Однажды
к Валентину Дмитриеву — заведующему кафедрой
живописи Национального института дизайна Союза
дизайнеров России — пришли студенты,
недовольные поставленными оценками. «Ничего не
оставалось, — рассказывает художник, —
как дать ребятам небольшой урок по настоящей живописи
и о том, как увидеть лицо художника». Валентин
Сергеевич попросил поставить работы на мольберты и
взялся рассказывать студентам, анализируя опусы, кто
их предки, из каких краев приехали сами ребята. Одну
работу выделил: «Этот этюд, судя по живописи,
написала девушка татарских кровей, да еще и
левша».
Валентин Дмитриев. Осень в Переславле-Залесском. Холст, масло. 2005 г.
Валентин Дмитриев. Гурзуф. Гора Айпетри. Холст, масло. 2003 г. |
Таких художников, как Валентин Дмитриев, называют колористами. За его незамысловатыми пейзажами и немногочисленными портретами скрывается удивительное понимание цвета. Он точно угадывает цветовые оттенки и нюансы переходов, чувствует игру света и понимает особенности ландшафта, природы края. Его пейзажи узнаваемы по подаче, настроению и лирике, как узнаваемы на них изображенные места. Индивидуальность художника в его палитре. Один искусствовед и друг Дмитриева назвал его «бродяга с этюдником», описав и внешность, и характер, и приверженность к работе на пленере.
Валентин Дмитриев. Никитский монастырь. Переславль. Холст, масло. 2001 г. |
Окончив художественно-промышленный институт им. С. Г. Строганова, он двадцать с лишним лет занимается монументально-декоративным искусством. Его витражами оформлены многочисленные дома культуры, Дом науки и дружбы в Польше, художественный музей в Кемерово, храмы. Одними подготовительными картонами для витражей он бы застелил два футбольных поля. В 2003 году он работал над восстановлением витражей на станции метро «Новослободская» в Москве. Это был один из последних госзаказов. После перестройки витражных заказов стало совсем мало. Не строятся больше дома культуры и отдыха инженеров и тружеников села.
Валентин Дмитриев. Полдень. Холст, масло. 2001 г. |
За годы он сильно поменялся как художник. Прошел путь от авангарда к импрессионизму. От Малевича к Поленову через Сислея. «Художники делятся на рукастых и безруких. Рукастые — те, кто идут в добротный академический реализм, потому что умеют хорошо писать, но не всегда обретают в творчестве свое лицо, — считает Дмитриев. — А безрукие, наоборот, не могут работать в реализме, уходят в плоскостную декоративную живопись, то есть туда, где можно выполнить любые задачи».
Валентин Дмитриев. Саратовские дачи. Холст, масло. 2006 г. |
По мнению Дмитриева, живопись как явление культурное себя изжила. До появления фотографии, кинематографа, высоких технологий создавались настоящие произведения и большое искусство, вмещающее все: красоту, чувства, информацию... это было искусство, на которое смотришь, радуешься и уходишь, ошеломленный, осмысливать. Сегодня художник перестал быть востребованным, все меньше заказов, пропала пресловутая рукастость. «Мы как лапотники, умирающий класс, — говорит Дмитриев. — Мы экзотика. Но теперь по разряду, титулам, заслугам отношусь к шестому типу лапотников: член Союза художников, участник персональных выставок, педагог, доцент, профессор. Востребованный лапотник».
Валентин Дмитриев |
«Отец писал лирические стихи, душевные, хорошие, но чтобы их напечатали, разбавлял поэзией, воспевающей славный социализм, — продолжает Дмитриев. — Иначе было нельзя. Отец был из раскулаченных, воевал в Великую Отечественную, попал в плен, прошел немецкий концлагерь. Потом его отдали в работники зажиточному немцу. Там, в Германии, он со своим хозяином каждое воскресенье ходил в католический храм и так к этому привык, что когда вернулся в СССР, эта естественная потребность в церковности у него сохранилась. Он стал ездить исповедоваться и причащаться в Троице-Сергиеву Лавру. Если бы кто-то в маленьком Нижнем Новгороде об этом узнал, дело бы кончилось плохо. Поэтому и нас крестили, увозя из города, и детей своих я крестил тоже тайком, подальше от Москвы, так велик был страх. Каково было моему отцу, представить сложно. Но его опыт жизни научил меня не жить двойной жизнью. В этом смысле мы, художники, люди счастливые, потому что делаем то, что любим, что нравится, что умеем».