Смута

Махновцы

Любимая бабушка моей матушки в гражданскую войну в один день потеряла жениха и духовника. Их батюшка, кстати, то же отец Александр, вместе с молодым купцом, уже наречённым её женихом, ехали в поезде, на который напали «зелёные». 1918 год, застрелить человека тогда считалось делом обыденным, а бандиты и вовсе никого не щадили. Потом в многочисленных фильмах о том времени я видел, как грабили поезда махновцы. Но даже в страшном сне мне не могло привидеться, что пройдёт всего несколько лет, и я всё это вновь увижу, только уже не в кино, а наяву.

Работать на железку я пришёл в последний год советской власти, страна разваливалась на глазах. Почему-то именно в этот год у нас на станции начала падать дисциплина. Всё больше стало попадаться пьяных, если и раньше пили, то как-то с оглядкой, то теперь никто ни на кого не смотрел. А однажды белым днём мои товарищи остановили состав и вскрыли вагон. В нём всего-то и было что несколько ящиков с конфетами-леденцами и печеньем, но главное сам факт. Раньше если на что и решались, так только стрясти в сезон с проводников пару арбузов, или выпросить бутылку водки за то, чтобы «нежно» локомотивом снять с горки вагон со стеклотарой или теми же арбузами и дынями. И вдруг всё резко в раз поменялось.

Грабить стали по ночам, оно и понятно удобно, нет лишних глаз.

Помню, работяги вскрыли вагон, ещё и залезть в него не успели, а уж из центрального пункта бегут наши итээры, руководители смены. Оказалось, что в вагоне перевозили спортивную обувь. Начальник смены, мужчина лет тридцати пяти, маленький спортивный, легко взлетел в вагон, и словно Владимир Ильич с известной картины, ухватившись одной рукой за поручень, и вытянув другую в сторону бегущих, закричал: – Люди, берите, всё это ваше, законное! Они нас столько лет обворовывали, недодавали! Хватит! Теперь наше время пришло, сами возьмём! Потом стал хватать коробки с кроссовками и бросать их в толпу. Кем были эти самые «ОНИ», непонятно, зато благодаря именно «ИХ» проискам, грабёж вагонов превращался из обычного мародёрства в некое подобие возмездия и акт справедливости.

Другой начальник, низенький и толстый не смог забраться в открытые двери и вынужден был умолять одного из рабочих:

– Костик! Пожалуйста, подай мне ещё пару коробочек! У сына день рождения, подарок сделать хочу.

В ужасе от происходящего, спрятавшись от всех подальше, в дальний уголок старого домика для обогрева, я слушал что кричит толстый начальник и всё почему-то думал: зачем дарить сыну несколько пар обуви, он что у него сороконожка?

Имя этого человека несколько лет бессменно красовалось на всесоюзной доске почёта, как лучшего по профессии, и он действительно был лучшим. Всеобщее уважение, зарплата со всеми премиями и надбавками, позволяющая жить совершенно безбедно. И такой контраст, протянутые руки, заискивающие глаза, унижающегося человека:

– Да-а-а-ай, пожа-а-а-алуйста.

Потом до него дошло, зачем перед кем-то унижаться, если у него есть возможность воровать вагонами. Правда, в конце концов, он попался и уехал в «места не столь отдалённые». Через несколько лет вернулся старым, больным и потерявшим почти все зубы. Спрашивается, чего человеку не хватало? С другой стороны, колония дала ему возможность остановиться и задуматься о своей душе. Кто знает, может страдания на земле ему зачтутся взамен тех, что в вечности?

***

Однажды на запасной путь отбросили вагон с австрийской обувью. Его заприметили и вскрыли. Немедленно разнеслась весть: на таком-то пути «дают» австрийские сапоги, народ повалил валом. Я так понимаю, утащил ты сапоги, так неси порадуй ими любовницу, в крайнем случае супругу. Зачем же идти и торговать ими здесь же на привокзальном рынке? Там их, голубчиков, и повязали. Первым арестовали Иванова, который на вопрос следователя, кто ещё воровал вместе с ним, назвал Петрова. Привлекли Петрова, который в свою очередь указал на Сидорова. Когда эта цепочка стала угрожающе превращаться в дурную бесконечность, уже не выдержал сам следователь. И на ответ Никифорова, что вместе с ним сапоги брал Смирнов, следователь, схватившись за голову, мучительно произнёс:

– Не было Смирнова, понял? Не было! Хватит! Ещё неделя следствия и мы всю вашу станцию пересажать должны, иди отсюда!

Помню, как на одной из планёрок наш самый главный начальник кричал на нас, уже не сдерживаясь:

– Если воруете, так воруйте в одиночку! У воров нет друзей, только подельники. На следствии топите друг друга, словно вам это удовольствие доставляет. Если так дело дальше пойдёт, то с кем прикажете мне план выполнять!?

Да и вокруг начальника станции народ менялся, чуть ли не каждые полгода. Может, это и есть злопамятство, но никак не забывается, один ещё совсем молодой человек, заместитель начальника по грузовой работе, прекрасно одетый, с огромным перстнем на пальце, так, между прочим, объявляет, что решил наказать меня на пятьдесят процентов премии. А премия составляла у нас до семидесяти процентов от заработка. Я, в какой-то нелепой заячьей шапке, засаленной телогрейке, огромных валенках с колошами, пытаюсь объяснить ему, что нельзя, мол, лишать человека зарплаты просто так, ни за что. Рассказываю как всё было на самом деле, он молчит, глядя немного в сторону от меня, потом поворачивается ко мне и говорит, спокойно так и немного устало:

– Вас никто не лишает вашей зарплаты, вас лишают премиальных. Идите, и будьте благодарны, что наказываю только на пятьдесят процентов, а не на все сто. Через пару месяцев, узнав, что его арестовали и провели по конторе с наручниками на руках, честное слово, я испытал чувство удовлетворения.

Кстати, информация к размышлению. Один мой коллега залез в контейнер и стащил две каракулевые шубы. Принёс их в наш рабочий домик, рассматривает добычу и размышляет вслух:

– Значит так, одну шубу любовнице подарю, другую – жене, но вот не знаю, подойдут ли они им по размеру? Я его успокаиваю:

– Даже не сомневайся, лягут, будто на них сшиты. Потом мой товарищ всё недоумевал:

– Ладно, я ещё могу предположить, что ты где-нибудь видел меня с женой, и прикинул её размер, но любовницу мою ты точно видеть не мог, как же её – то размер угадал? Попробуй, объясни ему, что бес знает всё, и предлагает бедному человечку что угодно: кусочек сыра, каракулевую шубку или австрийские сапожки, только бы уловить.

***

На станции постоянно случались какие-нибудь забавные истории. Например, идёт между путями сортировочного парка один из замначальников станции. Вдруг сверху с одного из контейнеров его окликают:

– Петрович! Ты какой размер рубашек носишь? Тот без всякой задней мысли:

– Сорок второй, а что? – Тогда на, вот, примерь, – и кидают ему прямо в руки рубашку, упакованную в слюдяную шуршащую упаковку. Петрович рубашку поймал, рассматривает её и тут только до него доходит нелепость ситуации. Но пока он соображал, пока открыл рот, чтобы выразить негодование, того воришки уже и след простыл.

Ещё был случай, тоже смешной. Забрался у нас один товарищ на контейнеровоз, срубил пломбу, кое-как приоткрыл дверь, и сверху через щель стал спускаться головой вниз и вытаскивать наверх содержимое контейнера. Повезло ему, и вещички ценные достались, и никто его не засёк. Приходит утром домой, довольный, решил немного отдохнуть после трудовой вахты. Вдруг в дверь звонок, открывает, а там милиция.

– Такой-то и такой-то, – спрашивают?

– Точно, – отвечает, – он самый. Те раз так, по квартире пробежали – вот они украденные вещички. Тут же понятых, протокол составили и увезли бедолагу. А виной всему стал паспорт, который лежал у вора в нагрудном кармане. Когда он за вещичками головой вниз спустился, паспорт и выпал. Потом, обнаружив вскрытый контейнер, стали на грузовом дворе делать сверку того, что значилось по описи, и что оказалось в наличии, паспорт и нашёлся. Остальное, как говорится, дело техники.

***

Вскоре грабежи на дорогах стали принимать масштабы времён легендарной махновщины. В ближайшем к нам городе люди перестали бесцельно бродить по улицам и целенаправленно потянулись на железную дорогу. Со временем научились тормозить составы в пути. В одном месте, где машинист из-за рельефа местности вынужден был притормаживать, в межвагонное пространство бросался какой-нибудь лихой подросток и перекрывал тормозной рычаг. Срабатывали тормоза, состав моментально останавливался, и народ налетал на вагоны. Чтобы никому не было обидно, вся прилегающая к дороге территория распределялась заранее. Каждому мародёру отводился участок длиной в вагон. Договором определялось, что перед тобой остановилось, за то и будь благодарен. Всё по-честному, попался соседу контейнер с пуховиками, значит, ему повезло, а ты не лезь. Если на твою участь выпали железобетонные конструкции, то и довольствуйся железобетонными конструкциями. Иногда, правда, эти мальчики срывались и попадали под колёса, но об этом старались не распространяться.

Помню, был такой случай, когда в одном таком остановленном составе следовал воинский караул. Как правило, это несколько вагонов с военным грузом, а между ними теплушка с вооружёнными солдатами. Так, вот, значит, остановили граждане поезд и бегом каждый к своему вагону. Кому достался воинский груз побежали на караул. Солдатики всполошились, ещё бы, мало того, что в дикой степи остановились, да ещё и бежит на них толпа людей человек в двадцать. Начальник караула наставил в их сторону автомат и кричит:

– Стоять! Стрелять буду! Те остановились, явно в недоумении от того что не знают как поступить. Главное ведь, всё по-честному, что выпало, тем они и довольствуются, а эти глупые солдатики не понимают.

– Эй, солдат, мы всё по-честному, ваши вагоны встали на нашей территории, так что теперь груз наш.

– Люди, – кричит военный, – в этих вагонах вам поживиться нечем, мы оружие везём. Лучше не походите.

– О! – потирает руки довольный люд, – оружие сейчас в цене! Вперёд, на вагоны! Караульный дал очередь над головами, мародёры снова было остановились, но кто-то закричал:

– Ребята! Не робейте, по людям они стрелять не станут, забоятся! Вперёд! Только автоматная очередь в упор смогла остановить грабителей.

Караул, пока с ним разбиралось воинское начальство, несколько дней после этого случая простоял у нас на запасных путях, и они ходили к нам за водой. Действия солдат сочли правомерными, и ребята поехали дальше.

***

Мишка, мой приятель, он сам из тех мест, рассказывал, как случайно подслушал один такой разговор. Мама ругает нерадивого сыночка, лет десяти, а тот стоит перед ней, понурив голову. – Вот, где ты шатаешься? Совсем уже от рук отбился, матери ну, ни на грамм не помощник. Сегодня на железке «видаки» давали, я взяла два и всё, больше мне не дотащить, а был бы ты послушным мальчиком, пошёл бы сегодня с мамой, мы бы и все три донесли.

– Было время, – продолжает Мишка, – в наших местах что хочешь можно было купить, знакомый у пацанов на жвачку кожаный плащ выменял.

Потом уже, когда, наконец, навели порядок и народ перестал грабить на дорогах, говорят, по домам, что стоят вдоль железки, ходили специальные отряды и конфисковывали добычу. Слышал, в квартире одной старушки на восьмом этаже высотного дома нашли только холодильников в упакованном виде штук восемь.

– Мать, – никак не могут понять конфискаторы, – как же тебе удалось такой склад на восьмом этаже организовать? К тебе что, специально товар таскали?

– Да, как бы не так! Всё сама, всё вот этими вот руками на старость готовила. А вы, разбойники, нажитое таким непосильным трудом, отбираете!

***

По-разному пытались у нас на станции с воровством бороться. Однажды ночью иду вдоль состава, смотрю открытый вагон. Так, что у нас тут? Ага, сигареты в блоках. Вызываю по рации центральный пост:

– Катя, вагон такой-то открыт, сигареты.

– Понятно, иди дальше. Прохожу ещё несколько вагонов, опять вскрытая теплушка. Внутри какие-то коробки, пригляделся, маленькие телевизоры, типа «Юность». Снова передаю номер открытого вагона. И вот уже незадолго до хвоста поезда обнаруживаю ещё и вагон с венгерскими макаронами. Пачки лежат близко – близко от края вагона, рука сама собой так и просится взять и забросить их глубже внутрь, чтобы на землю не упали. Но удержался, ни до чего дотрагиваться не стал.

После того, как проходишь состав по всей длине, а это приблизительно километра полтора, тебе обычно дают минут двадцать отдыха и снова посылают проверять уже новый поезд. Захожу в комнату отдыха, только собрался чайку попить, а мне дежурная:

– Саша, пробегись вдоль такого-то пути, да побыстрее. Бывает, не всегда удаётся отдохнуть, работа есть работа. Побежал, в другой конец парка, только доложился, и снова – беги по такому-то. Странно, думаю, что случилось? Вроде всё как всегда, а только и делаю, что бегаю. Иду и рассуждаю, ну вот, теперь-то, я обязательно перекушу, и отдохну с полчаса, сил больше нет, и так несколько часов хожу не переставая. Но только дал о себе знать, что дошёл и иду чаю попить, немедленно в спину новое задание. Всё моё нутро в этом момент взорвалось от обиды, да никогда ещё такого не бывало, обед-то мне положен, или нет?! Хотя бы минут на пятнадцать! В чём дело?! Кричу по громкой связи:

– Катя, прекращай издеваться, посылай ещё кого-нибудь, что я у тебя один, что ли?

Катя извиняющимся голосом:

– Саша, один ты у меня и остался, всех остальных уже увезли.

После смены она мне рассказывала: – Начали мы работать, а тут приезжает милиция в гражданском. Документы предъявили и разбежались по парку, искали открытые вагоны, что-то сами открыли, забрались внутрь и устроили засады. Один оперативник со мной остался сидеть, следил, чтобы я никому ничего не сообщала. Вот, ты тогда шёл вдоль состава, и передавал мне номера открытых вагонов с сигаретами, макаронами, а во всех тех вагонах были устроены засады. Я знаешь, как за тебя молилась? Всех ребят арестовали.

После того случая я стал внимательнее присматриваться ко всем, кто встречался мне на рабочем месте. Смотришь, ребята какие-то появляются, обычно человек пять – шесть, в спортивных костюмах, а под левой рукой, как правило, кобура выпирает. Не поймёшь, кто это бандиты или милиция, все на одно лицо. Так я что делал, завижу, идут такие «спортсмены», отойду немного в сторонку. Выберу где трава погуще и прячусь. Между путями мусора полно, чего там только нет, поэтому и я в своей некогда оранжевой безрукавке, прекрасно сливался с окружающим ландшафтом.

Бывало, идёшь вдоль пути, проверяешь, смотришь, ага, грабят. Зачем лезть на рожон, под составом подлезаешь, списываешь номер вагона, а потом докладываешь, что, мол, «будет открыт». Это у нас такой условный сигнал был: «будет открыт», значит в данный момент вагон ещё «потрошат».

Арестовывали у нас часто, только потом работяг всё одно отпускали, работать было некому, да не особо-то к нам и шли. То же как-то, арестовали всю смену наших коллег, забрались они на бочку со спиртом и разливали его по канистрам. Приезжали москвичи, облаву провели, всех забрали и месяц продержали в «Матросской тишине», потом выпустили. Железка объект стратегический, работать должен непрерывно, так что на многое тогда закрывали глаза. Правда, если брали кого-нибудь из начальства, то всё это дело обставлялось картинно, и назад их уже не возвращали. Однажды пришли за начальником одной из смен, прекрасный специалист, среди нас не было человека, который бы его не уважал. Всю жизнь отдал железке, свою семью так и не создал. Был награжден всеми высшими орденами страны. Прямо на рабочем месте одели на него «браслеты»:

– Пошли, – говорят.

Тот, мол, дайте форменный сюртук накинуть.

– А он тебе больше не понадобится, – отвечают, и увели.

Потом его тихо уволили и отправили на пенсию. Что уж там на самом деле произошло, кто знает? Виновен человек или нет? Только очень хочется верить, что в этом конкретном случае произошло всё что угодно: подставили, надавили, заставили. Не верю я в его виновность. С другой стороны, как можно за кого-то ручаться? Страсть непредсказуема, вспыхивает порой, словно лихорадка, охватывает человека, в одно мгновение лишая разума, воли и совести.

***

Трудно мне приходилось в те дни. Все знали, что я верующий, но считали, будто верующему воровать можно так же, как и неверующему. А потом, почему же «неверующему»? Все же крещёные, а значит православные, и нечего из себя святошу корчить. Но всякий раз, когда народ бежал на вагоны, я отправлялся в будку для обогрева. Потому опасались меня, кто я такой, может «засланный казачок»? Потому, пожалуй, в течение года, меня, подобно переходящему кубку, отфутболивали из смены в смену. Помню, в конце концов, закрепился в самой отстающей бригаде. Начальник смены, человек, в общем-то, неплохой, увидел меня на планёрке, развёл руками и обречённо так говорит: – Ну, вот, совсем наша смена превратилась в отстойник, раз и этого сектанта к нам подкинули. Почему-то многие считали меня баптистом, наверно потому, что на работе не пил.

Ещё через год к нам в бригаду прислали ещё и Пашу, кстати, настоящего баптиста. Понятно, что определить его могли только к нам, в нашу «отстойную» бригаду. На самом деле я очень обрадовался появлению Паши, теперь нас было двое, а это уже кое-что.

Железка кормили и одевала. По началу, пока ещё никто не проверял что ты там с собою несёшь, с работы тащили всё. Народ со смены возвращался точно с ярмарки. Посмотришь, самовары, чайные сервизы, велосипеды, короче всё, что можно было на себе унести. Помню одного путейца, стащил он два огромных ящика с майонезом. Приспособил под ящик что-то наподобие тележки с колёсиками и толкает их перед собой на рабочую электричку. Говорю: – Куда тебе столько? Всё равно не съешь. – А я, – говорит, – бизнесом стал заниматься, излишки в комок сдаю.

Если на станции «давали» какие-нибудь кожаные курточки, то на следующую смену посмотришь, в этих куртках идёт уже каждый второй, и работяги, и охрана, и транспортная милиция.

***

Был у нас один такой охранник по имени Толян. Все были уверены, в том, что он немного, «того», не в себе, короче. Ни с кем почти не общался, не воровал, и главное, другим украсть не давал. Вспоминается случай, однажды открытую бочку со спиртом поставили в таком месте, куда к ней можно было подъехать на машине. Главное, со всеми обо всём договорились, и кто-то, словно в насмешку поставил Толика присматривать за этой самой бочкой.

Охранник, маленького роста, круглолицый, внешне очень смахивающий на одного смешного артиста, прохаживается вокруг объекта. Подъезжает грузовик, из него выходят ребята и идут к бочке со шлангом. Идут, и на Толика ноль внимания. Наш «артист» наблюдает за ними и потом интересуется:

– А чё вы делать-то собираетесь?

– Как что, – удивляются ребята, -ты чё, мужик, тупой? Спирт сейчас будем качать.

– Так я ж его охраняю, – пытается увещать их охранник.

– С твоим начальством, братан, всё договорено, уйди в сторонку, не путайся под ногами.

Толик не стал препираться, достал пистолет и шмальнул из него в воздух.

– Ты чё, мужик! С ума сошёл!?

И в следующее мгновение охранник уже стреляет в землю перед грабителями.

– Третий строго по вам. Пацаны давай звонить, злятся, выясняют, как так получается, что в них стрелять собираются?

– Слушай, – кричит один из парней, а ты часом не Толик?

– Толик, я, – удовлетворённо отвечает наш товарищ.

– Понятно, поехали, мужики, бесполезно, этого не переубедишь. Я про него слыхал.

Уже много позже, когда я стал священником, меня пригласили в один дом причастить парализованного больного. Прихожу, и что вы думаете, предо мной на диване лежит Толик собственной персоной. Я его тогда исповедал, соборовал и причастил. Потом и отпевал у нас же в храме. Уже уходя после причастия, помню, спросил его: – Толь, а почему ты никогда не воровал и никому вокруг себя не позволял? Смешной маленький человек, в бедно обставленной квартирке отвечает:

– А мне, батюшка, как тому Таможне из «Белого солнца пустыни», за державу уж больно было обидно, – потом подумал немного и добавил, – и за людей тоже.

***

Со временем уже какая-то умная голова сообразила, и стали перебрасывать с разных станций охранников и вооружать их автоматами. Они приезжали и жили отдельно от всех, и лиц их никто не видел. По ночам одевали маски с прорезями для глаз и шли гонять мародёров. Нас тогда предупредили, работаете строго в определённых направлениях, по станции без надобности не слоняться, особенно по ночам. Так что приходилось держать ухо востро. По рации запрашивают:

– Саша, ты где?

– Там-то, – отвечаю.

– Никуда не отклоняйся с маршрута. И слышишь, как начинает где-то строчить автомат. Но, думаю, стреляли они, больше для острастки, кто же станет по живым людям, да ещё на самой станции лупить? У всех же семьи, дети, да и кроме нас в тех же составах проводников, вон, сколько ехало, мало ли кто и зачем вышел.

Зато по тем людям, что ещё в поле на подходе к станции составы тормозили и грабили, стреляли уже по-настоящему. Рассказывал мне один охранник, их специально возили в поле убирать погибших. Они приехали, а тела уже увезли, и только мешки с просыпавшимся сахаром, а на нём красные капли крови. Так грабежи, не один год бытовавшие на железной дороге, удалось свернуть, буквально в течение нескольких недель.

***

С описываемых мною событий прошло уже много лет, и приглашает меня к себе в деревеньку один верующий дачник, показать батюшке столп, который он устроил на своём участке. Человек построил небольшую часовенку, а под ней, словно у Никиты, столпника Переяславльского, устроил такую же пещерку. В полу часовни через лаз можно пробраться в подвал и молись себе в тишине. Рассмотрел я это сооружение, в подвале посидел, и спрашиваю:

– Серёга, а зачем тебе этот столп? Ты что, хочешь принять тайный постриг и здесь спасаться?

– Батюшка, даже и не знаю, что тебе и сказать, говорят, последние времена наступают, по пророчествам в храмах уже нельзя будет молиться, а у меня вот она, и часовенка, и подвальчик.

– Слушай, а как часовенка зимой обогревается? Здесь смотрю у тебя и летом не жарко.

– А вот, батюшка, я вот здесь и здесь ставлю нагревательные элементы, каждый по полтора киловатта, так что зимой у меня в часовенке тепло и уютно.

– Так это же сколько ты за электроэнергию платишь? Серёга улыбается:

– А я свои печки подключаю в обход счётчика, и вовсе ничего не плачу.

Я соображаю:

– Погоди, так получается, что электричество-то ты воруешь. Подвижник взрывается:

– Ворую?! У кого, батюшка, у Чубайса? Так он сам всех нас давным-давно обворовал, и не ворую я вовсе, а своё возвращаю, законное! Да на благое дело!

Не стал я тогда с ним спорить, может, всё оно и так, только почему-то своими словами напомнил он мне того начальника нашей смены, кричащего из открытого вагона:

– Берите люди, всё берите, это ваше, законное, у вас же и украденное! И смешного маленького Толика вспомнил, с его:

– За державу обидно, батюшка, и за людей тоже.

В гости к Серёге я больше не ездил.