Выстрел на Мойке и гибель Российской империи

Г.Е. Распутин. 1914 год. Автор рисунка: Е.Н. Клокачёва

В XX веке Россия пережила два катастрофических полураспада, две смуты, подобные тем, что она испытала в начале XVII столетия – во времена самозванцев и польских оккупантов. Из второго кризиса Россия выходит, тем важнее осмыслить уроки прошлых падений в бездну, понять их генезис, их этиологию, их настоящую природу. Говорят, что история никого ничему не учит. Многих, конечно, не учит, но всё же среди успешных государственных деятелей преобладали политики, хорошо знавшие историю, а одной из причин нашего скольжения по наклонной плоскости в канун смуты и самое состояние смуты, в которое была повержена Россия на рубеже 1980–1990-х годов, при осуществлении назревших и перезревших преобразований, была фантастическая, беспримерная узость исторического кругозора ее тогдашних лидеров.

Возвращаясь к началу XX века, зададимся вопросом: с чего собственно началась революционная катастрофа 1917 года? Поскольку одни события всегда вытекают из других, а у тех, других и более ранних, есть свои причины в виде им предшествовавших событий, то, распутывая клубок причинно-следственных связей и шаг за шагом спускаясь в глубину времен, можно дойти не только до петровских реформ, но и до призвания Рюрика на княжение. Чтобы избежать дурной бесконечности подобного рода, нужно зафиксировать своего рода точку невозврата, иными словами, выделить событие, после которого наступает неизбежность случившегося поворота в ходе истории, насколько, конечно, можно судить о ней рационально, сознавая, что исторический процесс, отличаясь в этом от процессов химических, не поддается исчерпывающей интерпретации, потому что в нем, помимо пресловутого человеческого фактора, который и сам по себе не до конца рационален, действует иной фактор – сверхъестественный, абсолютно непостижимый, провиденциальный, так что все наши соображения на сей счет неизбежным образом имеют ограниченную значимость и даже при самых метких оценках в известной мере остаются гипотетическими.

Император Николай II (в центре)у своего вагона по прибытии на станцию. 30 января 1916. Фото: ЦГАКФФД

Настоящий, не календарный XX век, как принято считать, начался с мировой войны – не в 1901, а в 1914 году. Россия, правда, уже раньше пережила потрясения, сопоставимые с большой войной, в виде первой русской революции, но из них она выбралась: революция была благополучно подавлена. Известна точная дата ее конца – 3 июня 1907 года, когда страна спокойно, как должное, перенесла роспуск II Государственной Думы: одни были спокойны из-за бессилия, другие радовались освобождению от кошмара. Но началом состоявшейся катастрофы все же не следует считать вступление России в войну: война, для ведения которой у нас впервые была проведена всеобщая мобилизация, велась трудно, однако перспективы победы, несмотря на ряд оперативных поражений, утрату территорий и большие человеческие потери, вырисовывались вполне обнадеживающими. Соотношение сил коалиций, их демографического потенциала и их экономической мощи – о талантах полководцев и мужестве солдат судить трудно – было далеко не равным: значительное преимущество принадлежало России и ее союзникам. Так что революция началась с самой революции. Ее неизбежность, рассуждая по-человечески, не вытекала из предыдущих событий.

Завязкой исторической трагедии, после чего она приобрела необратимость, стало отречение святого императора Николая II, к которому он был принужден не волнениями в Петрограде, вылившимися в солдатский бунт, но изменой со стороны лиц, призванных служить ближайшей опорой трона, – членов императорского дома и высших военачальников. При поступлении сведений о беспорядках в столице командующие фронтами в один голос в своих «верноподданных» телеграммах, адресованных Николаю II, потребовали от него отречься от престола. Так, командующий Кавказским фронтом великий князь Николай Николаевич телеграфировал: «Я, как верноподданный, считаю, по долгу присяги и по духу присяги, необходимым коленопреклоненно молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего Наследника. Передайте ему Ваше наследие. Другого выхода нет». Ему вторили командующие фронтами: Западным – А.Ю. Эверт, Юго-Западным – А.А. Брусилов, Румынским – В.В. Сахаров. На отречении настаивали начальник штаба ставки М.В. Алексеев, а находившийся в ставке командующий Северным фронтом Н.В. Рузский требовал подписать акт об отречении, угрожая царю: «Подпишите… Разве Вы не видите, что Вам ничего другого не остается?! Если Вы не подпишите – я не отвечаю за Вашу жизнь». А ведь по «Уложению» царя Алексея Михайловича, никогда не отменявшемуся формально, хотя и крайне редко применявшемуся со времен императрицы Елизаветы, любое посягательство на власть царя каралось смертной казнью чрез четвертование. О готовности до конца защищать трон телеграфировал начальнику штаба Верховного главнокомандующего М.В. Алексееву, как это ни удивительно на первый взгляд, генерал мусульманского исповедания хан Нахичеванский Гусейн: «Прошу Вас не отказать повергуть к стопам Его Величества безграничную преданность гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого Монарха». Царь подписал акт об отречении в пользу брата – великого князя Михаила – не потому, что боялся за свою жизнь и жизнь близких, но потому, что надеялся: в этом случае армия будет способна продолжать войну.

Солдаты Первой мировой войны

Между тем воины, сражавшиеся с врагом, в отличие от солдат резервных полков, расквартированных в столице, продолжали жертвенно исполнять свой долг и деморализованы были лишь после отречения, потому что самый этот долг – проливать кровь за веру, царя и Отечество – в их сознании был упразднен тем, что царя не стало, а православную веру с этих пор поносили кто мог и как только мог и вполне безнаказанно, а значит, с разрешения нового правительства. Как оказалось, приказы офицеров солдаты исполняли ранее потому, что в своих начальниках они видели царских слуг, и после отстранения царя офицеры в глазах солдат утратили право командовать ими. Так с неотвратимой неизбежностью началось разложение армии, и корабль российской государственности стал разваливаться и тонуть.

Именно поэтому все последующие события, которыми маркируются ступени скатывания России в бездну, будь то Октябрьский переворот, когда к власти пришла коалиция крайних – большевиков и левых эсеров; разгон Учредительного Собрания в январе 1918 года; подписание советским правительством 3 марта 1918 года акта о капитуляции под названием Брестского мирного договора, положившего начало полномасштабной гражданской войне: войне красных и белых, одинаково признававших себя продолжателями революции, с той только разницей, что одни исполняли условия Брестского договора, пока жертвой своей собственной революции не рухнула продиктовавшая их Германская империя, наравне с развалившейся на куски Австро-Венгрией, а другие, провозгласив замечательный лозунг «единой и неделимой России», при этом с непостижимым упрямством сохраняли верность предавшей Россию Антанте; будь то, наконец, июльские события 1918 года, когда, недовольные условиями Брестского мира, левые эсеры, организовав и исполнив убийство германского посла графа Мирбаха, предприняли провалившуюся попытку отстранить от власти своих союзников по правящей коалиции, большевиков, – все эти события меркнут в сравнении с тем, что произошло 2 марта 1917 года, когда император подписал акт об отречении. Пропагандистское с красной стороны и контрпропагандистское со стороны белой выделение из этой цепи событий низложения Временного правительства и образование вместо него Совнаркома, приходящееся на 25 октября 1917 года, на десятилетия ставшее «красным днем календаря», но в свое время жителями Петрограда замеченное разве только разграблением винных погребов, с исторической точки зрения не имеет разумных оснований.

В Европе существуют только две действительные силы: революция и Россия

Когда-то Ф.И. Тютчев писал, что «уже давно в Европе существуют только две действительные силы: революция и Россия… Между ними невозможны никакие соглашения и договоры. Жизнь одной из них означает смерть другой», ибо «русский народ является христианским… Революция же прежде всего – враг христианства». Россия выжила в революции и смуте, но Российскую империю февральско-мартовская революция победила. Среди ее деятелей было немало тех, кто считал себя православным, но самую суть революции, ее главный пафос Тютчев охарактеризовал адекватно. Хотя прямые гонения на Церковь, сопряженные с убийствами иерархов и священников, начались позже, уже при большевиках, но с самого начала правления Временного правительства Православная Церковь столкнулась с его недоброжелательством и подозрениями, с бесцеремонным вмешательством в ее внутреннюю жизнь, при том что это правительство, в отличие от царской власти, никакого помазания свыше не имело и ни на какую сакральность не притязало.

Смертельный выстрел был сделан офицером королевской армии из Британского посольства

Своего рода прологом мартовской трагедии стал выстрел в доме на Мойке, которым был убит Г.Е. Распутин. Как стало известно в недавнее время, после рассекречивания документов британских спецслужб, этот смертельный выстрел был сделан офицером королевской армии из Британского посольства. Скрывая это обстоятельство, участники террористической акции в своих воспоминаниях о совершенном ими «патриотическом подвиге», противореча друг другу в деталях, брали вину на себя и сочиняли небылицы в стиле триллера, послужившие сюжетом множества легковесных романов, пьес, кинофильмов. Но принципиальное значение в происшедшем имела всё же не персона прямого убийцы, самое существование которой замалчивалось мемуаристами-заговорщиками, – не впервой было британским дипломатам организовывать заговоры в России: Британское посольство причастно было уже к свержению и убийству императора Павла, – более важным обстоятельством было участие в заговоре великого князя Дмитрия Павловича.

Влияние Распутина на государственную политику было мифом, оно колоссально преувеличивалось оппозиционной печатью

Псевдостарец Распутин был личностью колоритной и незаурядной, но скандальной и одиозной; его близость к императорской чете колоссально преувеличивалась оппозиционной печатью и молвой; его влияние на государственную политику было мифом, но император и императрица его действительно принимали и даже называли его своим «другом» – главной причиной «дружбы», как признают все серьезные историки, была болезнь наследника престола. Сам этот феномен – Распутин при дворе – врагам Российской империи от кадетов до анархистов был сущим подарком, неистощимым ресурсом для печатной и непечатной компрометации государственного строя, а люди благонамеренные, за исключением немногих из них, кто, как А.А. Вырубова, не воспринимал его критически, угрозой беды. Испытывая тревогу из-за сплетен о непомерном влиянии Распутина на государственную политику, люди благонамеренные из тех, кто имел возможность общаться с императором, со смирением просили его исправить положение дел и удалить Распутина от двора, тем самым вырвать из рук врагов династии это их самое опасное тогда пропагандистское оружие.

Именно так поступил священномученик Владимир, в ту пору митрополит Петроградский и Первенствующий член Святейшего Синода. В беседе с царем он пытался внушить ему решимость удалить Распутина. Попытка эта оказалась тщетной. Царь, считая свои контакты с Распутиным делом исключительно личным и семейным, а не государственным, не находил нужным уступать общественному мнению. За аудиенцией последовало перемещение митрополита Владимира на овдовевшую к тому времени Киевскую кафедру, хотя и с сохранением за ним звания Первенствующего члена Синода.

Митрополит Владимир (Богоявленский) в Лужецком монастыре, 1908 г.

Совсем иной характер носило решение проблемы Распутина, учиненное заговорщиками. Их акция, несмотря на то, что они, и в особенности В.М. Пуришкевич, имели репутацию монархистов и крайне правых, какими бы ни были их личные мотивы и убеждения, вписывается в один ряд с убийствами великого князя Сергея Александровича, П.А. Столыпина, В.К. Плеве, Н.П. Боголепова, то есть в один ряд с актами революционного террора. Убийство Распутина стало дерзким вызовом, брошенным Российскому самодержцу. Оставшись из-за давления на царя со стороны императорского дома по существу безнаказанным, это политическое преступление способствовало окончательному вызреванию более масштабного заговора, целью которого было отстранение законного императора от власти. И в этот заговор были вовлечены лица императорской фамилии и высшие генералы.

На что рассчитывали заговорщики, поднявшие руку на Носителя верховной власти? На то, что это будет очередной дворцовый переворот, подобный тем, что не раз успешно совершались в XVIII веке? Возможно, но в таком случае они проявили удивительную слепоту. Принципиальное отличие эпох заключалось в том, что народные массы в XVIII столетии в политических процессах не участвовали, пока дело не доходило до бунта, а такого явления, как оппозиционная интеллигенция, тогда не существовало вовсе. В ХХ веке, после пережитой и с немалым трудом подавленной революции, надеяться, что замена монарха обойдется в виде камерного действа, без участия публики, было более чем наивно. Значит, заговорщики, вероятно, полагали, что народ, армия и думские партии поддержат перемену и станут надежной опорой новой власти. Но эти надежды были еще более необоснованными. Они выдают тотальное непонимание организаторами отстранения от власти Николая II политических воззрений народа, в сознании которого послушания достойна священная, сакральная власть богопоставленного царя, а подчиняться начальникам полагается лишь в силу тех полномочий, которыми он их наделил. Если же царя нет, то нет и законных начальников, и тогда уже наступает та воля, синонимом которой служит пугачевщина, или, говоря словами А.С. Пушкина, русский бунт, бессмысленный и беспощадный.

Временное правительство

Ни заговорщики, ни самозванцы, составившие Временное правительство волей нескольких десятков депутатов распущенной Государственной Думы, пришедших в Таврический дворец и на скорую руку сколотивших Временный комитет при поддержке Петроградского совета рабочих депутатов, очевидно, не заглядывали в составленный В.И. Далем сборник русских пословиц, в которых содержится энциклопедия народного мировоззрения. А там находим такие замечательные изречения, как «Бог на небе, царь на земле», «Без Бога свет не стоит, без царя земля не правится», «Воля Божья, а суд царев», «Нельзя быть земле русской без государя», «Без царя – земля вдова», «Царь – от Бога пристав», «Светится одно солнце на небе, а царь русский на земле», «Где царь, тут и правда», «Народ – тело, царь – голова», «Царь города бережет», «Грозно, страшно, а без царя нельзя», «Гнев царев – посол смерти».

Итак, царь в народном сознании лицо сакральное. Ничего подобного народная мудрость не мыслит о его слугах: «Жалует царь, да не жалует псарь», «Царю застят, народ напастят», «Что мне законы, коли судьи знакомы».

Как известно о политических традициях допетровской старины, одним из самых надежных способов погасить гнев народа, готового к мятежу, была выдача ему на расправу ненавистных бояр: такая акция утоляла народную жажду справедливости и восстанавливала народную любовь к царю – грозному и справедливому, каковыми русский народ всегда хотел видеть своих правителей, хотел, чтобы перед ним были равны и большой боярин, и последний смерд. Ведь и за Е. Пугачевым казаки и крестьяне пошли потому только, что поверили самозванцу и признали его за чудесно спасшегося царя Петра Федоровича.

Государь император Николай II

Лишенный миропомазанного царя, Верховного Вождя христолюбивого воинства, народ, вздыбленный безвластием 1917 года, – не весь, конечно, и даже не большая его часть (а она с христианским смирением или стоически, со свойственным русскому народу долготерпением, переживала общую беду), но его самый взрывной элемент, – стал искать взамен свергнутому царю других вождей. В свое время для такого выбора нужны были «царские знаки» на теле самозванца, выдававшего себя за законного царя, чудом спасшегося от рук врагов. В позднейшие, или, точнее сказать – в наши, времена заменителем «царских знаков на теле» стало то, что названо было журналистами и политологами харизмой – названо не без кощунственного оттенка, потому что в переводе с греческого это слово обозначает «милость», «дар», а в христианской литературе – благодать Божию.

Если рассуждать в сослагательном наклонении, то таким окончательным вождем мог по завершении смуты оказаться и не большевик, а, например, эсер – эсеры были попугачевистее большевиков, что называется – ближе к народу, но в вожди и диктаторы явно не годился ни А.Ф. Керенский, корчивший из себя Наполеона, ни экстатическая революционная дама М.А. Спиридонова, ни народный вожак А.С. Антонов, разве только (рассуждая сослагательно) выдающийся террорист, а заодно и писатель Б.В. Савинков, но как раз его участие во Временном правительстве резко снижало его и его партии шансы на окончательную победу в смуте. К тому же, у эсеровских вождей интеллектуальный потенциал был ниже, чем у их победивших конкурентов, – пристрастие к книжному доктринерству, вероятно, более способно оттачивать ум, чем пристрастие к динамиту.

Убийство Распутина стоит в одном ряду с другими актами революционного террора

Как бы там ни было, выйти из смуты Россия смогла лишь ценой массового кровопролития и с установлением личной, а не олигархической диктатуры – в традициях русского народа личностное начало всегда стояло выше институционального. Иными словами, у кадетов и политиков, подобных П.Н. Милюкову, не было и, можно полагать, никогда не будет шансов утвердиться во власти в России, тем более что либералы тех лет были несравненно более чистоплотными деятелями, чем их современные подражатели или имитаторы, наименование которых не без язвительного остроумия известно как скорректировал народ.

Великий князь Александр Михайлович

«Трон Романовых пал не под напором предтеч советов или же юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и других общественных деятелей, живших щедротами империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства (куда вносились имена столбовых дворян, предки которых принадлежали к дворянству до 1685 года; в основном это были потомки древних боярских родов. – прот. В.Ц.), и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах. Как надо было поступить с теми великосветскими русскими дамами, которые по целым дням ездили из дома в дом и распространяли самые гнусные слухи про царя и царицу?.. Как надо было поступить с теми членами Государственной Думы, которые с радостными лицами слушали сплетни клеветников, клявшихся, что между Царским Селом и ставкой Гинденбурга существовал беспроволочный телеграф? Что следовало сделать с теми командующими вверенных им царем армий, которые интересовались нарастанием антимонархических стремлений в тылу армии более, чем победами над немцами на фронте?.. Описание противоправительственной деятельности русской аристократии и интеллигенции могло бы составить целый том, который следовало бы посвятить русским эмигрантам, оплакивающим на улицах европейских городов “доброе старое время”».

В этом саркастическом пассаже содержится безошибочно точное медицинское заключение, сделанное после вскрытия.

Манифестация 17 октября 1905 года. Илья Репин