Отец Дометий Рымецкий – духовник, сердцем горящий

Отец Дометий (Манолаке) за месяц до кончины

Я хотел бы рассказать вам о духовнике, которого никогда не видел. Застыв перед храмом, в котором служил несметное число раз, он отошел ко Господу в том году, когда я появился на свет. Да, отца Дометия я никогда не видел, но знал тех, в чьей душе он оставил глубокий след, подобно царской печати на чистом воске. Он не жил, а горел для Бога и людей, Церкви и народа.

Он по грудь в ледяной воде зимой переходил горные реки, преграждавшие ему путь к храму

Отец Дометий был прозорливцем и исповедником веры, представителем вымирающего сорта людей. Человеком, который хоть и родился и вырос в Мунтении, но принес себя в жертву за духовное возрождение Ардяла^[1]. Батюшкой, который по грудь в ледяной воде зимой переходил горные реки, преграждавшие ему путь к храму, а потом, окоченевший и промокший до нитки, сосредоточенно служил святую литургию. Человеком, который в снегопад возвращался в монастырь босой и раздетый, потому что на пути ему встретился нищий. Человеком, для которого идеал веры был реальней действительности.

С такими гигантами духа трудно жить вместе, а еще трудней о них писать. Чтобы изложить на бумаге историю отца Дометия, мне надо бы иметь огненные пальцы, которые бежали бы со скоростью души. Мне надо бы быть если не таким, как он, то хотя бы его духовным чадом. А я не таков… И все же ради красоты его полета сквозь время, ради его столь яркого призвания на небеса дерзну и я, непроходимая персть, рассказать вам о небесной высоте. И простите, если этот рассказ окажется в итоге недостаточно ясным.

Раннее детство

12 октября 1924 года в скромной Бузэуской деревушке, прильнувшей к подножию гор Пэнэтэу, простой, богобоязненной крестьянке Филофее Манолаке подошло время родить. И перед муками рождения был ей сон. Будто она видит себя на горном склоне, возвышающемся за ее домом, и будто она идет к храму и видит гордый бук, неведомо как появившийся там. И вдруг повсюду кругом запрыгали куски окровавленного мяса.

Монастырь Кырну в горах Пэнэтэу

Придя в ужас от этой жуткой картины, женщина проснулась. А на другой день, в канун памяти святой Параскевы, она даст жизнь младенцу, которого назовет Стелианом. Был ли этот сон предвестием его великой и трагической судьбы? Родители не могли этого знать. Он был их четвертым ребенком, потом Бог даст им еще 8, и всего у них будет 12 детей, по числу святых апостолов. Но тяжкие времена только четверым из них дадут дожить до маститой старости. Трое будут служить Богу: двое в монастыре, а третий – мирским священником.

Рос Стелиан вдали от тех мест, в которых родился. Его отец, Ион Манолаке, бедный крестьянин, сражавшийся на Первой мировой войне, в награду за храбрость, с которой служил родине, получил гектар земли в степях Бэрэган. Нам сегодня этого кажется мало, но наш румын на этом клочке земли сумел прокормить и поставить на ноги 12 ребятишек. Он был человеком простым и очень набожным. Не зная грамоты, научился довольно хорошо петь и в сельской церкви отвечал за клирос.

В детстве Стелиан еще любил своего дедушку, который был церковным старостой, глубоко верующим человеком и сподобился чудесной кончины. Родные рассказывают, что старик знал, когда умрет, и за два дня до смерти просил близких заказать по нему панихиды и поминки. А в самый день отшествия ко Господу попросил дать ему свечку, говоря, что в 4 часа после обеда он отойдет на тот свет^[2]. И угасал в полном сознании, рассказывая при этом, что видит ангела, пришедшего за ним, и Христа в сиянии света. А Стелиану оставил такое слово-завещание:

– Сколько будешь жив, служи Господу, потому что никакой пользы ни от чего нет, если не служишь Ему.

И внук его послушался. С самого детства научился вести сокровенную беседу с горним миром.

Родственники рассказывают, что учеба в школе давалась ему с трудом, и мама научила его молить Пресвятую Богородицу, чтобы Она подала ему мудрость. И результаты не замедлили явиться: Стелиан после этого всегда был в числе первых, где бы ни учился.

Новоначальный исихаст

Конец лета. На вокзале села Янка-Сат несколько мальчишек ждут поезда, который повезет их назад, в Бузэу, где вот-вот начнется учебный год. Один из них плачет от обиды, потому что не может вернуться в семинарию. Приехал домой на летние каникулы, а родителям не на что купить ему обратный билет. Стелиан знает его, они вместе учатся, и из любви ко Христу и ближнему он протягивает ему свой билет. А поскольку у самого денег нет, добирается до Бузэу пешком. Бережно снимает обувь, чтобы ее не стоптать, и босиком шагает 60 км до самой семинарии. Подобные поступки станут для него обыкновением во взрослой жизни.

Мы, люди, однажды родившись, стараемся выжить, часто за счет других. Стелиан был не таков: он с самого детства отличался тихостью и рассудительностью, которые свойственны обычно старикам. Играть с детьми не мчался, больше сидел за книжкой, а на каникулах любил помогать родителям. Они были бедными, и он проводил смиренную жизнь. В 13 лет весил всего 24 кг. И когда поехал поступать в семинарию, медкомиссия, озадаченная таким весом, не хотела его принимать, ведь он окончил 4 класса, а весил как первоклассник. Но все же он был принят, поскольку, вопреки своей худобе, здоровьем он отличался отменным. Крыло ангела осеняло его, защищало и оберегало от болезней.

Старое здание богословской семинарии г. Бузэу

Еще младенцем он говорил дедушке, что хочет стать священником

Призвание к священству прояснилось в его душе рано. Еще младенцем он говорил дедушке, что хочет стать священником. Читал книжки о Боге, любил ходить в церковь и читать «Верую» и «Отче наш». В семинарии он не изменил своего духовного настроя. Заперся в четырех стенах с книжками и никуда не ходил, ездил только к родителям на каникулы. А когда они его навещали, то всегда заставали сидящим за книгой или молящимся. Однокашники, конечно же, прозвали его «зубрилой», ведь дети обычно осуждают то, чего не понимают. А Стелиан учился не ради внешних достижений: его душа горела вдохновением, апостольской любовью, которой, увы, не хватает многим служителям алтаря. Эта любовь отводила его от обычных подростковых увлечений, а по возвращении в село он до поздней ночи сидел со своими школьными учителями, читая и толкуя им Ветхий и Новый Завет. В храме он проповедовал с вдохновением, на клиросе пел божественно, благо Бог даровал ему необыкновенный голос.

Конечно, такие качества можно было увидеть в те годы у многих крестьянских детей, которые росли в патриархальной стране и поступали в семинарию с детски-чистой душой, которая от размеренных богослужений в храме и повтора природных ритмов достигала прозрачности. Но у Стелиана было нечто большее: «Мои благие намерения простираются по ту сторону всего человеческого и относящегося к сему суетному веку», – напишет он спустя годы. В нем горела любовь неземная, возжженная свыше.

Бухарестский университет в 1920-е гг.

Встреча с отцом Арсением (Бокой)

Стелиан окончил семинарию лучшим в выпуске. Поступить в Бухарестский богословский институт для него не составило труда, и здесь он тоже продолжил вести свою привычную жизнь в учебе и молитве. Жил как монах, из общежития никуда не выходил, и однокашники всегда заставали его стоящим коленопреклоненно на молитве в скромной вышитой рубахе. Так он проводил ночь, а днем жадно учился.

Тогда, после войны, времена были тяжелые, свирепствовал страшный голод. Своей сестре Евгении (сегодня это монахиня Евдоксия) он рассказывал, что до того был голоден, что готов был поднять с земли кусок мамалыги, если бы кто-нибудь ее бросил. И несмотря на такие суровые лишения, он не забывал о родных и, как мог, помогал им, и не только им, но и детишкам, которых учил грамоте, когда приезжал домой.

Все уже думали, что он станет достойным служителем Христа, вернется в село, женится на Анечке, единственной дочери священника села Пэнэтэу, и будет окормлять приход, в котором вырос. Но когда пытались заговорить с ним об этом, Стелиан отвечал коротко:

– Наберитесь терпения, я сам найду себе невесту.

Фактически он давно был монахом. А люди не могли понять его добровольную изоляцию и горячее желание проповедать любовь Христову

В студенческие годы он стал ездить на каникулы в монастырь Сымбэта-де-Сус, тот «духовный водоворот», где духовником был отец Арсений (Бока), которого потом перевели в монастырь Прислоп. Под влиянием этой колоссальной личности и формировал свою душу юный Стелиан и осознал призвание к монашеству. Фактически он давно был монахом. А люди не могли понять его добровольную изоляцию и горячее желание проповедать любовь Христову. Но для таких душ, как он, единственный путь – это крутой взлет, сражение за Царство Небесное, вдохновенный бег, после которого можно или всё обрести, или совершенно погубить себя.

Иеромонах Арсений (Бока)

Свои последние пасхальные каникулы на 4 курсе он провел в Трансильвании, куда вместе с другими семинаристами был направлен для проведения миссионерской работы. Заходил он тогда и в Прислоп, куда был переведен отец Арсений (Бока), и открыл ему свое желание покинуть мирскую жизнь. Великий духовник напророчил ему:

– Тебе предлежит безвозвратный путь: ты станешь священником у мокан^[3] и умрешь иссохший, как хворостинка!

Когда он приехал домой и родители заговорили о женитьбе, он ответил, что никакой невесты не хочет, а хочет служить только Церкви и Богу. И ушел в Прислоп 6 июля 1949 года, в тот самый день, в который через 26 лет, подобно молнии, озарит небеса своей внезапной смертью.

Монастырь Прислоп

Вскоре он был рукоположен в иерея и затем, 14 сентября, пострижен в монашество одновременно с Леонидом Плэмэдялой, будущим митрополитом Ардяльским, и получил имя Дометий. 3 года родители его не видели. А потом никто не принял всерьез его слов, когда он на последнем сельском торжестве твердо, безо всяких пояснений заявил:

– Я уйду в Ардял, где ощутил призвание к монашеству, и хочу, чтобы мои кости остались там!

И вот миновали годы уединения и безмолвия, Стелиан распростер крылья своей души и теперь беспрепятственно восходил ввысь, к свету Господню.

Мечта, именуемая Ардялом

15 августа 1952 года. Праздник Успения Пресвятой Богородицы в скиту Афтея-Чоара уезда Альба. В этот день из года в год всякое дыхание спешит в монастырь, чтобы пропеть Пречистой: «Мы пришли, Матушка, повидать Тебя, поведать Тебе свою беду». В скиту собралось несколько тысяч богомольцев, ведь здесь уже год служит отец Дометий, молоденький монах, маленький и щупленький, с ниспадающими на плечи волосами пшеничного цвета и с завораживающим ангельским голосом. За это отец Арсений (Бока), духовник, прозвал его «Кукузелем» в честь величайшего греческого протопсалта, подвизавшегося на Святой Горе Афон.

Он всем сердцем взмолился Богу, и собака прошла мимо. Отряд сотрудников безопасности его не заметил

Отец Дометий служил с горящим сердцем и уже собрал вокруг себя группу учениц, с которыми хотел приступить к основанию нового монастыря. Ему хотелось воздвигнуть его здесь, в Ардяле, среди этих каменистых гор, хлебнувших горя за свою историю и испещренных орудиями генерала Букова^[4], стершего с лица земли 150 монастырей и скитов 300 лет тому назад. Но перед ним стеной встали органы безопасности. Отцу Дометию стало известно, что его собираются арестовать прямо здесь, в Афтее, и решил бежать в Бузэу, где провел семинарские годы и где тамошний епископ Анфим знал его. Передал сестрам, что они встретятся на вокзале в Плоешть, и после литургии тайком скрылся. В лесу, однако, натолкнулся на отряд сотрудников безопасности в штатском, которые уже обшаривали местность, разыскивая его. Овчарка вышла на его след! Тогда он всем сердцем взмолился, и собака прошла мимо, не почуяв его, и отряд его не заметил.

Через несколько недель группа сестер уже разместилась в монастырях Барбу и Ратешеть в Бузэуских краях, а отец Дометий поступил в монастырь Чолану. Там он получил послушание преподавать в тех монашеских школах, куда были зачислены его ученицы. Так он стал пешком сновать между этими монастырями, располагавшимися в 8–10 км друг от друга, невзирая ни на погоду, ни на усталость.

Выдавались такие морозные зимние ночи, когда река Бузэу не замерзала, а лодочник через нее уже не переправлялся, и батюшка по шею в ледяной воде переходил ее, чтобы успеть на занятия или на святую литургию. Эти жертвы, продолжавшиеся годами, были необходимы для того, чтобы органы безопасности успокоились, а его ученицы усвоили тот стародавний монашеский уклад, который сохранился в древних бузэуских монастырях.

Иеромонах Дометий (Манолаке)

Отец Дометий мог навсегда остаться в Мунтении. Епископ любил его и вскоре назначил директором монашеских школ, в которых он преподавал, сестры уже прижились в своих общинах, а благодать Божия покрывала его и совершала его руками подлинные чудеса. Часть этих чудес дошла до нас.

Так, отец Варсануфий, ученик отца Дометия, рассказывал, что однажды ночью в храме монастыря Чолану они вместе молились на полунощнице. Святая обитель была погружена во мрак, прорезаемый лишь слабеньким светом нескольких свечей, поскольку в лавре не было электричества. И вдруг весь алтарь так сильно озарился, словно горел сам воздух. Потрясенный отец Варсануфий хотел спросить своего духовника, что это, но отец Дометий дал ему знак, чтобы он молчал, а потом они никогда не говорили об этом небесном знамении.

В другой раз в монастырь пришел верующий и рассказал, что отец Дометий чудесным образом избавил его от тяжелого испытания. Этого беднягу по чьему-то доносу выгнали с работы, а детей исключили из школы. И вот вечером, когда доведенная до отчаяния семья собралась за столом, вдруг в дверь постучал какой-то незнакомый священник. Вошел к ним запросто, будто знал их годами, и сказал:

– Ну что вы отчаиваетесь? Разве вы не знаете, что Бог испытывает наше терпение и веру? Не надо расстраиваться! – и ушел так же, как пришел.

Идя по улице, он услышал в сердце таинственный голос, который сказал ему: «Войди в этот дом и ободри находящихся в нем»

Когда отец Варсануфий спросил отца Дометия, что это было, он сказал ему только, что, идя по улице города Бузэу, услышал в сердце таинственный голос, который сказал ему: «Войди в этот дом и ободри находящихся в нем».

Всего через 3 дня после этого таинственного посещения несчастного верующего восстановили на работе, а детей вернули в школу. Так Бог действовал через милосердного Дометия, сострадавшего всякой скорбящей душе.

Три года он ревностно трудился среди бузэуцев, которые почитали его как великого чудотворца, посланного им от Бога. Ему, конечно, было тяжело оставлять их, но образ некоего Ардяльского монастыря манил его. Эта мысль, навязчивая и непонятная для окружающих, не давала ему покоя: «Где бы я ни служил, я уходил оттуда не из-за людей, а по причине некой священной идеи, которая была у меня в сердце и будет в нем, пока я не лягу в землю».

Стеной между ним и Ардялом встанет теперь тот, кто принял его в епархию и поддерживал в трудные минуты, епископ Бузэуский Анфим. Владыка не мог понять, как такое может быть, что отец Дометий готов оставить должность директора трех монашеских школ и духовника трех монастырей, чтобы с трудом основать монастырь где-то далеко за горами. Поэтому долго чинил ему препятствия, пока терпение и любовь отца Дометия не взяли верх.

Когда его приняли в Клужскую епископию, он так написал матушкам: «Я сказал им, что буду рад ютиться в чертополохе, лишь бы знать, что я в этой епархии». Не знаю, сколько жителей Трансильвании любило ее такой чистой и безумной любовью. Но его мечта осуществилась, и маленькая горстка монахинь, которую он громко именовал «общиной Покрова Пресвятой Богородицы», наконец перекочевала в уезд Альба, в монастырь Рымец.

Советник Клужской епархии, прибывший к ним с инспекцией, был поражен суровой нищетой этих мест и пригрозил монахиням:

– Я верну вас назад. Что вы здесь будете делать? Пилить камни?

Но отец Дометий невозмутимо возложил упование на Христа:

– Не будем бояться того, что среди этих камней нам нечего будет есть, потому что здесь еще больше явится сила Божия. Ведь Он может из камней сделать хлеб для всякого Своего служителя.

Твердокаменная община Рымеца

Монастырь Рымец. Фото: ZIGZAGPEHARTA.ro

Рымец – это монастырь, который вот уже 7 веков украшает долину Джоаджу, словно свисая с неба среди каменных скал и полян, раскинувшихся на крутых вершинах. За свою долгую историю он повидал жестокие гонения, последнее из которых, пронесшееся в XVIII веке при Габсбургах, оборвало в нем нить подвижничества. В межвоенный период монастырь, казалось, начал возрождаться усилиями иеромонаха Евлогия (Оцы), но всего через несколько лет снова погрузился в руины.

Когда отец Дометий пришел сюда со своими монахинями, он сразу почувствовал, что это именно то место, о котором он мечтал всю жизнь: «В этих горах останутся мои кости!» Услышал ли он таинственный зов тысяч отшельников, чьи мощи переплелись с жесткой травой гор Таркэу? Ведь память о них несло даже название монастыря, ибо «Рымец» происходит от слова «еремиць» («отшельники»).

Митрополит Николай (Бэлан) пророчески сказал ему тогда:

– Отче, стен у нас достаточно, нет только душ, которые бы их согрели.

Территория, на которой он пастырствовал, равнялась нынешнему Бухаресту, и батюшка каждый день обходил ее ногами

Это была идеальная миссия для такого горячего сердца, как отец Дометий. Он был предназначен именно для этой миссии. Он просто горел желанием пожертвовать собой. Прибыв сюда, он всего себя отдал древнему монастырю и его молодой общине, не забывая, конечно, как всегда, и верующих в окрестных селах. Ведь кроме служения в монастыре он взвалил на себя и иго окормления трех приходов, оставшихся без священников по причине своей удаленности и бедности. Таким образом, территория, на которой он пастырствовал, равнялась нынешнему Бухаресту, и батюшка каждый день обходил ее ногами.

Река Джоаджу, она же Рымец. Фото: Нику Фаркаш

Чтобы проделать этот путь, ему нужно было 22 раза перейти реку Джоаджу, зачастую вброд, потому что мосты после сильных дождей уносило потоками. И батюшка проделывал его несметное число раз. Уходил из дому, иногда зимой, чтобы служить на своих приходах, и если река переполнялась или мосты смывало водой, шел прямо через бурные ледяные волны. Являлся в церковь промокший, служил святую литургию и шел обратно. Годами он нес такой подвиг, который свел бы в могилу и гораздо более крепкого человека. Но Бог был с ним и укреплял его.

Если на пути он встречал бедняка, то снимал с себя всё – и одежду, и обувь – и отдавал ему, чтобы как-то облегчить его страдания. Так, однажды зимой в сильный снегопад монахини увидели на свежем снегу следы босых ног, ведших к келлии батюшки. На службу он пришел в башмаках своего ученика, которые, однако, были ему слишком малы. Он быстро ушел из храма, сказав монахиням, чтобы они не трогали его обувь.

А иногда бывало, что ему нечего было подать нищему, поскольку на нем не оставалось ничего, кроме монашеской рясы. Тогда он заходил в келлии к монахиням, ничего не говоря, и брал, что находил. Они за столом жаловались, что паломники украли у них одежду, а батюшка улыбался:

– Не печальтесь, это был я. Я сделал вам дорогу в рай ровнее!

Если на пути он встречал бедняка, то снимал с себя всё – и одежду, и обувь – и отдавал ему

Но это горячее рвение, нескончаемый труд резко оборвались, не прошло и года после того, как отец Дометий обосновался в Рымеце. Коммунистические власти решили, что румынских монахов, эту «армию патриарха Иустиниана в черном», необходимо уничтожить, и проклятый декрет № 410/1959 сделал безлюдными келлии в долине Джоаджу.

Коммунистическое гонение

В мае 1960 года монахини взяли, что смогли, из своих келлий и, одетые по-мирски, вернулись в мир. Пытались остаться вместе, по притче отца Дометия, сказавшего им:

– Матушки, вы знаете, что букет цветов сломать нельзя. Так и вы будьте вместе, любите друг дружку и не проходите равнодушно мимо сестриной беды.

Они умели ткать чудные ковры, поэтому попытались обосноваться в городе Теюш, открыть ткацкую фабрику. А власти выделили им для этого скотный двор… Партийный секретарь ненавидел их и, когда они пришли, сразу ошарашил:

– Я хочу очистить уезд от двух зол: цыган и монахов.

Отца Дометия с ними не было, он остался служить на приходе в окрестностях Рымеца. Но к монастырю приближаться ему было запрещено. Мечта, которую он вынашивал всю жизнь, казалось, сейчас рассеется в вихре диктатуры. Он считался опасным элементом, и режиму надо было его остерегаться. Заразительный энтузиазм, жар, с которым он служил, лавина строек, начатых им, – всё это представляло опасность для коммунистов, превративших Румынию в гигантскую тюрьму. Но батюшка не отчаивался. Он повторял, что «смирение и страдание закаляют нас больше всякого врага».

Он помогал затравленным монахиням как сильный отец и участливый брат. Ходил в Теюш по ночам, чтобы никто не видел. Бороду завязывал платком, а рясу прятал под пальто. Изменив таким образом внешность, он крался через вокзалы и села, пока не доходил до новоявленной мастерской на скотном дворе. С собой тащил всё, что только мог: деньги, еду, одежду, всё, в чем нуждались его чада и сестры по подвигу и гонению. Буквально выворачивал карманы, так что на обратный билет приходилось просить у них же.

Через какое-то время ему удалось выхлопотать, чтобы матушек перевели в город Аюд, в крупное отделение по ковроткачеству, где матушка Иерусалима была назначена начальницей. На деньги, собранные верующими, купил в городе два дома, где поселил всю общину. В этой атмосфере они провели 9 лет. А в марте 1969 года смогли вернуться в Рымец, но не как монахини. Коммунисты разрешили им открыть в монастыре мастерскую, чтобы они обучали там местных ремеслу ковроткачества. А в их келлиях располагались туристическая база и буфет для туристов.

Полет, застывший в мгновение ока

Но батюшка был несказанно счастлив:

– Когда на столе есть луковица и кусок мамалыги, жаловаться не надо.

Он снова был везде: в храме на богослужении, с рабочими копал ямы и таскал валуны из реки, бегал по горам, чтобы окормлять крестьян. Говорил матушкам:

– Будем помнить о маленьких пчелах, какой порядок, какое благочиние и какая чистота у них в ульях! А если в улей заберется трутень, его выбрасывают на улицу!

Всегда пел, и не только церковные песнопения, но и патриотические, а также народные. Его серебряный, красивый голос, как у Кукузеля, был слышен в каждом углу, так что монастырь казался полным его присутствия.

Отец Дометий (справа) с насельницами монастыря Рымец

Постепенно поток верующих заполонил маленькую монашескую обитель. Условия тогда были тяжелые, даже электричества не было, но батюшка никому не хотел отказывать. А когда паломников становилось слишком много, он отдавал им свою келлию, которую делил с еще двумя монахами, а сам немного отдыхал на стуле в алтаре. Когда же не было мест за столом, он вставал и сажал вместо себя богомольца. Его девизом было: «Верь, надейся, терпи, смиряйся, люби как Иисус! В силе этих слов – вся тайна нашего спасения и блаженства».

Когда паломников становилось слишком много, он отдавал им свою келлию, а сам немного отдыхал на стуле в алтаре

Хоть он и был худощавым, но исполнял самую тяжелую работу: таскал на спине камни из реки и дрова из леса. Несмотря на гонения и туристов с турбазы, кишевших в монастырских покоях, всё, казалось бы, входило в норму. И отец Дометий в водовороте работ по восстановлению монастыря, служения в четырех храмах, трое из которых мирские, борьбы с бюрократией и запретами государства нашел еще время на то, чтобы поступить и окончить докторантуру. Его тонкая и созерцательная натура, видимо, испытывала потребность в целых годах учебы, когда можно было бы беспрепятственно окунуться в учения святых отцов. Его научным руководителем был сам отец Думитру Стэнилоае, который однажды, придя в монастырь, на лавину вопросов своего ученика ответил ему:

– Ты овладел большим богословием, чем кто бы то ни было. Это богословие, которым ты живешь. – И он действительно жил им. – Действуй так, чтобы дело у тебя было вместо слова, и говори так, чтобы слово было вместо дела.

Так он и действовал и так проповедовал. Ни на миг не считался с усталостью и болью. Врач сказал, что у него проблемы с сердцем, но он не щадил себя. Он уже жил не своей жизнью, а Христовой. Спустя годы поэт Иоанн Александру напишет о нем: «Почему вы держались за него? / Ведь у него не было ничего, что могло бы нас удержать: / Он отвергся без жалости / И малейшей любви к себе».

В этих четырех строках действительно описана вся жизнь батюшки. И не аскетичного и подвижного духовника, проникающего в каждый уголок монастыря, искали люди. Не за юношей с негустой бородой и светлыми волосами, ниспадающими на плечи, следовали матушки повсюду, без раздумий слушаясь его. Все чувствовали рядом с ним Христа, Которому пылающий духом Дометий отдал всю свою душу и жизнь.

Кончина грянула внезапно. Летом 1975 года потоки воды, хлынувшие с гор, снесли на своем пути все дороги и мосты и превратили монастырь в подлинный исихастирий. Машина с продуктами застряла где-то вдали. Батюшка взял нескольких монахинь и отправился перегружать продукты в мешки. Ему достался мешок с хлебом. Провожатые пробовали подсобить ему, облегчить его ношу, потому что батюшка стал задыхаться. Но он не остановился и не снял со спины мешок, который нес для дорогой его сердцу общины. А когда дошел до мирского храма в селе Джоаджу, мягко осел, глянул на монахинь и навеки умолк.

Церковь села Джоаджу-де-Сус. Фото: Цетку Мирча Рареш

Подвиг длиною в жизнь увенчался подвижнической же кончиной. В этом трагическом исходе (ему было всего 50 лет!) есть что-то от драмы и силы смерти Спасителя. В горьком семени сокрыто воскресение.

Когда стали готовиться к похоронам, пришлось обуть его в сандалии одной из монахинь. Башмаки отца Дометия были до того дырявыми, что через них видны были его ноги, исходившие вдоль и поперек этот край в поисках и проповедании Христа.

Могила архимандрита Дометия (Манолаке) в монастыре Рымец

Душеполезные слова иеромонаха Дометия

• Если сделаем к Богу шаг, Он сделает к нам десять.
• Да сольется сердце ваше с сердцем Христа.
• Если не прощаете от души тем, кто согрешил перед вами, ваша молитва не пробьет потолок.
• Истинная дочь узнается, когда мать выходит из дома.
• Не цените вещей мира сего, ибо всё преходяще и слабее тени.
• Матушки, помогайте друг дружке в немощах ваших и будьте для других как матери.
• Монашеская жизнь – это прежде всего жизнь в отказе, отсечении воли и огромном воздержании, и кто не старается понять и исполнять эти Божественные заветы, тому лучше было бы не знать их.