Выстраданные истины Виктора Сухорукова (+ВИДЕО)

От автора: Сегодня актера Виктора Сухорукова можно назвать успешным и блистательным. Народный артист России постоянно занят в театре и кино, играет главные роли (большую известность ему принесли роли в фильме «Остров», «Брат», «Бедный, бедный Павел» – за роль императора Павла он получил премию «Ника» – и др.), он снимается у известных режиссеров и с каждым годом становится все популярнее. Его даже приглашали в Голливуд сниматься в сериале про Джеймса Бонда! Его вдумчивый талант и особая индивидуальность столь сильны, что, кажется, раздвигают рамки самой актерской профессии. Но так было не всегда.

В его жизни было время, когда он погибал, оказавшись на самой нижней ступени человеческого прозябания. В буквальном смысле. Сегодня он исповедально честно рассказывает об этом трудном периоде, ничего не скрывая. Потому что он окреп. И речь тут идет, конечно, прежде всего о душевных и духовных силах, благодаря которым и может человек стать сильнее. Теперь он спокойно может делиться тем, что сам понял. А вдруг его опыт и мысли помогут кому-то еще?

Сегодня Виктор Сухоруков делает официальное, грозное, торжественное и очень честное заявление: «Бог есть!» И это заявление Сухорукова – выстрадано. И может быть, поэтому в этом интервью так много монолога.

​

Спасенный Сухоруков

– Вы не скрываете, что у вас был страшный период, когда вы увлеклись спиртным. И увлеклись настолько, что потеряли всё. Скажите в двух словах: почему вообще люди пьют? Почему наши мужчины пьют? Почему стон стоит всей Руси великой пред иконой «Неупиваемая Чаша»? Обычно именно пред этой иконой вымаливают женщины своих мужей от греха пьянства и винопития.

– Напиток диавола, поверьте мне! Хорошо, что у нас еще есть «Неупиваемые Чаши»! У других народов этого нет, а пьют во всем мире. И пьют, и нюхают, и жрут, и жуют, и глотают, и, простите, изрыгивают… Как угодно можно назвать. Во всем мире этот недуг существует. Он везде разный, он везде имеет какие-то свои черты. Но у нас есть «Неупиваемая Чаша». Помогает ли нам всем? Не знаю. Потому что помолиться – этого мало. Выпить лекарство недостаточно. Есть главное вещество, которое требуется человеку для спасения, его не каждый выдерживает в себе или удерживает в себе, зарождает в себе и сохраняет.

– Что это, скажите?

– Вера.

Есть главное вещество, которое требуется человеку для спасения от пьянства, но его не каждый зарождает в себе и сохраняет: вера

Скажу сегодня страшную вещь, раз уж мы заговорили о спиртном, о пьянстве русском нашем или российском пьянстве. Это не беда, это не болезнь, это зло, это мрак, это тартар, это такое умерщвление Божией твари – пьянство!

Но спасение в одном – в каждом из нас. Нет лечения от этого. Ни жена, ни замки, ни уколы, ни промывания, ни гипноз… Ничего не поможет, потому что пьянство – как змея. У меня чистая ассоциация со змеей. Не зря пьянство рисуют зеленым змием. Только змея эта бывает не только зеленой. Она бывает любого цвета. Но это змея ползает по организму внутри, и она затаивается. И тогда человек не пьет. И мы радуемся: ой, он избавился. Нет, просто она сворачивается клубочком и только дремлет. Только один глаз сверкает, может быть, где-то в пятке, подмышке, в копчике, в кадыке, затылке. Она находит себе укромное место, где вы ее разглядеть не можете. Но она бдит, она вас держит под контролем. И стоит только вам чуть-чуть забыть, чуть-чуть увлечься чем-то другим и взять ложку этой жидкости – она тут же вылетает из своего этого укромного местечка и опутывает вас так сильно, что с каждым разом освобождаться тяжелее и тяжелее. Средств лечения нет. Только память о ней, только конфликт с ней, постоянный с ней разговор.

Не скрою, я ведь уже 16 лет вообще не пью. Огромное количество людей не верят в это. Они говорят, что такого быть не может. А те, кто знал, как я этим злоупотреблял и жил в этой трагедии, вообще говорят: такого быть не может в принципе. Вот тут-то я себе говорю: шкуру сняли с одного Сухорукова, а на другую плоть Бог ее и натянул. И я живу, а внутри все другое, только оболочка сухоруковская. Но вместе с этой оболочкой я держу конфликт с этой змеей, я ее помню. Я все время говорю ей, этой змее: «Не приходи больше!» Нет, я знаю, что она придет! Я просто говорю: «Я знаю, что ты здесь; я знаю, что ты ждешь не дождешься». Именно только очень острая и колючая память необходима о ней: эта змея присутствует как беда, как наказание, как проклятие, как смерть. Она ждет, и именно память и напоминание ей о том, что я о ней всё знаю, спасают меня.

Виктор Сухоруков

– Чтобы подняться на эту ступень, к свету, что пришлось преодолеть, пройти?

– Я скажу общим одним словом, общим каким-то выражением – впервые опять формулирую, впервые!

Когда я потерял человеческий облик и когда я это понял (можно потерять и не понять), у меня был диалог. Я часто эту историю рассказываю, потому что она не придуманная, она очень ясная. Ее нельзя даже приписать к диагнозу «белая горячка», потому что в белой горячке просто бред. Здесь была великая ясность разговора.

Я сидел в своей коммунальной квартире без денег, без еды, без стирального порошка, с отключенным телефоном, с грязной скатертью на столе, весь в долгах, безработный. Я сидел в каких-то грязных бахилах на ногах – не мытый, не обласканный, одинокий. И вдруг мужской голос спросил меня: «Устал?». «Устал», – отвечаю я. – «Что делать будем?» Я говорю: «Не знаю». – «Хочешь по-другому?» – «Хочу». – «Начнем всё сначала?» – «Готов». – «Но запомни, Сухоруков, – говорит этот голос. – Лучше не будет, легче не станет. И одиночество будет преследовать тебя долго-долго. Согласен?» Я говорю: «Да». – «Ложись спать». Я лег, не раздеваясь. Вот как был весь замызганный, весь в каких-то ошметках, так и завалился в свою постель. Утром я проснулся.

– Трудно было со дна подняться? Труднее, чем упасть?

– Когда ты собираешься в дорогу, не задумываешься: будет легко или трудно? Я просто себе поставил эту цель: вернуться либо туда, в начало своей жизни, в ту «допожарную» половину этой жизни, либо действительно пойти новой дорогой. А что тебя ждет, неизвестно.

Судьбе нужно помогать

– И в результате я пошел сочинять другого Виктора Сухорукова, расставаясь со многими вещами, теряя отношения с людьми; многие ушли сами от меня, кого я считал друзьями. Оказывается, они были просто собутыльниками и совершенно случайными прохожими в моем путешествии. Сегодня можно анализировать и расставлять оценки, рисовать, мазать их красками, какими я хочу.

Я приготовился именно к жертвенности. Не к приобретениям

Но я приготовился именно к жертвенности. Не к приобретениям я приготовил себя. В чем, может, мой был талант: я, собравшись изменить себя, свою жизнь, помочь своей судьбе, вдруг обнаружил еще одну истину!

С судьбой не спорят, у судьбы ничего не требуют, судьбе не приказывают. Ей протягивают руку, ей потрафляют, с ней соглашаются. Мы своей собственной судьбе должны помогать. Только и всего. Только надо понять то, что она тебе говорит: откажись от этого, не делай вот так, иди туда, не ходи в другую сторону…

И вот тут я вдруг услышал ангела. Его можно назвать интуицией, предчувствием, ощущением, фантазией, может быть. А это всё ангел, потому что я стал совершать поступки, отказываясь, казалось бы, от более выгодных вещей, предложений, приобретая в результате больше, чем то, от чего отказался. Мне говорят: «Ой, вы от Голливуда отказались?!» В Голливуд позвали поиграть в свое время в Джеймса Бонда, в сериале о нем.

Кадр из фильма «Бедный, бедный Павел»

– Одновременно с фильмом «Бедный, бедный Павел»?

– Да, и если бы я не отказался, не было бы у меня ни Москвы, ни этого замечательного фильма и многого еще чего из того, что сделало меня Сухоруковым – трезвым, талантливым, заметным, нужным обществу. Привел в пример вам меркантильную историю, но это для иллюстрации.

Вера. Я уже живу с этим давно, и пока меня за это никто не наказывает. Если я поверю, что Он есть, то уже хоть какой Он будет. А когда человек не верит, что Он есть? А есть такие, которые говорят: всё мура, всё наука. Пусть что хотят говорят. Я укрепил свою веру. И этим счастлив, и чтобы эта вера не исчезала, не растворялась, не угнетала меня, помогала мне, конечно, я стремлюсь именно укреплять. Я реставрирую облик Бога, укрепляю веру. Если я поверю, что Бог есть, всё остальное будет как надо. А без веры мне хоть что рисуйте, хоть что говорите, хоть хоралом пойте над моей люлькой, я не верю.

– Вы понимаете, что вера – это дар. Некоторые хотят верить, но не могут.

– Неправда. Если я хочу – это уже вера. Если я говорю, что хочу верить, значит, она уже, вера, есть. Это и есть признание того, что она есть.

Что значит: хотят верить, но не могут? Если я хочу верить, значит, вера уже есть!

Мы говорим не об игре, не о поведении, а вот об этом душевном каком-то трепете (слово не найти) – вот, дыхание. Есть дыхание физическое, а есть дыхание веры. Если человек выдыхает фразу, что я хочу верить, но у меня не получается, – она уже началась.

Какой Бог? – У каждого свой. Где Он? – Везде! В какое время? – Всегда! Почему? – Это вопрос уже к Нему, и Он обязательно каждому из нас ответит, почему Он есть. Потому что, если бы Его не было, мы жили бы во мраке, мы жили бы на углях, мы были бы обожжены дотла, были бы просто прахом. Но если мы стремимся и к внешней, и к внутренней какой-то красоте, мы все равно тянемся к чистому, светлому, полезному, нужному, бескорыстному. Даже жадность к чему-то нас двигает. Все равно, главное, мы очень невнимательны к себе. Потому что мы эгоистичны именно от того, что мы мелки. Мы масштабно, глобально, космически не умеем мыслить и размышлять. И анализировать свою маленькую жизнь, свою маленькую судьбу, у которой иногда даже имени нет. Мы не оцениваем свою биографию, нам некогда об этом думать.

Не бойтесь просить

– Вдруг я еще делаю открытие: Боже мой, я же счастливый человек. А счастливый человек не имеет право на месть, на дурное слово. Я не имею права на зло, потому что я счастливый. И умение прощать…

– Получается, ваше счастье произрастает изнутри.

– Изнутри.

– Это, может быть, то самое и есть, что Царство Божие внутри нас?

– Да, да.

– И наше внутреннее состояние собственно и определяет, счастливы мы или нет. А не внешний порядок вещей. Материальный. Дайте мне это, это, это, и я буду счастлив.

– Конечно. И сегодня впервые тоже скажу: я никогда не просил у Бога ничего, кроме спасения: «Помоги спастись!»

Объясню. Когда Воланд говорит в «Мастере и Маргарите»: «Никогда ничего не проси», это диавол вам говорит «не проси».

– «…сами придут и сами дадут»…

– Да, это говорит диавол. Вдумайтесь. Просите, если есть в этом необходимость! Просто я не просил. Почему, спросите? Не потому, что я потворствовал Воланду, не потому, что я согласен был с ним.

– Почему не просили?

– Стыдно.

– Стыдно было просить у Бога?

– Да. Потому что я не заслужил. И теперь вам рассказываю, расшифровывая это. Когда вдруг я стал приводить себя в порядок, это и есть, и было начало спасения. И я понимал, что это не я совершаю. Со мной происходят какие-то вещи, которым явно Кто-то помогал. Вплоть до того, что находил денежку на хлеб! Находил, а не воровал.

Как можно было просить то, чего ты не заслужил! Ты еще этого не заработал, ты этого еще не налюбил, ты этого еще не надышал добром. А надо надышать добром что-то полезное, важное, что-то Божественное. Всё дай-дай-дай!

Одна из причин, которая помогла мне спастись, – человеческий стыд. Мне было стыдно! Даже перед прошлой своей жизнью

Нет! Скажу вам: одна из причин, когда я вытащил себя со дна, причин, которая помогла мне спастись, – человеческий стыд. Мне было стыдно быть хуже других, стыдно занимать деньги, стыдно быть безработным, стыдно быть немытым, стыдно опаздывать, стыдно, стыдно. Мне было стыдно даже перед прошлой своей жизнью. Потому что там я стремился к каким-то целям, шел в какие-то дали, я нарисовал себе будущее… Может быть, даже без помощи Бога. Может быть, Бог смеялся надо мной, иронизировал: ну, рисуй, рисуй – красочки Я тебе подброшу. Я так жил.

И когда я вдруг попал в это пространство, в этот мир, который себе сочинил, вдруг к нему стал относиться высокомерно. Как будто так и должно быть. Не ценим мы того, что имеем, «но стоит только это потерять, цены тому не зная…» А мне Бог посылал та-а-аких Людей – великих талантливых, которые меня любили, уважали, ценили! Я думал, это в порядке вещей, нормально. Тот же Петр Фоменко (Театр комедии в Санкт-Петербурге, где я работал) – это величие театрального искусства, это великий художник, который сочинял свой театр! Он рисовал тот мир, который обыкновенный житель Земли не видит. Художник – это человек, который может увидеть мир другими глазами, которые ему дает Бог. Кто дает эти глаза художнику, тому же Ван Гогу, безумному, казалось бы, Ван Гогу? Я был недавно в Амстердаме, в его музее. Я стоял у его картин и не понимал, что он там такое творил, что из самой картины, оттуда, пульсирует какая-то далекая, красивая, душистая, нарядная, счастливая, мечтательная жизнь. Конечно, кто-то вел этой рукой. Потому что мы все вроде как от мамы и от папы, от молочка, от соски. И вдруг одному дано, другому не дано.

Уникальная есть история, похожая на анекдот. Когда человек тонет, и он кричит: «Помогите, помогите!» Проплывает лодка, он говорит: «Нет-нет-нет, мне Бог поможет». Проплывает корабль. «Нет-нет-нет, мне Бог поможет». Проплывает ледокол атомный, корабль 10-этажный. Он говорит: «Нет-нет-нет, мне Бог поможет». И он тонет. И, оказавшись перед Богом, говорит: «Ну как же так! Я же Тебя просил, просил помочь. А Ты так меня и не спас!» На что Бог отвечает: «Я тебе три раза помогал, а ты эту помощь не принял». Это уникальная история, потому что она как раз и говорит, понимаем ли мы себя, этот мир, понимаем ли мы вокруг живущих людей.

Я к чему говорю: я настолько верую в Бога, насколько я нагрешил. Настолько сильна моя вера и любовь к Богу, насколько я себя истерзал.

– И насколько вы были прощены.

– Но опять мы не знаем, ни я не знаю, и вы не знаете.

– Это можно почувствовать.

– Да. Это как раз об интуиции. Однажды кто-то мне сказал, кто-то подсказал. Я вдруг сделал вывод: иногда Бог приходит к нам в обличье людей. Только мы этого не знаем и не понимаем.

Иногда Бог приходит к нам в обличье людей. Только мы этого не понимаем

– Я бы внесла редакторскую правку: через людей. Он посылает нам людей. Через этих людей с нами иногда действительно говорит Сам Господь Бог и помогает нам через людей, возможности открывает через людей.

– Всё может быть. Да, но почему в обличье? – Потому что человек протягивает тебе руку, а ты ее не принимаешь, потому что ты считал его плохим человеком, чужим человеком, не своим человеком. А он вдруг тебе протягивает руку и говорит: «На! Я тебе бескорыстно хочу помочь».

– А вы умеете прощать?

– Умею сегодня.

– А раньше умели?

– Не думал об этом. Поймите, сегодня сидит перед вами человек, спасенный Им. У меня другого ответа нет.

Я не пропагандирую веру, я не толкаю людей к Богу, я не трясу за грудки и не приказываю и не хочу кликушествовать и заниматься какой-то пропагандой. Я просто знаю: Он есть, Он действительно сильнее всех нас. И мы Ему все нужны. Я часто удивляюсь войнам, распрям, плохим каким-то поступками людей. Думаю: ну почему мы так мелко мыслим, почему мы так живем, как будто бы это навсегда?! Мы очень часто либо не хотим думать, потому что боимся (сейчас поймете, о чем это я), либо мы не думаем вообще, потому что этого быть не может. Смерть! Но я-то вдруг осознал, что, оказывается, она и есть та родственница всем нам. Она нас всех роднит: все человечество, весь мир, природу. Нас роднит она – смерть. А мы почему-то к этому относимся так, как будто со мной этого не будет, этого не случается.

– Вы знаете, не только роднит, но и уравнивает: «Нет человека, что поживет и не избежит смерти». Смерть всех уравнивает. Действительно, мы гоним мысли о смерти, мы не хотим о ней думать. Хотя мне кажется, всё зависит от периода жизни. Когда стали задумываться о смерти?

– Когда стал жить благополучно, именно в радости, когда я оказался на территории радости, спокойствия, удачи, востребованности, когда у меня все заладилось. И я стал жить гармоничной, достаточной и очень материально обеспеченной жизнью, я вдруг стал думать именно о том, о чем я должен был думать, когда был в темноте, в пьянстве, в грубости, в грехе, когда я распадался. Я распадался на какую-то мерзкую субстанцию. Там не думалось.

А когда мне вдруг стало хорошо, я задумался: а за что мне это? Еще одна у меня поговорка, я даже интервью давал. И ваш коллега-журналист это интервью так и назвал моей цитатой: «Я живу на премию Бога». Потому что наступил период моей жизни, когда я вдруг почувствовал, что я всё уже получил, всё у меня сложилось. А Бог дает, дает. Однажды меня спросили: ну, как ты живешь? И вдруг опять изрыгнули мои уста: «Незаслуженно хорошо». Потому что вдруг кто меня опять надоумил понять, что это уже действительно – «бонусы», как сегодня принято говорить пошлым словом. Вот были мечты – все осуществились! Неважно, что поздновато или не вовремя. Это нам так кажется, что не вовремя. Всё как надо.

Три кита успеха

– В данном случае сегодня сидит перед вами человек, у которого сложилось всё – да, на скорости нечеловеческой, через жертву, через какие-то потери, через какие-то отказы. И вдруг опять откуда-то возникают у меня, как говорят, три кита, три паруса моего поведения или моего стремления в жизни. То есть живи по трем понятиям: терпение, жертвенность и непредательство.

Живи по трем понятиям: терпение, жертвенность и непредательство

Как часто все просят расшифровать, что я подразумеваю под словом «жертвенность». Ну, терпение – понятно: умение ждать, умение слушать, возможность отдавать, выдерживать другого человека, его характер. Непредательство тоже, казалось бы, понятно: не подведи, не совершай подлости, не бросай поганого слова на ветер. А вот жертвенность я расшифровываю так. Никто же меня этому не учил, нет, нигде я этого не вычитал. Хотя я убежден, что это старые-старые выражения. Сама суть, может быть, в веках гуляет.

«Отдавая, ничего не жди взамен. Теряя, не жалей об этом». И как только я стал так жить, стараться так жить, мне случилось очень легко дышать. Я вдруг почувствовал такое облегчение и бессребреность. Мне многого не надо. Я могу без многих вещей обойтись. Есть у меня сегодня возможность, допустим, купить квартиру побольше. Но я не хочу, мне не надо. Я способен купить себе какую-то хорошую, «нарядную», «красивую», вкусную еду. Нет, я вдруг варю себе гречневую кашу или пью чай с печеньем под названием «Топленое молоко», и мне этого достаточно.

В театре (если раньше хотелось славы, хотелось любви, признания, денег, шампанского, простите, разврата), то сегодня нет – только вызвать у людей интерес. Потому что для меня сегодня публика превратилась в родных людей. И мой труд творческий, актерский сегодня почему-то заточен только на то, чтобы приходить к этим людям, доставлять им радость и удовольствие.

И самое главное – провожать их с отсутствием у них сожаления, что они провели вечер со мной. Я с ними сегодня не только дружу, с публикой. Они сегодня мать, отец и партия моя, моя публика, и я сегодня с ними в такой дружбе, в таком согласии и понимании, что, даже работая над очередной ролью, я не думаю, какими цацками, бирюльками, наградами вообще она отзовется. Нет, я полюбил процесс!

И вдруг обнаруживаю, что если раньше мы что-то изобретали, то мы прятали, никому не показывали, а сегодня я несу на репетицию все, что придумал с вечера. И если меня кто-то «обворовывает» из моих коллег, я не жалею об этом, не страдаю, не ворчу. Я говорю: забирайте! у меня еще есть, я еще наберу, найду, сочиню и вам принесу.

Чудо с яблоней

– Последнее чудо. Простая история, друзья. Она может быть атеистической и для ботаников-мичуринцев, и для людей верующих, которые ждут нового пришествия, ничего не видя вокруг.

У меня сад-огород, старая яблоня. Она настолько старая, что ветка за веткой из этой жизни уходит. Осталась там пара веток. И как-то они неуклюже торчат, пустые, какая-то она корявая, уродливая. Она словно была когда-то красивой девушкой, эта яблоня. А сегодня старость ее калечит, отымает у нее руки-ноги, грудную клетку и спиливает. Вот она стоит такая, и мы с сестрой стоим около нее. Это было в позапрошлом году, весной. Говорю сестре: «Ну что, Галь, давай ее спилим, уберем. Она здесь лишняя, мешает. У нас тут переустройство, надоело. Ну что она стоит? Вон грибы из нее лезут». Даже из ствола грибы росли. И что-то мы заработались. Земля-то ведь приманивает. Она только говорит: наклонись ко мне – и разгибаться она уже тебе не дает. Всё, ты в ней. Травинка, пушинка, жучок, паучок, всё, ты весь в земле. А когда мы распрямились с Галиной Ивановной, то и забыли, что яблоню мы хотели убрать, выкорчевать.

Это было чудо. Она зацвела всеми своими краешками. Все уродливые веточки зацвели. Она была как японская сакура, она была вся бело-розовая. И ее уродство исчезло в ее этом белом, розовом цвету. Но это еще не все. Летом пошли яблоки. Яблок на этих двух веточках было столько, что вам не передать. Я начал фотографировать. Я фотографировал это изобилие яблок, одно краше другого. И вдруг Галя говорит: «А что это такое, ой, не пойму. Как будто что-то прилипло». Внимание! Ветка, яблоки и среди них – цветы. Она зацвела в конце августа среди зрелых яблок! Она зацвела новыми цветами!

Яблоки и среди них – цветы. Яблоня зацвела в конце августа среди зрелых яблок! Зацвела новыми цветами!

Мне ученые могут всё что угодно сказать. Говорить и говорить. Я ахнул! Потому что весной мы хотели похоронить ее. Я залезаю на стремянку: щелк-щелк. Всё. У меня фотографии есть, у меня есть свидетельства. И в результате мы ее оставили.

И вот второй год она цветет, она зреет. И самое любопытное, что из-под земли, из-под ствола пошли новые побеги!

Кажется, вера – это тяжелая работа. Любить Бога – это испытание. Понимание Бога, признание Его – это серьезная нагрузка на человеческую душу и человека как такового. Потому что если я признаю Бога, если я верю в Него, то, стало быть, вместе с этим я включен – хочу я этого или не хочу – верой, признанием Бога, согласием с Ним я включен в борьбу с противоположной стороной – люцифером, диаволом, мефистофелем, черной стороной жизни. Естественно, начинаются испытания, искушения. Начинаются такие противоречия, такая борьба тебя окружает, что только дай Бог набраться сил.

– Ту борьбу у нас очень хорошо показал в своих произведениях Федор Достоевский.

– Да. Это его мнение, это его понимание. А мы про нас с вами. Вы поймите, даже ругаясь с Богом, я не гневлю Его, я признаю Его. Я разговариваю с Ним сегодня с любовью, а завтра вдруг начну с Ним спорить. Мы имеем право, потому что мы действительно мелки, стоя перед Ним или думая о Нем, мы мелки, мы ничтожны, мы примитивны и ущербны. И все равно Он нам позволяет, мне так кажется. Мы можем позволить себе с Ним ссориться, дискутировать, сопротивляться чему-то, потому что Он снисходителен, Он понимает, кто мы есть и что мы из себя представляем. Здесь главное – не проклинать, не отрицать, главнее главного – признавать, что Он есть.

И я на сегодняшний день, проживая уже 65-й год жизни, хочу сделать официальное, грозное, торжественное и очень честное заявление: «Он есть»!