Святой князь Владимир и библейские основы Русской цивилизации. Часть 1

Публикуемая ниже работа посвящена осмыслению духовных принципов, на которых святой князь Владимир основал русское государство. На основе библейской традиции выявляется теократический идеал как принцип правовой и общественной жизни государства и христианские базисные ценности служения власти своему народу и Отечеству. Актуализируется уникальность заслуги святого князя Владимира как государя в деле Крещения Руси и основания Русской Церкви, обусловленной его глубоким принятием евангельского идеала, а не рациональным политическим расчетом. В статье освещены социальные взгляды святого князя Владимира, проистекающие из евангельского правового идеала, и отмечается эсхатологический контекст деятельности святого государя как попытка осуществления справедливости и Правды Божией на русской земле. Анализируются истоки национального правосознания, лежащие в сфере особого кенотического понимания права. Сделан вывод об успешном начале практического построения князем Владимиром теократического христианского государства, социальная, правовая и политическая жизнь в котором служит делу Царства Божия.

Великий князь Владимир Святославович

Важно людям, живущим в нынешней России, открыть черты истинного, евангельского лика Древней Руси как особого государства

Несомненно, святому крестителю своей жизнью и делами удалось написать икону идеального христианского правителя, которая до сего дня представляет собой высочайший идеал и ценность. Его икона есть одновременно аутентичный образ самой России, ведь, по слову святителя Иоанна (Максимовича), она есть «выражение духа и примера своего Крестителя»^[1]. Как важно нам, людям, живущим в нынешней России, открыть прекрасные черты истинного, евангельского лика Древней Руси как особого государства, дабы увидеть в изначальном образе ее вечное, а значит – не только прошлое, но и настоящее, и будущее ее призвание, смысл существования, оправдание крестоношения!

Власть как святость

Необходимо признать, что тема библейских основ государственно-правового идеала России и базисных ценностей, которые должны лежать в существе российской власти как деле высшего служения народу, о вызовах, стоящих перед ней в ее собственном осуществлении, до настоящего юбилея никогда не ставилась во главу угла авторитетных церковно-общественных форумов.

Князь Владимир взял на себя тогда личную инициативу и ответственность кардинального преображения духовного облика людей

Отсутствует эта тематика и в интеллектуальном поле современного богословия нашей Церкви, имеющей, тем не менее, в своей библейской и канонической традиции вполне определенные представления не только о том, «каков нам подобаше архиерей», но и «каков нам подобаше» князь. Между тем вопрос существа и образа власти никогда не был только теоретическим в нашей стране, где народ традиционно доверяет свою судьбу именно «властям предержащим». Какими идеалами, ценностями и мотивами должна руководствоваться государственная власть в своем служении Отечеству? Каких искушений ей нужно избегать? Какова библейская формула власти в применении к нашей, Русской цивилизации? Попытка найти ответы в том, что принято именовать завещанием святого Владимира, ставит очередные вопросы: что же понимать под заветом святого князя Владимира? И кому он сейчас адресован? Церкви? Властям? Верующим гражданам нашего светского государства? После знакомства с разнообразными мнениями неожиданно оказывается, что даже в богословско-историческом сознании нашей Церкви до сих пор нет единого понимания того, в чем состоит завещание создателя не только русского протогосударства, но и основателя Русской Церкви и духовного отца нации. На наш взгляд, завет святого Владимира – это совершенно определенная христианская философия государства и власти, обращенная не к отдельным индивидуумам православной традиции, а ко всему русскому народу как огромной христианской общине, в первую очередь в странах Русского мира. Ведь именно он, как представитель высшей власти, взял на себя тогда личную инициативу и ответственность кардинального преображения духовного облика людей, а вслед за этим радикально переменил политический и социальный климат в своей стране в соответствии с воспринятыми вместе с крещением духовными ценностями. Важно остановить наше внимание на том неслучайном факте, что святой Владимир прославлен Церковью в чине князя, то есть как святой государственный деятель. Именно в государственном служении состояло его высшее призвание, та миссия, которую ему благословил исполнить Сам Господь, возжелавший создать новый народ Божий на восточнославянских просторах. В этом смысле канонизация Владимира Крестителя была актом признания не только святости его равноапостольного подвига, но и святости его государственного служения, которое отныне становится навеки образом для подражания всякому являющемуся чадом Русской Православной Церкви правителю нашего Отечества.

История не сохранила никаких письменных поучений святого князя, однако данное обстоятельство не может быть непреодолимым препятствием, ведь, по выражению святителя Иоанна (Максимовича): «Власть всегда есть выражение сознания и воли. Власть всегда руководствуется той или иной философией, тем или иным пониманием цели и смысла жизни и своей деятельности»^[2]. Другим ключом к постижению государственных взглядов святого Владимира как носителя новозаветной веры является христианская антропология. Ведь в основе «различия той и другой политики лежит разный взгляд на человека… Если время и люди утверждают взгляд на него как на личность духовную и, следовательно, в духовности своей нравственно-небезразличную и бессмертную, то политика может быть только идейной. Если же человек мыслится как одно из животных, хотя бы и самых совершенных в условиях земного существования, как временное и случайное явление здесь, на земле, то для идейной политики не будет места – она теряет свой смысл, и ее заменяет политика только выгоды и пользы в понимании их той или иной партиею… Таким образом, всякая политика необходимо предполагает в основе своей метафизику, из которой и проистекает. Вся история политических учений это с убедительностью подтверждает. Как народ веровал, какие метафизические учения проповедовал и содержал, такую же и политику он проводил»^[3]. Это означает, что нам, к счастью, доступна возможность реконструкции того, что можно было бы назвать не только духовным, но и политическим завещанием святого Владимира путем изучения личности князя и деятельности, проистекающей из его религиозного мировоззрения. Данной задаче и посвящена настоящая статья, являющаяся в чреде многочисленных работ несравнимо более серьезных исследователей лишь скромной попыткой разобраться в обозначенных вопросах. Однако слова выдающегося историка Церкви и государства А.В. Карташева, однажды признавшегося, что «мы только еще начинаем пристально вглядываться в учи­тельный образ отца нашей нации по плоти и по духу, в образ святого князя Владимира. Только начинаем разгадывать и постигать его святые заветы»^[4], позволяют нам также присоединиться к данному постижению. При этом следует с самого начала оговориться, что цель предлагаемого исследования выходит за ограниченные рамки одного лишь историософского постижения. Для нас гораздо более существенной видится попытка найти в личности и мировоззрении святого основателя российского государства некие универсальные парадигмы гармоничного общественного устройства, осмыслить место России в судьбе человечества сегодня и в будущем. Это именно те задачи для духовного и интеллектуального постижения, которые озвучил Святейший Патриарх Кирилл в своем слове на прошедшем в 2013 году XVII Всемирном Русском Народном Соборе^[5]. Очевидно, что указанные задачи не могут быть рассмотрены отдельно друг от друга. Также ясно, что вся эта тема тесно связана с тем, какой хочет видеть Церковь власть и государственную политику в России, и, соответственно, с тем, какой социальный идеал предлагается обществу и власти в настоящем и будущем служении Богу и Отечеству.

Ангел Русской Церкви

Святой князь Владимир

До Владимира бывшие на Руси христиане не имели ни объединяющей их иерархической власти, ни церковной дисциплины

Поскольку роль святого Владимира как основателя Церкви практически впервые озвучена на столь высоком уровне, позволим себе несколько остановиться на этой теме. Так уж сложилось, что для некоторых этот исторический факт до сих пор является слишком смелым утверждением, ведь, как известно, христиане и христианство существовали на Руси и гораздо раньше ее святого Крестителя – как минимум со времен крещения варяжских князей Аскольда и Дира. Однако здесь происходит очевидное смешение понятий христианства и Церкви. По-видимому, не мог избежать этой ошибки и знаменитый Голубинский, по мнению которого христиане существовали на Руси до ее Крещения как «более или менее значительная община, которая, существуя открыто и свободно рядом с господствующим язычеством, имела все принадлежности вполне организованного религиозного общества – церкви и священников»^[7]. Кроме того что подобная точка зрения в значительной степени нивелирует великое значение дела святого Владимира и подвергает сомнению его статус основателя Русской Церкви, она не соответствует ни реальной исторической обстановке, ни православной экклесиологии. Не беря на себя смелость полемики с именитым автором, мы отсылаем интересующихся данным вопросом к обширному труду профессора Санкт-Петербургской духовной академии Т. Барсова «Константинопольский патриарх и его власть над Русской Церковью», в котором ученый, скрупулезно исследуя вопрос времени утверждения Церкви в русском государстве, убедительно доказал, что «бывшие до Владимира христиане для того, чтобы и называться вполне организованным христианским обществом, не имели ни объединяющей их иерархической власти, ни церковной дисциплины, ни других условий твердого церковного устройства»^[8], делая однозначный вывод о том, что Русская Церковь «началась и утвердилась в русском государстве при святом и равноапостольном князе Владимире, когда просветилась святым крещением «вся русская земля»^[9]. По ученому мнению Тареева, существование домовых храмов и христиан не проясняет вопрос об иерархии, поскольку «летописи и другие источники не сообщают нам об этом предмете никаких сведений. Собственные соображения не позволяют предположить, чтобы при существовании в России христиан и храмов не было священнослужителей, но те же соображения, в свою очередь, заставляют признать, что подобные священнослужители, во-первых, не могли быть местным туземным элементом; во-вторых, они не могли представлять собой лица определенного сословия в смысле “иерархии”»^[10].

Со стороны церковной византийской власти мы не наблюдаем никаких миссионерских усилий для просвещения «варварского» восточнославянского народа

Как нам кажется, уникальность заслуги святого князя Владимира как государя в деле Крещения Руси и основания Церкви особо оттеняется тем, что со стороны церковной византийской власти мы ранее не наблюдаем практически никаких миссионерских усилий для просвещения «варварского» восточнославянского народа. По свидетельству известного слависта В. Ламанского, даже в местах непосредственной деятельности святых братьев-просветителей Кирилла и Мефодия после их смерти Константинопольский Патриархат нимало не поддержал начатую ими миссию: «Тогдашние многочисленные монастыри греческие могли бы поставить целые полки таких миссионеров. В несколько десятков лет они легко могли бы утвердить в христианстве и навсегда привязать к Восточной Церкви все самые отдаленные ветви западных славян. Но греки предпочитали заниматься теоретическими тонкостями и политическими интригами. Гордые своею древнею письменностью и богатой цивилизацией, они пренебрегали, в ущерб самым насущным своим интересам, духовными нуждами своих ближайших союзников – западных славян»^[11]. Совершенно аналогичным было и отношение к нашим предкам – восточным славянам. Косвенным подтверждением этого служит и тот факт, что «исторические свидетельства, удостоверяющие несомненное существование христианства и христиан в русском государстве до времени равноапостольного Владимира, не разъясняют при этом обстоятельно вопроса не только о происхождении, но и о существовании в то время иерархии и священнослужителей. Византийские историки, рассказывающие о посольстве к русским епископа для крещения, также не говорят, кто именно был этот епископ, от кого и где он получил хиротонию… Известия русских источников, называя этого епископа Михаилом, также молчат о его происхождении»^[12].

Неслучайно в богослужебных текстах князь Владимир уподобляется пророку Моисею и апостолу Павлу

Итак, остается лишь согласиться с выдающимся богословом и церковным историком протоиереем Александром Шмеманом, что «официальная история Православной Церкви в России начинается с Владимира Святого»^[13]. Данный факт заставляет нас отметить особую роль государственной власти в появлении Церкви на Руси. Именно так понимал ее значение, например, автор одного из самых ранних русских литературных творений монах Иаков. «В своем сочинении “Память и похвала князю Владимиру” он давал ясно понять, что, не будь на Руси единодержавства, не было бы и самого христианства»^[14]. Данное обстоятельство означает то, что заветы «отца Российского, наставника нашего Владимира»^[15] относятся равно как к государству, так и основанной им Церкви. Нельзя не замечать тот факт, что в своих богослужебных текстах Русская Православная Церковь видит в святом Владимире не только царя, но и духовного отца: «Якоже отец духовно, царь же чувственно, Российским людем был еси, Владимире…» Более того, проводится недвусмысленная аналогия с народным вождем и пророком Божиим Моисеем: «Веселится вечно светло сияющи гора Синайская, Моисейским освятившися законом, Невидимаго видевши. Светло же сияя веселится и радуется великий град твой, Владимире: не яко во мраце, но яко в Дусе Сына со Отцем видя в себе славима. Егоже моли, спасти и просветити души наша»^[16]. Там же, в последовании Минеи, князь Владимир осмысливается не только как равный по своему апостольскому достоинству с императором Константином^[17], но даже больше – уподобляется самому апостолу Павлу в своем избранничестве от «Христа, избравшего тя яко втораго Павла»^[18]. И это не просто дань шаблону византийского литургического стиля. Без преувеличения, князь Владимир стал, подобно пророку Моисею, собирателем, вождем и законодателем – отцом новорожденного русского народа Божия. Уподобившись же апостолу Павлу – учредителем Церкви земли Русской. Очевидно, что данные богослужебные тексты отражают аутентичное восприятие первых русских летописцев. В их изображении Крещения Руси прослеживается недвусмысленная аллюзия на рождение ветхозаветного народа Божия через заключение Синайского Завета. Не будет преувеличением утверждать, что сравнение князя Владимира с пророком Моисеем и апостолом Павлом переносит святого князя из временного церковно-исторического событийного измерения в вечностный контекст библейской и евангельской истории. Таким образом, мы видим, что избранным народом Божиим, подобным в своем мессианском призвании народу израильскому, «Новым Иерусалимом» русские стали ощущать себя гораздо раньше, чем новым «Римом» и «Константинополем».

Как видим, «Новым Иерусалимом» русские стали ощущать себя гораздо раньше, чем новым «Римом» и «Константинополем»

В земном же смысле вместе с рождением Церкви, в силу теократического единства, рождалось и новое российское, ставшее через крещение и европейским, государство. Этому процессу политически способствовало и то, что, «учрежденная великим князем для всей Руси, Церковь на протяжении всего существования удельной системы была единственной организационной структурой, охватывающей всю Русь, поддерживающей общенациональное единство»^[19]. Безусловно, утверждению этого единства способствовало христианское учение о Божественном происхождении власти, а значит, и ее единодержавия, что было крайне важно в период междоусобной борьбы. Явным следствием укоренения в русском правовом сознании библейского отношения к власти стали, в частности, появившиеся уже в первое столетие нового христианского государства гражданские и одновременно нравственные нормы, изложенные в «Изборнике 1076 года»: «Князя бойся всею силою своею: несть бо страх его пагуба души, но паче научишися от того и Бога боятися… Небрежение же о властех – небрежение о самом Бозе… Бояйся Бога – боится и князя, им же казняться согрешающии. Князь бо есть Божий слуга к человеком, милостью и казнью к злым»^[20].

Церковь оставалась вполне самостоятельной. Более того, она имела право нравственного контроля и педагогического влияния на власть

При этом замечательно то, что рецепированное русским правовым сознанием сакральное значение государственной власти в восприятии святого Владимира не простиралось на его власть над Церковью и в область вероучения. В этой сфере Церковь оставалась вполне самостоятельной. Более того, она имела право нравственного контроля и педагогического влияния на власть, в чем, по свидетельству «Жития Феодосия», заметную роль играло древнерусское монашество. В Киевский период и в начале периода «северно-русского» Церковь была свободна от государства, поэтому она могла «требовать у носителей княжеской власти подчинения некоторым идеальным началам не только в личной, но и в политической жизни: верности договорам, миролюбия, справедливости…»^[21]. Высшая иерархия с самого начала живо ощущала свое служение как нравственно-политическую миссию, в исполнении которой она видела свое христианское и государственное призвание и даже Богом данную цель служения Русской Церкви в Русском государстве: «“Князь, мы посланы в Русскую землю Богом для того, чтобы удержать вас от кровопролития”, – служило девизом абсолютного большинства наших митрополитов и епископов»^[22].

Великий князь Владимир Святославович с сыновьями

В подобной привилегии на первый взгляд не явилось ничего удивительного, ведь сама легитимность государственной власти стала обуславливаться авторитетом независимой Церкви. Однако необычным было то, по каким причинам Церковь смогла оставаться независимой. Простое объяснение, как правило, дается в духе протоиерея Иоанна Мейендорфа: «На практике, начиная с крещения святого Владимира и до приобретения церковной Московской митрополией независимости (1448), русский митрополит в силу своего назначения из Константинополя пользовался большой независимостью от местной политической ситуации и местных правителей. Эта независимость придавала его действиям и решениям основополагающее политическое значение»^[23].

Владимир, крестившись сам и готовясь приступить к крещению всего русского народа, самостоятельно осуществлял задуманное

Но так ли это на самом деле? Нет ли здесь очередного, вольного или невольного, умаления личности святого Владимира? Можно ли игнорировать то, с какой деликатностью князь Владимир вел себя по отношению к Русской Церкви, им учрежденной? Жестокий в недавнем прошлом языческий правитель, привыкший решать свои проблемы с позиции силы, не поддался актуальному во все времена соблазну сделать Церковь удобной и ручной помощницей для управления по своему усмотрению русским народом… Думается, не совсем правы те исследователи, которые объясняют факт независимости церковной власти в России от государства только ее экстерриториальным характером, подчинением иностранному Константинопольскому патриарху. Мы видим, каким принципиальным мог быть князь Владимир в сношении с Константинополем, если вопрос крещения решался им, по сути, во время военной кампании против Византии, когда ему пришлось «завоевать христианскую веру и принять ее святыню рукою победителя»^[24]. А что же мешало ему и впоследствии поступать по тому же сценарию? Как известно, святой Владимир не тотчас обратился в Константинополь с просьбой о предоставлении на Русь епископов и священников. Сначала он захватил из пленного Корсуня местный клир «попов корсунских и царицинских» вместе с необходимой церковной утварью. Затем при их участии стал совершать первые крещения в Киеве и остальных городах. Профессор Санкт-Петербургской духовной академии Т. Барсов полагает, что «Владимир, крестившись сам и готовясь приступить к крещению всего русского народа», самостоятельно осуществлял задуманное, запасшись в Корсуне всем необходимым для осуществления этого предприятия. То есть «нет оснований думать, чтобы Владимир для этой цели входил в какие-либо сношения с Византией; гораздо естественней предположить, что Владимир как победитель обошелся без всяких сношений с Византией по этому предмету»^[25]. И только впоследствии, что, впрочем, произошло довольно скоро, он, осознав малочисленность Корсунской иерархии для крещения всей Руси и устройства полноценной Церкви, вынужден был обратиться в Константинополь с посольством и просьбой о предоставлении постоянной византийской иерархии. «Таким образом, – завершает свою мысль ученый автор исследования о власти Константинопольского Патриархата над Русской Церковью, – занимающий нас вопрос о появлении полной, отдельной и самостоятельной иерархии Русской Церкви должен быть разрешен так: полная иерархия в Русской Церкви явилась лишь в то время, когда христианская вера, утвердившись в Киеве, начала проникать и в другие области государства и когда Владимир, убедившись на опыте в недостаточности вывезенных из Корсуня средств для полного насаждения христианской веры в своей стране, по смерти первого сподвижника своих просветительских трудов – корсунского архиепископа – принужден был обсудить и разрешить общий вопрос о дальнейшем существовании и управлении основывавшейся Церкви на твердых и законных началах свойственного ей строя и порядка. Определяя хронологически этот момент, мы должны положить его между 990–992 годами»^[26].

Итак, важно отметить, что, несмотря на явную государственную волю и суверенную властную инициативу в деле Крещения, лишь глубоким принятием евангельского идеала князем Владимиром, а вовсе не рациональным политическим расчетом объясняется тот удивительный факт, что «в отношениях Церкви и государства мы тоже видим почти небывалую в истории Православия гармонию, причем в начале Киевского периода византийская симфония почти очевидно действует под знаком влияния Церкви, не государства. Уже “Церковный устав” Владимира Святого значительно расширяет по сравнению с византийскими сферу церковного суда – ему переходят, например, все семейные дела, дабы Церковь могла успешнее действовать на перерождение общества. Еще важнее постоянное принятие князьями советов, руководства, наставления от Церкви, признание в ней авторитета совести»^[27].

Совершенно очевидно, что состоявшееся признание за Церковью авторитета совести облеченным властью князем стало возможным только в свободном акте веры, в добровольном принятии, но вряд ли в силу подчиненности Церкви Константинопольскому Патриархату и даже императору Византии, отдаленной от русских земель на расстояние полугодового пути. Возьмем на себя смелость утверждать, что в истории Православной Церкви вообще не было случая, чтобы ее независимость от государства была достигнута по принуждению самой Церкви. Чем же тогда был на самом деле обусловлен авторитет Православия на Руси? Как смогла Церковь заслужить высокое доверие власти и народа? Ответ на этот вопрос снова возвращает нас к личности святого Владимира. Ведь именно он придал первый импульс и направление совместного с государством развития молодой Русской Церкви, определил их образ в глазах народа. Как нам кажется, этим образом стал теократический идеал социально понятого, достигаемого в стремлении к осуществлению Правды Божией Царства. Данный идеал и стал на века главной идеей и ценностью Русской цивилизации.

Рассмотрению того, что именно означает теократический идеал, как он проявляется в качестве принципа правовой и общественной жизни государства, посвящена вторая часть данной работы.

(Окончание следует.)