Давайте жить, во всем друг другу потакая?

Мое обозрение посвящено некоторым мифам о толерантности, которые, к сожалению, довольно успешно распространяются в последнее время в России, в том числе и в православной среде. Надо сказать, что и саму «толерантность», в каком-то смысле, можно назвать мифом. Но, прежде чем говорить об этом, мне хотелось бы привести один яркий современный пример коллективного «толерантного» поведения. Речь пойдет о безразличной реакции, фактически, об отсутствии всякой реакции, довольно большой группы нынешней российской «интеллектуальной элиты» на клевету в отношении нашего прошлого.

Дело было так. В марте этого года в одном из отелей в центре Москвы была собрана конференция, посвященная 20-летию перестройки с довольно представительным составом участников. Я присутствовал на ней в качестве журналиста. Открывавший заседание известный политолог Глеб Павловский, выступил с краткой вступительной речью и пожелал собравшимся плодотворной дискуссии по избранной теме. Следом высказалось еще несколько докладчиков. И вдруг слово взял представитель ФРГ Александр Рар, имя которого сразу пробудило в моей памяти вдумчивые и глубокие аналитические обзоры радиостанции «Немецкая волна».

— Я очень рад, что собралась такая конференция, — сказал он. – И мне очень приятно, что ее организаторы пригласили меня из Германии. Я, кстати, являюсь потомком русских эмигрантов, поэтому мне всегда казалось, что я хорошо разбираюсь в российских делах.

Поговорив немного о непреходящем значении «освобождения России от 80-летнего гнета коммунизма», которое, по его мнению, не только объясняет, но и оправдывает «самый сокрушительный развал России за всю ее историю», советолог неожиданно для собравшихся перешел к теме другого «неперестроечного» юбилея.

— Сейчас в преддверии празднования 60-летия Победы над фашизмом из России порой слышатся довольно болезненные комментарии. Естественно, Россия этот праздник отмечает, для нее это легитимация своего статуса великой державы, начиная с 45-го года до сегодняшнего дня, это подтверждение того, что где-то Ялтинский мир еще существует. Но, если вы посмотрите на другую часть Европы, там этот праздник не празднуется. И не только в Прибалтике, или в Польше, или в Чехии, или в Словакии, но частично и на Старом Западе, потому что он связывается с оккупацией Европы, которая длилась 45 лет…

После этого он много чего еще сказал. Вся эта клевета была потом подробно разобрана мной в журнале «Российская федерация сегодня» (№ 9/2005)^[1]. Но главным для меня во всей этой ситуации стало то, что НИКТО, никто из сидевших в зале не посмел прямо ответить немцу. Я и несколько моих соседей-журналистов аж задохнулись, когда представитель державы, которая не так уж давно была побеждена и реорганизована за счет решений той самой исторической встречи Сталина, Рузвельта и Черчилля в Ялте в январе 1945-го, утверждает что «Ялтинский мир – это миф», что Европа была не совместно освобождена союзниками от коричневой чумы, а «оккупирована», т.е. завоевана русскими на 45 лет! Но мы промолчали. Мы ведь – журналисты, а стало быть, не имеем права голоса в данном собрании. А выступать здесь в качестве наследников воинов-победителей, в качестве граждан великой державы… Это невежливо, непрофессионально, и, в конечном счете, «нетолерантно».

Полагаю, что точно также оправдали свое малодушие и многие участники конференции. Некоторые из них, возможно, были согласны с Раром и не возражали ему «принципиально». Но таких все же было меньшинство. Я ведь ясно видел выражения лиц, буквально глотавших горькую пилюлю, такую неожиданную обиду им нанесло это выступление. Но вот, прошло больше четырех часов, и ни один человек так и не решился. И, несмотря на то, что я потом написал статью, где выразил все, что мне хотелось сказать в том зале, более объемно и убедительно, несмотря на то, что меня многие за эту статью хвалили, несмотря на то, что я сейчас пишу об этом, мне все равно тяжело вспоминать свою тогдашнюю «политкорректность».

О чем нам говорит этот случай? Ориентация на «толерантное поведение» в ситуации оплевывания значимых для человека объектов или принципов оборачивается для него глубокой психической травмой. «Промолчи – попадешь в палачи», — пел когда-то Александр Галич. Когда разговор касается сталинских репрессий, то многие СМИ и сейчас готовы обвинить молчаливых современников в конформизме, соглашательстве, а то и в трусости и предательстве. Когда же речь заходит о зловещей исторической фантастике Александра Янова или «Виктора Суворова», о Великой Отечественной войне, о русском народе, о Православии, то, выясняется, что всякую, даже самую фантастическую критику в их адрес нам следует принимать «толерантно». В то же время, любая критика в отношении религиозных, национальных или сексуальных меньшинств запрещена. Всякое осуждение таких «демократических и прогрессивных» явлений, как эвтаназия, клонирование, оккультизм, порнография – свидетельствует об «экстремизме», т.е. о «нетолерантном мышлении». Причем не только у нас, но, в первую очередь, в развитых странах.

Вот всего лишь один пример.

«Ассошиэйтед Пресс, 29 мая 1999 г. — Медицинская служба штата Мэйн аннулировала патент приюта для умалишенных в Льюистоне в связи с тем, что пациентам закрыт доступ к порнографическим изданиям и к занятиям полового характера [перечисление занятий опускается]. Вплоть до рассмотрения аппеляции приют будет работать по временному патенту. Жалоб на порядки в приюте не поступало ни от пациентов, ни от опекунов; более того, последние сами предпочли именно этот приют для своих близких. «Они могли бы выбрать другое заведение, — говорит владелец приюта г-жа М. Дости, — но они не хотят ни порнографии, ни разврата. Однако у администрации штата свои требования»^[2].

И ведь таких вопиющих случаев сотни. Мы, к сожалению, привыкли к ним. Но нарастающая сегодня пропаганда «толерантности» представляется мне чем-то большим, чем просто новое «демократическое» ханжество. Психолог И.Я. Медведева, к примеру, весьма обоснованно считает, что мы здесь имеем дело «с болезненным, шизофреническим безразличием, которое в дореволюционной психиатрии называлось «скорбное бесчувствие», а сейчас заменяется лукавым эвфемизмом»^[3].

Коротко просмотрев в сети современные определения «толерантности»^[4] и ни в коем случае не удовлетворившись ими, дотошный человек может обнаружить, что это понятие предельно неопределенное и все, употребляющие его люди, используют эту неопределенность в своих интересах. Им покрывают, с ним связывают множество, зачастую взаимоисключающих идей, объектов, процессов. Это самый настоящий миф. И православные люди могут не только совершенно спокойно игнорировать его назойливую рекламу в СМИ или в школе, но и разоблачать некие базовые положения «толерантного» мифа, которые, на первый взгляд, кажутся неоспоримыми.

Во-первых, всем, кто еще верит в спасительность «толерантных» образовательных технологий, стоит, безусловно, отказаться от мысли, что с их помощью можно защитить «от экстремистов» какие-то значимые права личности или малой группы. На деле, сплошь и рядом обнаруживается, что «толерантность» — не защитник, а злейший враг всех, кому важно подчеркнуть свою индивидуальность. Ведь вместо того, чтобы выстраивать отношение большинства к личности или малой группе на основе глубокого осмысления их индивидуальных особенностей, «толерантность» требует не замечать, подчеркнуто игнорировать эти особенности. «Толерантное» отношение к сектанту, инвалиду или соседскому псу должно быть одинаково сдержанным. «Кем бы ты ни был, мне неважно, что ты – иной, я должен относиться к тебе так же, как если бы ты ничем от меня не отличался!» Единственное право, которое так обеспечивается – это «право личностного небытия».

Таким образом, разбивается и второй миф: «толерантность» способствует общению. «Толерантно приемлемый» человек вместо того, чтобы общаться, т.е. свободно проявлять или принимать сочувствие или неприязнь окружающих, погружается в холодное болото отстраненной безличной учтивости. Он, как личность, мало кому нужен, его самого мало кто интересует.

Вследствие этого, «толерантные» взаимоотношения, формально основанные на проповеди взаимопомощи и ненасилия, парадоксальным образом сокращают эту помощь и умножают насилие. Ведь если человек отвыкает, целенаправленно отучается прямо выражать свое личное отношение к окружающим, их боль и страдания становятся для него чем-то малосущественным. Душа устроена так, что никакой психолог не в силах «выключить» в ней неодобрение, оставив сопереживание. Принципиальный отказ от вмешательства в «чужую жизнь» таит в себе и отказ от взаимопомощи. Поэтому периодическую резню в американских школах нужно считать именно следствием, избытком «толерантности», а не ее недостатком. Дело даже не в том, что сошедшие с ума школьники разом выплескивают наружу всю ту агрессию против окружающих, которую им было запрещено выражать в более мягких формах. Жертвы агрессии тоже ведут себя «толерантно». Они не пытаются обуздать насильника, не помогают друг другу, не жертвуют друг за друга собой. Боль соседа и для них оказывается «его интимным делом, в которое нельзя вмешиваться».

Такие случаи, кстати, разоблачают и еще один миф, гласящий, что «толерантность» помогает экстремистам успокоиться. На деле, безразличная реакция погружает неустойчивые натуры в отчаяние. Особенно от этого страдают дети. Ведь за вызывающим, экстремальным поведением ребенка почти всегда стоит просьба о помощи. На нее можно ответить лаской или руганью, но все-таки ребенок поймет, что его услышали. Но если мы «толерантно» игнорируем этот вызов – мы демонстрируем полное равнодушие к тем проблемам, которые юный «экстремальщик» не в силах решить самостоятельно. Хочешь пить – пей, хочешь сбежать из дома – беги, хочешь повеситься – вешайся; если твое поведение не касается благополучия окружающих, оно может быть сколь угодно вызывающим. Но ведь именно такая провокационная стратегия толкает «экстремальщиков» на антиобщественные или даже противоправные действия. Они вполне обоснованно надеются, что так их, наконец, заметят. В итоге, «толерантность» плодит преступников.

Таким образом, главное рекламное утверждение большинства образовательных программ: «толерантность» помогает укреплять человеческое единство, снижает социальную напряженность и теснее сплачивает общество. Это не просто миф, это — блеф. Предвоенное советское общество можно обвинять в самых разных грехах, но оно было, безусловно, менее толерантным, чем цивилизованная Франция. Итоги нацистского вторжения в эти страны общеизвестны. И дело не только в «бескрайних русских просторах». Пограничная Брестская крепость держалась месяц. За три года оккупации немцы так и не осмелились зайти в некоторые белорусские деревни. В то же самое время значительная часть парижан «толерантно» сдавала гестаповцам своих соседей-евреев и малочисленных героев Сопротивления (само это «нетолерантное» слово впервые ввели русские эмигранты!). Всю войну французские солдаты просидели в гитлеровских концлагерях, и ни один из этих лагерей не восстал. «Толерантность» максимально расщепляет и атомизирует общество, одновременно разоружая его перед лицом внешнего врага.

Напоследок, стоит еще раз вернуться к первому мифу. Важно понять: несмотря на то, что многие рядовые носители и пропагандисты «толерантности» часто стараются помочь общественному признанию тех или иных маргинальных групп, творцов и вождей этого движения реальная защита прав меньшинств интересует так же, как Карла Маркса интересовала защита рабочих. «Толерантностью» прикрываются политические и культурные силы глубоко равнодушные ко всякому человеку и враждебные ему. Они не столько защищают малые религиозные, национальные или сексуальные группы, сколько используют их в качестве живого щита и, одновременно, в качестве клина, раскалывающего традиционные, недружественные к глобализации общества. Поэтому даже самое распоясавшееся меньшинство не может рассчитывать на продолжительное снисхождение глобалистов. Вспомним, пока СССР был грозен для Западного мира, он более чем «толерантно» относился и к левацкой троцкистско-маоистской молодежи, и к радикальным афганским исламистам. Сейчас эти меньшинства фактически вытеснены за рамки «толерантного отношения». Обществу разрешили не терпеть их, а относиться к ним, как к «экстремистам». Та же судьба неминуемо ждет и сепаратистов, и еретиков, и сексуальных извращенцев. Все они рано или поздно будут отданы на растерзание глобальной толпе, использованы в качестве клапана для выхода ее стихийной агрессии.

«…Когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба», — пишет св. апостол Павел (1 Фес, 5:3). Между прочим, «мир и безопасность» — ключевые обещания всех образовательных «толерантных» программ, включая и базовую «Декларацию принципов», утвержденную резолюцией генеральной конференции Юнеско от 16 ноября 1995 года^[5] и Федеральной целевой программы формирования «установок толерантного сознания»^[6], осуществляющейся в России с 2001 года.

На чем же основана эта претензия? В первую очередь, на том, что в деле организации человеческих взаимоотношений «толерантность» пытается заменить собой христианство. Милосердие к людям, их не осуждение, терпение гонений, любовь к ближнему и, наконец, любовь к врагу – все эти вечные истины, оставленные людям Спасителем, «толерантность» пытается подменить своими «гуманистическими» заповедями. В противовес Христу, требующему любить человека, несмотря его грехи, создатели «толерантности» утверждают, что доброе отношение к человеку само по себе почти не имеет значения, если ты при этом не хочешь принимать и уважать его капризы, ошибки, любые его выходки, бросающие вызов окружающим, а то и Богу.

Впрочем, вопросы о сущности и существовании Бога не обсуждаются «толерантными» людьми. «Толерантное» сознание исключает Бога из межчеловеческих отношений. Эта тема закрыта и ссылки на нее недопустимы. «Толерантность – это добродетель людей, которые ни во что не верят», – писал по этому поводу Г.К.Честертон.

Между тем, подлинное неосуждение ближних, неформальный отказ от насилия над ними возможны лишь ради высшей истины. В том мире, где суд и отмщение отданы Богу, человек еще будет пытаться удерживать себя от гнева. Кто-то из страха, кто-то ради воздаяния, а кто-то по благодати… Но в окружении, которое теоретически может принять все, работа человека над собой естественно прекращается. А признание места и возможности для любого типа самовыражения, для всякого стиля жизни освобождает, в первую очередь, преступников и преступные наклонности. «Если Бога нет, то все дозволено», — писал Достоевский. Таким образом, то, что нам рекламируют в качестве проповеди ненасилия, реально помогает человеку повторить путь Раскольникова или Ставрогина.

Между тем, поборники «толерантности» бросают Церкви обвинение в том, что она ограничивает человеческое единство, полагая его невозможным вне признания Господа нашего Иисуса Христа. Обвинение вдвойне странное. Во-первых, Единая Святая Соборная и Апостольская Церковь – Тело Христово. Она по самой сущности своей не может искать какого-либо единства с теми, кто не признает слов Спасителя: «Я есть – путь, истина и жизнь», с теми, кто сознательно не желает принять в себя Его Тело и Кровь. Христианство с самого начала обещало людям соединение лишь во Христе.

Для тех же, кто не признает Христа Богом или считает это «неважным», единство неминуемо будет основано либо на лжи, либо на каком-то ином грехе. «Светское ненасилие» является либо самообманом, либо прямым богоборчеством. Даже простая продолжительная нехристианская добровольность, после пришествия Господа в мир уже невозможна, ведь она отвергает единственный реальный Источник доброй человеческой воли. Одновременно такое «единство» отрицает Бога, как Искупителя всех страданий, которые испытывают на Земле пораженные грехом люди. Без возможности такого искупления, без надежды на него как, вообще, кто-то сможет длительное время нелицемерно терпеть насилие и притеснения своих ближних, или, тем более, врагов?

Таким образом, лишь для тех, кто вольно следует Христовым заповедям, становятся, действительно, несущественными культурные, социальные, национальные, языковые, расовые и другие различия. Вполне они исчезают лишь для святых. Для всех остальных эти различия сохраняют свою силу и власть. Никакой нейтральной почвы, никакого абстрактного, «светского» начала, которые объединяли бы человечество, помимо его Творца, нет. Единый язык утрачен со времен Вавилонской башни. Тела разных людей даже на одни и те же болезни реагируют по-разному. Что уж тогда говорить о «равенстве» прав, возможностей или потребностей. Провозглашаемое трибунами «толерантности» оно на деле оборачивается мечтой, формальностью или обманом. Даже сами эти трибуны признают, что каждый человек несет в себе существенно уникальное понимание того, что такое «право», «возможность», «потребность». «Свободой» и «счастьем» разные народы в разные времена называли совершенно противоположные вещи. Даже пресловутые «равные правила игры» — есть уже насилие над теми, кто не хочет или не может так «играть»^[7].

Однако, если мы вглядимся попристальнее, то легко обнаружим, что «толерантные» требования ненасилия странным образом распространяются сегодня лишь на «недостаточно толерантных» людей и их сообщества. Это они, то есть мы должны перестать бороться за свою веру. «Толерантным» (как прежде «прогрессивным») позволено применять против «непросвещенных экстремистов» самые разные виды насилия: от увольнения с работы до завоевания и ковровых бомбардировок. «Толерантность» открещивается от всякой связи с революцией, но при ее насаждении работает все та же железная революционная логика: насилие допустимо ради борьбы с насилием.

Что же получается? «Толерантность», прикрываясь маской идеологии ненасилия, не просто пытается задушить мир безразличием. Рано или поздно она зальет его кровью.

«Не могу молчать!» — восклицал некогда один из задним числом навербованных «апостолов толерантности» Лев Толстой^[8]. Возмущение его относилось, прежде всего, к действиям правительства Столыпина, разрешившего казнить революционных террористов в 24 часа. Действия же самих этих террористов, уничтоживших в начале XX века тысячи людей, в глазах писателя были «обусловлены средой», «оправданы невыносимой духовной атмосферой», и не вызывали у него такого гнева. Ту же странно искривленную «доктрину неравных возможностей», когда тот, кто борется с «государственным насилием» и «старым порядком», имеет право на все, мы видим в развитии «толерантности» и в XVIII-м, и в XVII веке.

XVII век здесь особенно символичен. «Примечательно, что проблема толерантности впервые возникла в западной цивилизации именно на религиозном уровне, а религиозная толерантность положила начало всем другим свободам, которые были достигнуты в свободном обществе, – пишут создатели сайта www.tolerance.ru. – В целом толерантность была установлена как в Англии, так и в Америке не столько в качестве идеального принципа, сколько по необходимости – когда было разрушено монолитное единство общества. Оказалось, что в обществе будет больше мира, если не пытаться навязывать ему сверху религиозного единства».

Для непосвященных стоит пояснить, что этому англосаксонскому открытию и в Англии, и в США предшествовали кровопролитнейшие гражданские войны. Тех, кто «пытался навязывать сверху», в этих войнах просто убили. Статуи обезглавленного короля Карла I и посмертно повешенного диктатора Оливера Кромвеля и сегодня украшают лондонский парламент. Массовая конфискация крестьянских земель, превратившая сотни тысяч человек в бродяг и нищих, казни этих бродяг, бессрочная каторга за украденную булку, 16-тичасовой детский труд на фабриках, работные дома для престарелых, свирепые колониальные войны – все это штрихи к портрету пуританской цивилизации вызвавшей к жизни «толерантность, необходимую для установления общности в условиях плюрализма».

В Соединенных Штатах дело обстояло чуть иначе, чем в Британии, там атмосфера плюрализма создавалась за счет вытеснения «нетолерантных отношений» на периферию общественной жизни. Так хваленая новоанглийская веротерпимость десятилетиями спокойно мирилась с беззаконием на рабовладельческом Юге или диком Западе. А когда экономическое развитие страны в XIX веке требовало распашки прерий или ликвидации автономии южных штатов, «толерантная» элита США, не задумываясь, организовывала ради этого резню индейцев или гражданскую войну.

«Апостолами толерантности» создатели сайта www.tolerance.ru провозглашают также Дидро и Вольтера, взгляды которых «сложились, когда они наблюдали за событиями в Англии, где в XVII веке в условиях религиозного плюрализма и религиозной толерантности был достигнут гражданский мир и установилась общая атмосфера милосердия». Сегодня мы знаем, что в деле установления «плюрализма» французские ученики далеко переплюнули своих английских учителей. «Декларация прав человека и гражданина» привела Францию не только к казни короля, но и к тотальному якобинскому террору, впоследствии экспортированному за границу в виде военных нашествий. Трудно сказать, насколько «толерантным», вообще, было гражданское законодательство Наполеона. Фактом остается лишь то, что его создатель в 1812 году не считал нужным практически прикладывать свои кодексы ни к жизни русских крестьян, ни к имуществу православных храмов.

«Мы добрых граждан позабавим, — писал умерший накануне этого кровавой мясорубки «просветитель» Дени Дидро. — И у позорного столпа / Кишкой последнего попа / Последнего царя удавим!» «Раздавите гадину!»^[9] — вторил в письме к его другу Д`Аламберу Вольтер. Тем не менее, афоризмом, в котором выражена «классическая теория толерантности» по-прежнему считается изречение того же Вольтера: «Я не согласен с тем, что вы говорите, но пожертвую своей жизнью, защищая ваше право высказывать собственное мнение». На обещания-то они все и сегодня горазды.

Удивительно, правда, почему в число «апостолов толерантности» пока не попали такие передовые мыслители, как Адольф Гитлер. Мало кто сегодня акцентирует внимание на том, что нацистский вождь был удивительно веротерпим. Один из свидетелей его застольных бесед как-то раз записал буквально следующее: «Мы вступаем в эру терпимости. Каждому будет позволено искать спасение тем путем, который ему подходит. Никого не будут обращать в свою веру»^[10]. Это намерение «фюрера», по крайней мере, в отношении России подтверждает и другой мемуарист: «…Во всех случаях необходимо запрещать устройство единых церквей для сколько-нибудь значительных русских территорий. Нашим интересам соответствовало бы такое положение, при котором каждая деревня имела бы собственную секту, где развивались бы свои особые представления о боге. Даже если в этом случае в отдельных деревнях возникнут шаманские культы, подобно негритянским или американо-индейским, то мы могли бы это только приветствовать, ибо это лишь увеличило бы количество факторов, дробящих русское пространство на мелкие единицы»^[11].

После всех этих доводов уже не удивляешься, когда теоретики «толерантности» предлагают нам учиться ненасилию у таких архитекторов перестройки, как Горбачев, Яковлев или Шеварнадзе. Между прочим, «плюрализм» (одно из имен «толерантности») 20 лет назад был одним из главных лозунгов реформ. Мы уже разбирали, как равнодушное отношение к маргинальным меньшинствам поощряет и провоцирует их экстремизм. Поэтому не удивительно, что введение «плюрализма» в конце 1980-х, немедленно породило такой всплеск вооруженного сепаратизма и бандитизма, что его результаты на территории от Приднестровья до Таджикистана не могут расхлебать до сих пор.

Но кое-что все-таки удивляет. Самым ранним «носителем идей плюрализма» по мнению некоего А.А. Дудина оказывается… римский император Юлиан-отступник. «Второй период правления Юлиана можно было бы с твердой уверенностью назвать периодом гонений, – пишет он все на том же сайте www.tolerance.ru. — Но более детальное рассмотрение всех событий показывает, что Юлиан, действительно озлобившись на христиан за их полную неспособность пойти на компромисс с неоплатонической группировкой, все таки по мере сил старался действовать в рамках веротерпимости. Различные события, в свое время растолкованные в клерикальной историографии как свидетельства гонений: — изгнание Афанасия Великого, события с мучеником Вавилой, еп. Марком Аретузийским, трактаты «Против галилеян» — имеют под собой другое основание. Суть в том, что некоторые из них были напрямую спровоцированны фанатиками христианства, другие произошли в силу сложившихся обстоятельств, третьи вообще возникли по недоразумению… Таким образом, политика Юлиана Отступника по отношению к христианам всегда была толерантной, хотя в силу обстоятельств она не могла быть похожей на таковую».

Подробно комментировать эту безумную провокацию довольно трудно. Ясно одно, «толерантность» — это не просто «добродетель неверующих». Христианству вновь, как и во времена Юлиана, бросается вызов. «Нет, говорят почитатели дел его, выдумывающие нам нового бога, кроткого и человеколюбивого, он не предписывал всенародно указами гнать христиан и заставлять их терпеть все, что гонителям будет угодно, и тем думают доказать, что он не был гонителем»^[12]. Этим словам святителя Григория Богослова уже больше полутора тысяч лет. И они, как будто, дожидавшиеся нынешних самозваных наследников Юлиана, обличают самую суть его «античной толерантности»: «Но весьма уже лукаво и злонамеренно то, что, не имея сил убедить нас открыто и стыдясь принуждать мучительски, но под львиной шкурой скрывая лисью, или, если угодно, под личиной Миноса тая величайшее неправосудие, употребил он снисходительное насилие»^[13].

Можно полагать, что и нынешняя анонимно безликая, «самозародившаяся» мировая система «снисходительного насилия» имеет своих весьма высокопоставленных авторов. Хочется надеяться, что их «юлиановские» богоборческие замыслы вновь постигнет неудача. А «толерантность» вскоре услышит твердый голос верных сынов Церкви: «Воздвигаем тебе памятник, который выше и славнее столпов Геракловых. Те были водружены на одном месте и видимы только приходившими туда; а этот памятник, переходя от одного к другому, не может не быть везде и всем известен. И твердо знаю, что поздние времена увидят его обличающим тебя и твои дела, а также научающим и всех прочих не отваживаться на подобное восстание против Бога, чтобы, поступая подобно тебе, не получить одинакового с тобой воздаяния»^[14].