Что сохранила память

Протодиакон Константин Васильевич Розов

Многотысячный людской поток направляется на Красную площадь, и, как пишет Пантелеймон Романов, «в это время в толпе произошло движение, кругом возбужденно заговорили: Розов! Розов!..».

Это был известный всей Москве, знаменитый своим редчайшим басом протодиакон. Издали было видно, как он, окруженный духовенством, взошел на каменное, обведенное решеткой возвышение лобного места, развернул какую-то бумагу и, поправив свои густые кудрявые волосы, приподнял лист в правой руке, как поднимает диакон орарь, когда читает ектению перед царскими вратами.

Вдруг все стихло.

– Мы, Божией милостию…

Слова протодиакона раздавались под открытым небом, и дальним было не слышно, но все они, притихнув, жадно смотрели, устремив на него отовсюду глаза.

Он читал манифест объявления войны Германией России.

Розов закончил и сложил лист. Запели «Спаси, Господи, люди Твоя…». Потом «Ура!», смешанное с гулом в одной стороне, начинаясь в другой, кончаясь, прокатывалось по огромной площади (Романов П. Русь. М., 1936).

Мой отец Константин Васильевич Розов родился 10 февраля 1874 года в с. Жданове Курсышского уезда Симбирской губернии (ныне Сергачского района Горьковской области).

В многодетной семье сельского священника он был старшим сыном. Начальное образование он получил в земской сельской школе. Затем в 1883 году его определили в Алаторское духовное училище с шестилетним сроком обучения.

После окончания училища в 1889 году он направляется в г. Симбирск, где продолжил образование в Симбирской духовной семинарии.

Воспоминание о многолетнем тяжком обучении учащегося «на казенном содержании» на долгие годы сохранилось в его памяти. «Очерки бурсы» Н. Г. Помяловского навсегда остались с ним.

Участие в архиерейском хоре Большого Вознесенского собора в Симбирске было для него большой отрадой.

В 1896 году Константин Васильевич был посвящен в сан диакона и служил во Всехсвятском храме в Симбирске.

Природный певческий талант отца Константина обратил на себя внимание знатоков редких голосов России, и он был приглашен в Москву. Вначале отец Константин служил в храме Христа Спасителя, а затем в сане протодиакона в Успенском соборе Кремля. И здесь он обрел широкое народное признание. Развивая древнерусскую богослужебную традицию, присущую русскому духовенству и передаваемую им из рода в род, мой отец довел это искусство до совершенства.

Такие композиторы, как П. Чесноков, А. Кастальский, посвящали ему свои произведения. Образ протодиакона Константина Розова нашел отображение в романах Пантелеймона Романова «Русь» (1936), Алексея Толстого «Хождение по мукам» и др.

В своей книге «Воспоминания и размышления» маршал Советского Союза Г. К. Жуков пишет: «По субботам Кузьма водил нас в церковь ко всенощной, а в воскресенье – к заутрене и к обедне. В большие праздники хозяин брал нас с собою к обедне в Кремль, в Успенский собор, а иногда и в храм Христа Спасителя. Мы не любили бывать в церкви и всегда старались удрать оттуда под каким-либо предлогом. Однако в Успенский собор ходили с удовольствием – слушать великолепный синодальный хор и специально протодиакона Розова: голос у него был, как иерихонская труба».

В многочисленных письмах отцу от его почитателей отмечалась сила и красота его голоса. Так, один из них писал: «Вчера все находящиеся в соборе в день “Чина Православия” были поражены Вашим могучим голосом и чеканным Вашим прочтением анафемы. Вы по исполнению и голосу второй Шаляпин».

Приведу и небезынтересный разговор, услышанный мной в 1970-х годах. Один из пассажиров троллейбуса, проезжавшего через Каменный мост, рассказывал: «Раньше Каменный мост был небольшой, как-то раз бежит по мосту корова, а за ней хозяйка. Навстречу ей идет Розов. Она кричит ему:

– Батюшка, останови телку!

А он как гаркнул – корова и сиганула в Москва-реку. Женщина плачет, причитая:

– Что же ты, батюшка, сделал? Ведь она – моя кормилица.

А батюшка достал из кармана деньги и, извиняясь, отдал ей. Та увидела и ахнула:

– Батюшка, на эти-то деньги три коровы можно купить!..».

Мой отец был простым, отзывчивым человеком, помогал, чем мог, людям, участвовал в благотворительных концертах.

В 1913 году он был приглашен за границу на торжества освящения храма-памятника русским воинам в Лейпциге. Об этом событии рассказывает протопресвитер Георгий Шавельский в книге своих воспоминаний, изданной в Нью-Йорке в 1954 году.

«Я высказал обер-прокурору, что для достойной для России торжественности следовало бы со мною командировать в Лейпциг лучшего нашего протодиакона Константина Васильевича Розова и синодальный хор. Саблеру понравилась эта мысль».

Особенное внимание немцев привлекал протодиакон Розов. Красавец-брюнет с прекрасными, падающими на плечи кудрями, огромным ростом – 2 аршина 14 вершков, а весом, как уверяли, чуть не 12 пудов, он действительно представлял фигуру, на которую с удивлением могли заглядываться и русские. Немцы же у меня спрашивали:

– Это у вас самый большой человек?

– У нас много гораздо больших, – отвечал я.

– О-ох! – удивлялись немцы. Но для большего любопытства немцев с нами почти неразлучно появлялся генерал Некрасов – очень типичная фигура с чрезвычайно быстрыми глазами и огромной, широкой, придававшей ему необыкновенно свирепый вид бородой, в которой, как в большом кусте, пряталось его маленькое лицо. По улицам Лейпцига нам почти нельзя было ходить, ибо с появлением нашего «трио» движение публики останавливалось (это факт) и матери пальцами указывали своим детям на протодиакона Розова.

В Лейпциге наша миссия, в том числе и я с Розовым, пользовалась особенным покровительством тамошнего богача коммерсанта Даделя, взявшего на себя хлопоты по всем нашим нуждам…

Накануне торжества у меня с генералом Жилинским и другими членами миссии происходило совещание о деталях торжества. Генерал Жилинский очень беспокоился, как бы протодиакон Розов своим могучим голосом не оглушил Вильгельма.

– Скажите Розову,– просил меня Жилинский, – чтобы он не кричал. У Вильгельма больны уши. Не дай Бог, лопнет барабанная перепонка – беда будет!

Я передал это Розову. Тот обиделся:

– Зачем же тогда меня взяли? Что ж, шепотом мне служить, что ли? Какая же это служба? – ворчал он. – А что мне может быть, если я действительно оглушу Вильгельма, – из Германии вышлют? Так наплевать, я и так должен буду уехать. Нет уж, отец протопресвитер, благословите послужить по-настоящему, по-российскому!

– Валяй, Константин Васильевич. Вильгельм не повесит, если и оглушишь его,– утешал я Розова.

Утром 5 октября я говорил перед службой нашему послу в Германии Свербееву:

– Генерал Жилинский боится, как бы Розов своим басом не повредил Вильгельму уши.

– Ничего не станет этой дубине – выдержит,– ответил Свербеев.

Литургию я совершал в сослужении заграничных протоиереев… Своим могучим, сочным, бархатным голосом протодиакон Розов точно отчеканивал слова прошений; дивно пели синодальные певчие. Эффект увеличивался от великолепия храма и священных облачений, от красивых древнерусских одеяний синодальных певчих. Церковь замерла. Но вот началось многолетие… Розов превзошел самого себя. Его могучий голос заполнил весь храм; его раскаты, качаясь и переливаясь, замирали в высоком куполе. И этим раскатам могуче вторили певчие.

Богослужение наше очаровало иностранцев. Вильгельм – рассказывали потом – в течение этого дня несколько раз начинал разговор о Русской Церкви, о Розове и хоре.

– Он бредит Розовым,– говорили у нас.

Возвращаясь из Лейпцига, синодальный хор дал духовный концерт в Берлине. Вильгельм не только сам приехал на концерт, но и привез капельмейстера своей капеллы. Когда Вильгельм входил в концертный зал, он прежде всего спросил:

– А будет ли петь протодиакон Розов?»

Уже после восстановления патриаршества в России мой отец был удостоен звания патриаршего архидиакона. Успенский собор в Кремле революционными властями был закрыт.

Отец Константин с его дружелюбием и доброжелательностью к людям, с его дарованием – редким по красоте и силе голосом – снискал всеобщее признание. Москвичи называли его «наш дядя Костя».

В 1921 году, 19 сентября, в Москве торжественно отмечалось 25-летие священнослужения архидиакона Константина Васильевича Розова. В переполненном огромном, многотысячном храме Христа Спасителя при участии епископа (впоследствии митрополит) Трифона (Туркестанова) проходило чествование юбиляра. Пели хоры Н. М. Данилина, П. Г. Чеснокова, прославленные артисты Большого театра.

Среди многочисленных приветствий от разных церквей и почитателей отца Константина были и адреса от рабочих и служащих Московского Кремля, Государственного завода № 2 (быв. братьев Бромлей), от Московского художественного театра за подписями К. Станиславского и других корифеев этого театра…

И здесь, среди торжества, юбиляр обратился к собравшимся с кратким словом: «Я – волжанин и сердечно прошу вас оказать помощь голодающим Поволжья, моей родине».

Весь сбор средств был передан государству.

В недолгие послеюбилейные годы мой отец в сане архидиакона совершил много богослужений в многочисленных храмах, а также, будучи одновременно солистом Московской государственной капеллы, концертировал в разных городах – Архангельске, Екатеринбурге, Нижнем Новгороде, Петрограде и других, выступая с программой светских и духовных песнопений.

В возрасте 49 лет мой отец скончался – 30 мая 1923 года. По воспоминаниям русского художника Павла Корина, назвавшего отца «нашим народным героем», москвичи провожали в последний путь своего «дядю Костю» от храма Большое Вознесение (у Никитских ворот) до Ваганьковского кладбища^[1]. Эти же слова – «наш народный герой» – сказала в беседе со мной и великая артистка Надежда Обухова.

Слава Богу, что имя моего отца свято сохраняется в памяти людей, ибо он был преданным и любящим сыном своей Церкви и Родины.