Монахиня Мария (Бэлан) из монастыря Агапия — сестра знаменитого архимандрита Иоанникия (Бэлана) из монастыря Сихастрия, великого духовника, агиолога румынских святых, составителя эпохального «Румынского патерика». Их связывало не только кровное родство, но и крепкая любовь ко Христу, Которому оба они посвятили свои жизни.
Родилась она в селе Станица Нямецкого уезда в простой крестьянской семье, где стала девятым ребенком. А ее брат, прославленный духовник Иоанникий (Бэлан), был вторым ребенком и первым мальчиком. Между ними была разница в 19 лет, но это не мешало им любить друг друга, как умеют делать это только истинные братья и сестры. Монахиня Мария и отец Иоанникий жили в монастырях, расположенных рядом, через горный перевал, на том пятачке у подножия Нямецких гор, который является Румынским Святым Афоном. Здесь собраны едва ли не самые крупные в стране монашеских обители — Секу, Сихастрия, Сихла, Агапия, Вэратек, — над которыми несут стражу как древние, так и новоявленные святые, ожидающие канонизации[1].
Сгущался вечер, когда мы с ней встретились. Вечер, который окутывал повесть о ее жизни в золото, словно изливавшееся не из мира сего.
Брат и сестра, монахиня Мария и архимандрит Иоанникий
— Коммунистический период был для веры тяжелым, но в то же время чудесным, потому что рядом с нами были эти великие духовники. Святые люди… Знаете, какое это счастье — идти по следам святых?
Начало
Архимандрит Клеопа (Илие) и иеромонах Иоанникий (Бэлан), ок. 1952–1954 гг. «Который из них мой брат?» — недоумевала она. Перед ней стояли два монаха, одетые в длинные черные рясы и белые барашковые безрукавки. Один — молодой, лет 30, с белокурыми волосами и небесно-голубыми глазами, — это и был отец Иоанникий (Бэлан), а другой — постарше, мужчина в самом расцвете сил, чуть за 40, — отец Клеопа (Илие).
И только когда всё село хлынуло к ним домой, чтобы увидеть их, Мария поняла, кто из них ее брат. Он не был обычным человеком. Он был монахом, причем не простым, а из монастыря Сихастрия, где настоятелем был сам отец Клеопа (Илие), которого народ уже тогда любил и почитал как святого.
Так оно и было. Когда он говорил проповедь в сельском храме, все плакали. Будь ты хоть каменным, и тогда его слова не могли не растрогать тебя до глубины души. Горящие огнем слова, исходящие из запредельных миров и собранные в его сердце силой молитвы.
Тогда через их дом прошло все село. Шли вереница за вереницей, чтобы поговорить с этими монахами, попросить у них совета и зачастую утолить свои скорби силой их благословения.
Будь ты хоть каменным, и тогда его слова не могли не растрогать тебя до глубины души
— Времена были очень тяжелые. Коллективизация еще не началась с полным размахом, но каждый крестьянин должен был отдавать государству большую часть того, что производил. Если же не мог, тогда заходили к нему в дом и конфисковывали все, что было. И люди ждали от отца Клеопы и моего брата не только утешения, но и совета. Они не знали, что делать перед лицом такой беспощадной диктатуры, вызывавшей только страх.
Помню, перед тем как уйти, отец Иоанникий оставил нам чемодан, полный его рукописей. Думал, что начнется гонение, и он будет арестован. Но ареста он избежал, а вот гонений — нет.
Братская любовь
Архимандрит Иоанникий (Бэлан) Отец Иоанникий (Бэлан) всю жизнь любил сестру и заботился о ней. В старости он скажет своему ученику, мирскому священнику:
— Отче, мы, монахи, причастны всех благословений от Бога, кроме одного — носить на руках собственных детей. Эту великую радость Бог даровал только вам, мирянам. Но знай, что я тоже немного был причастен ей, потому что держал на руках свою сестренку Марию. Когда уходил в монастырь, мне было 19 лет, а ей 2 месяца. Ее я обнял последнюю и всегда жил памятью о ней.
Годы шли, девочка стала большой, но брат из своего монастырского уединения продолжал над ней бдеть. И не только молитвами.
— Батюшка меня очень любил. Помню, говорил маме: «Не знаю почему, но мне эта девочка очень дорога». И знайте, он непрестанно бдел надо мной. Однажды я тяжело заболела туберкулезом, и, когда лежала в больнице, получала от него письма, покрытые пятнами его слез… Он очень беспокоился о моем здоровье. Я всегда ощущала его очень нежную, очень чувствительную душу.
Столица святых
Монастырь Агапия, в котором подвизается мать Мария (Бэлан)
Мария была студенткой, и когда отец Иоанникий приезжал навестить ее, они бродили по столице. Перед ними открывались все двери, их принимали с любовью везде. В те сумрачные годы в Бухаресте существовала незримая сеть духовных авторитетов, по которой циркулировала любовь Божия. Невзирая на диктатуру, в храмах, закрытых для последующего сноса, в промерзших квартирах и крохотных монастырских келийках можно было встретиться с такими священниками, как Думитру Стэнилоае, Константин Галериу, Софиан (Богиу), Иларион (Аргату) и Венедикт (Гиуш). В эти кружки, пылавшие верой и оказывавшие духовное сопротивление диктатуре, мать Мария вошла через отца Иоанникия (Бэлана), монаха высокочтимого, ученого, всеми очень любимого.
— Все были очень гостеприимными, любвеобильными, я могла в любое время пойти к ним домой или в монастырь. В монастырь Черника к отцу Венедикту (Гиушу) ходила некоторое время каждый день, потому что помогала ему в издании «Прологов». В Чернику я была просто влюблена, и когда шла по аллее, ведущей к храму, чувствовала себя необычайно счастливой. Я очень люблю святого Каллиника[2], он всегда такой теплый и любящий! Поклонившись его мощам в храме, шла в келлию отца Венедикта (Гиуша).
Знаете, каким он был? Святым! Таким я его воспринимала всегда. Мне трудно объяснить почему, это можно только почувствовать, а не объяснить. Он был очень эрудированным, богато одаренным от Бога: прекрасно пел, был талантливым писателем и непревзойденным проповедником. Очень любил Франциска Ассизского и читал мне его стихи в переводе Иоанна Марина Садовяну. Целиком погруженный в себя, и в то же время очень дружелюбный человек, тонкая натура.
Он был очень молчаливым — бывало, когда мы были с ним одни, закончим работать над «Прологами», и он просто умолкает, погрузившись в сердечную молитву. Обычно в такой ситуации, когда человек с тобой так долго не разговаривает, чувствуешь себя неловко, неестественно, к горлу подступает ком. А с батюшкой я могла пробыть час, ничего не говоря, и мы не замечали, как летит время, потому что вокруг него распространялась благодать.
Гонение
Отец Клеопа (Илие) и отец Иоанникий (Бэлан) были слишком сильными, слишком чистыми, и их слова были слишком любимы в народе, чтобы органы безопасности оставили их вместе. И их разлучили. Отца Иоанникия (Бэлана) изгнали из монастыря Сихастрия и отправили в монастырь Бистрица неподалеку от города Пятра-Нямц, чтобы стукачам было легче за ним следить. Туда же был отправлен и отец Иустин (Пырву), у которого за плечами было 7 лет тяжелейшего тюремного заключения. Однако коммунисты, сами того не зная, совершили дело Божие. Здесь, в Бистрице, отец Иоанникий (Бэлан) продолжил работать над своими книгами, в которых спас от забвения и увековечил всех великих румынских святых.
— Стоило ему выйти из монастырских ворот, как сотрудники безопасности проникали в его келлию и всё обшаривали. Как-то у него отобрали одну рукопись. А потом возвращали с огромным трудом, хотя в ней ничего политического не было. Он совсем не занимался политикой, но все-таки его проповеди, которые очень любили в народе, были пощечиной режиму. Так что его перевод в Бистрицу был от Бога, и батюшку там очень любили. К нему шли из города Пятра-Нямц и всех окрестных сел. Как и к отцу Иустину (Пырву), который в Бистрице просто утопал в толпе народа. Ему некогда было даже пойти в храм на Святую литургию, так его искали люди. Его тоже очень любили, потому что он был очень кротким и прошел через тюремные страдания.
Книга с востока
Составитель «Румынского патерика» архимандрит Иоанникий (Бэлан) Она с детских лет ходила в монастырь Сихастрия к своему брату отцу Иоанникию, но призвание к монашеству созрело не сразу:
— Помню, как-то батюшка привел меня в маленькую монастырскую библиотеку. «Смотри, — говорит, — с восточной стороны я расставил священные книги, а с западной — все остальные. Выбери себе одну и почитай!» Я глянула на названия и говорю ему: «Мне бы одну с запада!» — «Нет, сестренка, прошу тебя: возьми и одну священную книгу, с востока. Вот, я даю тебе послушание прочитать Деяния Апостолов».
А в то время в монастыре Сихастрия электричества не было. Читали при свете лампы, и это было так красиво! На клиросе же пели тихо, византийского пения не было, звучала очень простая мелодическая линия. Это фактически была молитва-пение, где музыка отходила на второй план, а на первом оставалась любовь к Господу.
Так я узнала, что такое монастырь. В 1968-м году в монастыре Вэратек я помогала монахине Агафии, моей троюродной сестре, как вдруг она мне говорит: «А ты знаешь, что отец Иоанникий был бы рад, если бы ты пришла в монастырь?» Тут на меня словно небесный свод обрушился! Я стала молиться, описывая круги вокруг церкви, и приняла решение. Тогда я училась на втором курсе, а мне нравилось доводить дело до конца. Так что решила сначала закончить вуз (при Академии экономических исследований).
Монастырь Вэратек, храм Успения Пресвятой Богородицы. Фото: Shutterstock
А когда я его окончила, мой брат отец Иоанникий решил меня испытать и попросил подождать еще. Думаю, батюшка хотел увидеть мою непреклонность, да и чтобы прошла волна гонений, обрушившаяся на монастыри после декрета 1959 года, № 410, когда все монахи были изгнаны из своих монастырей. Декрет не был отменен, и хоть монахи стали возвращаться в свои обители, но делали это нелегально, стараясь закрепиться в монастырях под любым предлогом, как музейные сотрудники или рабочие ремесленных мастерских.
Молитва старца Паисия (Олару)
Иеросхимонах Паисий (Олару) «У тебя еще есть радость?» — вот о чем спрашивал ее отец Иоанникий каждый раз, когда они виделись. Знал, что любая монахиня в первые годы после поступления в монастырь чувствует себя чрезвычайно счастливой. Благодать свыше переполняет сердце новоначального и помогает ему незаметно перешагивать через любое испытание. Мать Мария ясно помнит эти годы начала, когда Бог носил ее на руках:
— Когда у тебя есть от Христа призвание к монашеству, ты не уходишь в монастырь, ты бежишь в него! Это благодать Божия, великая благодать. Вначале она тебя окутывает, а потом ослабевает, и приходят испытания, чтобы ты смирялся. Для меня радость поступления в монастырь была огромной. Хотелось заключить в свои объятия всех сестер, до того я была счастлива! Между нами была пучина любви. Бывало, мы работаем в поле, я отстану и вдруг вижу впереди себя пару монахинь, которые закончили копать свой ряд и перешли на мой, торопясь вскопать и его. Или, когда валил снег, мы вставали в полночь и шли к стареньким монахиням, чтобы разгрести сугробы вокруг их домика. В те годы было замечательно! Да и настоятельница у нас была особенная, Евстохия (Чокану), дорогая, в прошлом студентка отца Стэнилоае. Я ее очень любила.
Любая монахиня в первые годы после поступления в монастырь чувствует себя счастливой
Мать Мария выбрала монастырь Агапия, где подвизается и сейчас, чтобы быть поближе к старцу Паисию (Олару), подвизавшемуся в то время в скиту Сихла. Тысячи паломников взбирались по тропинкам Нямецких гор, чтобы попасть в маленькую келлию святого духовника.
— Когда я поступила в монастырь, то попросила настоятельницу отпускать меня к отцу Паисию хотя бы раз в месяц. И ходила к нему по ночам иногда, потому что днем была работа. В то время в Сихле были только старенькие домики, и каждый освещался одной лампадкой. Батюшка обитал наверху, в маленькой келлии под скалой. Он был добрым, как мать! На Исповеди можно было уткнуться головой в его колени… (плачет).
Мне всю жизнь хотелось иметь такого духовника, как он. Он был очень добрым. Очень добрым! Окормлял нас с огромной любовью. В полночь собирал нас, как наседка, под свою епитрахиль и читал над нами удивительную молитву, составленную им самим: «Благослови, Господи, труд их, и домик их, и хлеб их, и детей их, и жизнь их, и доброй кончиной помилуй их, а на том свете, в день Суда, уголочек рая даруй им, яко благословен еси во веки веков». А в завершение каждый раз желал нам: «Да встретимся у ворот рая!»
А в завершение каждый раз желал нам: «Да встретимся у ворот рая!»
Он был просто бесценным! У него всегда находились маленькие стишки, которые вызывали у нас улыбку. Когда мы поднимались в гору, он приговаривал: «Пойдем в рай, рай, рай, на телеге с двумя конями!»[3] Потом объяснял, что два коня — это тело и душа, а в телеге находятся наши дела.
Мы, молоденькие монахини, немного подтрунивали друг над дружкой, а очень страдала от этих обид только я: в монастыре так бывает, потому что мы приходим из мира с амбициями, от которых трудно отказаться. И отец Паисий учил меня видеть всех монахинь лучшими, чем я. То есть чтобы я смирялась. Говорил, чтобы я пошла в церковь и сказала перед иконой: «Я виновата во всем!» Но говорил это с такой любовью! Исправлял с огромной любовью, чтобы мы смирились, но и понимал нас тоже.
Уход отца Иоанникия
После отшествия отца Клеопы (Илие) к Богу, произошедшего 2 декабря 1998 года, отец Иоанникий (Бэлан) стал говорить ученикам, что хотел бы удалиться на безмолвие. Всю свою жизнь он отдал Христу, обошел все уголки страны в поисках сказаний о древних святых. Книги его, на которых выросло уже целое поколение, теперь читали все, от самых простых верующих до иерархов. Он исполнил свое предназначение, и теперь, в 70 лет, искал отдохновения в молитве, хотел покоя, в котором нуждался всю жизнь.
— Отец Иоанникий был созерцательной натурой. Очень любил молиться. В своем дневнике писал, что, выйдя после утрени часа в 2 ночи, шел на кладбище помолиться на могилах великих старцев Сихастрии.
Неугасимые лампады на кладбище монастыря Сихастрия
В конце концов Бог исполнил его жажду уединения, послав тяжелую болезнь. И в последние годы, до самого своего переселения на небеса в 2007-м году, он знал только одну дорогу: из келлии — в церковь и обратно, и его всегда вели под руки ученики.
— Оставайся здесь, ты же мне как мама! — говорил он каждый раз, когда она приходила в Сихастрию.
Книги его, на которых выросло уже целое поколение, теперь читали все, от простых верующих до иерархов
И она, наконец, осталась.
— Мой брат был очень восприимчивым человеком, у него была очень чувствительная душа, душа поэта. Когда я в последние годы читала ему стихи Еминеску, он плакал. Я была с ним, когда он отошел ко Господу ночью 22 ноября. Он впал в кому за 10 дней до этого, и к его одру началось настоящее паломничество. Шли, чтобы увидеть его, вереницы верующих, священники, монахи, иерархи.
21 ноября, в 8 часов вечера, я сидела возле него и читала Псалтирь. Обычно он дышал очень тяжело, но когда я дошла до псалма 119, то заметила, что он стал дышать нормально. А потом дыхание становилось все слабее, и в 2:20 он угас. За окном повалил снегопад… Он умер мирно.
Иногда я вижу его во сне. Как-то видела в священническом облачении — он благословил меня и исчез. Был такой радостный. Очень радостный! И я проснулась счастливая, на седьмом небе!
Он был мне очень дорог! И не только он, к нему я привязана как к родному брату, но и другие старцы века минувшего. Они все были настоящими отцами! Рядом с ними я даже не ощущала, что живу в эпоху диктатуры. Я была так счастлива!
Чувствую, они до сих пор говорят с нами. Всегда думаю о них. Они для меня останутся идеалом до самой смерти. Всегда думаю: а что бы сказали они, что бы сделали, окажись сейчас на моем месте? И с этой мыслью мне легко принимать решение, чтобы держаться верного пути к Богу.