Иоанн Давид, пастух Божий

Блаженный Иоанн Давид   

В отшельнической келлии в окрестностях села Струнгарь, у подножия гор Шуряну, жил пастух, за чистоту своей жизни сделавшийся великим чудотворцем. У него были ученики и из мирян, и из монахов, и все, кто знал его, говорят о нем как о святом.

Горы Шуряну. Фото: Адриан Петришор   

«Как-то прихожу я к нему в келлию. Дверь была приоткрыта, и я застаю брата Иоанна читающим Псалтирь, рядом с которой горит свеча. И что вы думаете? В келлию залетает птица, и он начинает с ней разговаривать. Я остолбенел, стоя у двери. Он говорит ей:

– Острожней, не обожги себе крылья!

И птица идет, гасит крылом эту свечу, описывает круг по комнате и улетает. Он видит меня и говорит:

– Слушай, не удивляйся тому, что видел сейчас, я не колдун.

Все меня называют колдуном, а я ведь кроме Библии и часослова ничего не читаю

Ведь в селе из-за того, что он творил чудеса, стали поговаривать, будто он колдун.

– Все меня называют колдуном, а я ведь кроме Библии и часослова ничего не читаю. Ну скажи мне: разве у Бога нет силы, она только у диавола?

Ой-ой-ой! И это только один из таких случаев».

На пастбище с Псалтирью

Он был невысоким, сухопарым и всегда в белой рубашке. Говорить ни с кем особо не говорил, но что-то про себя шептал, ведь струнгарские крестьяне видели, как у него шевелятся губы. По улице ходил редко, потому что если не пас овец наверху, в горах, то тихо сидел в своем домике. Никто не знал, что он там делает и почему не заглядывает в трактир, чтобы поговорить с людьми, перекинуться новостями, развеять тоску. Он был серьезным, трудолюбивым, но держался особняком и избегал мирских порядков. Это казалось очень странным.

Сколько его знали, он ни одной овцы не потерял в горах. И ни одну не поразила молния, не задрали дикие звери, губившие других овечек. Более того, он, как нарочно, не держал собак. Пас овец с одной Псалтирью в руках, а когда был без нее, молился, еле заметно шевеля губами.

Блаженный пастух Иоанн Давид Он любил все живое создание, и близкие к нему люди рассказывали мне, как он жалел диких птиц, всегда их подкармливал. И все-таки больше всего он любил своих овечек. Никогда не держал больше 20–25 и берег их как зеницу ока. Никогда в жизни он не брал в рот баранины и всем ягнятам давал имена, как родным детям.

Летом, если не ходил с овцами в горах, он их поручал другим пастухам. Но никогда их не метил краской, как делали это все горцы с незапамятных времен. Ему не нужны были метки, чтобы узнать своих овечек. А осенью, когда их пригоняли на зимовку в село и возвращали хозяевам, Иоанн шел прямо в стадо и звал своих по имени. И они его узнавали и радостно к нему бежали. И когда пас их в горах, он управлял ими точно так же, всегда с молитвой на устах, звал по имени, и они подбегали.

А струнгарцы все судили-рядили, что же должна означать эта его власть над животными? Они бы посудачили о нем и в корчме, выворачивая его жизнь наизнанку, чтобы выведать его тайну. Но только не было в его жизни никаких секретов. Она протекала у них на глазах и была им досконально известна.

Медведь и овцы

Иоанн Давид появился на свет 15 февраля 1920 года в деревушке Плай, кверху от села Струнгарь, в горах. Он был несчастным ребенком, побитым судьбой и никем не утешенным. Отца не видел ни разу, а бедная мать, осмелившаяся родить без мужа, умерла, когда ему было три года. Так он и остался на руках у тети и дяди.

Он был еще совсем маленьким, когда дядя заболел, и тетя послала его тогда к отшельнику, подвизавшемуся в окрестностях села Струнгарь, в долине Дологаей, к монаху, известному своей святостью. Тетушка уповала на чудо, но, когда Иоанн пришел к нему, отец Симеон с сочувствием посмотрел на него, затем велел скорее идти домой и сказать тете, что дядюшке осталось жить три дня. Только! А потом он отправится в рай.

Село Струнгарь   

Эта встреча оставила глубокий след в сердце ребенка. С того дня он привязался к отшельнику и часто наведывался к нему.

Годы шли, тетушка, вырастившая его, умерла, и Иоанн остался жить в ее доме, доставшемся ему по завещанию. Но родственники подали на него в суд, выиграли дело и выгнали его. Он подался в слуги, батрачил то у одних, то у других, а потом стал пастухом, ушел в горы и всей душой предался советам отшельника Симеона и вере в Бога. Может, потому и не женился. В его сердце, полном молитв и ревности о Боге, уже не оставалось места ни для какой зазнобы.

Со временем его чистая и простая любовь, в которой сиял один Христос, стала приносить плоды, первые чудеса

Со временем его чистая и простая любовь, в которой сиял один Христос, стала приносить плоды, первые чудеса. Такие, в которые трудно поверить, которые бывают только у великих святых и никак не укладывались в голове крестьян села Струнгарь, они обернулись для него завистью всего села.

«Пошел брат Иоанн в горы, и было тогда три стада овец, собранных у людей. Одно было его, а два других пасли два брата из Струнгарь. Тут разыгралась буря, и братья эти решили укрыть своих овец в овраге. Так и сделали, загнали их в укрытие на дне оврага, а брата Иоанна оставили в устье оврага, где он был ничем не защищен. И вдруг ночью является медведь, проходит через стадо брата Иоанна, словно не видя его, и бросается на стадо этих братьев.

Утром они встречаются и рассказывают, сколько овец задрал у них медведь, и спрашивают брата Иоанна, сколько погибло у него. Тогда брат Иоанн сказал им, что у него не погибло ни одной.

– Как же он не задрал у тебя ни одной? Он же проходил через твоих овец! Они что у тебя, несъедобные?

Потом, спустившись с гор, рассказали в селе о случившемся, и все в один голос решили, что он колдун, вурдалак, а иначе и быть не может».

Птица и крашеное яйцо

Долина реки Себеш   

В начале этого лета, то под обжигающими лучами солнца, то под яростно хлещущим дождем, я ходил по холмам, раскинувшимся у реки Себеш, в поисках свидетельств о брате Иоанне, смиренном пастухе, которого монахи монастыря Афтея так почитают, что написали его образ в храме рядом с канонизированными святыми. И свидетельства о нем как простых людей, таких как Николай и Думитру, так и авторитетных духовных лиц, таких как мать Иерусалима, бессменная настоятельница монастыря Рымец, оказались до того поразительными, как будто внутри этих людей возгоралось пламя духа, когда они говорили о нем.

Из их слов у меня сложился образ скорее духа, чем человека из плоти и крови, который способен оком сердца проницать не только дали, но и времена. Целые дни после моего путешествия духовная сила этого человека сопутствовала мне. И сопутствует прямо сейчас, когда я пишу эти строки, стараясь воссоздать его портрет по свидетельствам людей, знавших его. Некоторые знали его очень близко, как, например, Николай, один из самых преданных его учеников.

«Я впервые увидел его году в 1985-м. Ходил в монастырь Афтея, и мне очень хотелось увидеть Божиих людей. Так и попал к брату Иоанну, о котором мне рассказали монастырские отцы. Десять лет, чтобы прийти к нему, я каждую неделю убегал с фабрики, и меня никто не засек. Это было во времена Чаушеску, и я ходил к нему, только когда не было работы. Но об этом никто ничего не знал. Он сказал мне:

– Если приходишь сюда, ты приходишь потому, что хочешь этого, а не потому, что тебя кто-то посылал.

Монастырь Афтея   

Когда я заходил к нему в келлию, на столе меня всегда ждала тарелка с теплым супом и рядышком хлеб. Суп был тепленький, мне надо было только съесть его! И это каждый раз, когда я к нему приходил! Каждый раз! И тогда я спросил его:

– Брат Иоанн, а откуда ты знал, что я приду сегодня? Кто тебе сказал, чтобы ты ждал меня с готовой едой?

– Да я только подумал о тебе вчера вечером и уже знал, что ты придешь!

Честно скажу вам, лучшей еды, чем у брата Иоанна, я ни у кого не пробовал, даже у моей жены. Что он делал с ней, не знаю, он ведь был совсем бедным! Но такого супа, как этот, я больше никогда в жизни не ел. Зато сам никогда не видел, чтобы он ел, все эти 10 лет. Для меня так и осталось тайной, чем он питается.

И скажу вам, что такого человека, человека такой святой жизни, я никогда не видел и о таком не слышал, если только в Патерике. Пока был жив отец Иоанникий (Бэлан) из монастыря Сихастрия, он все звонил мне и говорил:

– Брат Николай, прошу тебя, дай мне материалы о брате Иоанне, он же уникален в Православии!

Брат Иоанн не был ни священником, ни монахом, он всю жизнь был простым пастухом

Он говорил так, потому что брат Иоанн не был ни священником, ни монахом, он всю жизнь был простым пастухом. Если говорить о нем, то я могу сказать вам только одно: смирение, смирение, смирение и до бесконечности смирение! Вот каким был брат Иоанн».

Говоря это, Николай, крепкий мужчина с кротким взглядом, стучит пальцем по столу, словно хочет выдолбить в дереве слово «смирение».

За ту пару часов, пока мы беседовали с ним, я много раз видел, что у него на глаза наворачиваются слезы. Чувствовал, что ему так хочется, чтобы из этих слов, вырывающихся из его горячего сердца, брат Иоанн вышел как живой. И его чувства, такие обжигающие и заразительные, передались мне.

Мне редко доводилось (а говорил я со многими) увидеть в ученике такую глубокую любовь к своему духовному наставнику. И это его почти лихорадочное состояние непрестанно подпитывается воспоминаниями о фактах, которые действительно можно увидеть только в житиях святых – или у отца Арсения (Боки), Ардяльского святого, которого смиренный Иоанн, пастух из Струнгарь, знал и которому, кажется, был равен по силе прозорливости.

Образ блаженного Иоанна Давида в монастыре Струнгарь   

«Брат Иоанн достиг такой духовной меры, что читал мысли людей. Я часто видел это. Прихожу однажды к нему в келлию, кладу сумку у двери, и первыми словами, которые он сказал мне, были такие:

– Эти мысли, которые у тебя сейчас, выкинь из головы, потому что они нехорошие.

И потом стал говорить со мной так, как будто я уже исповедал ему все, что у меня было на душе. Но я не говорил ничего! У него была огромная сила от Бога.

Однажды на Пасху у него не было даже крашеного яичка, он ведь был совсем бедным. И он помолился Богу, чтобы послал ему яичко, и что же вы думаете? Прилетела птица и принесла ему яйцо! Положила его на подоконнике! Он был очень сердобольным к птицам, и они слетелись на его погребение.

Расскажу вам еще о том, что пережил сам. Прихожу как-то к нему и иду в лес, чтобы набрать для него хвороста на зиму. Потом стал рубить его, он же, бедняга, был так болен, что совсем не мог ничего делать. И пока рубил, понимаю, что очень засиделся здесь и не смогу сесть на автобус, чтобы вернуться домой. Был уже час дня, а мне надо было пойти на автобус еще четверть часа назад, чтобы застать его. Напугавшись, иду к нему и говорю:

– Брат Иоанн, я опаздываю на автобус, а ты знаешь, что у меня из-за этого будут неприятности на работе и дома!

И что же, вы думаете, он сделал? Как сейчас вижу его: приподнимается на постели, соединяет руки и говорит:

– Господи, останови его сейчас!

Я слышал, как он говорит это! Потом снова опускается на лежанку и говорит мне:

– Нет, теперь иди спокойно, потому что автобус будет ждать тебя на остановке.

Да кто бы мог поверить в такое? Я не поверил, поэтому схватил свою сумку и бегом помчался оттуда, а в результате на спуске с горы навернулся, упал и больно ударился.

Прибегаю потом на станцию весь в пыли, а автобуса нет… Уже прошел час с четвертью. Потом прошла и половина второго, а вот уже и 2 часа 25 минут, и тут слышу: идет! Я осенил себя крестным знамением и думаю: “Господи, что же это такое?”

А потом шофер Николай, с которым мы давно были знакомы, сказал мне:

Село Пиану-де-Сус. Фото: Войкица Коман     

– Слушай, не знаю, что это было, но только я выехал из Пиану-де-Сус, как лопается колесо!

– А во сколько это было? – спрашиваю его.

– В час, – отвечает он.

Как раз когда брат Иоанн воздел руки и вознес молитву! Потом я сказал Николаю:

– Прости меня, брат, это только из-за меня с тобой такое случилось».

Свидетельство монахини Иерусалимы

Дорога, ведущая из Себеша, тянется по долине Пиану среди тихих холмов, выглядевших сейчас, в летнюю пору, так, словно они остолбенели от жары. Но походишь по их пологим склонам, и прохлада гор Шуряну начнет тебя утешать. К тому же штурмом брать вершины не надо будет, потому что село Струнгарь и одноименный монастырь расположились внизу, у самого подножия гор. Это какие-то ворота рая, утопающие в зеленом лесу, который перебегает через дорогу и заключает их в сладкие объятия.

Монастырь Струнгарь. Фото: Овидиу Марис   

Монастырь вырос в последние годы, но пастух Иоанн знал о нем за десятки лет до этого. Прозирая очами духа, способного проницать не только пространство, но и время, он сказал своему ученику Николаю, показывая рукой с крылечка своего домика:

– Здесь будет большо-о-ой монастырь!

Так оно и стало. Лавра покорно вытянулась у подножия холма, и брат Иоанн почивает теперь в ней вечным сном.

Чтобы попасть в его келлию, надо взобраться на косогор. Мой проводник Николай как сейчас помнит тот день, когда впервые переступил его порог.

Он жил в нищете, но такой тишины и мира, какие я ощущал там, я не нашел больше нигде

– Это была простая келлия с деревянными полами без половика, и в одном из углов, обращенном на восток, у брата Иоанна был Господь Иисус распятый. А на столе всегда лежали Библия, часослов и Псалтирь. Всё! Досчатая лежанка была накрыта кожушком из тех, которые носят пастухи. Он жил в нищете, но такой тишины и мира, какие я ощущал там, я не нашел больше нигде.

В эту простую келлийку в последние годы его жизни будут приходить за советом, молитвами и укреплением не только миряне, простые крестьяне из окрестных деревень, но и монахи. Среди них мать Иерусалима, на протяжении многих десятилетий несущая послушание настоятельницы монастыря Рымец.

«Я в первый раз увидела брата Иоанна в келлии отца Варсануфия (Штирбана) из монастыря Струнгарь, который последние годы служил у нас, в Рымеце. Мы называли его пастухом, “брат Иоанн пастух”. Он был немногословным, но если уж начинал говорить, то поражал. В сердце он нес необыкновенное сокровище. А в селе его не понимали, говорили, будто он нездоров.

Он был крайне смиренным, никогда не лез на глаза. Жил уединенно, потому что все время молился, и поэтому с ним было нелегко сблизиться. Пока он начал доверять мне, прошло некоторое время. Это не произошло сразу, вдруг. Меня с малых лет тянуло к этим Божиим людям, а в брате Иоанне было что-то святое, такое, чего я объяснить не могу.

У него был дар прозорливости. После смерти отца Дометия (Манолаке), нашего рымецкого наставника, он стал для меня огненным столпом монастыря. Но жил далеко, в своей струнгарской келлии (на расстоянии 67 км), и когда у меня возникали большие трудности с монастырем и я не могла с ними справиться сама, то вставала на молитву и взывала: “Господи, приведи мне сюда пастуха, приведи брата Иоанна!”

Я за ним не посылала, потому что некого было послать, но он приходил! В духе узнавал, что я ищу его. Приходил и спрашивал:

– Ну чего ты испугалась? Твоей святости пугаться не надо, потому что ты пройдешь через многое. У тебя тяжелый крест, но ты сможешь его нести, потому что тебе помогает Христос. Его тебе дал Он!

Я уверена, что он был человеком Божиим, подвижником, святым. Святее многих монахов».

Мать Анастасия – сестра матери Иерусалимы. Когда брат Иоанн был жив, она часто следовала его советам. Так ей стали известны благодатные дары, которыми наделил его Бог.

«Мы беседовали с ним в его келлии, и вдруг он говорит:

– Что там слышно, матушка?

– Ничего!

Я ничего не слышала, стояла гробовая тишина.

– Слышно машину, матушка.

Проходит какое-то время, и появляется наш монастырский автомобильчик с брезентовым верхом, который он увидел издалека, духом.

В другой раз мы беседовали с ним в монастыре, и он говорит мне:

– Ты видишь, как ходят эти монахини здесь, по земле? Сквозь них все видно, как в зеркале! Многие хотят уйти…

Потом как он сказал, так и оно стало, он же видел их изнутри.

Он был очень строгим к себе. Постился мно-о-ого, думаю, целыми днями не ел. Зато у него был кот, и тот был всегда толстый и красивый. Получив от людей кусочек колбаски, он все отдавал ему, а говорил, что ест сам».

К небу в народном костюме

Блаженный Иоанн пастух Брат Иоанн знал дату своей кончины задолго до нее и сказал об этом своим близким ученикам. Так, Николай вспоминает, что это произошло за год до его смерти.

«Он назвал мне и точную дату, когда отойдет ко Господу:

– Брат, помни, что 7 января, на святого Иоанна Крестителя, я отойду.

Это было в 1994 году».

А другой ученик, Думитру, даже был вызван в духе прийти на его отшествие на небеса.

«Он задолго до этого сказал мне, что, когда умрет, я буду его одевать. Сказал и то, как он будет одет, ведь загодя подготовил себе румынскую одежду, наш народный костюм, в котором столько ходил. Я обещал, что так и сделаю, но сказал, что с этой моей работой я все время в разъездах, езжу то туда, то сюда, и не знаю, смогу ли успеть.

– Ты успеешь, лишь бы капелька усердия была и от тебя, а не только от меня.

Я сказал:

– Аминь! Да будет так!

А что я мог сказать еще? А потом стали проходить годы, 7, 8, я уже не знаю, сколько их было. И в том 1995 году я был по работе в скиту в Валя-Попий, и однажды утром просыпаюсь в сильном волнении. Никому не сказал, да и говорить было нечего, но я что-то чувствовал. Думал, дома что-то произошло, что-то случилось… И так прошел этот день.

На другой день иду к батюшке и говорю, что мне надо сходить домой. Когда пришел, жена говорит, что звонили из Струнгарь, чтобы я скорее шел к отшельнику. Тогда я понял, что все это было от него, и пошел. Часа в 4 был там, и брат Иоанн сказал мне, что ему нужен врач. И еще сказал:

– Смотри, куда ты идешь и что делаешь, потому что в день своего ангела я умру.

Крест на могиле брата Иоанна, изготовленный им собственноручно     

Пришел доктор, послушал его и сказал, что он еще поживет, он еще не умирает, но я-то знал, что это не так. А потом все было так, как говорил брат Иоанн.

В день его ангела, на праздник святого Иоанна Крестителя, я пришел с отцом Иоанном (Павеном), настоятелем монастыря Афтея, чтобы его особоровать. Но он уже был на грани жизни и смерти. Я взял свечу, вложил ему в руку, и он умер у меня на руках. Одевал его я, как он и говорил мне много лет тому назад».

Перед тем, как гроб опустили в мерзлую землю, к нему слетелись птицы со всего леса

В начале 1995 года шли сильные снегопады. Дорогу завалило так, что машина едва ли могла бы пробраться через снежные горы. И, несмотря на все, близкие ученики брата Иоанна пришли на похороны. Горстка людей, которые и увидели его последнее чудо: перед тем, как гроб опустили в мерзлую землю, к нему слетелись птицы со всего леса. Стая плавно кружилась над гробом, затем опустилась на куст бузины рядом с зияющей могилой и все отпевание сопровождала чириканьем. Так птицы по-своему прощались со святым, всю жизнь опекавшим их.

Кристиан Курте

Источник: Formula AS (Формула Ас)

Изречения блаженного Иоанна Давида

Могила блаженного Иоанна Давида в монастыре Струнгарь     

Человек, который льстит тебе, очень опасен, ибо может стать твоим смертельным врагом, ты ведь не можешь сорвать с него маску.

Кто говорит все, что знает, тот знает мало и глуп.

Главный составной элемент человека – это вера. Не веришь – не видишь.

Огонь можно возжечь только огнем, а сердце приобрести можно только сердцем.

Будь уверен, что чего не можешь достигнуть любовью, того никогда не добьешься строгостью и силой.

О Господи! Подвиги, усилия я видел, а любовь – не особо.

Величайшее богословие – знать Бога и говорить с Ним, а не говорить о Боге по выученному

Величайшее богословие – знать Бога и говорить с Ним, а не говорить о Боге по выученному.

Слово «друг» означает, что человек положит за тебя душу, умрет за тебя.

Монах, который не сдерживает языка в минуту гнева, и страстей своих не сможет сдержать.

Когда сидишь и ничего не делаешь или находишься в пути, твори молитву.

Не считай четок, делай там (поклоны), сколько можешь, а когда больше не сможешь, поделай еще.

Увы! Я ни мирянином не стал, ни хоть немного монахом.

Ищи Бога!

Я бы лучше обуздал свое сердце, чем знал бы, что такое обуздание сердца.