию духа, с самоотверженною любовью к другим, с словом сильным и действенным. Таким именно и явился для Вологды преподобный Герасим».

– Отец Александр, задолго до появления преподобного Герасима в вологодских пределах здесь жили христиане, была церковь, вероятно, и не одна. Почему же так получилось, что «никаких сведений о христианских подвигах» того, «догерасимовского» времени у нас нет? Был же храм, были же православные, хоть и ушкуйники!

– Не вижу ничего удивительного. Прежде всего, с исторической точки зрения выражение «задолго до появления преподобного» весьма условно. Конец Х века – самое начало христианского просвещения Новгорода, дело проповеди Евангелия еще в зачатке. Семя – далеко не дерево: ему нужно время, чтобы вырасти, и еще более времени, чтобы начать плодоносить. Через 100 лет – в конце XI века – в Новгороде (столице княжества!) христианство продолжает сталкиваться с языческой реакцией. Организованной ее не назовешь – так, с подачи каких-то волхвов пара бунтов то ли против власти князя, то ли против его веры. Бунты были без особых усилий подавлены, однако, не получив развития внешнего, языческая реакция стала внутренней. В течение столетий (!) двоеверие – исполнение внешних предписаний Православия в сочетании с языческой психологией и языческим же бытом – удел значительной части русского общества. Итак, 100 лет – не срок для успешного и повсеместного распространения христианства.

Это закономерность: ситуация «зреет», пока не появится яркая личность, которая внешним влияниям придаст внутреннюю глубину

– Не срок, вы считаете?

– Апостол Павел – хороший проповедник? Но посмотрите на его Послание к Римлянам: там он передает приветствия поименно римским христианам, и много ли их в столице империи? Апостол упоминает около 30 – не назовешь же это массовым обращением. Перенесемся на родную почву: за столетие до святого князя Владимира встречаются упоминания о христианах на Руси и в самом Киеве, в том числе встречаются таковые даже в дружине князя. Да что там дружина – сама бабка равноапостольного Владимира была христианкой и строила храмы, в которых совершались службы, однако для созревания миссионерского прорыва, каким стало крещение Руси, понадобились годы и десятилетия. Та же история с другими народами, пограничными Руси и вовлекаемыми в ее орбиту: меря, мурома, вотяки, зыряне и прочая, прочая, прочая. Одна и та же закономерность наблюдается на просторах Руси и ее приграничья: в результате культурного обмена ситуация, что называется, зреет до того момента, как появляется некая яркая личность, которая всем этим внешним влияниям придает некую внутреннюю глубину. В Киеве это святой князь Владимир, в Новгороде – святитель Никита, в Ростове – святитель Леонтий, в Рязани – святитель Василий, в Перми – святитель Стефан… Так что Вологда органично вписывается в общую картину распространения Православия в пределах Руси.

– Евангелие изобилует обличениями внешнего исполнения Закона, оно проникнуто пафосом антифарисейства, оно бичует даже не бездейственную «номинальность», а формальное, внешнее исполнение Закона. Самые гневные, самые суровые строки Евангелия адресованы фарисеям. А они не были «номинальными»: они усердно исполняли Закон, только делали это внешне, формально. Не в этом ли – одна из причин, скажем так, не очень торжественного и стремительного шествия Православия по российским просторам?

– Если «трудягам»-фарисеям Спаситель грозил участью Содома и Гоморры, то что может ожидать «номинальных» – то есть тех, которые лишь называются христианами, но не живут и не пытаются жить по Христу? Если фарисеи – «гробы повапленные», то номинальных христиан каким гробам уподобить – непокрашенным? Гнилым как снаружи, так и внутри?

Покаяние – могучая преображающая сила. Оно не дает просто «значиться» православным – оно побуждает к действию

Единственным же и главным условием для жизни по Евангелию является покаяние. Проповедь Иоанна Предтечи и Самого Христа начиналась с призыва: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное». Покаяние и вытекающее из него смирение – надежный показатель «неноминальности» христианина. Покаяние обладает могучей преображающей силой. Если оно хоть в зачаточном виде есть в душе человека, то неизбежно проявляет себя во всей его, человека, деятельности. Оно не дает просто «значиться» православным – оно побуждает к действию.

– Как удалось преподобному Герасиму положить начало подлинному христианскому просвещению края? Как так получилось, что с его времени здесь, на Русском Севере, появляются святые обители с живущими в них святыми людьми? Как удалось ему положить начало Северной Фиваиде? Силой ведь такое сделать невозможно. Указами тоже.

– Самый действенный способ убеждения (правда, не самый быстрый и далеко не самый простой) – личный пример. Каждый человек, вспоминая, как он пришел к вере, обязательно с признательностью упомянет человека, а то и нескольких людей, которые на него в свое время повлияли. И чаще всего эти влияния были не целенаправленным «обращением язычника в христианство», а как бы «побочным продуктом» христианской жизни. Мне приходилось читать о том, что именно таким было обращение Римской империи ко Христу.

В течение первых трех веков своего существования христианство было гонимо, ни о какой проповеднической деятельности наподобие апостольской уже не могло быть речи. Потому что, узнав из этой проповеди о христианстве, государство выработало свое к нему отношение: «Сhristiani non esse» – так суммировал император Диоклетиан стремления самых выдающихся правителей Рима: «христиан не должно быть». Деятельность всей государственной машины была направлена (с разной степенью интенсивности) на уничтожение христианства, в том числе и на физическое устранение христиан. Какая уж тут проповедь! Тем не менее, христианство распространялось, численность христиан увеличивалась в десятки раз. Как это стало возможно, какой способ миссии к этому привел? Люди становились христианами «по соседству».

Преподобный Герасим Вологодский

Жил себе язычник и жил, пока не замечал, что его сосед как-то нестандартно поступает: обиды прощает, в конфликты не вступает, злое слово из него никакими обстоятельствами не вытянешь, в семье у него такое согласие, что просто завидно. И что самое удивительное – не стремится от тебя «что-то поиметь», а, наоборот, отдает свое, относится к тебе с искренней любовью… Это уж ни с чем не спутаешь. В чем секрет? Любопытство приводило к тому, что язычник выяснял причину столь странного явления: его сосед, оказывается, христианин. Может, стоит тоже стать христианином, глядишь – и моя жизнь наладится. Так, просто и заурядно, на бытовом уровне, христианство стало силой, которой имперская власть не смогла уже противостоять. Описанный способ миссии работает во все времена, правда, при одном условии: христианин должен быть настоящим, а не номинальным.

Таким был преподобный Герасим. Не мысль о грандиозном миссионерском проекте привела его в вологодские леса, а стремление к покаянному изменению своей души. Видимо, в наших краях это оказалось ему удобнее делать. Ну и далее – по схеме. Пример его жизни показал, что христианство – не какая-то формальность, а самая что ни на есть реальность. А реальности противиться глупо – ее надо принимать.

– Мир вряд ли меняется, и борьба христианства с язычеством в разных его проявлениях продолжается: можно ли провести параллели XXI века с веком XII-м? Чудь у нас уже не белоглазая, а синеглазая, но чудить меньше не стали. И к христианству люди относятся, наверное, точно так же: с осторожностью, желая сначала увидеть пример личного следования заповедям Христа того, кто им Христа проповедует. Обоснованно ли такое желание?

– Чтобы слова не расходились с делами – желание естественное. Это не обсуждается. Именно такие расхождения затрудняют проповедь Евангелия. И этим можно было бы исчерпать ответ, если бы не одно «но». Очень существенное «но»: как воспринимают сами себя люди, ожидающие от проповедника соответствия провозглашаемым евангельским идеалам? Если как зрители очередного ток-шоу, запасшиеся попкорном и лениво смотрящие на экран, то это одно дело. И в этом случае о каком-либо диалоге говорить не приходится. Подобное было однажды в Афинах, когда туда пришел апостол Павел: Услышав о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время. Итак, Павел вышел из среды их (Деян. 17: 32–33). Мне кажется, тогдашние жители Афин были интеллектуально менее бедны, чем нынешние попкорноядцы: философией они занимались все-таки со знанием дела, а не сдавая ЕГЭ. Но Павел перестал общаться с ними, видя их неспособность к диалогу, – о какой проповеди может идти речь, когда людьми руководит только жажда новостей и скандала?

«Закваска» у Северной Фиваиды потрясающая, и нам нужно не противиться ее благому действию на наши души

– А если слушатели действительно заинтересованы в смысле проповеди, увидели в ней возможность новой жизни?

– Если евангельские семена упали на добрую землю, тогда принесению сто-, шестидесяти- или тридцатикратного плода очень поможет, да и просто необходима, на мой взгляд, искренность в христианстве самого проповедника. И тут мы возвращаемся к самому действенному способу проповеди, о котором я упомянул: Евангелие должно проповедовать своей жизнью. Как это и делал преподобный Герасим, а потом его последователи – как прославленные святые, так и неизвестные святые жители той Фиваиды, настоящей, небесной. Помните: Царство Небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло все (Мф. 13: 33). «Закваска» у Северной Фиваиды потрясающая: достаточно взглянуть только на количество прославленных святых – преподобных прежних веков и новомучеников и исповедников новейшего времени. Нам же необходимо не отторгать благое действие этой «закваски» на наши души.

Если синеглазые потомки «чуди белоглазой» будут следовать их примеру, то у нас есть надежда на согражданство святым, да и чудить, глядишь, особо не придется.