Сентябрьские тезисы (о преподавании церковнославянского языка)

""

1. Никто и никогда не должен ставить под сомнение родство русского и церковнославянского языков – родство генетическое, эволюционное, структурное, функциональное. Наш язык с конца Х века живет за счет завидного соседства двух стихий: устно-разговорной и книжно-литературной. Последнюю по безусловному преимуществу являет церковнославянский язык.

2. Но эту бесспорную близость на современном этапе нельзя переоценивать – в силу ряда внутрилингвистических и внелингвистических причин, о которых много и подробно писалось. А потому также несомненно, что социокультурная потребность в церковнославянском и русском языках – разная, грамматика на многих – зачастую ведущих – участках отличается, лексико-семантический фонд подвергся весьма причудливым изменениям и нек.др.

3. Таким образом, в задачу преподавателей входит именно обучение церковнославянскому языку, а не соучастие в его припоминании, какой бы заманчивой ни была идея о генетической лингвопредрасположенности.

4. Овладение любым языком, пусть даже и начальное, ставит перед собой большое число разноплановых целей: чтение, письмо, грамматика, понимание, воспроизведение, продуцирование и т.д. и т.п.

5. Надо признаться, в нарождающейся методике церковнославянского языка нет единого взгляда не только на то, как этому всему обучить, но и на то, в какой степени значимо любое из перечисленных положений.

Плюрализм подходов в общем-то нормален, а вот сущностные несогласия уже вызывают тревогу.

6. Неожиданной, ненужной (но легко решаемой) проблемой стала терминология церковнославянского языка, которая нуждается в беспощадной ревизии, особенно та, что используется в учебно-методической литературе.

Специальной лексики не надо бояться, как не надо ее упрощать, архаизировать, подслащивать. Вполне доступные сведения о праславянских палатализациях помогут не смешивать буквы и звуки; термин «нетематические глаголы» избавит от вопросов типа «разве глагол ясти древнее глагола любити»; трезвое осознание того, что грамматические категории – это прежде всего крайне обобщенные значения, которые выражаются с помощью систематизированных формальных показателей, не даст повода говорить о неопределенном и молительном наклонении и т.п.

7. Кажется, меньше всего хлопот и разногласий доставляет церковнославянское чтение. Но это лишь тогда, когда человек с младых ногтей постоянно читает в храме, причем читает грамотно.

Сполна овладеть таким навыком дано не каждому. Здесь приходится сталкиваться с трудностями двойного рода: чисто психологическими (с непривычкой воспроизводить письменный текст вслух), артикуляционными (нередуцированной природой церковнославянской орфоэпии).

И все же надо приучиться читать книги, напечатанные стилизованным славянским шрифтом, и освоить буквенную цифирь.

8. Некоторые учащиеся и учащиеся с легкостью отмахиваются от церковнославянского письма – как кажется, совершенно напрасно.

В первую очередь полезно просто что-то изображать буквицей, ведь каллиграфический навык, почти утраченный современниками, играет, как и чтение, важную психолого-терапевтическую роль (это и усидчивость, сосредоточенность внимания, правильная осанка, положение руки и т.д. и т.п.).

9. Но писать надо не только красиво, но и грамотно.

Широкой православной общественности, в том числе и педагогической, очень дорог тезис о похожести церковнославянской и русской орфографии и графики – о похожести, которая усиливается многократно, если говорить о дореволюционном правописании.

К сожалению, родство это сегодня очень приблизительное. Навязываемая мысль о нем приводит к результатам, которые явно противоположны тем, о которых мечтают пропагандисты орфографической старины. Желая писать по-церковнославянски, но, не желая учиться, многие просто-напросто упражняются в копировании и стилизации, что неминуемо рождает катастрофическое число ошибок.

10. Действительно, в современном русском и богослужебном языке есть общие традиции, общие буквы и общие орфографические принципы.

Но в распоряжении церковнославянского правописания находятся совершенно оригинальные графемы, которые, кстати, отнюдь не в полном объеме сохранялись в «гражданке» до 1917 года. Кроме того, в современной русской графике совсем не развиты надстрочные знаки – титла, ударения, звательце и нек.др.

Приведенные факты накладывают существенный отпечаток на субординацию орфографических критериев. Конечно, ведущим всюду является морфемный принцип: в независимости от произношения морфема (часть слова) должна писаться единообразно. С этим худо-бедно знакомят в общеобразовательных школах: водный – вода – водяной.

И все бы ничего, если бы в церковнославянском одновременно в действие ни вступал дифференцирующий критерий, согласно которому одинаково звучащие грамматические формы отличаются по написанию. Отсюда туго поддающиеся теоретическому заучиванию и постоянно забываемые на практике замены она узкого на омегу, естя узкого – на есть широкий, острого, тупого ударений – на облеченное.

С разной качественной и количественной силой действует в двух языках символический критерий. И т.п.

11. Следовательно, рассуждать о схожести русского (пусть даже и дореформенного) и церковнославянского правописания и уж тем более преподносить ее как одно из оснований в изучении богослужебного языка неплодотворно.

12. Однако, несмотря на многие сложности, при обучении церковнославянскому письму преподаватель обязан помнить о следующих методических моментах.

Во-первых, существенно и удобно то, что бесперебойно работает взаимообратный механизм «читай так, как написано».

Во-вторых, орфографическая запись нередко «поддерживает» морфологию, помогая различать В. и Р.п., наречия и краткие прилагательные и т.д.

В-третьих, правописание способствует уяснению смысла.

В-четвертых, едва ли не самое главное – все эти и некоторые другие моменты исподволь помогают в овладении современным русским языком во всем его многообразии.

13. Множество вопросов вызывает церковнославянская пунктуация. Конечно, ознакомиться с ее азами нужно – прежде всего с перечнем знаков препинания и их историей. Но говорить о методике преподавания пунктуации преждевременно, ибо сначала необходимо решить связанные с ней кодифицирующие задачи.

14. Сочувствуя стратегическим задачам изучения церковнославянской лексики и принимая отдельные методы работы с ней (в том числе и увлекательное моделирование лексико-семантических полей – конечно, в финале основного курса) тактическим средством семантизации следует считать пословный перевод с подробнейшими грамматическими комментариями – с многоразовыми повторениями в мельчайших деталях.

15. Приходится настаивать и на том, что в нынешней научно-методической ситуации первейшим и главнейшим инструментом изучения церковнославянского языка является грамматико-переводной метод.

16. Неудачность терминологического сочетания «перевод церковнославянских текстов на русский язык» – из-за своеобразия лингвистической ситуации – слишком очевидна. Однако за ним остается несомненное методическое удобство и (опять же – с массовыми оговорками) большая, нежели у мнимо компромиссного «переложения» или претенциозного «толкования», научная весомость.

17. несмотря на то, что русский и церковнославянский языки имеют около 80 процентов сходных грамматических структур, всерьез уповать на них, как показывает учебная практика, нельзя. А уж что говорить о сугубо оригинальных 20 процентах?

18. Так, при изучении морфологии любой учащийся спотыкается на каждом шагу: словоизменение, связанное с семантикой, соотношение мягкой, твердой разновидностей, существование смешанного подтипа, наличие 4 склонения, двойственного числа и звательной формы, поразительная вариативность флексий и мн.др. И это только безобидное с виду существительное. А глагол с буреломом прошедших времен и прихотливостью наклонений, а причастия, образование и изменение которых накрывает пугающей волной?

Таким образом, объективным центром приложения основных сил преподавателей и учащихся становится церковнославянская морфология (части речи, категории, флексии, структурная и коммуникативная вариативность, «сопутствующая» орфография).

19. как заклинание повторяется мысль о фантастической запутанности церковнославянского синтаксиса, перед которой многие преподаватели беспомощно опускают руки.

Боязливое пренебрежение в данном случае прямо-таки преступно, ибо при этом ученики по сути дела не знают языка: им неведомо, как устроен его скелет, каковы связи и отношения между словами и предложениями.

Между тем ничего сверхъестественного нет: вполне посильно найти грамматическую основу – подлежащее и сказуемое, не спутать глагол и причастие, выстроить единицы в привычный для современного уха и глаза порядок, «поймав» семантическую нить, увидеть конструкции с двойными падежами и др.

20. Итак, чтобы добиться ясного, непротиворечивого смысла, надо бесстрашно преодолеть морфологические и синтаксические препоны.

21. В настоящее время на занятиях по церковнославянскому языку почти не изучается словообразование. Между тем поле деятельности здесь необозримое – как практически, так и теоретически: словообразовательные русско-церковнославянские соответствия, триада «лексическое значение – грамматическое значение – словообразовательное значение», приемы расширенного толкования слов, потенциал сложных дериватов и проч.

22. Особо надо сказать о так называемых словообразовательно-этимологических гнездах, которые дают зримое, а не умозрительное представление о лексической и деривационной бездонности церковнославянского языка, о крепких системных отношениях на этих традиционно мало организованных пространствах, о напряженном их динамизме.

23. Неторопливое «прочувствование» церковнославянской самобытности навсегда отобьет охоту составлять молитвословия, акафисты, службы по сути дела на русском языке, только записанном стилизованными церковнославянскими буквами, что, к несчастью, наблюдается в настоящее время.

24. Перспективная цель преподавателя церковнославянского языка заключается в том, чтобы его ученики сумели создать грамотные богослужебные тексты, в которых тонко различается перфект, аорист и имперфект, в которых на своих местах стоят личные местоимения, а существительные безошибочно согласуются с прилагательными.

25. Наконец, владение церковнославянским языком нужно поднять на такую высоту, чтобы он не на словах, а на деле стал пропедевтическим курсом для современных и древних славянских языков.