Смысл поражения православной монархии

14 марта 1613 года Михаил Романов был призван на царство – 400-летие этого исторического события падает на 27 марта 2013 года по новому стилю. Для некоторых историков и журналистов эта знаменательная дата – 400-летие дома Романовых, отмечаемое в нынешнем году, – стала поводом обратиться не только к началу самодержавного правления Романовых, но – и прежде всего – к его концу: в событиях 1917 года им видится некая закономерность, подтверждающая несостоятельность и обреченность самой идеи православной монархии. Так действительно ли неизбежно поражение православной монархии? И было ли «поражение»? Как попытку ответа на эти вопросы сайт «Православие.ру» публикует отрывок из новой книги протоиерея Александра Шаргунова «Царь».

За минуту перед казнью

Среди как будто самых благоприятных обстоятельств мы видим повсюду неистребимое и многообразное присутствие греха и зла. Только на краткие мгновения траектория человеческой деятельности становится единой с идеальным путем, ведущим к Богу. Человек постоянно уступает своим страстям, и даже во граде справедливости покоряется прежде всего воле власти. Мир, как правило, – торжество силы, а то, что именуется порядком, основано не на согласии и любви, и этот порядок – не более чем «упорядоченный беспорядок». Каждое благо и каждую ценность этой земли, именуются ли они родиной, искусством или наукой, даже если они устремлены к высшей цели, следует воспринимать как промежуточную цель, как ступени восхождения к Богу, как то, через что человек достигает высшего блага. Увы, в наших руках эти блага, эти ценности нередко разрушаются в самой своей сущности, превращаясь в чудовищные карикатуры. Здесь не следует сразу же говорить о пессимизме историков-атеистов, выносящих приговор всякой политической системе, в особенности православной монархии. Они констатируют повсюду торжество греха, зла, решительно побеждающего силы добра: православная монархия для них в обозреваемом периоде истории, с точки зрения провозглашаемого ею идеала, – только насмешка над ним. Сознавая слепоту этих историков там, где они добросовестно заблуждаются, не видя главной – светлой – стороны жизни, мы, христиане, не можем не признавать их частичной правоты. В коллективной истории мы находим тот же горький опыт поражения, что и в личной жизни в нравственном плане: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим. 7: 19). То, что было вначале прекрасной мечтой, благородным предприятием, по мере того как теоретический его образ уточнялся, все более вызывало разочарование. Все яснее обнаруживался разрыв между тем, чем люди хотели бы быть, и тем, чем они остаются и фактически становятся. Наступает день, когда это расстояние становится слишком большим, и перед нами разверзается бездна.

Но всякое поражение во временной жизни, каким бы оно ни было, не должно приводить нас в отчаяние, как это бывает с не знающими Бога людьми, когда они видят, что все их возможности исчерпаны. Ибо наша надежда устремляется дальше и выше. Да, все земное приговорено к исчезновению и зло возрастает. Но Бог никогда не обещал нам, что мы будем непременно успешными в земных делах. Вот почему православное богословие – снова и снова будем повторять эту мысль – отвергает как иллюзию надежду тысячелетнего царства, царства праведников со Христом на этой подчинившейся злу и смерти земле и во временной истории. Скорее мы должны ждать противоположного. Мы знаем, как судит Бог лжепророков, вдохновляемых подобным воображением. «Пусть никто, – говорит блаженный Августин, – не обещает того, чего не обещает Евангелие. Наше Священное Писание не возвещает в веке сем ничего, кроме испытаний и мук, несчастий, страданий и искушений» (Толкование на псалом 39).

Икона святых царственных страстотерпцев

В адрес православных христиан нередко звучат обвинения в алармизме, в апокалиптическом восприятии всего происходящего, в сгущении красок. Но поскольку участие каждого человека в земной истории, по крайней мере видимое, находит свой конец в час смерти, очень важно для нас не допустить, чтобы искажение христианского идеала в мире не сопровождалось атрофией апокалиптической надежды. Конец света, как обычно это называют, – определение с разным значением. Ибо если верно, что «проходит образ мира сего» (1 Кор. 7: 31), то, как говорят святые отцы, исчезает только его образ, форма, но не сущность. Чудесно преображенный, мир станет новым и лучшим – и это будет последним днем всеобщей истории. У многих же, увы! даже среди именующих себя христианами, этот день удерживается в сознании как образ катастрофы, исполненный отчаяния и страха. Как если бы этот день Второго пришествия Господа не должен быть для нас всепревосходящей надеждой, как если бы христиане не должны были жить в ожидании победоносного возвращения Христа, «избавляющего нас от грядущего гнева» (1 Фес. 1: 10), как если бы Священное Писание не заканчивалось словами: «Ей, гряди, Господи Иисусе» (Откр. 22: 20). Но есть у великих катастроф исключительные преимущества, когда кровь невинно убиенных и кровь мучеников вопиет к небу: «Доколе, Владыка Святый и Истинный?» (Откр. 6: 10). И здесь ответ на вопрос о смысле истории.

Смысл истории – глубокое испытание веры. Прогресс в христианстве – не линейный и не горизонтальный, он – вертикальный. Он измеряется вечностью, не продолжительностью времен. Христианство всегда требует от нас решительного и полного обращения. «Покайтесь!» – первое слово проповеди святого Иоанна Предтечи (Мф. 3: 2) и Самого Спасителя (Мф. 4: 17), а также апостола Петра в день Пятидесятницы (Деян. 2: 38). Это то, что требуется от нас сегодня не только в личном плане, но и в подлинном видении решающих событий истории. И столь же важно другое ключевое слово, непрестанно звучащее в Евангелии: «Не бойтесь!» – уверенность, что среди самого беспросветного мрака всегда есть решение и что здесь источник ничем не омрачаемой радости. Увы, чаще о христианстве говорят, желая возвеличить или унизить его с точки зрения чисто земной: содействует ли оно внешнему процветанию или, наоборот, ведет к упадку. Чтобы познать подлинную человеческую историю в ее целостности, в ее полноте или хотя бы в какой-то ее период, надо быть Богом – Тем, «Кто был, Кто есть и Кто грядет» (Откр. 1: 4). Или надо быть с Богом, Божественным – тем, кто по дару Христа знает, куда мы идем.