Памяти Василия Белова

Ушел из жизни мой любимый писатель Василий Иванович Белов. Первой книгой, которую я прочитала сознательно, в семилетнем возрасте — были его «Рассказы о всякой живности». Простой язык, живые образы, смешные, дурацкие ситуации. До сих пор не покидает ощущение праздника, когда вспоминаю, как впервые читала эти рассказы.

Мой отец часто общался с Василием Ивановичем во время работы в «Литературной России» и «подсовывал» мне его книги. А потом меня отправили на лето в вологодскую деревню к дальним родственникам. И вот там весь мир рассказов Белова предстал предо мной живьем. Избы с высоким подклетом, мужички в потертых ушанках, белобрысые дети, все эти коровы, козы, дворовые псы и коты с рваными ушами — оказалось, что это очень близко мне, городскому ребенку. Потом ко мне «пришел» «взрослый» Белов — с болью военного детства, с криком искалеченной русской деревни. В душе поселилась ноющая тоска, которая усиливалась от «Воспитания по доктору Споку» к «Плотницким рассказам» и «Привычному делу». В первые месяцы замужества я перечитала «Лад» и окончательно «заболела» Русским севером.

Белов считался родоначальником «деревенской прозы», но к 80-90-м годам стало модно посмеиваться над его манерой вести себя и говорить, - мол деревенщики канули в прошлое, а Белов и вовсе «сбрендил». Не все понимали, что писатель остался верен себе не только в книгах, но и в публичных высказываниях, и до самого конца жил надрывом, переживанием за русскую деревню.

В начале двухтысячных я пыталась в Институте славистики города Констанца (Германия) писать диссертацию о деревенской прозе. Меня достаточно жестко попросили убрать из исследования имя Белова — как «сумасброда и антисемита».

Грустно, что почти незамеченным прошел 80-ти летний юбилей Василия Ивановича — в родовом селе Тимониха собрался узкий круг близких и друзей. От государства не последовало ни наград, ни почестей. Василия Белова больше нет с нами. Но неизменно светлым и радостным останется одно — просто протянуть руку к книжной полке и достать томик «Плотницких рассказов»: «Дом стоит на земле больше ста лет, и время совсем его скособочило. Ночью, смакуя отрадное одиночество, я слушаю, как по древним бокам сосновой хоромины бьют полотнища влажного мартовского ветра...»